Мужчины свои и чужие

23

Придя на работу, Эмма выдвинула нижний ящик своего письменного стола и достала болеутоляющие таблетки. Ме­сячные только что начались, и ее мучили боли в пояснице. Она едва успела положить таблетки в рот, как в дверях воз­ник Колин Малхолл, явно желающий поболтать.

Эмма запила таблетку водой и чертыхнулась про себя. Надо же было именно Колину застать ее в момент, когда она занимается самолечением! Через пару часов все в офисе уже будут знать, что у бедняжки Эммы страшно болит голова – не иначе гематома мозга. Колин любил преувеличивать. Ког­да их секретарша отсутствовала три месяца из-за тяжелого воспаления легких, Колин рассказывал всем, что она умира­ет от рака. «Те, кто утверждает, что женщины – самые злост­ные сплетницы, явно незнакомы с Колином», – мрачно по­думала Эмма.

– Плохо себя чувствуешь? – ласково поинтересовался Колин, усаживаясь на свободный стул.

– Голова болит, – резко ответила Эмма.

– Знаешь, от этого отлично помогает медитация, – за­явил Колин.

– Мне лучше помогает парацетамол, – возразила Эмма. – Ты что-то хотел, Колин?

– Да. Финна нет, и ко мне заходил Эдвард посоветовать­ся насчет конференции.

Эмма встревожилась. Финн у них занимался вопросами связи с прессой, и они с Эммой всегда вместе планировали все ежегодные конференции. В любом случае Эдвард едва ли обратился бы с просьбой о помощи к Колину, который не мог напечатать четыре строчки, на сделав восемь ошибок.

– Почему он решил посоветоваться именно с тобой? Эмма едва сдерживалась, чтобы не сказать этому придурку, что из его попыток перепрыгнуть через ее голову и занять более престижное место в компании ничего не выйдет.

– Он хотел узнать насчет рекламы, но я воспользовался случаем и сообщил ему свое мнение насчет продолжитель­ности конференций, – самодовольно заявил Колин.

Эмма неожиданно почувствовала обиду. Решать, сколько продлится конференция, и обдумывать все детали полагалось ей. Колин же должен был помогать Финну только с рекла­мой. И нельзя сказать, что он со своей задачей справлялся.

– Не слишком ли много ты на себя берешь? – пробор мотала она.

– Понимаешь, – проникновенно начал Колин, глядя на нее своими свинячьими глазками, – я тут говорил с журналистами, и они мне дали несколько дельных советов. Если мы хотим, чтобы нас рассматривали как серьезное агентство, мы должны проводить конференции в течение недели и, воз можно, не в самом Дублине. Чтобы люди смогли уехать на неделю и целиком посвятить себя нашим проблемам. – Он начинал уже входить в раж.

– Уехать на неделю? – удивилась Эмма. – Каким обра­зом наша организация сможет финансировать такое меро­приятие? Мы же разоримся! Не знаю, с какими журналиста­ми ты говорил, но большинство из них даже на целый день заполучить трудно. Там много всяких событий, которые они; должны осветить. Какая уж там неделя! Ты сам не понимаешь, о чем ты говоришь, Колин.

Колин фыркнул и поднялся на ноги.

– А Эдвард согласился, что идея блестящая, – сказал он. – Он хотел это обсудить, но я решил сначала поговорить с тобой, чтобы не было никаких неожиданностей. Зря старался. А я ведь еще помню то время, когда ты была очень милой женщиной. Не знаю, почему ты так изменилась, но явно не к лучшему. Ты превратилась в завистливую стерву! – С этими словами он вышел из кабинета.

Эмма с открытым ртом смотрела на дверь. Разве она плохо говорила с Колином? Была ли она профессионально резкой или непрофессионально стервозной. Господи, как трудно держать себя в руках, когда так не везет в жизни! У всех есть то, чего они хотят, только не у нее. Один ребенок, один малюсенький ребенок, больше ей ничего не надо! Разве это слишком много?..

Эмма услышала треск и только тогда обнаружила, что сломала карандаш. Что же такое с ней творится? Конечно, Колин ужасный сплетник, но вообще-то неплохой парень. Вероятно, ему трудно смириться с тем, что у него в началь-никах женщина, а ее задача – заставить подчиненных рабо­тать вместе с ней, а не против нее. Даже если он хотел сде­лать из нее дурочку, она обязана была вести себя профессио­нально, а не набрасываться на него. «Этому надо положить конец», – решила Эмма.

Когда она постучала в дверь, Эдвард разговаривал по те­лефону, но махнул рукой, приглашая ее войти. Закончив разговор, он немного нервно улыбнулся и сказал, что как раз хотел с ней кое-что обсудить.

– Недавно заходил Колин Малхолл с довольно интерес­ным предложением. Я бы хотел с тобой об этом погово­рить, – нерешительно начал он.

Вообще-то нерешительность была ему несвойственна. Эдвард, насколько она знала, всегда все говорил прямо и не шел ни на какие компромиссы. Неужели он просто боится, что она того и гляди взорвется?

– Я знаю, ты считаешь конференцию своим личным чадом, и не хочу, чтобы ты расстраивалась. Но ведь мы долж­ны рассмотреть все предложения, верно?

Эмма решила прекратить его страдания.

– Эдвард, я знаю, что ты собираешься сказать. Колин был у меня несколько минут назад, и, к стыду своему, я на него разозлилась. Я отвергла его предложения из ревности, почувствовав угрозу для себя. Я перед ним обязательно изви­нюсь. Я зашла только спросить, считаешь ли ты, что я нор­мально работала последнее время или со мной стало труд­но?..

Эмме нелегко было задать этот вопрос, но ее высокие принципы вынудили сделать это. Смущения Эдварда было достаточно, чтобы она все поняла.

– Мне очень жаль, – сказала Эмма, не дав ему загово­рить. – Мне нет оправдания, Эдвард. Я сейчас схожу. к Колину, а потом, если можно, поеду домой. Завтра я приду такой, какой была всегда.

– Обещаешь? – спросил Эдвард. Она кивнула.

Когда Эмма вошла в комнату, Колин сидел надувшись и тут же схватился за телефонную трубку. Но когда Эмма начала пространно извиняться, объясняя, что находится под стрес­сом, не связанным с работой, он несколько воодушевился.

– Я так и подумал, что у тебя какие-то неприятности, – сказал он. – Я только вчера сказал Финну, что ты стала не похожа на ту очаровательную и улыбающуюся женщину, которую мы знали. У нас всех бывают тяжелые периоды, так что, если захочется поболтать за чашкой кофе, я всегда в твоем распоряжении. Ты же знаешь, я о личном всегда мол­чок.

– Ну, конечно, Колин, – согласилась Эмма, радуясь, что сохранила хоть остатки чувства юмора. – Мы о твоем предложении поговорим завтра, я сейчас ухожу, но утром увидимся.

Придя домой, Эмма сложила в большой пакет все, что лежало на ее секретной полке в шкафу. Сердце разрывалось когда она расставалась с книгой для беременных, инструк­цией, как кормить малыша, и прелестными детскими вещич­ками, которые она купила, не устояв. Добавила туда детский лосьон, которым пользовалась, чтобы снять макияж, и выта­щила все на улицу. Остановившись у магазинчика подержан­ных вещей, Эмма поставила сумку у дверей и поспешно уеха­ла, заливаясь слезами. Все, с этим покончено! Надеяться не на что. К тому же она осознала, что мучила не только себя но и других людей тоже. Если у нее не может быть детей, надо с этим смириться. Нельзя из-за этого разрушать свою жизнь и жизнь Пита.

Потом она поехала в супермаркет и накупила продуктов и чистящих средств. Странно было оказаться в супермаркете в середине дня. Обычно она ездила в выходные или после ра­боты, когда в магазине толпились усталые женщины и муж­чины, загружая тележки едой, которую можно разогреть микроволновке. Сегодня же она бродила среди усталых – мате­рей, пытающихся оттащить своих чад от шоколадок, одно­временно успокаивая малышей в колясках.

Дома, распаковав покупки, Эмма переоделась и начала лихорадочно прибираться. Она вычистила обе ванные ком­наты и взялась за пылесос, но тут услышала телефонный звонок. Звонила Ханна.

– Привет, – сказала она. – Ты не заболела? Я позвони­ла в офис, и мне сказали, что ты уже ушла домой.

– Да нет, все в порядке, – ответила Эмма. – Как ты? На следующей неделе встречаемся?

Они собирались сходить в театр на «Опасные связи».

– Конечно… Но я хотела сказать тебе кое-что заранее. Эмма заинтересовалась.

– Феликс получил главную роль? – спросила она, удивившись, что может говорить вполне жизнерадостно. – Ты выиграла в лотерею?

– Нет, – очень серьезно ответила Ханна.

– Тогда в чем дело?

