Милая пленница

Глава 34

— Ну, знаете!.. — гневно начал премьер-министр, но его супруга тут же положила ладонь на его руку, и он умолк на полуслове.

— Простите, ваша светлость, — серьезно произнес сэр Стэнфорд, изучающе глядя на окаменевшее лицо Хоука, — но, насколько я понял, мисс Мэйфилд очень привязана к Индии, ведь она прожила там много лет? Это вполне объясняет ее чувства. И я уверен, что наш премьер-министр, будучи человеком терпимым и опытным, — Раффлс с подчеркнутым уважением склонил голову, обернувшись к надутому лорду Ливерпулю, — тоже будет снисходительным к девушке. Что касается меня, мне бы очень хотелось поговорить с мисс Мэйфилд. Мне кажется, что я, прожив много лет на Востоке, смог бы помочь ей кое в чем разобраться…

Герцог взглянул на обеспокоенное лицо Раффлса, почти не слыша его слов. Кровь бешено стучала в ушах Хоука, безумный гнев стиснул его сердце…

Да как она осмелилась на подобное! Черт побери, если бы он не пребывал в такой ярости, он бы, пожалуй, расхохотался от ее наглости!.. Хоуку хотелось немедленно догнать Александру и раздавить ее, как зловредное мелкое насекомое…

Но, конечно, он не мог этого сделать, к тому же собственное бешенство напугало его. Да и гости — вельможные гости ждали, что он немедленно сгладит странный эпизод. А потому Хоуксворт не двинулся с места, и лишь пульсирующая на виске вена выдавала его гнев.

Все тридцать восемь лет своей жизни Хоуксворт учился скрывать свои чувства, и у него были отличные преподаватели. Родители, гувернеры и вообще все окружающие давали ему урок за уроком, так что иной раз Хоук даже задумывался: а остались ли у него чувства вообще?.. И время от времени, холодно наблюдая за порывами страсти очередной почти безымянной для него женщины, он чувствовал себя так, словно лучшая часть его души давно затерялась где-то на тяжелом пути к взрослой жизни.

И вот теперь выходка зеленой девчонки — хрупкой, упрямой, прекрасной и хромоногой — сломала выстроенный с такими трудами фасад и обнажила его раненое сердце…

На мгновение Хоука захлестнула ярость, его дрожащие пальцы сжались на тонком хрустальном бокале… Но все же Хоук оставался человеком своей среды и воспитания. И он не стал делать то, что ему больше всего хотелось сделать. Напротив, он не спеша потянулся к бутылке шампанского, которую лакей, напуганный вспышкой Александры, забыл на столе. Хоук очень аккуратно наполнил свой бокал искрящимся напитком.

А потом он наконец услышал царившее вокруг молчание и оторвался от созерцания мысленных картин, и тут заговорил сэр Стэнфорд. О чем он говорил, Хоук не имел ни малейшего представления, потому что до него не дошло ни слова. А потому, не будучи в состоянии ответить на его вопрос, Хоук лишь коротко кивнул. Герцог невольно восхищался хладнокровием сэра Раффлса. «Этот человек — прирожденный дипломат, — подумал Хоук. — Он явно далеко пойдет».

Затем сэр Раффлс молча встал и вышел из столовой. И это словно сняло чары с людей, сидевших за столом.

— Что это нашло на девочку? — спросила леди Уоллингфорд, ни к кому в особенности не обращаясь. — Наверное, это действие нездорового воздуха Индии. Доктор Садбери говорил мне… — Не сейчас, мама, — резко перебила ее дочь.

— Да, в самом деле, — раздраженно заговорил было старый лорд Уоллингфорд, но один взгляд на лицо дочери заставил его умолкнуть.

А мисс Уоллингфорд тем временем наблюдала, как герцог Хоуксворт в третий раз наполняет свой бокал шампанским. Глаза мисс Уоллингфорд чуть заметно прищурились.

— Совсем ни к чему нам портить такой чудесный вечер, ваша светлость, — сказала она. — Не следует ли продолжить обед? Я уверена, и мисс Мэйфилд хотела бы того же.

— Совершенно верно, — ответил Хоук, растягивая слова. И с невозмутимым выражением лица кивнул лакею, стоявшему рядом. — Обед должен продолжаться, вы правы. Кстати, Каннинг, расскажите-ка новости о жене Байрона. Неужели она и вправду добивается медицинского свидетельства его нормальности? И неужели ее тетушка, леди Мельбурн, поддерживает такую странную идею? Разве им недостаточно того, что говорит Каролина Лэм? Кто из врачей возьмется оспаривать ее слова?..

