Мой милый враг

Глава 27

Эйвери сложил записку. Под словом «они», без сомнения, подразумевались Эвелин, Бернард и мисс Мейкпис. Одной короткой фразой Лили выполнила свое обещание. Пожалуй, от женщины, которая даже из новой ливреи для кучера извлекала тему для объемистого письма, можно было ожидать большего — какого-нибудь намека или предостережения… Боже правый, подумал Эйвери, скомкав записку, еще совсем недавно они делили ложе, так неужели ей нечего было сказать ему в этой записке, кроме каких-то четырех слов?

Он швырнул листок на узкую кушетку, которую снимал за шесть шиллингов в сутки в трактире «Собака и заяц». Ему не хватало Милл-Хауса — вернее, того, что Лили сделала из Милл-Хауса: его спокойной, непринужденной атмосферы, полной домашнего тепла и уюта.

И еще ему не хватало Лили. Той самой незаурядной, поразительно прекрасной женщины, которая не оставила камня на камне от его предубеждений и сумела завоевать его полное и безоговорочное уважение. Его привлекало в ней все — ее острый язык, ее чисто хозяйская скупость в делах, ее нелепая кампания по спасению скаковых лошадей и даже то искреннее смущение, которое вызывала в ней юношеская влюбленность Бернарда. Он уже не представлял себе, как сможет жить без нее дальше.

В любом случае ему казалось немыслимым жить в Милл-Хаусе без Лили. Этот дом принадлежал ей. Все в нем, от дешевой копии севрской вазы и до удобной гостиной на первом этаже, носило на себе отпечаток ее индивидуальности. Даже эти проклятые портреты в до смешного претенциозной фамильной галерее почему-то связывались в его сознании с нею. Милл-Хаус мог оставаться его домом лишь до тех пор, пока Лили была в нем хозяйкой.

Эйвери нагнулся и, достав из-под примятого матраса потрепанный саквояж, вынул оттуда туго перевязанный сверток. По крайней мере он еще мог найти достойный выход из того переплета, в который угодил не по своей вине.

Затем он сорвал с вешалки пиджак и покинул трактир, кивнув мимоходом раскрасневшейся служанке, которая мыла выбеленные известью ступеньки. Путь его лежал в Милл-Xayc.

— Вот, возьми. Этого вполне достаточно, чтобы восстановить конюшню и снова сделать поместье доходным. — С этими словами Эйвери швырнул на стол толстую пачку купюр.

Вид у Лили был холодным и неприступным. Похоже, она уже успела взять себя в руки. Ее безупречно чистые штаны и накрахмаленная рубашка были жесткими, словно одежда китайского мандарина. Она посмотрела на сверток:

— Это еще что такое?

— Твои деньги.

Она подняла голову, и он поймал на себе ее спокойный, настороженный взгляд.

— У меня нет никаких денег.

— Нет, есть. Это те самые деньги, которые ты высылала мне в течение пяти лет. Мое содержание. Я не истратил ни пенни.

На какой-то миг в ее потухших глазах вспыхнули искорки интереса. В данную минуту у него оставалось лишь одно, что он мог ей предложить, единственный дар, который она еще могла от него принять, однако ему придется действовать крайне осторожно, иначе даже такая ничтожная, с его точки зрения, мелочь будет ею отвергнута.

— Я тебе не верю, — ответила она.

— Мне ровным счетом наплевать, веришь ты мне или нет, — солгал он. — Перестань строить из себя оскорбленную в своих лучших чувствах дебютантку и подумай хорошенько.

Его слова возымели желаемое действие. Выражение боли и настороженности исчезло с лица Лили.

— Я вовсе не считаю себя оскорбленной в своих лучших чувствах, — произнесла она громко. — Уверена, что ты предложил мне свои деньги из самых благородных побуждений…

— Послушай, Лили, — перебил он ее, вытащив из кармана портсигар и задумчиво уставившись на его содержимое. — Я сделал ставку на тебя — и проиграл. Возможно, я эгоист, но надеюсь, что это не мешает мне оставаться джентльменом.

— О да, — донесся до него чуть слышный ответ. — Никто и не спорит с тем, что ты джентльмен.

Эйвери взял наконец сигару, не спеша откусил ее кончик, зажал между зубами и лишь после этого поднял на нее глаза.

Она не шевельнулась.

— В общем, — продолжал он, не вынимая изо рта сигары, — если ты поразмыслишь над моими словами хотя бы минуту, то поймешь, что перед тобой действительно те самые деньги, которые ты мне присылала. Вспомни хотя бы о моей гордости, Лили. Ты всегда всеми силами стремилась показать, что я наделен ею даже сверх меры. Можно ли представить себе более подходящий жест для такого человека, как я, со склонностью — как ты там однажды выразилась? — к «мелодрамам в духе Дюма»?

