Глава 3


Встряхнула рукой и создала вокруг себя щит, о который разбилось ещё несколько помидоров, которые походили на птиц, врезавшихся в стекло поезда. Грустно немного. Хорошие помидоры-то, могли бы оказаться в салате, а не стекать по магическому барьеру.

Вскинула голову и, пытаясь сохранить остатки достоинства, двинулась в сторону гневной толпы. Не думаю, что они кинутся на меня с кулаками рядом с кабинетом Амадея. Я все шла и звенела, как цирковой клоун, а в меня продолжали лететь овощи вперемешку с оскорблениями. Разумеется, я же сорвала концерт их любимой группы.

Можно было бы легко обратить все их атаки, мне бы хватило сил сделать это, даже используя ритмичные хлопки в ладоши, но такое поведение всем развяжет руки, и в ход пойдет уж что-то более серьёное, чем тухлые яйцы и помидоры.

От одного все же не увернулась, отвлеклась, и мне зарядили прямо в голову. От неожиданности толпа даже расступилась, а я демонстративно втерла скользкую жижу себе в макушку со словами:

– А вы думали, откуда у меня такие роскошные золотистые волосы? Все регулярные яичные маски.

В повисшей тишине услышала вполне искренний смех Винсента.

После этого обстрел немного поутих, но до домика сестринства я дошла знатно потрепанная. Подол платья намок и волочился по земле, волосы свисали спутанными лохмами, а на щеке красовался синяк. У кого-то нашлось целое яблоко. Вкусное кстати. Я прямо на глазах у этой своры обтерла её о рукав и откусила. Даже не откусила, я вгрызлась так, что сок потёк у меня по подбородку. После этого желающих поквитаться со мной стало заметно меньше. А кто-то в толпе назвал меня чокнутой.

Так и есть сегодня я окончательно и бесповоротно двинулась впервые в жизни.

– Елена, что с тобой? – ахнула моя соседка Шайла.

Она прекратила свою растяжку и подбежала ко мне. Крохотная невесомая адептка с факультета классического танца. Она не шагала ка мне, а буквально летела.

– Это синяк? – Шай коснулась моей щеки, и я зашипела от боли.

– Насколько все ужасно? – спросила её, и подруга весьма красноречиво поморщилась.

– Ну, я никогда не видела, чтобы у тебя был ноготь сломал, или волосок к волоску не лежал, а тут такое.

– Ясно, – вздохнула я и подошла к зеркалу.

Видок у меня действительно оставлял желать лучшего, щека неслабо распухла. Завтра все непременно посинеет, если срочно не приложить что-нибудь. Но я не торопилась. Смотрела на себя словно в первый раз. Волосы в беспорядке, на губах следы от зубов, да и во взгляде что-то новое.

– Кто тебя так? – спросила Шай.

Она уже открыла баночку с чем-то зелёным и вонючим и теперь пыталась попасть мне пальцем в щеку.

– Винсент, – выдохнула его имя, словно ругательство и молитву одновременно.

– Что? – Шайла чуть не выронила из рук склянку с мазью. – Нет-нет! Он не мог! Ударить девушку? Тем более тебя.

– Я не про синяк. Яблоком в меня запулили его фанатки. Я про всю эту ситуацию. А что ты имела в виду под “тем более меня”?

Шай слегка смутилась.

– Ну я думала, что вы просто играете в ненависть. Винсент же так смотрит на тебя. А его песни. Разве, он не влюблен в тебя?

Я рассмеялась. Так громко, странно, что зеркало в раме не пошло трещинами.

– Винсент? Винсент Вестерхольт? Мы же сейчас об одном и том же Винсенте Вестерхольте говорим?

– Ну да, – совершенно невозмутимо ответила Шай. – Ты же слушала его песни?

Я поморщила нос, словно мне предложили попробовать омлет из протухших яиц, которыми сегодня так щедро меня закидывали.

– Не слушала и не собираюсь, – фыркнула я, втирая в кожу мазь из бадяги.

Шайла с легкой улыбкой положила мне на кровать свой плеер, обмотанный наушниками.

– Я не настаиваю. Но хотя бы одну песню. Выберешь по названию, – не сдавалась моя соседка. – А теперь я жду подробностей. Ты же прошла этот этап? Со своими тренировками я не смогла поддержать тебя сегодня. Прости

– О, ты много потеряла! Я устроила пожар, а Вестерхольт сыграл огромного медведя, после того как натравил на меня целое гнездо ядовитых змей.

