Милые женушки

Глава 2

Именно так «Нью-Фоллс джорнал» и описывал место преступления на следующий день: бывшая жена торговца фьючерсами Винсента Делано была найдена рядом с трупом, «из его левого уха течет тонкая струйка крови, дуло пистолета все еще дымится у Китти в правой руке».

Дана сидела за завтраком и просматривала газету. Она думала, что они напишут имя «Китти», потому что городок маленький и называть ее «миссис Делано» было бы социально неприемлемо, потому что его жена теперь не она, а Иоланда.

Но – убийца?

Китти?

Из всех обитательниц Нью-Фоллса Китти можно было бы заподозрить в этом в последнюю очередь. Она прекрасно содержала дом, вырастила двоих достойных детей (еще не привлекательного, но уже одаренного врача и потрясающе красивую рыжеволосую супермодель), никогда не поднимала шума на публике, даже когда Винсент бросил ее на вечеринке у Розы на глазах у всего города.

Когда-то они были подругами, Китти и Дана. Они вместе работали в Городском совете по искусству и в родительском комитете младших классов. Китти была с ней с тех пор, как Дана решила стать блондинкой (большая ошибка; с тех пор она вернулась к своему натуральному серебристому цвету волос, который, по словам ее мужа, еще больше подчеркивает ее зеленые глаза). И что еще более важно, именно Китти была с Даной в тот день, когда в огромный дуб попала молния и он, проломив крышу, рухнул в солярий и пришиб Дану. Китти делала ей искусственное дыхание, вызвала пожарную бригаду и успокаивала пострадавшую до приезда «скорой».

Но это было шесть или больше лет назад. До того, как жизнь изменилась, а особенно жизнь Китти.

Дана взглянула на часы: семь пятнадцать. Она стала думать, кому звонить сначала. Стивен в Сан-Франциско или в Лос-Анджелесе? Не важно. Все равно ему не понравится, если она разбудит его в пятнадцать минут пятого только ради того, чтобы сообщить новости про Китти и Винсента. Надо позвонить сыновьям (кому-нибудь из них или всем троим), но Майкл сейчас убегает из квартиры в Доббс-Ферри, чтобы успеть на автобус (как и его отец, он безлошадный работяга), а близнецы Сэм и Бен, должно быть, отключили свои телефоны, потому что именно так поступают студенты, которые пытаются урвать наконец часок-другой сна. Для занятий еще рано, даже в Дартмуте, где к учебе относятся серьезно.

Боже, как же она ненавидела свое пустое гнездо, какую же сильную тревогу эта пустота порождала!

Приняв с вынужденной покорностью то, что ее семья сейчас недоступна, Дана поняла: остается Лорен. Бриджет. Может, даже Кэролайн, которая уже, наверное, прочла эту статью. Кэролайн все-таки почти всегда поднимается на рассвете, потом бегает три километра – задолго до того, как сельские жители начинают заполнять проселочные дороги, обрамленные бордюрами. Даже тот факт, что накануне состоялся традиционный весенний раут, ничего не изменил в расписании Кэролайн. Без сомнения, для того чтобы справиться с его последствиями, приглашено достаточное число прислуги.

Дана смотрела на радиотелефон. Она никогда не питала особого интереса к слухам, это осталось с того времени, когда она была в старших классах и имя ее отца постоянно мелькало в местных газетах их маленького городка на Среднем Западе.

Его признали виновным и приговорили к десяти годам заключения и двум годам на поруках. А в это время стандартная американская налаженная жизнь Даны рушилась. Она пропустила бал выпускников (кто бы согласился пойти с ней?), потеряла всех своих друзей, и ее сослали к престарелой тетушке на Лонг-Айленд, где она окончила школу, общаясь с учителями по почте.

После того как развеялся этот постыдный туман, ей показалось, что будет проще остаться там, куда ее переселили. Дану приняли для продолжения обучения в Колумбийский университет. Она упорно занималась, и ей удалось поступить в школу журналистики в том же месяце, когда умерла ее тетя, оставив ей немного денег и много одиночества. Потом Дана поработала репортером в «Нью-Йорк пост», но после всего, что пришлось пережить ее семье, залы суда и преступления вызывали у Даны тягостное чувство. Поэтому она стала работать помощником ассистента редактора в журнале «Форчун», где познакомилась со Стивеном Фултоном, бакалавром наук Гарварда семидесятого года, магистром Школы бизнеса Уортона семьдесят второго года, когда брала у него интервью для статьи под названием «Инвестиции в новое поколение».

Через несколько месяцев они поженились, и Дане больше не надо было беспокоиться о том, чтобы придумывать оригинальные заголовки, или о том, что в них появится ее отец. К тому времени она уже несколько лет не разговаривала с ним, то есть несколько десятилетий.