— Я написала это потому, что была на тебя сердита, — отозвалась Лили, обворожительно покраснев. Он отвернулся, чтобы не видеть этого зрелища. — Я не хотела, чтобы с тобой что-нибудь случилось, а ты всегда бросался очертя голову из одной опасности в другую…

Ему хотелось заткнуть уши. Ему просто невыносимо было слышать, что она с самого начала была к нему неравнодушна и переживала за него.

— Ты же сама знаешь, что я никогда бы не принял от тебя никаких денег, — сказал Эйвери. — И мне ничего другого не остается, как только вернуть их тебе.

Он щелчком подтолкнул к ней пачку купюр и улыбнулся. Лили инстинктивно отшатнулась, а потом брезгливо, двумя пальчиками приподняла сверток с деньгами с таким видом, будто они были замараны грязью.

— И что мне с ними делать? — спросила она.

— Построй новую конюшню. Подведи баланс в твоих книгах. Ты победила, Лили. Возьми себе Милл-Хаус.

— Почему ты мне его отдаешь?

— Потому, что он твой, — невозмутимо ответил он. — Ты трудилась ради него, принесла себя в жертву ради него, боролась за него до последнего. Ты его заслужила.

— И не забудь о том, — добавила она, высоко вздернув подбородок, — что я отдала ради него свое тело.

Кровь отхлынула от его лица, руки похолодели. Он молча смотрел на нее, не в силах даже шевельнуться.

— Теперь я поняла! — Голос Лили был полон невыразимой боли. — Ты предложил мне эти деньга как плату за услуги — или для очистки совести?

Она подняла тяжелую пачку купюр и, пересчитав их, отложила в сторону.

— Видно, твои угрызения совести и впрямь не давали тебе покоя. Но это не мои деньги, Эйвери, а твои. Пусть я потеряла Милл-Хаус, но мне бы хотелось уехать отсюда, зная, что я честно выполнила все взятые на себя обязательства, одно из которых состояло в том, чтобы ты своевременно получал свое содержание. Как ты поступишь с этими деньгами, меня не касается. Построй себе новую конюшню, купи акции, швырни их в печку, если тебе угодно, но я их от тебя не приму.

— Не будь дурочкой, — огрызнулся он.

— Не надо меня уговаривать.

— Тебе же так нужен Милл-Хаус! Я просто предлагаю тебе средства, чтобы добиться желаемого.

— Мне больше не нужен Милл-Хаус.

— Не правда.

Сигара разломилась между его пальцами, и два окурка незамеченными упали на пол. Он внимательно посмотрел на нее.

— И куда ты отправишься? Что ты будешь делать? — спросил он.

— Это не должно тебя волновать,

— Черта с два! — не сдержавшись, вскричал он. — Меня волнует все, что касается тебя.

Лили открыла рот, собираясь что-то возразить, однако его вид остановил ее. В течение долгого, томительного мгновения Эйвери смотрел ей в глаза, и когда он заговорил снова, голос его был полон ярости и страстной тоски:

— Даже если ты никогда не разделишь со мной ни имени, ни ложа, ни крова — все равно ты остаешься предметом моей заботы. Ты можешь уехать отсюда, исчезнуть навсегда из моей жизни, но ты не можешь избавить себя от моей… моей заботы. По крайней мере этого вам у меня никогда не отнять, мисс Бид, и тут я вовсе не обязан просить вашего согласия.

Его слова глубоко потрясли ее. Она мысленно заглянула на десятилетия вперед и увидела перед собой бледный призрак того, что будет преследовать ее каждый миг, шаг за шагом, до последнего дня ее жизни.

— Твоя забота неуместна.

— Об этом предоставь судить мне, — ответил он спокойно.

— Я… я не желаю иметь к этому никакого отношения, — пробормотала она едва слышно, мысленно проклиная себя за дрожь в голосе. — Я не стану делиться с тобой своими планами. Они касаются только меня. Тебе достаточно лишь знать, что к концу недели меня здесь уже не будет.

Она посмотрела на его рослую фигуру, угрожающе маячившую в дверном проеме. Его широкие плечи, казалось, могли выдержать любую тяжесть, на лице застыло выражение непреклонной решимости. Кто бы смог устоять против такого человека? Она невольно попятилась.

— Не беспокойся, — мрачно улыбнулся Эйвери. — Я уезжаю. Нейл готовит экспедицию в глубь Африки. Ему нужен надежный человек, чтобы присматривать за багажом.

Стало быть, Эйвери снова намерен подвергать себя опасности, безоглядно рисковать собственной жизнью? Ее сердце замерло от страха.

— Нет! — воскликнула она. — Неужели ты плохо меня расслышал? Или ты уже не способен что-либо понять? Тебе не удастся настоять на своем только потому, что ты мужчина и гораздо сильнее меня. Я уезжаю!