Глаза у Шай расширились от удивления, и она ещё больше стала походить на маленького эльфа. Худенькая, невесомая, со слегка оттопыренными острыми ушками.

– Обязательно расскажу в деталях, но после того, как смою свой триумф в душе.

Шайла вновь схватила свой плеер и кинула его мне прямо в руки.

– Послушай! Там и про медведя есть, и про змей!

Не настаивает она, как же! Я для виду закатила глаза, но любопытство все же пересилило. Медведи и змеи? Может просто Винсент ничего другого и не умеет играть!

Поставила ванную набираться и вылила туда столько ароматических масел, что у меня голова закружилась от запаха. Высвободилась из концертного платья, стянула с себя чулки, запихнула в бак для стирки бельё. Если хватит сил, то спущусь в прачечную, пока же единственное что мне по-настоящему хочется – это вымыть из волос желток, а Винсента из мыслей.

Запустила ногу в теплую ванну. Все сегодня какое-то не такое. Чувства острее, запахи резче, даже вода другая. Обволакивает, ласкает словно шёлк. Нырнула с головой, прячась от целого мира, но музыка все равно нагнала меня. Наш странный дуэт в пыльном коридоре. Приказывающий голос:

– Думай обо мне и продолжай играть!

И чего ты возомнил о себе, Вестерхольт? Даже тут умудрился достать меня!

Вынырнула и свесилась через бортик, пытаясь дотянуться до плеера.

Отнесемся к этому как к исследованию. Для курсовой я же почти целый месяц слушала музыку южных племен. Не сказать, чтобы это мне понравилось, но обогатило мои знания. Вдруг Винсент и его, как там они себя называют, тоже откроют для меня что-то новое.

Коснулась колесика прокрутки.

Парамнезия? Я думала, они какие-нибудь Демоны Вестерхольта. А у них даже со смыслом и не пафосно. Парамнезия – это же что-то про подмену воспоминаний и путаницу прошлого с настоящим? Очень неплохо для музыкального коллектива, учитывая, что все мы соревнуемся не только за лучшую мелодию, но и самую искусную иллюзию. И о чем же ты поёшь Винсент?

Воткнула наушники и прикрыла глаза, вслушиваясь в не самую качественную и явно не студийную запись. Вот подбадривающие крики толпы, вот разладное звучание гитары, голос хрипловатый, надломленный, отчаянный, пробирающий до мурашек.

Я придумал тебя

И поверил в обман.

Но реальность так зла, придушила змеёй,

Прикопала землей

Воспоминания,

Которых нет.

Их нет.

И я диким зверем рычу

В своих песнях кричу.

Так услышь же мой крик,

Пока он не стих.

Нана...Сорвала с себя наушники и отбросила их на коврик, как ядовитого гада. Хватит с меня на сегодня Винсента Вестерхольта и его фокусов. Не буду я играть в его игры. Сползла обратно под воду, и уже из моей груди вырвался крик и устремился наверх пузырьками.

Шайла вломилась в комнату.

– Лена, ты в порядке?

Вынырнула откашливаясь мыльной водой.

– Да. Отвратительная музыка у этих Паранормальных, или как их там.

– Парамнезия, – поправила подруга и подняла плейер с коврика.

Из наушников все ещё раздавалось пение Винса. Чтоб его.

– Без разницы. Ни петь, ни играть не умеют. Разве такой должна быть музыка?

Шай протянула мне халат и снисходительно покачала головой.

– Бормочешь, как наш балетмейстер. Он тоже ворчит на все кроме классики, если бы узнал, что я выбрала дополнительным курсом современный танец, его бы паралич разбил. Старый консерватор!

– О, считаешь, что такая же как герр Вагнер, – я наигранно обиделась.

– Ты хуже. Вагнер хотя бы не такой ханжа и способен оценить другие танцевальные коллективы даже сквозь призму своего самомнения.

– Ханжа, самомнение, – продолжала бурчать я, повязывая пояс халата вокруг талии. – Как ты ещё меня обзовёшь, Шая?

– Лицемерка, – с улыбкой добавила соседка.

– Вот как?

– Кто если не лучшая подруга скажет тебе правду, – она показала мне язык. – Пока ты отмокала, я посмотрела видео вашей с Винсентом дуэли.


– О, Великие Музы, это уже попало в эфир?

Шайла кивнула.

– И это прекрасно, Лена! Ты в жизни лучше не играла. Обычно твои выступления слишком… – она слегка замялась, подбирая нужные слова, и я первой пришла ей на помощь.

