Мой талантливый враг

Глава 20

Подошла к сервировочному столику и ухватила двумя пальцами тарталетку с красной икрой прямо с серебряного блюда. Может, наскоблить отсюда для Зибахера, как раз хватит на целую банку! Отлично, я способна шутить даже в такой ситуации, не все потеряно. Но аппетита у меня все равно не было, и я положила закуску на место. И налила себе прохладной воды из запотевшего кувшина.

Говард Вестерхольт решил мою дилемму с местами и сел с краю. Он взял в руки программку и принялся ее изучать. Теперь колебался только Винсент. Почему-то я подумала, что сейчас он просто отставит один из стульев в дальний угол, и на этом все и закончится. Тогда я окажусь в идиотском положении. Поторопилась и заняла место по центру, теперь-то Винни точно никуда не денется..

Тоже развернула программку, пока гасили остальной свет в зале.

– Какие-то там по счету Ночные Шуты? – спросил Винс и покорно сел слева от меня.

Я водила пальцем по длинному списку исполнителей. Да мы тут до глубокой ночи пробудем! Он бесконечный!

– Они почти в самом конце.

– Хорошо, – тяжело вздохнул он, а затем вытянул свою слегка дрожащую руку у себя на колене ладонью вверх.

Встретилась с ним взглядом и поняла все без слов, ему хочется поддержки, и я дала Винсенту ее. Накрыла его руку своей, и он тут же сплел наши пальцы.

Зал погрузился в кромешную тьму, а затем занавес медленно пополз вверх. Из-под него лился дымный лиловый свет и тихая, но нарастающая музыка оркестра.

– Дорогие зрители, приветствуем вас на отборочном туре для независимых музыкантов нашей страны и ближнего зарубежья, – раздался глубокий голос конферансье. – Этот вечер надолго останется в вашей памяти.

Вот тут он не ошибся, и дело уже даже не предстоящих выступлениях. Сегодня я начала встречаться с Винсентом, и почти сразу же познакомилась с его отцом. Незабываемо. Главное, чтобы он и моим отцом тоже не оказался. А такое спросить непринужденно я точно не смогу, потому мои планы на сегодня не выступление смотреть, а искать знакомые черты в лице Говарда и не выглядеть при этом сумасшедшей…

Конферансье без умолку нахваливал всех выступающих, зал же отвечал довольно жидкими аплодисментами после каждого выступления. Задумка организаторов этого тура, или так выпал жребий, но исполнители, оказавшиеся в самом начале не были достойны не то что выхода в следующий тур, им даже на этой сцене находиться было нельзя. Они словно святыню своей игрой оскверняли. Всё-таки это во мне не меняется. Снобизм мой так никуда и не выветрился. Хвала Музам, эта часть меня мне всё же нравится, и я не хочу меняться. Если что-то плохо, я не хочу это нахваливать. Честность наше всё.

Винсент вообще уснул после четвертого выступающего. Слушать одинокого флейтиста оказалось просто выше его сил и любопытства.

– Разбуди, как что-то интересное начнётся, – сказал он и устроился у меня на плече.

Я попыталась возмутиться. Напомнить ему, что мы не одни, но его дыхание почти сразу же стало ровным, словно кто-то на невидимую кнопочку нажал и перевёл его в спящий режим. Пусть спит. Ему ещё обратно вести нас в Академию.

– Мне очень жаль, Елена, что ты стала свидетелем этой сцены. Мой сын несколько несдержан, – ни с того ни с чего начал извиняться Говард, которому очевидно тоже наскучил концерт и идиотские реплики конферансье, который отчаянно пытался спасти положение.

Флейтист так перенервничал, что вместо высокой ноты издал жутко неприличный звук, как если если бы громко дунул через рот с высунутым языком.

– Да ничего. Вы не слышали, как мы с дядей ссоримся. Большая часть грубых словечек в моем лексиконе – это его заслуга. Он говорит, что мямлю адвоката никто всерьёз принимать не станет, потому он никогда не стесняется в выражениях.

– И как поживает, Герр Хаслингер? – праздно поинтересовался Говард, но я уловила, как дрогнул его голос, когда он произнёс девичью фамилию моей матери.

– В трудах. Недавно вот забирал нас с Винсентом из клуба после выступления, – выпалила я.

А это вообще можно было рассказывать, вдруг у Винни отношения с отцом ещё сильнее испортятся? Но Говарда Вестерхольта это совсем не удивило. Он задал совершенно неожиданный вопрос:

– Вы с Винсентом теперь играете вместе?