– Я беременна. Я решила сама сказать тебе – не хотела, чтобы ты узнала об этом от Лиони. Я знаю, как тебе трудно…

Эмма издала какой-то странный звук, напоминающий хриплый смех.

– Почему я должна расстроиться, Ханна? Я рада за тебя. Ты наверняка в восторге, да и Феликс тоже. Когда срок?

Слова застревали у нее в горле, но она должна была выговорить их, потому что Ханна была ее ближайшей подругой.

– В начале декабря. Вообще-то, Эмма, я перепугана до смерти, – призналась Ханна, не сдержавшись. – Я пони­маю, это звучит ужасно, но я никогда не мечтала о ребенке. И теперь, когда он будет, я… просто в ужасе. Что, если из меня не получится хорошей матери? Все думают, что это происходит само собой. Явная чушь.

– Перестань паниковать, – решительно сказала Эмма. – Ты взрослая, умная женщина, ты в состоянии руководить конторой, ты сделала прекрасную карьеру, ты со всем справишься. Уж не хочешь ли ты сказать, что упадешь в обморок при виде грязного подгузника или развалишься на части, если понадобится сделать пюре из морковки?

Ханна невольно рассмеялась.

– Все очень просто, Ханна, – продолжила Эмма. – Это будет твой ребенок, и ты непременно его полюбишь. Из тебя выйдет прекрасная мать.

– Может быть, – согласилась Ханна. – Но есть всякие другие проблемы. По-моему, Феликс считает, что раз я бере­менна, то материнский нимб сияет надо мной, как над ма­донной на средневековом холсте. Мне кажется, он меня больше не хочет.

– И в этом нет ничего необычного. Некоторые мужики могут справиться только с чем-то одним. Или мадонна, или шлюха. Раньше ты была для него просто сексуальной партне­ршей, а теперь ты мать его ребенка, так что секс с тобой не­мыслим.

– Из тебя бы вышел неплохой психиатр, – заметила Ханна. – А я-то думала, что Феликс, как обычно, захандрил.

– Он твой возлюбленный, тебе виднее, – сухо ответила Эмма. – Возможно, я что-то преувеличиваю, начиталась всяких самоучителей, – добавила она, припомнив, какую груду книг она выбросила всего несколько часов назад.

– Ты – замечательный друг, – благодарно сказала Ханна. – Я боялась с тобой об этом заговорить. Слушай, мне пора бежать. Надо показать дом двум уродам, которые сами не знают, чего хотят. Увидимся с тобой и Лиони на следующей неделе.

– Ладно, – машинально ответила Эмма и повесила трубку. Она порадовалась, что унесла из дома все детские вещи.

И все равно горько расплакалась. Подумать только, Ханна, которой совсем не нужны дети, вдруг забеременела. Она же… Нет, нельзя снова браться за старое. По крайней мере, ей удалось убедительно соврать Ханне насчет своих чувств. Вряд ли из нее получился бы психиатр, но врать она научилась.

Внезапно Эмме пришла в голову неожиданная мысль: в самом деле, почему бы ей не обратиться к психотерапевту? Сейчас все так делают. А вдруг поможет?

Она нашла в телефонной книге номера психотерапевтов, закрыла глаза и ткнула пальцем наугад. Элионор Дюпре. Зву­чит экзотично и красиво. Она набрала номер, ожидая услы­шать автоответчик. К ее удивлению, четкий женский голос сказал:

– Элионор Дюпре слушает.

– Здравствуйте, меня зовут Эмма Шеридан. Я нашла ваш номер в телефонном справочнике, – заикаясь, проговорила Эмма. – Мне нужно направление от врача или что-нибудь еще?

– Нет, ничего не нужно. Но неплохо было бы узнать, почему вы хотите меня видеть. Возможно, я не смогу вам помочь.

Голос был спокойным, ровным. Эмме вдруг до смерти захотелось рассказать все сразу же, по телефону, но она ограничилась тем, что сказала:

– Я не могу иметь детей, и это портит всю мою жизнь.

– Полагаю, это для любого серьезная проблема, – ответил спокойный голос. – Когда бы вы хотели со мной встретиться?

Эмма сама не знала, почему вдруг начала плакать.

– Простите, – пробормотала она. – Я даже не понимаю, зачем звоню вам.

– Потому что настало время, – твердо сказала женщи­на. – Вы приняли решение, вам сразу станет легче. У меня сегодня неожиданно освободилось время в половине седьмо­го. Хотите прийти?

– Да, пожалуйста, – быстро согласилась Эмма.

Она не представляла себе, как дождется половины седь­мого. Внезапно ей стало казаться, что самое сейчас глав­ное – поговорить с кем-то о ее проблемах.

Элионор Дюпре обитала в высоком старинном здании в конце небольшого тупика. Не успела Эмма постучать, как дверь открылась.

– Входите, пожалуйста, – сказала Элионор Дюпре, умуд­рившись вложить в эти официальные слова особую теплоту.

Ей было далеко за пятьдесят, лицо строгое, ничем не примечательный деловой костюм, длинные волосы забраны в узел на затылке. Никакого макияжа, никаких украшений, только часы на цепочке на стройной шее.

Они с Эммой прошли в просторную комнату с камином, книжными полками и двумя креслами. На маленьком столи­ке рядом с одним из кресел стояла коробка с бумажными салфетками. Элионор села в другое кресло и положила на ко­лени блокнот и ручку, предоставив Эмме возможность сесть в то кресло, что рядом с салфетками.

Эмма устроилась поудобнее и внезапно почувствовала, что ей не хочется встречаться взглядом с Элионор. Она уже не понимала, зачем сюда пришла, и вся эта затея казалась пустой тратой времени и денег. Что ей говорить? И почему молчит Элионор? Она же должна знать, что делать дальше, это ее работа!

Будто догадавшись, о чем думает Эмма, Элионор загово­рила.

– У нас нет никаких твердых правил, – сказала она. – Иногда трудно решить, с чего начать. Но вы сюда пришли, потому что вам нужна была…

– Ваша помощь, – перебила Эмма.

– Вообще-то, вы будете помогать себе сами, Эмма, – за­метила Элионор. – Есть разные виды психоанализа, но я предпочитаю познавательный, когда, по существу, вы решае­те свои проблемы сами. Я только помогу, вот и все. Иногда я буду задавать вопросы, чтобы лучше вас понять, но в прин­ципе за рулем будете вы.

Эмма хрипло рассмеялась:

– Если бы я могла оказаться за рулем!

Элионор промолчала, только слегка склонила голову набок, как бы спрашивая, почему. А Эмма уже пожалела о своих словах и беспомощно огляделась. Она не знала, что сказать, и чувствовала себя полной идиоткой.

– Расскажите, почему вы считаете, что вы не за рулем, – попросила Элионор.

– Потому что никто никогда меня не слушает! – вос­кликнула Эмма, сама удивившись такому всплеску эмоций. – Никто! Нет, Пит слушает, но он единственный. А моя мать, отец, Кирстен – эти никогда! Отец вообще считает меня дурой набитой. Мне это все ненавистно, и его я ненавижу!

Эмма оторопело замолчала. Она все это произнесла, и небо не обрушилось ей на голову, никто не пришел в ужас и не заявил, что ей должно быть стыдно. Элионор спокойно сидела в кресле, будто ей каждый день приходится слышать, как люди признаются в ненависти к тем, кого должны любить.

– Поверить не могу, что я это сказала, – пробормотала Эмма.

– Но ведь вам хотелось? – мягко спросила Элионор.

– Да. Вы представления не имеете, что значит жить с ними! Я люблю Кирстен, честно, люблю, но мы никогда не были близки. И дело не в том, что она у родителей любими­ца. Это не ревность! – беспомощно попыталась она объяс­нить. – Я не завидую Кирстен, хотя она удивительная, очень хорошенькая и забавная. Просто я не знаю, что должна сде­лать, чтобы они принимали меня такой, какая я есть. Чтобы отец не помыкал мною, не унижал меня. Я ясно выражаюсь?

Элионор кивнула.

– Мне тридцать два, а они до сих пор относятся ко мне как к ребенку, причем глупому ребенку. И я ничего не могу поделать! Знаете, – Эмма откинулась на спинку кресла, – я иногда завидую тем людям, которые могут эмигрировать и оставить все свои проблемы позади. Никто больше не счита­ет их детьми, все относятся к ним с уважением. Я не раз хоте­ла сказать Питу – это мой муж, – что нам надо уехать куда-нибудь, не знаю, в Австралию или Америку. Но это будет не­честно: ведь он свою семью любит. Я тоже свою люблю, – поспешно добавила она, – вот только…

– Вам не следует подбирать слова, – улыбнулась Элио­нор. – Здесь в течение часа вы можете говорить все, что за­благорассудится .