Дана сделала еще один глоток кофе, перечитала статью и поняла, что все же, если бы не слухи, она бы никогда не познакомилась со Стивеном или не вышла бы за него замуж, а вместо этого осталась бы в Индиане и стала бы женой мистера Никто.

Слухи, решила она, в конце концов, сослужили ей хорошую службу, если под этим понимать неограниченный кредит в универмаге «Нейман Маркус» и скромный, но удовлетворительный доверительный фонд для ее детей. Если под этим понимать благопристойный, но не совершенный брак, здоровую семью и место миссис Стивен Фултон за респектабельным столом в Нью-фоллсе.

Да, слухи сослужили Дане хорошую службу.

Если говорить о Китти Делано… да, думала Дана, когда-то Китти была хорошей подругой, так можно ли считать это распусканием слухов? И не лучше ли поступить так, чем просто сидеть в слишком пустом доме и ждать, когда кто-нибудь вернется домой?

– Кэролайн, – сказала Дана в трубку с фальшивой беспечностью, – хотела поблагодарить тебя за чудесный обед.

– Еще слишком рано для благодарностей, – ответила Кэролайн. – Ты, наверное, уже видела статью.

Единственная вещь, которую Дана узнала о Кэролайн на вечеринке «новичков» двадцать пять лет назад, – что она всегда была в курсе всего, словно кукловод социальной жизни Нью-Фоллс. Дана вздохнула.

– Ты думаешь, это она его убила?

Миссис Мичем издала короткий острый смешок.

– Кому придет в голову обвинять ее? Ты вчера видела Иоланду? Непохоже, чтобы Винсент променял Китти на выпускницу Рэдклиффа.

Как и все остальные, Кэролайн была снобом. В отличие от Даны она имела право на снобизм, потому что родилась и воспитывалась в другом окружном городе Вестчестера, который находится примерно на одном уровне с Нью-Фоллсом. В отличие от Даны Кэролайн переехала сюда не из Индианы.

Мучаясь угрызениями совести из-за того, что ей пришлось взойти на ступеньку социальной лестницы путем фиктивных притязаний (вряд ли кто-то из них знал унизительное прошлое Даны), она сказала:

– Как ты думаешь, с Китти все в порядке? Я хочу сказать: Боже мой, она же в тюрьме.

– Сомневаюсь, что с ней все в порядке. Она, наверное, замерзла и умирает от страха.

Дана слышала, что отец говорил, что замерз. Но она никогда не слышала, чтобы он говорил, что ему страшно.

– Мы можем что-нибудь сделать для нее?

– Что? Не думаю, что нам разрешат принести ей одеяла. Кроме того, если мы там покажемся, то она почувствует себя неловко.

– По-моему, ей и так неловко, Кэролайн. Весь этот развод и тому подобное. – Конечно, никому лучше не стало от того, что Кэролайн пригласила на весенний раут новую малолетнюю женушку Винсента (Иоланде, наверное, чуть больше двадцати), тем самым только лишний раз подтвердив неписаное правило: в Нью-Фоллсе заправляют мужчины.

Однако Дана прожила здесь достаточно, чтобы знать, что такое положение вещей сохранялось веками, словно эмансипации никогда не было, словно на дворе не двадцать первый век и женщины никогда не получали право голосовать, не говоря уже об абортах. Причины были просты: мужчины делали бизнес друг с другом, играли в гольф друг с другом, сочувствовали друг другу. Их мозги и их эго – и бог знает что еще, – они ежедневно измеряли сами у себя и друг у друга, а их призы – это доллары и центы. Рядом с ними были необходимые жены – степфордские мамочки среднего возраста, – неплохо подремонтированные и изрядно сдобренные бриллиантами и жемчугами, все в крабах и шампанском.

Если на горизонте маячит развод, мужчины сохраняют свой статус, а женщины получают сполна и изгоняются. Их избегают. Их смахивают, как пушинку с темно-синего кашемира, так же легко, как Кэролайн смахнула Китти.

Это была неизбежная горькая правда.

– У нее есть семья? – спросила Дана, вдруг обеспокоившись судьбой Китти больше, чем слухами.

– Дети, разумеется, но если я что-то в чем-то понимаю, они держатся отца и вряд ли будут сочувствовать ей. Еще у нее есть мать где-то в доме престарелых в северной части штата. Кроме них, у нее, по-моему, никого нет. – Она произнесла слова «никого нет» с легкой грустью и сочувствием, которые удивили Дану.

Неужели она тоже чувствует это? Дане стало любопытно. Неужели Кэролайн ощущает такой же страх – не важно, как бы она ни старалась отгородиться от него, – что она, что все они на расстоянии такой вот одной Иоланды от того, чтобы быть выброшенными точно так же?