Лорд Морлэнд недоверчиво следил за тем, как его друг, с блестящими глазами и веселым смехом, пересказывает последнюю сплетню. Можно было поклясться, что хозяин дома совершенно беззаботен и спокоен.

Граф мрачно подумал о том, что им с Хоуком пришлось вместе пройти через многое и на войне, и в мирной жизни и что ему, Морлэнду, никогда не доводилось испытывать такой острой неприязни, какую он сейчас чувствовал к жестокому, бездушному незнакомцу, бывшему прежде его лучшим другом…

«Все это совершенно бессмысленно, — думала Александра, рассерженно стягивая через голову вечернее платье. — Бессмысленно и бесполезно». Ее отец мертв. Разве слова могут вернуть его к жизни?

Она небрежно бросила серебристый наряд на кровать. Платье ужасно смялось… будет лишняя работа для бедняжки горничной.

Она провела рукой по мягкой ткани, разглаживая ее. Лицо Александры пылало. Ну и черт с ними со всеми, по крайней мере она сказала все, что думала…

Александра передернула плечами и встряхнула головой, пытаясь отогнать давние сомнения. Сняв сорочку, она набросила на плечи тонкий ночной пеньюар, который Дэзи, старшая горничная, аккуратно разложила на кровати.

Да, конечно, сэр Стэнфорд проявил максимум внимания. Он молча выслушал историю Александры (впрочем, девушка обошла молчанием то, что Хоук ее похитил) и предложил сделать для нее все, что было в его силах. Он собирался через несколько месяцев вернуться на Яву и заверил Александру, что его жена будет чрезвычайно рада, если девушка присоединится к ним.

Александра села на кровать, чувствуя себя измученной и усталой. На ковре что-то белело… но Александра долго всматривалась в это пятнышко, прежде чем поняла, что это визитная карточка ее друга, которую она уронила.

Он сказал, что завтра утром будет дома, и умолял ее прийти. Она не одинока, у нее есть друзья, говорил сэр Стэнфорд, и они были у ее отца. Даже сейчас, сказал он, есть люди, которые пытаются добиться пересмотра дела лорда Мэйтланда.

Но Александра не спешила поднять карточку. Что-то удерживало ее, она не могла принять предложение сэра Стэнфорда. Ее мысли текли медлительно, путаясь в мелочах… Совершенно машинально Александра взяла веер из слоновой кости, лежавший рядом с ней на кровати. Нахмурившись, она складывала и разворачивала хрупкие пластинки, думая о тех ленивых умах, с которыми ее отец воевал всю жизнь. Потом ее ладонь сама собой легла на плоский живот. Сколько времени нужно на то, чтобы ее состояние стало заметным для всех? И что сказал бы сэр Стэнфорд, узнай он, что Александра носит ублюдка герцога Хоуксворта?..

Нет, ее дитя — не ублюдок, яростно сказала себе Александра. Это ее дитя — нежное существо, которое родится для того, чтобы его любили и баловали, и она не позволит, чтобы к нему прилипла та грязь, которой пропитан Хоук…

— Что, собралась в постель?

Александру пробрало холодом, когда объект ее ненависти вдруг материализовался перед ее глазами. Он окинул ее холодным, надменным взглядом. Потом заметил карточку на ковре, поднял ее и внимательно рассмотрел.

— Так, значит, моя дорогая, ты не тратила времени понапрасну, ты уже подыскала другого покровителя? Хотелось бы мне знать, что скажет на это новая жена сэра Стэнфорда. Впрочем, не исключено, что у нее восточные взгляды на подобные дела.

Хоук стремился причинить ей боль, заставить ее вскипеть от ярости, как кипел он сам, слушая ее слова в столовой, как он кипел сейчас… Скомкав карточку сэра Раффлса, Хоук сунул ее в карман.

— Прием еще не закончен, — бросил он полным ярости голосом. — Так что потрудись одеться и сойти вниз, чтобы принести извинения лорду Ливерпулю и остальным моим гостям. Твое поведение было совершенно недопустимым!

— И не подумаю! — огрызнулась Александра, мгновенно вспыхивая гневом и яростью. — Я сказала чистую правду и не намерена брать свои слова обратно!

— Напротив, твоя вспышка была чудовищной, это была выходка, достойная актрисы из «Друри-Лейн»!

Пальцы Александры сжались на тонких пластинках веера.