– Я никогда не могу себе этого позволить, – призналась Эмма, – разве что на работе. Но там я совсем другой чело­век. Я даже представить себе не могу, как я скажу все, что думаю, своим родителям. И я чувствую себя ужасно.

Она вдруг заплакала – и странно: но ей впервые не было стыдно плакать в присутствии практически незнакомого че­ловека.

Когда час прошел, Элионор принялась листать свой дневник, чтобы узнать, какой день у нее свободен.

– В половине шестого в понедельник вас устроит? – спросила она.

Когда Эмма оказалась в машине, она вдруг сообразила, что даже не заговорила о ребенке. Странно, ведь это было для нее самым главным. Она чувствовала себя вымотанной, как никогда в жизни. Удивительно! Ей казалось, что подоб­ные беседы с психоаналитиком должны освобождать челове­ка от терзающих душу демонов и придавать уверенность в себе. А она чувствовала себя усталой и несчастной, хуже не­куда.

Но вскоре оказалось, что может быть и хуже. На следую­щей неделе Эмма уже была готова к встрече с Элионор и дала себе зарок не плакать. Только пустая трата времени.

– Все дело в силе воли, верно? – спросила она. – У меня есть сила воли, но я ею не пользуюсь, позволяю им отобрать ее у меня.

Элионор наклонила голову. «Она часто так делает, – по­думала Эмма. – Это означает „поподробнее“. При этом она не произносит ни слова».

– Я могу сказать отцу «отстань», но не делаю этого, по­тому что стоит мне увидеть его, как я снова ощущаю себя четырехлетней.

– Вам станет легче, если вы скажете ему «отстань»? Эмма подумала.

– Может, и нет. Он разозлится, но стоит ли овчинка вы­делки? Отец моей подруги Ханны алкоголик, и она часто го­ворила ему отстань, но у них совсем другие взаимоотноше­ния.

– Ханна – та самая подруга, с которой вы познакоми­лись во время отпуска? – спросила Элионор.

– Да, – ответила Эмма. – Она беременна.

И по ее лицу сразу же потекли слезы. Она не рыдала ис­терично, а молча плакала, как будто слово «беременна» про­рвало плотину.

– Простите, я опять разревелась, – прошептала она. – У вас на меня салфеток не хватит…

Элионор дала ей выплакаться.

– Вы с кем-нибудь говорите об этом? – спросила она. – Плачете в чьем-нибудь присутствии?

– Да, однажды я заплакала при Ханне и Лиони, когда мы были в Египте. Я тогда была уверена, что беременна… Все спрашивают, есть ли у меня дети! – хрипло добавила она. – В супермаркете одна женщина спросила. В воскресенье в доме родителей одна родственница поинтересовалась, когда я заведу ребенка. Мне это обрыдло! Так и хочется всем ска­зать: пошли к черту!

– Вам необходимо научиться говорить то, что вы думае­те, – уверенно сказала Элионор. – Вы должны сознавать, что, если это расстраивает или удивляет других, это не ваша; проблема. Ваша проблема – что вы чувствуете. А их реак­ция – уже их проблема. Вы не можете нести ответственность за чувства других людей.

Эмма удивленно смотрела на нее. Она действительно никогда не решалась сказать, что чувствует. Только через несколько секунд она сообразила, что следует признаться в этом вслух.

– Я и в самом деле никогда не говорила, что чувствую или чего хочу. Только очень редко и вполне определенным людям. Не знаю, почему.

– Вы постоянно ждете одобрения, – сказала Элио­нор. – Даже если вы на что-то очень болезненно реагируете, вы молчите. Вы ждете и гадаете, чего хотят другие, а затем приспосабливаете к этому свои потребности. И вы знаете, что если раскроете рот, то скажете то, что они от вас ждут. Но зачем вам это? Какая от этого польза, раз вы подчиняете свой желания другим? Теперь припомните: нет ли среди ваших знакомых кого-нибудь, кто бы всегда говорил людям то, что думает? Человека, которому не придет в голову ска­зать, что он хочет бокал белого вина, потому что бутылка с белым вином открыта, когда на самом деле ему хочется крас­ного?

– Кирстен. Она всегда так поступает.

– И люди ее одобряют?

– Ну да, ее все обожают. Она очень переменчива, но всегда говорит, что думает.

– Вот и вы можете поступать так же, и все равно вас будут любить и одобрять. Почему бы вам не попробовать? Вы же не считаете себя менее способной внушать людям любовь, чем Кирстен? Или вы думаете, что ей это сходит с рук, а вам не сойдет?

– Если честно, то да, я именно так считаю, – призналась Эмма. – Это неправильно, да?

– «Правильно» или «неправильно» тут ни при чем, – по­яснила Элионор. – Но для вас такое поведение не годится. Оно отрицательно на вас сказывается. Вот что мне еще ска­жите: что говорят врачи по поводу вашего бесплодия?

Эмма замерла.

– Я не обращалась к врачам, – призналась она.

– Нет? – Элионор даже не удивилась.

– Понимаете, мне не хотелось ни с кем говорить об этом…

Элионор все еще выжидающе смотрела на нее.

– Никто не говорил, что я бесплодна, – наконец вымол­вила Эмма. – Я сама знаю, вот и все. Хотя и не могу объяс­нить, откуда я это знаю.

– Значит, вы никогда не обращались к врачу, потому что знаете это без всяких анализов? – уточнила Элионор.

– Совершенно очевидно, что я не могу иметь детей! – упрямо твердила Эмма.

– Почему?

– Потому что не могу! Потому что за долгие годы этого не случилось, вот почему, – устало закончила Эмма. – Разве не бывает так, что вы просто что-то знаете – и все?

– Иногда, – без особого энтузиазма согласилась Элионор. – А вы часто что-то знаете вот так, интуитивно?

– Да нет! – раздраженно отозвалась Эмма.

Разговор начинал ей надоедать. Элионор как будто сомневалась в ее словах. Неужели и она не принимает ее все­рьез?..

Часы Элионор звякнули. Время истекло, и Эмма обрадо­валась, что можно уйти.

По дороге домой Эмма, как обычно, прокручивала все в голове. Что больше всего ее удивило, так это то, что Элионор не восприняла проблему ребенка в качестве основной причи­ны ее визита. Она явно считала, что главная проблема значи­тельно глубже.

Эмма вздохнула. Тот, кто полагает, что говорить о твоих бедах приятно, не в своем уме!

Она рассказала Питу о своих визитах к психотерапевту в следующее воскресенье, утром, когда они ехали в машине на ленч к ее родителям.

– Ты не думай, я не рехнулась, – сказала Эмма, уставив­шись прямо перед собой. – Просто у меня… возникли неко­торые проблемы.

Пит нашел ее руку и крепко сжал.

– Я не думаю, что ты рехнулась, Эмма, – мягко сказал он. – Я знаю, последнее время тебе тяжело приходится с ма­терью и… вообще.

Даже сейчас она не решалась сказать ему, как сильно хочет ребенка. Пит вообще никогда не говорил на эту тему – наверное, боялся ее расстроить.

– Я хочу одного: чтобы мы были счастливы, милая. И если ты нашла кого-то, с кем можно поговорить, то это просто замечательно. Жаль только, что ты не можешь пого­ворить со мной. Ведь ты для меня – самый главный в мире человек. Я тебя люблю.

Эмма кивнула, не в силах произнести ни слова.

– Я могу поговорить с тобой, Пит, – наконец сказала она. – Просто мне самой еще надо кое в чем разобраться, и это легче сделать, поговорив с кем-то, кто меня не знает и никак со мной не увязан. Ты не сердись на меня за это. Дело не в нас с тобой, Пит. Я ужасно тебя люблю, ты ведь знаешь.

– Я знаю, глупышка. Если бы я думал, что у нас пробле­мы, я бы сам потащил тебя к семейному врачу. Я не могу тебя потерять, Эм. Я знаю, тебе тяжело приходится с отцом и матерью и… – он помолчал, – со всеми этими пережива­ниями из-за ребенка.

– Откуда ты знаешь? – тихо спросила она.

– Надо быть слепым, чтобы не заметить, как ты хочешь забеременеть, Эмма. Я знаю, ты любишь детей, но на все нужно время.

Она кивнула, неуверенная, легче ей стало или нет. Ведь она не просто трудно беременела, она была бесплодной, без­надежно бесполезной как женщина! Она знала только, что говорить об этом сейчас не может.

– Пит, – она повернулась к нему, – нам придется это обсудить, но только не сейчас, хорошо? Скоро, но не сейчас.

– Как хочешь. Но тянуть не стоит. Эм, мы еще молоды, у нас полно времени.

Эмма не могла говорить. Она сидела, плотно сжав губы, не веря, что они вообще говорят на эту тему. Пит полагал, что знает, что она чувствует, но он ошибался. Он старался, но понять ее могла только другая женщина. В этом-то вся трагедия.

Она нагнулась и поцеловала его в щеку.