– Так получилось… – и снова я, словно в чем-то постыдном признаюсь. Как если бы выступить на одной сцене с Винни было бы чем-то сродни сексу до свадьбы!

Ох… Надеюсь, об этом он не спросит. Я же вообще все ему выкладываю.

Но Говард до самого антракта больше ничего не говорил, да и на сцене не произошло ничего запоминающегося. Когда зажгли свет, он просто встал и вышел из ложи.

– Ну что там? – Винс потёр глаза, и не без удовольствия отметил, что отца его не было рядом.

– За все время мне заполнился только мальчуковая а капелла группа. Но по условиям конкурса они должны были петь что-то свое. А а капелла чаще заходит только как кавер бэнд.Так что провал. Надеюсь, наши девочки из академии это учтут и придумают что-то интересное. Жалко будет если “Святой Михаил” не дойдет до финала.

– Да уж. Но мне плевать на Циммермана если честно, это был его выбор. Он сам нас дисквалифицировал, пусть разгребает теперь.

Циммерамана может и не жаль, а вот перед Майклом совестно, учитывая, что с ним я знакома лично.

Винсент встал и пошёл к столику с закусками. После того, как он поругался с отцом, я ждала чего угодно. Что опрокинет поднос, высыпет все на пол, плюнет в тарелку. Но он сделал самое непредсказуемое: начал есть.

– Я голодный, как чёрт. А отец кучу денег заплатил за все это.

– Ты же вроде за независимость в его глазах боролся? – улыбнулась я.

– Морить себя голодом ему назло это тупо. Да и потом его же сейчас тут нет. Скажу, что ты все съела, – совершенно не стесняясь, сказал этот проглот.

– Ну знаешь, Вестерхольт! Тогда подвинься, я тоже хочу.

В парамнезии есть плюсы. Забывать о плохом совсем неплохо. Вот мы смеемся, жуем и давимся. Нам хорошо вдвоём прямо здесь и сейчас, и я всё чаще думаю, глядя на счастливое лицо Винни, а не выбросить ли мне кусочки разбитой мозаики? Можно же создать сотни новых воспоминаний. Взять хотя бы сегодняшний день: блинный суп в волосах, голый торс в учительском туалете, предложение встречаться, гонка по лесу, поедание дорогих закусок.

– Вот это просто бомба! – он похвалил тарталетку с чем-то подозрительно зеленым внутри, и к чему я не спешила притронуться. – Хочешь? Последняя осталась.

– Нет спасибо. Ешь сам, – я наморщила нос, а Винс возьми и спроси:

– А так? – он зажал ее между губами и теперь с вызовом смотрел на меня.

– Уговорил. Попробую.

Винни наклонился ко мне, поймал меня за талию, коснулся моих губ рассыпчатым бочком тарталетки, и я на миг забыла как дышать, не то что есть. Но Винсент всегда остается собой. Быстрее, чем я сообразила, он отстранился и съел всё сам, оставив меня краснеть от смущения и таять в его объятиях.

– Слишком вкусно, я передумал. Прости.

Не ври. Ничего тебе не жаль, Винсент! Столько безумного лукавства его глазах, голосе, в этой хитрой улыбке! А затем он пошёл дальше в своей игре, взял и слизал крошки с моих губ кончиком своего языка. Это было так неожиданно, что я даже не успела оттолкнуть его, Винс первый отпрыгнул и теперь победно смотрел на меня. Я же касалась пальцем своих влажных губ, пытаясь понять это было мерзко или мило. Лучше спрошу у него.

– Это что такое сейчас ты сделал, Винсент?

– Ну как же. Змеиный поцелуй. Сама меня любишь дразнить ползучим гадом. Понравилось? Мне вот очень. Вкусненькая Нана.

– Омерзительно, Вестерхольт. Целоваться, я так понимаю, ты тоже не умеешь.

– Не-а. Научи меня, Нана.

Он радовался. Широко улыбался мне, и в его лукавых глазах сейчас было столько света, и мне не верилось, что совсем недавно он ссорился с отцом, что в его голосе было столько не сдерживаемой злобы. Видимо, это было написано на моем лице, потому что улыбка Винсента стала вдруг немного грустной.

– Подойди, покажу тебе кое-что. Не хочу быть в твоих глазах законченным неадекватом, который орёт на своего отца. Не бойся, мой язык под контролем, – он продемонстрировал мне скрещенные пальцы.

Ну и как ему не поверить?

Осторожно подошла к нему, все ещё ожидая подвоха от этих болотных глаз.

– Дай свою руку.

– Её ты тоже оближешь? – спросила его, наигранно скривившись.