– Унылые и безэмоциональные, – повторила я слова Вестерхольта, и подруга закусила губу.

– Я хотела сказать слишком… выверенные. Чистая математика. Это не плохо, я сама раньше считала, что танец это четкие линии, фиксация. Но Велие Музы ждут от нас другого.

– Никто не может знать, чего они ждут от нас. Музы молчат.

Я уже хотела было шагнуть к кровати, как Шай поймала меня за руку.

– Сегодня не молчали. Они говорили сквозь тебя, и это было прекрасно! – убеждала меня подруга.

– Ага, а потом я подожгла сцену. Это тоже был знак свыше?

Шайла лишь пожала плечами и отпустила меня.

Я забралась под одеяло с головой. Впервые не высушила волосы. Мне все ещё нужно было остыть, даже ценой ужасной прически с утра.

Подруга больше не спорила со мной, а вернулась к своим вечерним растяжкам. Мне пришлось прождать больше часа, прежде чем она закончит и ляжет спать. Когда дыхание моей соседки выровнялось, то я осторожно слезла с кровати и подошла к её прикроватному столику. Моя рука замерла над крохотным видеофоном. Мне отец не разрешал пользоваться таким, а денег на свой я так и не скопила. Понятия не имею, почему я не попросила у Шай посмотреть запись сегодняшнего выступления. Мне было страшно, но чего я боялась? Того что Винсент прав, и моя музыка скучна и безжизненна? Глупости!

Сдернула видеофон со стола вместе с наушниками и рванула к себе в постель. Я не собираюсь смотреть личную переписку Шай, или её фотографии. Мне хотелось поскорее войти в эфир и убедиться, что Вестерхольт лишь задирал меня. Моя игра всегда была идеальной! Люди любят мою музыку!

Я не без труда отыскала записи своих выступлений. У них едва ли были просмотры в глобальном эфире, а уж тем более звёздочки. Запустила пьесу, которую я играла на отборочном туре, надеясь найти изъян. Вот только изъяна-то и не было. Идеальная партия, настолько чёткая, что хотелось завыть. Даже мой аккомпаниатор едва ли не спала за роялем. Тоже можно было сказать и о зрителях. Скучающие лица, зевки, а после жидкие аплодисменты, которые мне дарили скорее из вежливости и уважения к отцу. Дочь министра обороны как никак.

Я прижала руки к лицу так сильно, что перед глазами заплясали радужные блики, смазывая совсем безрадужную картинку, которую я только что увидела. Мысленно я вновь возвращалась к нашей с Винсентом дуэли. Раз за разом я прогоняла в голове сыгранные партии, проживала эту дрожь на кончиках пальцев заново. Знать бы, где Шая нашла дуэль? Нашего видео в эфире не было. Либо никто не подсуетился, либо папа уже заставил убрать мой позор.

Странно, что он не мчится в академию, чтобы забрать меня домой. Кажется, условием моей учебы здесь, а не на дому, было клятвенное обещание не влипать в неприятности. И я отлично справлялась с этим все три года вплоть до сегодняшнего дня.

С лёгким стоном откинулась на постель, не расставаясь с видеофоном и наушниками. Мне все ещё не спалось. Вбила в поиск название группы Винсента, и эфир запестрел множеством записей с их концертов. А они плодовиты. Берут, конечно, не качеством, а количеством. Сплошь ночные клубы и другие сомнительные заведения. Отчего-то мне стало грустно и горько за свои слова за кулисами. Зря я лабухами их назвала. Вырвалось в сердцах. Но откуда мне было знать, что по-настоящему большой сценой в карьере Вестерхольта и его команды даже не пахнет? Вот почему он так отчаянно упрашивал Амадея сменить гнев на милость.

Помотала головой. Не я начала эту войну. Не я задирал а Винса и его команду, и уж точно не я ответственна за их дисквалификацию.

Мой палец замер над ещё одним видео. В этот раз не концертное. Винсент настраивает акустическую гитару. Он один, взгляд к объективу. Не в камеру смотрит, а в самую душу. Мою душу.

Я уже приготовилась послушать очередное его откровение, как видеофон в моих руках разразился мерзким пиликаньем. А на кой черт Шае приспичило ставить будильник так глубоко за полночь?

Подруга сонно заворочалась, а я быстро вернула телефон на место и нырнул обратно под одеяло, пока меня не застукали.

