Молчание

Глава 7

Ни одна из женщин не заметила моего приближения.

Это не в их власти. За моими плечами тысячелетия, каждое мгновение которых было потрачено на оттачивание своих способностей. Моей силы.

Ослепленный, внезапно охваченный этим нечестивым чувством, я отрываю Каламити от другой самки и по спирали дематериализую нас из комнаты. Мы вновь обрели форму в одном из коридоров. Я впечатываю ее в стену перед собой, едва замечая, как кровь стынет на моей ладони, когда я сжимаю ее шею.

Остановись. Подумай. Я трясу головой.

Горло под моей ладонью вибрирует. Стук сердца ревет в моих ушах, заглушая остальные звуки, но проходит всего несколько секунд, прежде чем я улавливаю совершенно другой звук.

Тот, который издает прижатая, окровавленная, шикарно одетая женщина в моей хватке.

Она смеется, острые клыки все еще розовые от крови ее любовницы.

— Ты наследница престола, и вот как ты, блядь, себя ведешь? — оскалив зубы, я рычу на нее, сжимая достаточно сильно, чтобы перекрыть ей доступ кислорода. — Что с тобой не так, маленькая девочка?

Она выгибается дугой вдоль черной стены, ее корона ударяется о каменный пол у наших ног. Корсет ее платья так же неприличен, как и все, что она предпочитает носить. Шикарная, большая грудь, также покрытая жизненной силой ее любовницы, прижимается к моей груди.

— А что с тобой не так, дядя?

Придушенный, вынужденный вопрос ударяет меня, как булава по лицу; моя рука сильнее сжимает ее горло. Мой член, нуждающийся и отчаянно желающий ее, каким-то образом оказывается ближе к ней, упираясь в складки ее юбки.

— Так ты не только мужчин берешь себе в любовники, но и женщин?

Второй, натянутый смешок. Еще одно движение, приближающее эти бедра к моему пульсирующему паху.

— Должна ли я задать тебе тот же вопрос, дядя? Или ты все еще веришь, что слухи о тебе не покидают стены гарема?

Моя рука отрывает ее от стены, но лишь настолько, чтобы снова впечатать Каламити в нее; куски черной краски и камня осыпаются вокруг нас, но она продолжает смотреть на меня, не обращая внимания ни на что другое. Бросает мне вызов.

— Ты — наследница этого гребаного трона. Молодая. Незамужняя женщина. Ты должна начать вести себя так, как подобает твоей проклятой богами должности…

Меня обрывает на полуслове очередной ее смех.

И ощущение, как ее нога обнимает мои бедра, притягивая ближе…Я полностью прижат к ней пахом, и прежде чем осознаю, что происходит, наши тела начинают свой танец голодного скольжения.

— Время меняются, дядя обсидиан. Будь про…

Я сжимаю ее горло еще сильнее.

— Прекрати. Меня. Так. Называть.

— Почему? — выдыхает она, сопротивляясь моей хватке и наклоняясь достаточно близко, чтобы провести окровавленными клыками по моей бороде. — Потому, что ты хочешь трах…

Подняв свободную руку, я прижимаю большой палец к ее губам, останавливая ее прежде, чем она закончит эту фразу. Прежде чем она подпишет нам смертный приговор.

Не останавливаясь, она размыкает эти губы и всасывает мой палец в свой рот, посылая искру адского желания прямо к головке моего пульсирующего члена.

Потрясенный, я не могу ничего сделать, кроме, как чувствовать ее, плавные движения ее сексуального языка, который совсем недавно ублажал другого любовника. Черные татуировки на тыльной стороне моей руки и пальцах стали еще более яркими на фоне ее бледной кожи.

Эти темно-красные губы.

Еще одним движением губ и языка она вырывает из меня стон, и эти черные глаза закатываются от удовольствия.

— Блядь. Иди сюда. — я снова отрываю ее от стены, приближая ее рот к своему.

Губы впиваются в губы.

В мой рот проникает металлический привкус крови ее любовницы.

Но все, что я чувствую это ее вкус и вулканическое возбуждение, от которого я практически кончил в штаны.

Маленькие женские коготки впиваются в мою шею, фиксируя меня, и последняя связная мысль в моей голове — в этом коридоре тоже есть камеры.

Кто-то обязательно увидит, как я пожираю приемную дочь своего брата.

Скуля, она проводит языком по моим губам, заставляя меня дернутся от очередного приступа наслаждения.

Все забыто. Абсолютно все.

Мои руки отпихивают с дороги слои кружев и шелка, ищут, ищут…

Каламити ласкает мой язык, дразня и облизывая, ее бесконтрольное бормотание совсем не похоже на контролируемое вожделение, которое она демонстрировала с той самкой.

Из меня вырывается рычание. Мои руки сжимают ее упругие, шелковистые бедра, и я мгновенно поднимаю ее с земли. Она обвивается вокруг меня, как будто инстинктивно она хочет поймать меня в ловушку.

Но я никуда не уйду.

Мои руки гладят ее бедра. Ее задница больше, чем я способен обхватить своими руками, два идеальных полушария плоти, и я сжимаю их, чувствуя их.

Ее бедра двигаются в чувственном ритме, жар ее киски дразнит мой член. Я погружаюсь в нее, прижимаясь теснее, наши клыки сталкиваются в очередном поцелуе. Не осознавая этого, я дематериализую нас обратно к стене, прижимая Каламити к ней.

Разрушая большую часть ее поверхности.