– Нет уж! Тебе её Немет поцеловал, хватит с тебя сегодня мерзостей.

Он не перестаёт шутит, и мне нравится такой его настрой. Видимо, мой парень выспался, поел и стал нормальным. Приму к сведению, что за этой змеюкой надо следить и вовремя кормить.

Протянула ему руку, а он взял её и прижал ладонью к своим рёбрам.

– Вторую, – командовал он.

Проделала тоже самое, все ещё не до конца понимая, чего он хочет. Что бы я полапала его? И как это связано с отцом?

– Чуть выше. Вот. Чувствуешь?

Я, конечно, не врач. Но что-то явно было не так. С левой стороны совсем иначе все прощупывалось. Я увлеченно изучала пальцами его ребра, и Винс хмыкнул.

– Щекотно.

– Я все ещё не понимаю? У тебя тут были какие-то переломы?

– Именно. И не какие-то, а вполне конкретные. Обычно он срывался умеренно, пара синяков, ссадин, но иногда забывался, что я его сын, и что я ещё ребёнок. Вернее, он мечтал забыть, что я его плоть и кровь. Видишь, Нана, не ты одна пыталась меня стереть из памяти.

Я отшатнулась. Столько надрыва и упрёка было в этой фразе. Винс страдал, и я была одна из тех, кто причинил ему боль.

– Он бил тебя? За что?

Это я ещё на отца обижаюсь за равнодушие? Но лучше уж холодность, чем такое.

– За то, что я ребёнок от нелюбимой женщины. Мой рождение и рождение Виви окончательно поставило крест на его мечтах.

Как мы лихо перешли от флирта к таким откровениям. Но я даже не знаю, что говорить в таких ситуациях, и нужны ли Винсенту слова утешения? Наверно нужны, раз находится с отцом ему всё ещё больно.

– Хочешь сбежим? Тут столько телевизионщиков, они наверняка транслируют концерт в прямом эфире. Посмотрим из машины. Заберем остатки еды и слиняем.

И икру для Зибахера! Тут ещё вполне хватит на взятку!

– Нет. Сбегу – покажу ему свою слабость. Хватит. Я устал. А ещё я хочу посмотреть, как Немет будет лажать. Он же почти не дает живых концертов, одни лишь студийные записи. Этот парень не может быть таким уж идеальным.

– Мы сейчас точно говорим о его выступлении, или ты просто ревнуешь, Винс?

– К нему-то? – пренебрежительно переспросил Вестерхольт. – А должен?

– Ну по поцелуям у вас с ним пока ничья, если твои облизывания считать за поцелуй.

– Провоцируешь меня, курочка? – его меланхолия вновь сменилась нежной угрозой. – Знаешь, сколько у нас было поцелуев?

– Не знаю. Я помню только один. Но это было о-о-очень давно. С тех пор ты обнулился, Винсент. Надо по новой.

Второй звонок, разумеется, нарушил наши целовательные планы, потому что почти в тот же миг, как Винсент сделал шаг ко мне навстречу, вернулся Говард Вестерхольт, словно всё это время он стоял там за занавеской и ждал удобного моменты, чтобы нас прервать. Винс снова перестал выглядеть беспечным. Он занял своё место, избегая даже смотреть в сторону отца, и постучал по соседнему стулу. С приходом его отца и мне стало некомфортно в этой ложе. Знать, что этот мужчина избивал родного сына. Вымещал на нем свою злость, винил в собственной не сложившейся личной жизни. Это бесчеловечно. А что же мама Винсента, неужели, не вставала на его защиту? Переломы — это серьёзно, наверняка вызывали врачей. Они тоже закрывали глаза на семейный произвол ради звонкой монеты Вестерхольтов? Или им врали о нелепом падении с лестницы?

Неужели, не было никого, кто вступился бы за него? Дал отпор или утешил?

Раздался третий звонок, и свет снова начали гасить. Подступающая со всех сторон темнота выглядела странно пугающе. В этот раз она буквально пожирала зрительный зал кресло за креслом, пока очень быстро не добралась до нашей ложи. Первым во мраке исчез Говард. Я запаниковала, попыталась схватить Винса за руку, но поймала лишь пустоту. Ни крика, ни страха, даже эмоции на мгновение пропали из моего сознания, а затем я услышала рядом с собой болезненное шипение.

Моргнула. Свет быстро вернулся. Но только дневной, а не от люстр под потолком. Он проникал внутрь длинного коридора сквозь огромные окна, которые тянулись до самого потолка, оставлял на паркете ровные золотые квадратики, и я скакала по ним, боясь оступиться. Я всегда играла в эту игру днём. Потому что других игр у меня было мало. Мама с папой почти всегда были заняты, а от нянечки я благополучно сбегала.