Он перегнулся через стол, опираясь о него руками.

— Так, значит, по-твоему, я самоуверенный деспот, а ты — беспомощная жертва? Скорее уж я…

Внезапно дверь распахнулась, и в комнату ворвался Бернард. Лицо мальчика было перекошено от ужаса.

— Я все слышал, — задыхаясь, сказал он. — Я как раз шел сюда, чтобы поговорить с Эйвери… Я слышал весь ваш разговор — и то, что он вам сказал, и ваш ответ. Вы не можете уехать отсюда, мисс Бид, нет! — Он побледнел, в глазах стояли слезы отчаяния, его трясло как в лихорадке.

Лили всхлипнула, пытаясь сдержать подступившие к горлу рыдания, и этот сдавленный звук лишил Эйвери последних остатков самообладания. Чуть слышно выругавшись, он схватил со спинки кресла пиджак и протиснулся в коридор мимо Бернарда.

— Мой дорогой наивный мальчик, — проскрежетал он сквозь зубы, — она может все!

И с этими словами быстро вышел из комнаты.

Ноги Лили, которые уже не раз грозили изменить ей в течение последних десяти минут, подкосились, и она без сил опустилась в кресло рядом с письменным столом. Бернард провел по влажным от пота волосам широкой ладонью, так похожей на руку Эйвери, и шагнул к Лили.

— Вы не можете уехать отсюда. Вам же некуда идти!

— Ты ошибаешься, Бернард, — ответила она, пытаясь его успокоить. — У меня есть друзья, мои сестры — суфражистки…

— И что из того? — возразил он, изможденный и жалкий. Лили заметила, что мальчик начал задыхаться. — Вы будете для них просто гостьей, временным жильцом. Ваш дом здесь.

— Нет, — возразила она. — Это дом Эйвери. Он победил. Я проиграла. Все справедливо…

— Он должен был предложить вам остаться! — крикнул Бернард. — Как джентльмен, он просто не мог предложить вам уехать отсюда. Он же дал мне слово!

— Никто не предлагал мне уехать, и он действительно хотел, чтобы я осталась, — ответила Лили. — Уверяю тебя, Бернард, я уезжаю только потому, что сама так решила.

— Но ведь вы любите Милл-Хаус. — Мальчик с трудом сдерживал рыдания.

Охваченная тревогой, Лили поднялась со стула.

— Да, — отозвалась она спокойно, взяв его за руку и увлекая к креслу.

Бернард вырвался и отскочил в сторону.

— Возможно, Милл-Хаус и был для меня домом в течение последних пяти лет, — попыталась объяснить ему Лили, — но он мне не принадлежит, и кроме того… — Как могла она признаться мальчику, что сама мысль о том, чтобы жить под одной крышей с Эйвери, не будучи ему ни женой, ни возлюбленной, после той единственной страстной ночи, которая связала их навеки, казалась ей куда ужаснее, чем все муки ада, так красочно описанные Данте?! — Я не хочу остаться здесь в качестве просто гостьи.

— Почему бы и нет? Я думал, что вам такое предложение должно понравиться. Это было бы наилучшим выходом…

— Выходом?

Мальчик вскинул вверх руки, словно умоляя ее о пони-, мании.

— Да! Если бы вы не сумели выполнить условия завещания деда, Милл-Хаус перешел бы к Эйвери. У него есть средства для его восстановления. В этом случае не было бы необходимости продавать Милл-Хаус или его часть. Вы оба должны были жить в этом доме. Эйвери обещал мне, что не позволит вам уехать.

— О Господи, Бернард! — только и смогла сказать Лили, едва ей в голову пришла страшная догадка. — Что ты наделал?!

— Простите меня! — взмолился он, подойдя к ней и схватив за руки. — Я только хотел, чтобы вы остались. Я сделал это ради вас и вашего будущего. Мной двигала только забота о вас.

— Значит, это ты разбил вазу, — произнесла она. Бернард кивнул. Из его сине-зеленых глаз, так похожих на глаза Эйвери, струились слезы.

— Да! — выдавил из себя он.

— И окно тоже. И ты поднес огонь к…

— Я только хотел поджечь скирду. Я не предполагал, что пожар перекинется на конюшню. Я бы ни за что не стал подвергать опасности лошадей…

Его признание неожиданно прервалось частым хриплым кашлем. Воздух со свистом вырывался из его легких, словно из прохудившихся мехов. Опустив голову, он тяжело рухнул в кресло и спрятал лицо в ладонях.