– Спасибо. Не знаю, что я такое сделала, чтобы заслу­жить тебя, Пит.

Когда они подъехали, мать стояла на крыльце и полиро­вала ручку входной двери.

– Привет, дорогие мои, – небрежно сказала она. – Я тут Чищу… – И снова повернулась к ручке, не обращая на них внимания.

Пит и Эмма молча переглянулись.

Войдя в дом, Эмма удивилась, застав там Кирстен, которая валялась на диване с модным приложением к воскресной газете.

– Привет, ребята, – сказала она, на мгновение подняв голову.

– Ты видела, что делает мама? – спросила Эмма.

– Что-то полирует, кажется, – сказала Кирстен, не отрываясь от журнала.

– Полирует дверную ручку, Кирстен, что довольно стран­но для воскресного утра. Мама никогда не занимается до­машней работой по воскресеньем, только готовит. Ты не на­ходишь, что она странно себя ведет?

Кирстен тяжело вздохнула и отложила журнал с таким видом, будто в этом доме все только и делали, что мешали ей читать.

– Да нет, Эмма. Ты же знаешь, как она любит чистоту. Эмма начала выходить из себя.

– Кирстен, ты вообще замечаешь что-нибудь, кроме того, что происходит в твоем личном маленьком мирке?

Сестра шмыгнула носом.

– Не знаю, в чем твоя проблема, Эмма, но у меня кошмарные дела.

– В чем дело? – Эмма присела на угол дивана.

– Мы с Патриком поругались. Он такой негодяй. Ты даже не знаешь, как тебе повезло, Эмма. – Кирстен много­значительно посмотрела на Пита, который взял одну из газет и делал вид, что целиком погружен в статью.

– Что случилось? – напрямик спросила Эмма.

Ее сегодня не интересовали переживания сестры. Оче­видно, она опять потратила кучу денег, и Патрик сделал ей втык, причем наверняка крайне деликатно. Он никогда не выходил из себя, что было удивительно для человека, имею­щего дело с Кирстен.

– Так что же произошло? Ты основательно прошлась по магазинам?

– Можешь шутить, но на этот раз все очень серьезно, – заявила Кирстен.

Эмма не поверила.

– Что значит «серьезно»? – спросила она.

– Он поговаривает о том, чтобы несколько недель по­жить у брата.

– Черт возьми! – воскликнула пораженная Эмма.

– Вот и я это сегодня повторяю целый день, – заметила Кирстен, поднимаясь и выходя из комнаты.

Эмма пошла за ней на кухню.

– А где отец? – спросила она.

– Он поехал к тетке – там у нее что-то случилось. Наде­юсь, скоро вернется. Ужасно есть хочется.

Она заглянула в духовку с таким беспомощным видом, будто перед ней панель управления космическим кораблем.

– Тебе в кухне делать нечего, Кирстен. – Эмма провери­ла мясо, выяснила, что оно почти готово, уменьшила темпе­ратуру в духовке и принялась за овощи.

– Придется подучиться. Патрик заявил, что не собирает­ся обеспечивать мне жизнь, к которой я привыкла, и что мне надо устроиться на работу. Прости, он сказал «чертову работу».

– Что же ты натворила, Кирстен?

Кирстен несколько раз моргнула и пожала плечами:

– Переспала кое с кем.

– Вот как? Ты его любишь? – осторожно спросила Эмма.

– Да нет… Просто мне в какой-то момент стало скучно, так что это было ошибкой. Хотя не совсем, он очень хорош в койке, – задумчиво добавила она.

– Ах ты, глупая корова! – Эмма пришла в ярость. – Как ты можешь так поступать с Патриком?! Ведь он такой довер­чивый!

Кирстен снова пожала плечами.

– То, о чем люди не знают, им не вредит. И вообще, что ты в этом понимаешь? – с сарказмом добавила она. – Ты же у нас идеал, черт побери! Если у тебя никогда не возника­ло желания сходить на сторону, это не значит, что и осталь­ной мир думает так же.

– Я вовсе не идеал! – закричала Эмма. – Я расстро­илась, потому что мне нравится Патрик и потому что тебе на того парня наплевать. Если бы ты его любила, я еще могла бы тебя понять, но ведь ты не любишь. Просто трахнулась спьяну. Тебе ведь на всех плевать, Кирстен, верно?

Эмма не могла сдержать себя. Все недовольство, которое копилось с тех пор, как Кирстен отказалась обсуждать состо­яние их матери, вылилось наружу. Вместе им легче было бы справиться – по крайней мере, поговорить с отцом. Но без Кирстен Эмма боялась сделать первый шаг.

– Ты эгоистка, каких мало! Только себя любишь! – кри­чала она.

– А ты считаешь себя альтруисткой только потому, что позволяешь вытирать об себя ноги? – огрызнулась сестра.

– Не хочу мешать финальному матчу тяжеловесов, но мне кажется, одна из вас должна пойти и привести мать в дом, – сказал Пит, осторожно заглядывая в кухню.

– А что она делает? – спросила Эмма, забыв про ссору. Пит поморщился.

– Прислушайся, – сказал он.

И сестры услышали, как мать кричит:

– Убирайтесь отсюда, ублюдки! Убирайтесь!

– Господи… – пробормотала пораженная Кирстен.

– Я попробовал завести ее в дом, но она сопротивляет­ся, – сказал Пит.

Они кинулись в садик, где у калитки стояла Анна-Мари и потрясала кулаками в сторону ошарашенных прохожих.

– Убирайтесь отсюда! – кричала она.

– Господи, не могу на это смотреть! – воскликнула Кирстен и быстро скрылась в доме. Пит взял жену за руку, и они вдвоем подошли к Анне-Мари.

– Пойдем в дом, мама, – мягко попросила Эмма. – Чайку попьем, хорошо?

Весь последний месяц Ханна придумывала, что она ска­жет Дэвиду.

Я увольняюсь, потому что беременна, так что спасибо большое, но твое щедрое предложение насчет работы в Уиклоу я принять не могу. Спасибо за то, что верил в меня и дал мне возможность сделать карьеру.

Как бы она это ни сказала, звучало ужасно. Бездушно и неблагодарно.

Ханна уже привыкла к мысли о беременности и даже тай­ком радовалась. Она начала читать специальные книги, сле­дить за приемом кальция и есть только полезную пищу. Фе­ликс, хотя и радовался будущему ребенку, старался заставить ее выпить бокал вина в ночном клубе и не понимал, почему она не разрешает ему курить рядом с ней. Но неприятнее всего было говорить посторонним о том, что она неожиданно забеременела.

Мать ее пришла в восторг от этой новости, однако им еще предстоял визит в Коннемару, где бедный Феликс попа­дет в лапы ее отца.

– Отец будет очень рад, – уверяла ее Анна Кэмпбелл по телефону. – Он обожает детей.

Феликс хотел пожениться до того, как они начнут ездить по разным родственникам, и Ханна была склонна с ним согласиться. Она знала, что Анна Кэмпбелл не слишком огор­чится, если узнает о свадьбе слишком поздно, но ей хотелось познакомиться с семьей Феликса заранее, и она не понима­ла, почему он постоянно уходит от ответа на этот вопрос. Впрочем, для нее это было не слишком важно, и она не хоте­ла ему надоедать. Прежде всего Ханне следовало обо всем сказать своему боссу. Странно? но ей безумно не хотелось этого делать.

Она выбрала вечер пятницы, чтобы можно было сразу уехать и не смотреть весь день на разочарованное лицо Дэвида.

– Я могу с тобой поговорить пару минут? – спросила она в половине шестого.

– Конечно. Заходи через пять минут, – ответил он. Когда она вошла, он говорил по телефону. Ханна стояла, чувствуя себя школьницей, которая второй раз за месяц ссы­лается на месячные, чтобы избежать спортивных занятий. Дэвид улыбнулся ей и жестом предложил сесть. «Черт возь­ми, – с горечью подумала она, садясь, – почему я ощущаю себя виноватой? Я беременна и собираюсь выйти замуж. Что в этом плохого? Абсолютно ничего!»

Как только Дэвид положил трубку, Ханна поспешно за­говорила:

– Дэвид, я беременна. Мы с Феликсом женимся и пере­езжаем в Лондон.

– Вот как? – отозвался он.

Ханна ожидала большего. Неизвестно, чего именно, но все же…

– Выходит, я не смогу работать в Уиклоу, хотя я безумно благодарна тебе за предложение, – снова заторопилась она, стремясь поскорее покинуть кабинет.

– Очень жаль, – наконец произнес Дэвид, не глядя на нее. – Нам будет тебя не хватать. У меня насчет тебя были гигантские планы. Ты очень подходишь для такой работы.

– Извини, – неловко сказала она, жалея, что не надела кольцо, подаренное Феликсом при помолвке, – оно придало бы ей уверенности. Но она умышленно не надевала его на работу, хотела дождаться официального объявления о своей свадьбе.