— Вот и прекрасно! Почему бы тебе не почувствовать хоть каплю той боли, что пришлось испытать моему отцу? — закричала она. — Если бы у тебя были принципы и честь, если бы ты был джентльменом, а не вельможей — нам не пришлось бы снова и снова возвращаться к прошлому! Это ты начал дурацкую мелодраму в Сифорде, не я!

— Но ты сама искала меня ради своей мести, — напомнил Хоук.

Неожиданно веер треснул и разлетелся на кусочки в руке Александры. Гнев, наполнявший комнату, казался уже чем-то ощутимым, материальным…

Александра сжала губы.

— Ты не верил моему отцу. А он предупреждал, к чему может привести неразумная политика в Индии. Там все делалось неправильно, ты что, до сих пор этого не понял? И политика была неверной, и наказание было неверным! И кто-то должен в конце концов сказать об этом!

Хоук стоял напротив нее, непроизвольно сжав кулаки, и всматривался в ее лицо.

— Я вижу сейчас одно: ты опозорила себя, оскорбила моих гостей и выставила нас обоих дураками. Тебе бы следовало позаботиться о том, чтобы твое имя не стало предметом обсуждения по всему городу. Я тут ничего не могу поделать. И еще позволь напомнить, что своим поведением ты можешь уничтожить все шансы на новое рассмотрение дела твоего отца.

Александра сжала остатки веера. Ее лицо застыло в ярости. Хоук сказал то, что она и сама прекрасно знала. И когда она заговорила, ее голос был хриплым и прерывистым.

— Как же вы все презренны… все вы! Тебе и другим хочется лишь одного — набить брюхо и повеселиться, не важно, за чей счет! Для вас важны манеры, просто манеры, за которыми ничего не скрыто, тонкий бессмысленный фасад, ведь вас интересуют только удовольствия, а не мораль и честь! И ты таков же, как весь свет, — ты напиваешься, и смеешься, и объедаешься, и флиртуешь, в то время как другие трудятся под безжалостным индийским солнцем! Твоя жизнь — это лень и праздность! Меня тошнит от этого!

Хоук, слушая ее, так крепко сжал губы, что они побелели. Слова Александры задели его куда сильнее, чем он готов был признать даже перед самим собой. Ведь он хорошо знал, что такое тяжкий труд под палящим солнцем — под солнцем Испании, на полях сражений, пропитанных запахом смерти… Он испытал все это на Пиренейском полуострове, видит Бог, но черт бы его побрал, если он станет оправдываться перед этой девчонкой или перед кем-либо еще!

— Если бы твои слова были правдой, — холодно произнес он, — я бы не стал делать того, что намерен сделать через некоторое время, если ты сама не сорвешь мои планы. И я не изменю намерений из-за твоего отвратительного поведения. Так что потрудись надеть платье и спуститься вниз, а там ты извинишься перед всеми за чудовищную сцену. Можешь сослаться на то, что тебя слишком утомили приготовления к приему, и постарайся выглядеть при этом как можно более искренне! — Он говорил резким тоном офицера, отдающего приказ. — Ты можешь остаться в столовой с четверть часа, и уж постарайся выглядеть бледной и раскаявшейся, а потом сошлешься на головную боль и уйдешь.

Александра задохнулась, не в силах сказать ни слова от нахлынувшего на нее возмущения.

— Я не стану делать ничего подобного! — крикнула она.

— Ты это сделаешь! — рявкнул Хоук, хватая ее за руку. — Ты это сделаешь потому, что я этого требую, и потому, что это единственный способ вернуться к делу твоего отца! Ливерпуль обладает слишком большой властью, и Каннинг почти равен ему. И если они воспротивятся, черта с два ты чего-нибудь добьешься! Или все твои слова о любви к отцу — простая болтовня?!

Ее пальцы сами собой скрючились — ей хотелось вцепиться ему в физиономию, содрать эту надменную маску, но Александра не стала делать ничего подобного. Она знала, что Хоук прав. Без поддержки Ливерпуля и Каннинга — как и без поддержки самого Хоука — дело ее отца останется навсегда закрытым.

Она выдернула руку из его пальцев.

— Хорошо, — процедила она сквозь стиснутые зубы. — Я спущусь вниз, как только оденусь.

— Ты оденешься сию минуту, при мне. — Хоук, насмешливо скривив губы, взял платье, лежавшее на кровати. — Пока ты дождешься горничную, гости могут уже и разойтись.

Александра не двинулась с места, лишь молча смотрела на серебристый наряд, который Хоук протягивал ей. Ее глаза потемнели от гнева.