– Кэролайн, – сказала Дана так, словно бы на нее снизошло озарение, – мы должны помочь ей.

Настала пустота во времени, пространстве и социальном слое. Затем миссис Мичем сказала:

– Мой муж придет в ярость.

Дане казалось, что Стивен не будет так взбешен, как, Кэролайн считает, будет буйствовать Джек. В отличие от большинства мужей Стивен видел мир таким, какой он есть. На самом деле он посмеивался над их собственными повадками так же часто, как над повадками своих друзей.

– Что ж, – осторожно начала Дана, – я понимаю. Но я не могу сидеть на месте, зная, что Китти попала в беду и что я могу помочь ей. – Трудно было не признать, что в отличие от других она не один раз звонила Китти после того, как распался ее брак.

Кэролайн снова взяла паузу, словно бы курила сигарету своими новыми накачанными губами. «Передай ей от меня привет», – вот и все, что она сказала.

Была весна, и утро стояло слишком жаркое для «Поларфлиса», который был сейчас на Дане. У нее в мыслях постоянно крутилась картина, которую нарисовала Кэролайн: Китти замерзла и умирает от страха. Кроме того, Дана предполагала, что в тюрьме, где, судя по газетной статье, содержали Китти, она не наткнется на какую-нибудь полицию моды.

Дана задумалась, позволят ли ей передать Китти куртку. Потом, когда она въезжала за сетчатую ограду с колючей проволокой, пущенной по верху ограждения, словно бы закрученный штопором недружелюбный Слинки,[3] ей пришло в голову, что, может быть, кто-то из детей Китти уже выручил ее.

Дана припарковалась, выключила зажигание, вышла из машины и закрыла ее так, словно собиралась в магазин или в салон делать маникюр. В отличие от нью-фоллских дамочек нового поколения Дана не считала тюрьму неизведанной землей.

Она помнила сценарий: документы – водительские права – номер заключенного.

Пересекая парковку, Дана застегнула свой «Поларфлис», обрадовавшись тому, что не забыла надеть куртку, у которой нет капюшона. Насколько она помнила, капюшон считался подозрительным местом, в котором можно спрятать кокаин или заряженное оружие.

Открывая тяжелую стеклянную дверь, Дана раздумывала о том, откуда Китти могла взять оружие и когда она научилась стрелять.

В комнате ожидания резкий свет ламп дневного света бил в глаза. Огромный молодой человек в униформе сидел за столом рядом со стеной из компьютерных дисплеев. Здесь стояли только новые компьютеры, а не тридцатилетней с хвостиком давности.

Что показалось ей знакомым, так это воздух. Застоявшийся и спокойный, отдающий запахом тел, или не слишком хорошо промытых, или не слишком часто мытых. Дана знала, что, если, закрыть глаза, ей почудится, будто она дома, что настал понедельник, когда были разрешены посещения, и что она пришла навестить отца.

– Могу я вам помочь? – спросил человек в форме. Дана моргнула.

– Да, – ответила она, почти шепотом, словно боясь потревожить давних призраков своей памяти. – Не могли бы вы сказать, Китти Делано все еще здесь или за нее уже внесли залог?

Молодой человек улыбнулся. Надо же, совсем не похож на охранников в Индиане со строгим, запугивающим взглядом. Может, с тех пор тюремная система стала помягче?

– Она здесь, – сказал охранник. – Вы ее адвокат?

Дане пришло в голову, что надо было взять с собой хоть какое-то удостоверение личности. Тогда, дома, она все-таки считалась «семьей».

Она подумала уйти, но потом поняла, что раз Китти здесь, ее дети, наверное, еще не появлялись. Ни дети, ни даже адвокат. Наверное, Китти замерзла и умирает от страха, и поэтому даже не знает, что делать и кому звонить. Наверное, она действительно совсем одна.

Дана кашлянула.

– Мы еще не решили, хочет ли она, чтобы я была ее адвокатом. – Она снова обрела свой журналистский голос – голос, который подразумевал, что она профессионал и что на ней лежит ответственность. Пока охранник не потребовал удостоверения, она была адвокатом.

Он взглянул на часы.

– Ее дело еще не рассматривали. Судья очень занят этим утром.

– Я знаю, – сказала Дана так, словно действительно знала. Она обрадовалась, что охранник не удивился, почему это на адвокате надет «Поларфлис».

Он поднялся и перегнулся через стол.

– Могу я посмотреть ваши водительские права? – спросил он, и у Даны сердце замерло при воспоминании о прошлом. Она порылась в сумочке и достала документ.

Его глаза быстро пробежали по нему, затем он указал на высокую белую арку, похожую на металлодетектор в аэропорту. Дана задержала дыхание и ступила под арку, обрадованная, что не надела свой лифчик на косточках сегодня утром.