Боже милостивый, подумала Лили, своим поступком он уничтожил все, чего она с таким трудом добилась! Она никогда не воспринимала всерьез предположение Франциски насчет тайного недоброжелателя, орудующего в доме, и даже если бы это было так, ее подозрения скорее пали бы на Драммонда, который терпеть не мог работать на женщин. Даже Полли Мейкпис с ее непримиримостью казалась ей более приемлемым кандидатом на эту роль. Но чтобы этот мальчик втайне готовил ее разорение — и все это ради ее же блага?!

Как это по-мужски!

Лили с трудом подавила в себе приступ истерического хохота. Бедняга и без того чувствовал себя хуже некуда. Голова его по-прежнему оставалась опущена, узкая спина содрогалась от кашля.

— Бернард! Успокойся, прошу тебя. Все в порядке. Бернард?

Мальчик уже не шевелился. Она дотронулась до его плеча, и он в беспамятстве свалился на пол. Глаза его закатились, а из груди вырвался слабый звук, подобный тому, какой издает лопнувшая струна.

— Бернард!

Мальчик потерял сознание. Лили в панике выбежала из комнаты, и ноги сами понесли ее по длинному коридору к парадной двери. Она распахнула ее и сразу увидела высокую фигуру Эйвери, быстро шагавшего по мощеной дороге.

— Эйвери! — во весь голос крикнула она. — Эйвери! На помощь!

Он мгновенно развернулся и спустя несколько секунд, взлетев по ступенькам парадного крыльца, уже стоял рядом с ней. Лили схватила его за рукав и увлекла за собой в дом.

— Бернард! — еле выговорила она. — Я не могу привести его в чувство.

Оттолкнув ее, Эйвери побежал в библиотеку. К тому времени, когда она достигла двери, он уже стоял на коленях, подсунув руку под безвольное тело мальчика. Свободной рукой Эйвери похлопывал его по спине.

— Бернард? — окликнул он своего кузена низким, сдавленным голосом, полным страстной мольбы. — Бернард?

Он приподнял его чуть выше, подставив локоть под голову мальчика, чтобы ему было легче дышать.

— Чем я могу помочь? — шепотом осведомилась Лили.

Эйвери повернулся к ней. На лице его не осталось ни следа прежнего высокомерия и обиды, в сине-зеленых глазах плескался ужас.

— Не знаю, — ответил он хрипло, по его загорелому лицу струились слезы. — Не знаю Молись.

Лили опустилась рядом с ними на колени, беззвучно шепча молитвы и беспомощно наблюдая за тем, как Эйвери продолжал похлопывать по спине Бернарда, время от времени тормоша его и повторяя его имя в отчаянной попытке вернуть мальчика в мир живых.

Так прошло несколько часов, которые складывались из долгих, томительных минут, и каждая из них казалась им вечностью. Наконец Бернард сделал глубокий судорожный вдох и глухо застонал. Эйвери взглянул на Лили, в его глазах вспыхнула надежда. Мальчик закашлялся.

— Воды, — приказал Эйвери.

Лили налила полный стакан воды из графина и подала ему. Эйвери осторожно усадил Бернарда на ковре, прижав его к груди и приподняв ему голову.

— Выпей это, Бернард. Только осторожно. А теперь постарайся дышать как можно глубже и медленнее, от самого живота. Сделай вдох, сосчитай до пяти, затем выдохни воздух и снова сосчитай до пяти. Так. Отлично.

К Эйвери постепенно возвращалось самообладание. Голос его звучал уверенно и слегка заискивающе, однако от Лили не укрылось выражение его глаз, которое еще не успела скрыть привычная маска. Впервые Лили увидела перед собой не сверхъестественную личность, наделенную всеми мыслимыми достоинствами, но человека, одолеваемого теми же желаниями, сомнениями и страхами, что и она, — человека крайне уязвимого, мучимого сознанием того, что все его усилия могут оказаться недостаточными, чтобы обеспечить благополучие и безопасность людей, которых он любил. Даже сейчас он не осмеливался показывать Бернарду, как сильно его тревожил этот обморок, иначе его беспокойство передастся мальчику, вызвав новый приступ. Эйвери не смог бы оправиться от горя, если бы кто-нибудь отнял у него его дитя.

— Хорошо, — приговаривал он, осторожно массируя широкой ладонью спину мальчика. — Еще чуть-чуть, и я позволю тебе посидеть на диване… Да, Лили здесь. Ты ее здорово напугал.

— Правда? — недоверчиво спросил Бернард. Из его легких все еще доносилось слабое посвистывание. — Извините меня. Я не собирался устраивать пожар. Просто я хотел, чтобы она осталась с нами. Ведь именно здесь ее настоящее место.

— Тс-с… — Лили опустилась на колени рядом с мальчиком и откинула волосы с его лба. — Ты можешь на меня положиться, Бернард. Я знаю, где мое настоящее место.

Похоже, мальчик воспринял ее слова как обещание. Со слабой улыбкой он закрыл глаза и расслабился в надежных объятиях своего кузена.