— Помочь тебе надеть его? — прорычал Хоук, приближаясь.

— Ты сейчас злорадствуешь, не правда ли? — воскликнула она. — Ты смеешься над моим наивным идеализмом. Но тебе не над чем смеяться, потому что не идеализм заставляет меня делать все это, а чувство вины!

Хоук всмотрелся в ее измученное лицо.

— Чувство вины?..

— Это я убила его, неужели ты не понимаешь? Убила своей гордостью, отказом выйти замуж! В тот вечер отец пришел ко мне, он умолял меня выйти за сына лорда Вексфорда! А я только смеялась, как всегда! О, это не для меня — выходить за глупого мальчишку, только что приехавшего из Англии! Ох, Боже… — Александра заплакала, из ее пылающих глаз потоком хлынули слезы. — Почему я не услышала отчаяния в его голосе?! Он хотел иметь внуков, он хотел нянчить их… Он хотел знать, что род Мэйтландов не угаснет. Если бы только я тогда…

— Тогда он, ты полагаешь, не покончил бы с собой? — резко спросил Хоук. — И ты действительно в это веришь? — Он схватил ее за дрожащие плечи. — Он сделал это ради себя самого, Александра, а не потому, что ты или кто-то другой могли что-то сделать и не сделали.

Александра стояла не шевелясь, нервно сжимая кулаки, пытаясь вникнуть в смысл слов Хоука.

— Мне бы хотелось поверить в это, — ответила она.

— Ты поверишь, если только тебе не доставляет наслаждения мучить себя, — грубо сказал Хоук. — Вздор! Все это вздор! Только ты сама можешь решить, когда и за кого тебе выходить замуж, но не твой отец! Так же, как его решение покончить с собой было его собственным, и ничьим больше!

Снаружи, на улице, стучали колеса проезжавших мимо экипажей. Хоук смотрел на Александру, и его глаза сверкали, как холодные звезды, на темном, сумрачном лице. Он рванул пеньюар и снял его с Александры через голову. И жадно впился взглядом в ее тело, а она по-прежнему стояла неподвижно, зная, что это для него — больнее всего.

— Ну, надевай это чертово платье! — зарычал Хоук, сам натягивая серебристую ткань на девушку. Развернув Александру, он принялся застегивать крошечные пуговки на спине. — И ожерелье не забудь!

Александра подчинялась его рукам, но напряжение не оставляло ее, все ее мышцы словно застыли от холода. «Очень хорошо, чертов герцог, — думала она, — я сыграю свою роль. Да я проползу по всей Бонд-стрит на коленях, если это поможет пересмотру дела моего отца». И может быть, тогда ее оставит это грызущее чувство вины…

В конце концов, подумала она, у нее всегда остается предложение сэра Стэнфорда в запасе. Аборигены Явы просто не могут быть худшими дикарями, чем те люди, которых ей довелось встретить в Лондоне.

Полчаса спустя все было кончено. Александра, укротив себя, попросила прощения в манере, достойной лучших актрис. Она стерпела и снисходительную усмешку леди Уоллингфорд, и насмешливое сочувствие ее дочери. Но к концу спектакля ее слова о том, что она плохо себя чувствует, стали уже чистой правдой.

Она вернулась в спальню и стояла, крепко вцепившись в резную спинку кровати, когда за дверью послышался слабый шорох.

Это не мог быть Хоук, он еще прощался с гостями. Нахмурившись, Александра подошла к двери и чуть приоткрыла ее. И тут же что-то скользнуло мимо ее ног, и она, посмотрев вниз, увидела мангуста и улыбнулась дрожащими губами.

— Ах, милый, как я мало обращаю на тебя внимания! — Наклонившись, она взяла зверька на руки и нежно погладила его темный мех. — Но все уже кончилось, — сказала она, глядя на него блестящими от слез глазами. А потом, чуть слышно всхлипнув, прижалась щекой к теплому зверьку.

Раджа шевельнулся и внимательно посмотрел на нее. Его розовый носик сморщился.

— Я ненавижу его! — воскликнула Александра. Но это было неправдой.

— Я сбегу!

Но она не могла. Слезы душили ее.

— О, Раджа, что же мне делать?

Из переполненных глаз хлынули на бледные щеки серебристые струи. Раджа удивленно пискнул, выгнул пушистый хвост и взъерошил шерстку. Склонив голову набок, он ткнулся носом в щеку хозяйки и что-то защебетал, словно пытаясь утешить Александру. Он даже положил лапу ей на плечо.