Мы оба не обращаем внимание на вновь осыпающиеся камни и краску. Ее когти впиваются в мою кожу, и горячие струйки крови стекают по моей шее. Она шипит, учуяв ее запах, клыки начинают погружаться в мою губу.

Она стремится наполнить себя мной.

Еле слышный голос прорывается в мои мысли. В последнюю секунду, прежде чем она успевает прокусить меня, я отрываю свои губы от ее губ, пытаясь перевести дыхание.

— Нет… мы не можем.

— Слишком поздно. — Ее теплое, греховное тело прижимается ко мне, частые вдохи опаляют мое лицо. — Мы уже это делаем.

— Но не так. — Я едва понимаю, что говорю, особенно когда она скользит губами по моему подбородку, моей челюсти, к бьющейся артерии на шее, но чувство самосохранения требует, чтобы я остановил ее. Не позволить нам соединиться на таком уровне.

Со всеми другими это просто кормление.

С ней это будет моей погибелью.

— Значит, ты будешь питаться от всех остальных, но не будешь питаться от меня? — Каламити рычит мне в ухо, ее голос становится все более хриплым. Более опасным.

— Мы не можем…

Сжимая мои волосы, она откидывает мою голову назад с такой силой, что это вызывает резкое жжение в позвонках, и проводит клыками по моему горлу.

Мой голос срывается на стон.

— Осознай это, Обсидиан. Я трахну стольких же, сколькими ты будешь питаться, снова и снова, и снова.

Ревность — злобная, неудобная дрожь во мне. Почти бездумно, я просовываю свои большие пальцы под тонкие ниточки ее белья — стринги, насколько я понимаю — и снова скольжу в жар между ее бедрами.

— Никакой кормежки друг другом, — удается прохрипеть мне, хотя мои яйца чертовски болят от потребности, почувствовать ее резцы в себе.

Она издает еще один звук, нечто среднее между рычанием и хныканьем, и вдруг мои руки оказываются пустыми.

Она снова ускользнула от меня.

Пошатываясь, дезориентированный, я опираюсь руками о поврежденную стену перед собой, голова грузом склонена вперед.

Ее корона валяется в дюйме от моей кожаной туфли, отражая в себе свет свечей, которые горят в бра вдоль стен.

Чертовы камеры. Поторопись, пока кто-нибудь не увидел. Если конечно уже не увидел.

Ее вкус все еще продолжает наполнять мое тело, будоража мои чувства, даже когда ее уже нет рядом, и мне требуется еще несколько мгновений, чтобы взять себя в руки и двигаться. Подобрав с пола корону, я направляюсь прямо в свои покои, борясь с дикой потребностью выследить и последовать за ней.

Ее стоны звенят в моих ушах. Гладкая кожа скользит по гладкой коже.

Вампирша подо мной уже давно отказалась от участия, ее тело податливо и покорно лежит под моим.

Я поднимаю ее ногу и кладу себе на плечо, погружаясь в нее еще глубже. Ее большие сиськи, покрытые кровью и следами моих укусов, подпрыгивают при каждом толчке.

Я едва вижу ее перед собой. Едва чувствую, как ее киска обхватывает мой член.

Едва чувствую ее вкус во рту.

Все, что я чувствую последние двенадцать часов — Каламити.

Только упоминание о ее имени повергает меня в дрожь, член чуть не взрывается в киске вампирши.

Стиснув зубы, я снова отправляю ее в закрома своих мыслей…

— Осознай это, Обсидиан. Я трахну стольких же, сколькими ты будешь питаться, снова и снова, и снова.

Мой взгляд падает на грудь самки, на ее обнаженную шею, голова откинута назад. На следы моих укусов, которые уже завтра заживут и исчезнут.

Питается ли сейчас Каламити кем-то?

Трахается ли с ним?

Похоже, это еще одна традиция, которой она пренебрегла — женщина из аристократии, тем более наследница трона, должна оставаться нетронутой до брака.

Вместо этого Каламити свободна в своих действиях и берет того, кого хочет.

Я помню, как она целовала ту вампиршу, доминируя над ней, а потом, как она проделывала то же самое со мной. Пот струится по моей спине, я увеличиваю скорость, удовольствие от этого воспоминания обжигает меня.

Вампирша выкрикивает мое имя, и очередной оргазм заставляет ее обмякнуть подо мной.

Я зажмуриваю глаза, отгораживаясь от ее образа, и закрываю ей рот рукой, пытаясь заглушить ее крики… пока мой собственный оргазм не вырывается наружу, почти выталкивая имя Каламити из моего проклятого горла.

Проклятого — это еще мягко сказано.

Я отшатываюсь от самки на бархатной постели, не обращая внимание на то, как она медленным и обессиленным движением пытается дотянуться до меня, страх мгновенно сменяет эйфорию, которую подарил мне пустой оргазм.

Я почти прокричал имя Каламити прямо сейчас.

Почти выкрикнул имя той, которую в этом королевстве считают моей племянницей, пока трахал другую женщину.

Мне удалось стереть видеозапись того, что произошло между нами прошлой ночью, до того, как до нее добрался бы кто-то другой, но что толку?

Если мне не удастся вырвать ее из своего организма, то я скоро сорвусь.

Я выдам себя.

— Обсидиан, давай. Я могу выдержать больше.

Не обращая внимания на эти все еще жаждущие, остекленевшие от удовольствия глаза, я хватаю свою одежду с пола, куда в спешке сбросил ее.

— С меня достаточно для одной ночи. Спасибо.

Дверь закрывается за мной.