– Феликсу крупно повезло, – добавил он спокойно. – Надеюсь, меня пригласят на свадьбу? Ведь я, сам того не желая, познакомил вас.

Ханна интуитивно почувствовала, что меньше всего Дэ­виду хочется присутствовать на их свадьбе и смотреть, как она выходит замуж за Феликса.

– Скорее всего, мы поженимся за границей, – сказала она, стараясь не встречаться с ним взглядом. – Естественно, я еще месяц здесь проработаю.

– Естественно, – согласился он. – Ханна…

Он произнес ее имя очень мягко, ласково, и она неволь­но взглянула на него. Обычно Дэвид сидел за столом, выпря­мившись по-военному. Сейчас же он оперся на руки, и мор­щины на лице делали его старше. «Ему надо отдохнуть, – подумала Ханна. – Он так много работает и никогда не от­дыхает. Ему бы куда-нибудь на солнце поехать на несколько недель…» Но она уже не могла по-дружески внести такое предложение, как сделала бы раньше.

– Не пропадай, ладно? – сказал Дэвид, не отводя от нее взгляда. Он выглядел печальным и одиноким.

– Конечно.

Она встала, он тоже встал и проводил ее до двери. Неожи­данно для себя самой Ханна вдруг закинула руки ему на шею, а он обнял ее за талию и притянул к себе. Потом наклонил голову и ласково поцеловал в губы. В его поцелуе не было ничего чувственного, но Ханне почему-то хотелось, чтобы он длился и длился. Ей хотелось ощущать его огромные ладони на своей талии, рядом с ним она казалась себе крошечной. Ей хотелось, чтобы он прижал ее к себе теснее, почувство­вать его тело, коснуться его слегка поседевших волос.

Дэвид медленно и неохотно отодвинулся. – Я говорил вполне серьезно, – сказал он, – не пропа­дай. Я твой друг, Ханна, и ты знаешь, где меня найти, если я понадоблюсь. И у меня всегда будет для тебя работа.

Ханна кивнула и поспешила к двери, боясь, что если бы­стро не уйдет, то сделает что-то, о чем потом будет горько жалеть.

– Что он имел в виду? Почему у него всегда будет для тебя работа? – спросила Джиллиан, удобно устроившаяся возле ксерокса прямо у дверей офиса Дэвида.

На секунду Ханна обмерла, решив, что Джиллиан видела и поцелуй, но потом заметила, что жалюзи в офисе опущены.

– Я ухожу, Джиллиан, – ответила она куда более друже­любно, чем ей хотелось. Теперь можно уже сказать всем.

– Уходишь? – удивилась Донна, которая как раз зашла в приемную.

Ханна кивнула.

– Мы с Феликсом женимся. Мы и так собирались, – до­бавила она, искоса взглянув на Джиллиан, – но я забереме­нела, и мы решили поторопиться.

Джиллиан сияла. Теперь она могла позволить себе быть щедрой, раз ее злейший враг уходит.

– Я так за тебя рада, Ханна! – воскликнула она, огляды­вая живот Ханны, чтобы определить, насколько она беремен­на. – Когда же свадьба?

– Ребенок родится в декабре, а насчет даты свадьбы мы еще не решили.

Тут, к счастью, зазвонил телефон, избавив Ханну от новых вопросов. Донна обняла ее и поздравила, но Ханна за­метила, что в глазах ее затаилось сомнение.

– Ты не считаешь, что я правильно поступаю? – тихо спросила она.

Донна пожала плечами.

– Ты беременна, влюблена, собираешься замуж. Что здесь неправильного? – осторожно заметила она.

– Прости, что я лезу тебе в душу, – сказала Ханна, – но почему ты разошлась с отцом Тани? Если не хочешь, не отве­чай.

– Я жила с ним недолго, а нужно было, наверное, сразу уйти, – так же тихо ответила Донна. – Я считала, что надо попытаться ради ребенка, но он того не стоил. Я сделала ошибку, теперь сама выкарабкиваюсь. Нам с Таней без него лучше.

– Ты такого же мнения о Феликсе? – со страхом спро­сила Ханна.

Донна покачала головой.

– Тут не мне решать, Ханна. Ты взрослая женщина. Я тебя уважаю, потому уважаю и твой выбор. Ты должна по­ступить так, как считаешь правильным. Скажи, тебе можно выпить хоть полбокала вина? Разбавив его минералкой, чтобы хватило надолго?

Но их планы потерпели фиаско. Ханна уже предупредила Феликса, что задержится, но стоило ей подойти к своей ма­шине, как раздался голос:

– Ханна, привет!

Она круто повернулась и увидела человека, которого меньше всего ждала: Гарри.

– Как ты смеешь так ко мне подкрадываться! – возмути­лась она.

– Я не хотел тебя пугать, – извиняющимся тоном сказал он. – Мне хотелось с тобой поговорить, но я боялся, что, если вдруг застану в конторе твоего жениха, – он произнес это слово с иронией, – он полезет драться.

– Храбрый, как всегда! – огрызнулась Ханна. – И ты вместо этого решил напугать меня!

– Не надо так, Ханна, я только хотел поговорить, – ска­зал Гарри, откидывая со лба прядь длинных волос и застен­чиво улыбаясь.

Но на Ханну его манера изображать милого маленького мальчика больше не действовала.

– Зачем? – устало спросила она. – У меня назначена встреча, и я слишком устала, чтобы спорить с тобой, Гарри. Помнится, я говорила, что не хочу больше тебя видеть.

– У тебя действительно усталый вид, – заметил он. Ханна зло взглянула на него. Ей хотелось поскорее закончить этот ненужный разговор. Противно стоять на улице и беседовать с человеком, который причинил тебе столько горя. Гарри – прошлое. У нее есть будущее с Феликсом и ре­бенком. Дэвида и его поцелуй она уже выбросила из головы.

– Я в самом деле устала. Это называется беременнос­тью, – холодно сказала она.

У Гарри буквально отвисла челюсть – Ханна такого ни­когда не видела и невольно улыбнулась про себя.

– Беременна? – переспросил он.

– Как раз то, чего ты больше всего боялся, Гарри, – зло­радно заметила Ханна. – Как ты называл беременность – полным застоем? Правда ведь, тебе повезло, что ты улизнул и не сделал меня беременной? Тогда уж тебе пришлось бы со мной остаться.

Гарри оставил попытку казаться по-мальчишески очаро­вательным.

– Похоже, ты и в самом деле меня ненавидишь, Хан­на, – глухо сказал он.

Она прислонилась к машине, не обращая внимания на пыль, которая может запачкать ее костюм.

– Да нет, я тебя не ненавижу, Гарри, – сказала она. – Я завязала с этим давным-давно. Это утомляло. Я просто продолжила жить, и тебе того же желаю. Зачем ты пытаешься со мной встретиться? Я – с Феликсом, и на тебя я его не променяю.

Гарри смущенно улыбнулся.

– Но ведь нам хорошо было вместе, верно?

– Замечательно, – ответила Ханна, припомнив, каким ленивым и скучным был Гарри все эти годы. Бросив ее, он оказал ей услугу. Иначе они все еще были бы вместе. Он бы строил грандиозные планы по поводу будущего романа, а она, глядя на него обожающими глазами, стирала бы и гла­дила его шмотки.

– Мне пора, – заявила она. – Всего хорошего, Гарри. Ханна чмокнула его в щеку, села в машину и выехала со стоянки. В зеркало заднего обзора она видела, как он идет вниз по улице. Она сказала ему правду. Она больше не нена­видела его. Он просто перестал быть частью ее жизни. Насту­пил день рубить концы.

Встретиться на этот раз они договорились в японском ресторане, потому что никто из них раньше там не был, а в газетах появились восторженные отзывы. Но во вторник, на­кануне, Ханна позвонила и сказала, что боится есть сырую рыбу из-за ребенка.

И теперь, решительным шагом направляясь к итальян­скому бистро, где они должны были встретиться, Эмма дума­ла о том, как же быстро изменилась Ханна. Совсем недавно она боялась, что ребенок помешает ей, а теперь она говорила о ребенке так, будто на земле никто до нее не был беремен­ным.

Эмма ускорила шаг, хотя торопиться не было нужды. Она пообещала отцу, что проведет следующие две ночи с Анной-Мари, которая не могла оставаться одна. Эмма виновато по­думала, насколько больше ей хотелось бы побыть с Питом, а не бродить за матерью по дому, закрывать дверцы шкафов и буфетов и подбирать все, что мать разбросала. И в бистро ей тоже идти не хотелось. Она очень устала на работе, готовясь к конференции, и предпочла бы посидеть дома, а не делать жизнерадостное лицо и показывать всем видом, будто она в восторге от того, что Ханна беременна. Но она уже пропусти­ла предыдущую встречу, не пошла на «Опасные связи», и Лиони жутко расстроится, если она и на этот раз не придет.