А внизу заканчивался прием. Первым уехал Каннинг. Теперь собрались отбывать леди Уоллингфорд и ее дочь, а с ними и лорд и леди Ливерпуль.

— Восхитительный вечер, Хоук! — возвестил премьер-министр. — А уж до чего хороши были пирожные! Вы не должны скрывать от меня своего кондитера!

— Вообще-то это была идея мисс Мэйфилд. Такие сладости в моде в Индии. Похоже, она слишком утомилась, занимаясь ими.

— А, мисс Мэйфилд… — Голос лорда Ливерпуля чуть заметно упал. — Да, неприятно… Ну, это в общем-то понятно. Усталость после путешествия, да еще ее особое отношение к Индии… Да, — чуть громче продолжил он, словно осенившая его идея была абсолютно новой и его собственной. — Все дело в женской раздражительности, только и всего! Нельзя быть слишком резким, когда говоришь с леди, вот что. — Он ласково сжал руку леди Ливерпуль. — Я уверен, моя супруга рада будет помочь девушке и охотно станет ее наставницей. Пусть как-нибудь заезжает к нам.

Таким образом, весь инцидент был списан на счет дамского нездоровья и оказался просто не стоящим внимания, — на что и рассчитывал Хоук. Однако снисходительность Ливерпуля разозлила его.

— Вы очень любезны, лорд Ливерпуль, — выдавил из себя Хоук. — И я скажу об этом мисс Мэйфилд, когда она будет чувствовать себя лучше. Я уверен, она и в самом деле нуждается в руководстве опытной леди.

— Да, да… А что касается другого вопроса, — слегка заговорщическим тоном произнес премьер-министр, — то, скажу вам, вы бы удивились, знай вы, как быстро мы можем действовать, когда нам это необходимо.

Пять минут спустя Хоук и Морлэнд остались в холле одни.

— Ну, Тони, мне кажется, мы заслужили глоток-другой чего-нибудь покрепче шампанского. К счастью, я припрятал на такой случай немного отличного бренди. — Хоук повернулся к другу и вопросительно посмотрел на него. — Ты присоединишься ко мне?

— Боюсь, я не вижу ни малейшего повода для радости, — холодно откликнулся Морлэнд.

Хоук прищурился.

— Ну, если тебе есть что сказать, то все равно лучше сделать это не здесь.

Морлэнд прошел следом за Хоуком в кабинет. Оба они молчали, пока Хоук разливал бренди. Отпив глоток, герцог обратился к Морлэнду:

— Ну, Тони, выкладывай. Почему ты взъерошен, как кот перед дракой?

Морлэнд гневно посмотрел на друга:

— И ты еще спрашиваешь? Дело в твоем омерзительном поведении! Ты не хуже меня знаешь, кто такая на самом деле мисс Мэйфилд. И она была вправе сказать то, что сказала!

Пальцы Хоука стиснули стакан.

— Она сказала тебе, кто она такая?

— Нет, она мне этого не говорила, — нетерпеливо откликнулся Морлэнд. — Но не нужно обладать сверхмощным умом, чтобы догадаться — после ее сегодняшних слов. Ты заставляешь меня думать, что тебя совсем не заботят ее интересы! И что ты намеренно вынуждаешь ее унижаться. О да, я прекрасно понял, что она не сама вздумала приносить извинения!

— Послушай, Тони, у нас никогда прежде не случалось ссор из-за женщин, и я не вижу повода ссориться сейчас. Давай лучше останемся друзьями.

Но Морлэнда нельзя было успокоить так легко.

— Я иной раз гадаю — а знаю ли я тебя вообще, Ричард? — холодно сказал он. — Знал ли я тебя когда-нибудь?

— А, так вот откуда ветер дует! — угрожающе тихо произнес Хоук. — Предупреждаю, Тони, она не в твоем духе. Она слишком своевольна и упряма. — Голос Хоука зазвучал громче. — Но если бы она и была в твоем духе, лучше тебе об этом не думать. Потому что она моя, ты слышишь? И она всегда будет моей, что бы я ни решил относительно нее. И если ты дорожишь своей шкурой, запомни это, черт побери!

— Так ты не намерен отпускать ее, да? Ты просто дурак, Ричард, — ядовито сказал Морлэнд. — Именно из-за этого ты ее и потеряешь! Ну а я буду рядом, чтобы подхватить твою потерю. — Его голубые глаза гневно сверкнули. — Не трудись искать встреч со мной. Я предпочту обойтись без тебя.