Шипение стало сильнее, а вскоре сменилось сдавленным плачем, и я ускорилась.

Он сидел, привалившись к стене и дул на свою припухшую руку. Бледный, растрёпанный и злой. Злился он на меня. Как я догадалась об этом? Легко! Завидев меня, он перестал плакать и оскалился как дикий зверь.

– Чего тебе, Адель? Решила позлорадствовать?

Он даже губами не шевелил, когда произнёс это. Жуть какая.

– Больно? – я проявила участие к гадкому змеёнышу

– Не твоё дело!

Так уж нужно с ним возиться. Шумит так, что нянечка в два счёта нас найдёт и опять отведёт на кухню. Будет болтать с кухаркой, а та смеха ради даст мне нож и будет умиляться, наблюдая, как я режу вонючий лук, от которого щиплет глаза, а пальцы потому ещё долго пахнут.

– Хорошая жена, должна в будущем уметь готовить, Елена, – часто повторяла она.

– Я заберу тебя с собой, когда выйду замуж, – упрямилась я.Зачем готовка, когда для этого есть слуги! Да и кухарка, несмотря на все свои кулинарные таланты мужа не нашла. Не в готовке, значит, дело! Но этого я никогда ей не говорила, даже несмотря на всю свою детсткую непосредственность. Хоть я и была заносчивым ребёнком, но чувство такта у меня имелось. Но только не рядом с Винсентом.

Не люблю, когда Вестерхольты приезжают к нам в гости. Моё детское сердце чует что-то неладное, только оно пока не понимает ничего во взрослых делах и разговорах. Но мне определённо не нравится, как меняется мама в такие дни. Как она носится по поместью, и чуть ли не сама берёт швабру в руки. Она журит меня за беспорядок в комнате. Заставляет складывать вещи, надевать лучшие платьица и больно расчесывает мои волнистые волосы. А ещё Винсенту всегда достается так много внимания от неё. Она то подложит ему лишнее печенье в тарелку, то обязательно подарит что-нибудь. Игрушку или книгу. Чаще красивые нотные тетради. А меня она и не думает обучать музыке. Но я так хочу. С замиранием смотрю на её футляр со скрипкой и не смею открыть. Винсенту она разрешает, я слышала, как музыка лилась из закрытой комнаты, куда меня пускали. Мама часто глупо смеялась в присутствии Говарда Вестерхольта, а он отвечал ей тем же, и в такие моменты мне почему-то было жутко обидно за папу и за себя. Но что могла понимать маленькая девочка. У меня были лишь чувства, слишком непонятные для моего сердца.

А вот разодранная рука младшего Вестерхольта это даже немного приятно. Увидеть слабости этого противного мальчишки, его слёзы и стыд. Я была рада.

– Ты упал?

Зачем я вообще с ним говорю? Что в этом зазнайке такого, что мама носится вокруг него? Я хочу понять.

– Сказал же, отвали от меня, Адель. Ненавижу тебя, твою добренькую мамочку и весь ваш чистенький дом.

В тот миг я посмотрела на него совсем по-другому и осознала, что лишнее печенье в тарелке никогда не радовало Винсента. К игрушкам он не притрагивался и всякий раз дичился, когда моя мама тянула к нему руку.

– Так скажи своему отцу. Я тоже не люблю, когда вы приезжаете.

– Он не слушает меня. Я говорил тысячи раз.

– Тогда надо заставить их, – в этот момент я напоминала себе злодейку из детских сказок, а Винс с надеждой смотрел на меня:

– Как?

– Я что-нибудь придумаю. Поссорим их. А пока давай сделаем что-то с твоей рукой. Как ты умудрился?

– Упал. У вас скользкие полы. Натерли до мерзкого скрипа.

– По квадратикам бегал? – догадалась я, и в груди первый раз в жизни зазвенело, а гадкий змеёныш Вестерхольт стал чуть милее.

– Ты следила за мной, мелкая?

– Вот ещё! – я прыгнула на квадратик света и замерла, стоя на одной ноге. – Просто это моя любимая игра. Давай, кто быстрее до кабинета?

Я даже не надеялась, что он побежит за мной. Но мне отчего-то было важно заманить его туда, где мама хранит скрипку. Винсент выше, он точно дотянется и покажет мне, чему научился. А я поражу его своими талантами, я тоже кое-что умею. Я знаю хангрийскую песню, которая лечит раны.