Она пришла первой, села на банкетку и заказала бокал вина, надеясь, что оно приведет ее в норму. Ей необходимо было успокоиться.

Лиони и Ханна пришли вместе и с улыбкой отдали свои пальто официанту. Эмма не видела Ханну полтора месяца и удивилась, заметив, что ее живот слегка округлился. Эмма не ожидала, что в два с небольшим месяца беременность уже за­метна.

– Эмма, здравствуй, милая, – улыбнулась Ханна, целуя ее.

– Привет, малышка, – тепло произнесла Лиони и, на­клонившись через стол, на котором горела свеча, поцеловала Эмму, едва не опалив при этом свой кардиган. – Извини, мы немного опоздали.

– Это я виновата, – призналась Ханна. – Я так быстро пухну, что уже не влезаю в привычную одежду. Лиони при­шлось ждать, пока я подберу себе подходящий туалет.

Эмма под столом сжала руку в кулак, вонзив ногти в ла­донь. Только бы не сказать что-нибудь злое в ответ. Это она должна была так светиться на первой стадии беременности, а не Ханна…

– Ты и в самом деле раздалась с той поры, как я тебя в последний раз видела, – заметила она, стараясь говорить спокойно и дружелюбно. – Не думала, что ты уже выгля­дишь настолько беременной.

Ханна застонала.

– Я тоже такого не ожидала, – призналась она. – Фе­ликс говорит, что в постели я напоминаю ему слоненка.

Пока они ели, разговор вертелся только вокруг беремен­ности Ханны. Эмма выяснила, что ей можно есть, а что нет, что ее не тошнит по утрам, правда, порой она очень сильно устает и едва может выбраться из постели. В остальном она чувствует себя великолепно, а Феликс смешит ее, предлагая самые дикие имена для ребенка.

– Нет, только представьте, – хихикнула Ханна, – он предложил назвать ребенка Петал. Моя мама откажется от меня, если я так назову ребенка. Но Феликсу нравится. Он просто сумасшедший.

Эмме казалось, что голова у нее лопнет, если она услы­шит хотя бы еще одно слово. Но Ханна, которую счастье сде­лало бесчувственной, продолжала делиться с ними подроб­ностями своей беременности.

– Никогда не думала, что я буду так относиться к буду­щему ребенку, – призналась она. – Ничего подобного в жизни не испытывала.

Лиони улыбнулась, но тут заметила, как побледнела Эмма, какое натянутое у нее выражение лица, и ей стало ужасно стыдно.

– Девочки, я совсем забыла! – воскликнула она. – Хью привез меня в свой дом и приготовил потрясающий ужин. Сначала крабы, потом бифштекс с овощами, а на десерт он купил шоколадный торт. Мне казалось, что я пару раз по­имела оргазм, пока его ела.

Она добилась своего – подруги рассмеялись.

– Надо же, тебе уже для оргазма торта хватает, – хмык­нула Эмма, радуясь смене темы.

– А у меня больше ничего и нет, – возразила Лиони. – Я уже забыла, что такое секс. Мое представление о сексуаль­ном удовольствии теперь бутылка вина и хороший роман на ночь.

– Ты хочешь сказать, что до сих пор не переспала с ним? – удивилась Ханна. – Вы же давным-давно встречаетесь!

Лиони пожала плечами:

– В моем возрасте сразу не прыгаешь в койку. Надо подождать месяца три, пока не подействует крем от целлюлита и диета.

– Я вообще не понимаю, почему ты считаешь, что люди должны ложиться в постель с первой же минуты, Ханна, – с неожиданной горячностью заявила Эмма. – Не все же та­кие, как ты. В жизни есть не только секс.

– Я все это знаю, – удивленно произнесла Ханна. – Я просто пошутила…

– Не все твои шутки смешны! – огрызнулась Эмма, вскочила и кинулась в направлении дамской комнаты.

Ханна смахнула с глаз слезы. Она в последнее время принимала все очень близко к сердцу.

– Что я такое сказала? – жалобно спросила она. Лиони вздохнула и похлопала ее по руке.

– Дело не в том, что ты сказала, Ханна. Ты знаешь, я в восторге от того, что ты ждешь ребенка. Но ты должна по­нять, что чувствует при этом Эмма. Она тебя любит, но ей больно видеть тебя такой счастливой, и она отдала бы все, чтобы оказаться на твоем месте.

– Я же не виновата! – упрямо возразила Ханна. – Она вполне может принять какие-то меры, но ведь не хочет. Она наверняка еще не сказала мужу, что считает себя бесплодной. Есть же всякие лекарства и куча способов помочь.

– Знаю, знаю, – согласилась Лиони. – У Эммы просто заскок по этому поводу. Понимаешь, она боится, что, если сделает все анализы, ей скажут, что она никогда не сможет родить, и у нее не останется никакой надежды.

– Но это не объясняет, почему она не обсудит все с Питом, – сказала Ханна.

– Знаю. Но ты облегчишь ей жизнь, если перестанешь говорить исключительно о ребенке.

– Если ей не хотелось приходить сегодня, так и не надо было, – возразила Ханна.

Ей было обидно, что Эмма отказывается разделить ее ра­дость по поводу ребенка. Ведь пока у нее не было Феликса, она не завидовала Эмме, что ее каждый вечер ждет муж. Как же смеет Эмма так разговаривать с ней сейчас?

– Не расстраивайся, – попросила Лиони, заметив гнев в темных глазах подруги. – Мы просто слегка забылись, весь вечер говорили только о ребенке. Войди в ее положение.

Ханна мрачно кивнула.

– Я не хочу никому надоедать, – фыркнула она.

– Ты и не надоедаешь, – возразила Лиони. – Я с удовольствием говорю о детях, но для Эммы это слишком больная тема. Слушай, быстро говори о чем-нибудь еще. Она идет!

– Расскажи нам побольше о своем замечательном Хью, – попросила Эмма, усаживаясь.

Ханна молчала, плотно сжав губы, и Лиони в душе взмо­лилась: только бы они не поубивали друг друга во время де­серта.

– Хью, – начала она, – совершенно замечательный…

Обычно их «египетские встречи» кончались значительно позже, чем было задумано, потому что они обожали болтать друг с другом, но на этот раз Эмма объявила, что ей пора домой, едва на столе появился кофе.

– У меня завтра тяжелый день, – сообщила она. – На конференцию приезжают два гостя, и мне придется за ними присматривать.

Она быстро выпила кофе, оставила деньги на столе и встала.

Ханна холодно ей улыбнулась и подставила щеку для по­целуя. Но это была видимость поцелуя – они даже не косну­лись друг друга.

– Пока, Лиони, – сказала Эмма, обнимая подругу.

В ожидании автобуса, она придумывала, как объяснить Питу, почему она так рано вернулась. А впрочем, какая раз­ница? Ей хотелось поскорее оказаться дома, в теплых объ­ятиях Пита. Ханна была так основательно беременна, выгля­дела такой счастливой, что Эмма просто не могла смотреть на нее. Ей было самой за себя стыдно. Что она за подруга? Думает только о себе, не умеет радоваться чужому счастью. Эмма поклялась себе, что на следующий день позвонит Ханне и извинится.

Когда она вошла в дом, в холле было темно. Прекрасно, Пит еще не вернулся. Он предупреждал, что после работы, возможно, зайдет выпить с Майком. По крайней мере, она может лечь спать и никому ничего не объяснять.

Эмма оставила свет в холле и пошла в спальню. Она успе­ла снять только блузку, и тут на нее накатила такая волна безысходности, что она села на край постели и разрыдалась. Господи, сможет ли она когда-нибудь смириться с тем, что бесплодна?

– Что случилось?

Эмма вздрогнула и увидела стоящего в дверях Пита. На нем были старая кожаная куртка и потертые джинсы.

На мгновение ей захотелось соврать. Затем она вспомни­ла слова Элионор Дюпре: Почему бы вам не говорить то, что хочется, Эмма?

Элионор права. Она устала прятаться.

– Ханна беременна, и меня это убивает. Я не в силах смириться с тем, что у меня никогда не будет собственного ребенка. Я думаю, что я бесплодна, – без обиняков заявила она.

– Ох, Эм, мне так жаль, моя радость…

Пит беспомощно смотрел на нее, его обычно жизнера­достное лицо стало печальным. Внезапно Эмма пожалела, что сказала ему. Достаточно того, что она переживала, зачем было заставлять и его мучиться.

– А впрочем, это неважно, – пробормотала она. – За­будь, что я что-то говорила.