Я слышала её суетливые сборы. Шай, не включая света, одевалась, проверяла что-то, звякала ключами от нашей комнаты, а затем ушла, притворив дверь.

Я откинула одеяло и озадаченно оглядела пустую комнату. Куда это она в такой час?

Взгляд на прикроватную тумбочку. Видеофон она забрала. А вот наушники с плеером так и остались лежать на столе.

В последнее время я и так нарушаю слишком много правил. Одним больше. Кто считает?

Нашла песню, которую так и не дослушала в ванной.

Я придумал тебя.

Я поверил в обман.

Я не существовала более в этом мире. Да ну! Глупости. Конечно, я существовала! Сквозь неумолимо наваливающуюся на меня дрёму я едва чувствовала своё тело. Но все же чувствовала. Ноги, торчащие из-под одеяла. Немного зябко. Надо бы спрятать их, но я ленилась. Ночь вытягивала из меня силы, волю и воспоминания. Только невнятные ощущения какое-то время были при мне, но и они вскоре пропали, оставив лишь слух. Вся я сейчас отдавалась пульсирующей в наушниках музыке. Песня, попавшая в бесконечную петлю, повторялась раз за разом, не выпуская меня из своего плена, и вот мы вместе с ней оказались одни во вселенной. Я крохотная мошка, а она вязкая смола, и теперь нас двоих ласково шлифуют морские волны. Без меня не будет её. Музыке нужен слушатель. И я тоже пропаду, исчезни она. От меня же остался лишь слух в тишине, ведь даже мои голые ноги больше не морозит воздух. Я уже стираюсь из этого мира. Мы неотделимы друг от друга. Мошка и янтарь. Я и Винсент.

Я придумал тебя.

Я поверил в обман.

Не было надрыва в голосе Винсента Вестерхольта. Он пел умиротворённо, нежно перебирая струны акустической гитары, а я словно сидела рядом, уткнувшись ему в плечо и слушала, слушала, слушала одни и те же строки вот уже целую янтарную вечность.

Но реальность так зла, придушила змеёй,

Прикопала землей

Воспоминания,

Которых нет.

Их нет.

Мне хочется успокоить его. Сказать, что и реальности тоже больше нет. Перед нами стелется прекрасная вселенская пустота, зачем же тревожиться? Но Винсент не видит меня и продолжает устало петь строки, которых я не понимаю.

И я диким зверем рычу

В своих песнях кричу.

Так услышь же мой крик,

Пока он не стих.

Нана…

Лжец. Прямо сейчас ты не кричишь и не рычишь. Ты сдался! Именно в тот момент, когда я наконец-то тебя услышала. Но что же, задерите меня Великие Музы, я такое услышала? Да и мало ли на свете девушек по имени Нана? Почему я решила, что кумир тысяч и тысяч девиц по всему Острайху поет именно для меня? Песня зашла на ещё один круг, все ещё не давая ответов на мои вопросы. Нужно придумать новые. Смотрю на непривычно отрешенное лицо Винсента. Долго, жадно. Меня гипнотизирует дурацкое кольцо на его нижней губе, я более не выдерживаю молчания и повергаю в ступор своё же сновидение. – Скажи-ка мне, как это? Он вдруг перестает играть. Медиатор в его руке замирает. Видимо, плеер вконец разрядился, или я уснула, но продолжаю бессовестно грезить этим мерзавцем. – Что именно? – хмурится Вестерхольт. – Как целоваться с этой штукой? Давно ли я стала такой смелой? Видимо, в тот миг, когда публично обозвала его кабачным лабухом. Его! Кумира тысяч девиц, которые щедро закидали меня тухлыми яйцами и помидорами после концерта. То ли ещё будет завтра, когда я пойду на пары! Винсент из моего сновидения остался верен себе. Свет поиграл на его серьге, когда мой извечный соперник усмехнулся мне, а затем ответил в своей же издевательской манере. – Принцесса-зубрилка не знает ответа на такой простой вопрос? Разумеется, я не знаю! В книгах такому не учат. По крайней мере в тех, что читаю я. – Принцесса-зубрилка никогда не целовалась с кабачными лабухами! – я зачем-то оскорбляю его вновь, но Винсент из моего сна совершенно не злится, в отличие от Винсента настоящего. Вместо этого он с улыбкой выдает одно-единственное: – Врушка. Медиатор между его пальцев вновь оживает, и Вестерхольт возвращается к своей бесконечной песне, так и не ответив на мой вопрос о поцелуях.

Воспоминания,

Которых нет.

Их нет.


Загрузка...