– Забыть? – удивился Пит. – Как я могу забыть? Меня ведь это тоже касается, Эмма, ты что, запамятовала? Нас ведь двое в нашем браке. Больше всего меня сердит, когда ты пы­таешься нести какую-нибудь ношу в одиночку. Ты никогда не позволяла мне воспротивиться твоему отцу, хотя он тобой помыкает, ты таишь такие секреты и позволяешь Кирстен взвалить на тебя все семейные невзгоды. Ты элементарно не позволяешь мне помочь тебе. Какого черта ты меня отталки­ваешь? Ты разрушаешь наш брак, Эм, ты это заметила? Пре­крати исключать меня из своей жизни!

Она никогда не видела, как он сердится. Пит даже схва­тил ее за плечи и как следует тряханул.

– Разве ты не видишь, что я тебя люблю, Эмма? Я тебя люблю! – громко крикнул он. – Тебя, а не того человека, каким, по твоему мнению, ты должна быть.

– Я знаю, – заикаясь произнесла она. – Я не хотела тебе говорить…

– Боялась, что я разозлюсь на тебя, как твой проклятый папаша? – заорал он.

Эмма поморщилась, расслышав ярость в его голосе.

– Нет, – возразила она, – не поэтому. Просто я дума­ла… если я что-то скажу, это уже не будет лишь моим вообра­жением. И на самом деле окажется, что у меня не может быть ребенка.

– Господи, Эмма, какая чушь! – воскликнул Пит. – Все это предрассудки. Уж лучше давай я куплю карты Таро, и пусть они нам скажут, почему ты не беременеешь.

– Нельзя самим покупать такие карты, – тихо сказала Эмма. – Надо, чтобы кто-то их тебе купил. Я где-то читала.

Пит рассмеялся и обнял ее.

– А ты случайно не читала, что сейчас могут сделать ме­дики для излечения бесплодия? Да и вообще, кто сказал, что с нами что-то не в порядке? Возможно, ты зря паникуешь.

– Так ведь больше трех лет прошло, – напомнила ему Эмма. – Мы же не предохранялись, и все равно – ничего.

– Ладно, пусть есть какая-то проблема, но надо выяс­нить точно, прежде чем делать выводы. Завтра первым делом позвони врачу и запишись на прием. Он сможет направить нас к специалисту. Обоих.

– Ты… ты не возражаешь?

Пит взял ее худенькое личико в ладони и заглянул в глаза.

– Я люблю тебя, Эмма. Я бы очень хотел, чтобы у нас были дети. И если по какой-то причине мы не можем их иметь, мы что-нибудь придумаем. В худшем случае будем жить без детей. У меня есть ты, а у тебя есть я. Правильно? Эмма послушно кивнула.

– Но ты должна мне пообещать никогда ничего от меня не скрывать. Обещаешь?

– Обещаю. Мне было очень трудно говорить об этом. Хотелось самой разобраться…

– Ничего не получится, Эмма, – перебил Пит. – Не­ужели ты думаешь, что я много месяцев не мучился, видя, как ты становишься все более нервной, и думая, что это моя вина, что ты меня больше не любишь?

– Ты знаешь, что я тебя люблю, – возразила она.

– Откуда мне знать, если ты скрываешь от меня самые важные вещи? Я чужие мысли читать не умею, Эмма, уж из­вини. Я даже собирался позвонить Лиони и спросить у нее. Ты ведь с ней более откровенна, чем со мной. – В его голосе звучала горечь.

– Ох, Пит, – устало вздохнула Эмма, – я так тебя люблю. И я не все рассказываю Лиони, только про ребенка. Я не могла ей объяснить, почему я не говорю тебе. Я и сама этого не понимала. Наверное, просто боялась, как всегда, оказаться во всем виноватой.

– Кончай болтать ерунду, – резко перебил Пит. – Это все из-за твоего проклятого отца. Он готов взвалить на тебя вину за все, потому что он мерзкий негодяй, жаждущий кон­тролировать каждую твою мысль и внушить тебе, что ты – пустое место. Если хочешь, чтобы твой психиатр отработала уплаченные ей деньги, попроси ее избавить твои мозги от злокачественного присутствия твоего папаши.

– Никогда не знала, что ты так думаешь, – удивилась Эмма.

Он улыбнулся, снова превратившись в доброго и ласко­вого Пита.

– Мы оба сегодня многое узнали. Но самое главное – нам надо держаться вместе. Согласна?

Эмма кивнула.

– Знаешь что, Пит? – сказала она. – Я тебя люблю.

Когда влюбляешься в зрелом возрасте, то уже не боишься познакомиться с родителями твоего возлюбленного, они перестают быть препятствием. Дети – совсем другое дело.

Лиони должна была познакомиться с двумя детьми Хью, и ужасно нервничала.

«Наверное, так же нервничала Флисс перед первой встре­чей с Дэнни, Мел и Эбби», – думала она, прихорашиваясь перед судьбоносной встречей в субботу вечером. Хотя ей, возможно, будет легче: ведь у нее есть свои дети. Она может подготовиться к определенной антипатии или даже ненавис­ти со стороны детей, папа или мама которых приводят ново­го «друга».

Флисс повезло, дети ее обожают. Какие дети не будут в восторге от мачехи, которая может позволить себе взять их на продолжительные каникулы в Канны и там таскать по магазинам!

Рей и Флисс отправились во Францию и уговаривали Лиони отпустить к ним детей хоть на неделю.

– Мел и Эбби ходят в школу, – возразила Лиони, когда Рей ей позвонил. – Нельзя же просто так устроить себе ка­никулы на неделю в середине мая. Через месяц начнутся на­стоящие каникулы. А у Дэнни впереди важные экзамены. – Она не стала говорить об уверенности Дэнни, что он не сдаст и половины экзаменов.

– Ну, тогда на выходные! – взмолился Рей.

В четверг Лиони работала допоздна, поэтому в аэропорт детей повез Дуг.

– Надеюсь в благодарность получить кружку со 101-м далматином, – пошутил он.

По крайней мере, она оказалась свободной на выходные, хотя это означало, что ее детки еще больше влюбятся в Флисс.

Интересно, как отнесутся дети Хью к ней?

Хью уверял, что они ее полюбят, однако Лиони мучило плохое предчувствие. Она не волновалась насчет Стивена, который, по рассказам отца, напоминал ей Дэнни. Но Джейн, прекрасная и талантливая Джейн, вызывала глубокие сомнения. Наверное, потому что Хью говорил о своей двад­цатидвухлетней дочке с таким обожанием, будто Джейн – Мари Кюри, мать Тереза и Джулия Роберте в одном лице. Подразумевалось, что Джейн все делает правильно. А это оз­начало, что если Джейн сразу же не одобрит папочкин вы­бор, роману Лиони и Хью придет конец.

Размышляя, как бы поступила Флисс на ее месте, Лиони оделась как обычно – голубая шелковая блузка, черные вельветовые брюки и вышитая сиреневая шаль из ангоры, которую она прикупила на распродаже. Ей безумно хотелось понравиться детям Хью, но только такой, какая она есть на самом деле.

Хью ждал ее в ресторане Национальной галереи. Он сидел за маленьким столиком в конце зала в компании моло­дой женщины. Первой мыслью Лиони было, что он кого-то встретил, потому что эта женщина не могла быть легендар­ной Джейн. По словам отца, Джейн была «потрясающе кра­сивой», и Лиони представляла себе девушку с уверенными, смеющимися глазами, как у отца, и изяществом газели. Эта тусклая женщина в джинсовой куртке, которая ей совсем не шла, просто не могла быть Джейн. Короткие темные волосы, причем давно не мытые, пухлое лицо, маленькие глазки и из­лишне выщипанные брови.

– Лиони!

Хью вскочил на ноги и приветствовал ее с таким видом, будто случайно увидел старую знакомую и, как следует по­рывшись в памяти, припомнил ее имя. Он энергично похло­пал ее по плечу, хотя обычно при встрече целовал в щеку.

– Познакомься с Джейн, моей радостью и гордостью. Джейн, это Лиони.

Лиони крайне редко теряла дар речи. Сейчас же она тупо улыбнулась своему приятелю и его дочери, недоумевая, как даже самый предвзятый отец может считать Джейн «потря­сающей». Хотя, что это она?! Нельзя судить о бедняжке толь­ко по внешности. Кто знает, может, стоит ей заговорить, и она вся начнет светиться изнутри.

– Очень рада с вами познакомиться, – сказала она, – я так много о вас слышала. – И пожала руку Джейн.

«Не стоит ей так сжимать губы, – невольно подумала Лиони. – У нее будет куча морщин задолго до старости».

– А я о вас почти ничего не слышала, – заявила Джейн, бросая взгляд на отца.

– Да что вы? Значит, я – большая тайна вашего отца, – пошутила Лиони.

– По-видимому, – грубовато сказала Джейн, взглянув на отца.

Хью беспомощно улыбнулся Лиони.

– Да никакой тайны, – сказал он с бравадой человека, стоящего перед расстрельным взводом и отказавшегося от повязки на глаза. – Лиони – моя недавняя знакомая, вот я и хотел познакомить с ней тебя и Стивена. Все просто. Мы встречались всего три раза, ты ведь знаешь, я не привык что-то от тебя скрывать, Джейн, солнце мое.

Лиони, разумеется, не стала ему напоминать, что встре­чались они не три, а десять раз, и однажды у него дома даже зашли настолько далеко, что только ее месячные помешали им оказаться в постели. Она представляла себе это событие в радужных тонах, но, похоже, с этим придется еще повреме­нить. Она-то считала себя его подружкой, а он, оказывается, никому об этом не поведал! В присутствии главного инквизитора Хью превратился в аморфную массу и отрицал бы свой роман с самой Мишель Пфайфер, только бы не рассер­дить дочурку.

Лиони казалось, что ее предали. Более того, она едва сдерживалась, чтобы не встать и уйти, оставив их наслаж­даться обществом друг друга. Но она сдержалась. Это было бы несправедливо. Как мать, она прекрасно понимала, на­сколько трудно провести линию между жизнью для детей и их полной властью над твоей жизнью. Нужна золотая середи­на, а бедняга Хью этой середины еще не нащупал. Ну, ничего она ему поможет. Он это заслужил.

– Не говори глупости, папа, – сказала Джейн. – Я вовсе не думаю, что ты от меня что-то скрываешь. Просто я знаю всех твоих друзей. Если бы я знала, что это деловая встреча, я бы не пришла. Вы в каком отделе работаете? – обратилась она к Лиони.

Последние две фразы расставили все на свои места. Стало ясно, что Хью просто не сказал своим детям, с кем се­годня хочет их познакомить. Либо Джейн упрямо не хотела признавать наличие женщины в жизни своего отца и стара­лась навязать Лиони роль несимпатичной коллеги, которую отец иногда из жалости приглашает выпить.

Лиони взглянула на Хью. Он с надеждой смотрел на нее – очевидно, надеялся, что она соврет.

– Я работаю в ветеринарной клинике. Я вовсе не коллега нашего отца, – сказала она, мило улыбаясь. – Я его друг.

– Вот как? – Джейн недовольно надула губы.

– Ваш отец мне много о вас рассказывал, – продолжила Лиони. – Говорил, что вы делаете большие успехи в работе, и вас представили к повышению. Молодец.

– Папа! – злобно прошипела Джейн. – Это же личное…

– Ой, смотрите! – в отчаянии произнес Хью. – Вон Стивен идет.

Стивен был крепким, как отец, но выше ростом. Он легко улыбался, выглядел так, будто одевался второпях, и определенно знал, кто такая Лиони.

– Приятно наконец с вами познакомиться, – сказал он, с размаху садясь в кресло. – Самое время нашему старичку себе кого-нибудь подыскать! Кто-нибудь сделал заказ? Здесь великолепные пирожные.

Джейн злобно уставилась на него.

– Мог бы мне сказать, – прошипела она.

На этот раз Хью и Стивен обменялись многозначитель­ными взглядами. Ну и семейка! Лиони хотелось, чтобы они говорили, вместо того чтобы пялиться друг на друга. У нее в доме все говорили то, что думают, – особенно Мел, кото­рой больше других могло не понравиться появление Хью в их жизни. Она бы не стала молча кипеть и таращиться на лю­дей.

– Перестань, сестренка, – сказал Стивен. – В чем дело? Я тебе говорил. Мы собрались здесь, чтобы познакомиться с Лиони. Чего ты дуешься? – Он повернулся к Лиони: Ничего, если я пойду и сделаю заказ? Жутко есть хочется. Вы будете только кофе или торт тоже?

«Очень мил, – решила Лиони. – Понимает, что сестрица в гневе, и пытается разрядить обстановку».

– Я бы не возражала, – сказала она. – Пойду с вами, помогу нести поднос. Тебе кофе, Хью? – спокойно спросила она, твердо решив ничем не выдать, что она думает по поводу его идиотского поведения.

– Да, – сказал он, в первый раз за вечер посмотрев ей в глаза.

Лиони и Стивен и интересом разглядывали витрину с тортами. В обычной ситуации Лиони ничего бы себе не по­зволила. Но сегодня у нее не было настроения себе отказывать.

– Я легко могу прикончить кусок этого морковного торта, – сказала она Стивену, показывая на торт, который наверняка содержал столько калорий, что хватило бы мара­фонцу на неделю.

– И я, – согласился он. – Уверен, Джейн тоже не отка­жется. Вообще-то она на диете, но обычно мне удается ее уговорить.

Лиони трудно было себе представить человека, способно­го уговорить Джейн сделать что-то, чего она не хотела.

– Все будет в порядке, – сказал Стивен, прочтя ее мысли. – Просто она привыкла относиться к отцу так, будто он всецело принадлежит ей. Она его любимица, и ей не при­ходит в голову, что ему тоже кто-то нужен для жизни.

– Я понимаю, – соврала Лиони. – Но ведь у вашей мамы новый друг, верно? Джейн тоже тяжело на это реагирует?

Стивен положил три больших куска торта на свой под­нос.

– Да, но с мамой другое дело. Понимаете, они совершен­но одинаковые. Именно поэтому Джейн больше не живет дома. Они убивают друг друга. Кроме того, Джейн весьма прохладно относится к Кевину, это приятель мамы.

Они медленно двигались вместе с очередью к кофейным автоматам. Стивен положил на свою тарелку шоколадку.

– Я беспокоюсь о старике. Ему одиноко. Он стал куда веселее, как вас встретил.

– Спасибо, – искренне поблагодарила Лиони. – Очень мило с твоей стороны так сказать. Я очень привязалась к тво­ему отцу и хочу, чтобы вы оба это знали. Плохо, что Джейн явно против меня настроена.

– Это потому, что у вас дети, – объяснил Стивен. – Она боится, что отец полюбит ваших детей больше, чем нас, или оставит им что-то в завещании, если вы поженитесь.

– Откуда ты знаешь? Джейн вроде до сегодняшнего дня обо мне и не слышала?

Стивен махнул рукой.

– Она все прекрасно знает. Я понимал, что отец не смо­жет ей сказать, и сделал это сам. Она просто делает вид, чтобы расстроить его. Не судите ее строго, – вдруг попросил он, – она немного…

«Избалована», – хотела добавить Лиони.

– …не уверена в себе, – закончил Стивен. – Обожает отца, а он обожает ее. С вашим появлением все может изме­ниться.

– Что же, спасибо за откровенность, – сказала Лиони. – Может, мне стоит сейчас же отправиться домой?

Стивен рассмеялся:

– Не сердитесь. С Джейн все обойдется. Со временем. Они отнесли подносы на столик. Когда они подошли, Джейн и Хью о чем-то оживленно беседовали, но при виде их сразу же замолчали. Кофе они пили в гробовом молчании, и наконец Лиони не выдержала.

– Я думала, мы потом можем сходить в кино, – жизнерадостно предложила она. – Почему бы и вам с нами не пойти?

«Что я такое говорю? – в ужасе спросила она себя. – По­жалуйста, откажитесь!»

– Почему бы и нет? Мне сегодня нечего делать, – заяви­ла Джейн.

Лиони, Хью и Стивен хотели посмотреть новый фильм про Бонда, но Джейн пожелала увидеть последнюю сенса­цию – черно-белый мрачный фильм о подростках, вовле­ченных в торговлю наркотиками. Лиони скорее согласилась бы подстричь свою лужайку ножницами, чем смотреть такой фильм. Но, как ей пришлось вскоре убедиться, Джейн умела настоять на своем.

По крайней мере, у них было о чем поговорить, когда они потом ели пиццу в «Темпл-бар». Стивен весело болтал с Джейн о фильме. Оказалось, он ей не понравился, хотя именно она заставила всех его смотреть. У Лиони чесались руки – так и хотелось закатить маленькой мерзавке увесис­тую пощечину.

Через час выяснилось, что Джейн намеревается переси­деть Лиони, поэтому ей ничего не оставалось, как сообщить, что она едет домой.

– Я провожу тебя до машины, – предложил Хью, и она с благодарностью взглянула на него. Наконец-то можно изба­виться от этой ужасной Джейн.

– Пап, – детским голосом сказала Джейн, – я могу по­просить тебя об одолжении?

– Конечно, радость моя, – с готовностью ответил он.

– Можно мне воспользоваться твоей кредитной карточ­кой, чтобы зарезервировать себе путевку на каникулы? На моей перебор, а если я не сделаю это до Понедельника, то по­теряю место, – заявила она.

Правая рука Лиони сама собой сжалась в кулак. Хью взлохматил волосы Джейн.

– Разумеется, тебе и просить не надо, крошка. Первые пять минут Хью и Лиони шли молча. На Нассау-стрит Хью взял ее за руку.

– Ну, – осторожно спросил он, – как, по-твоему, все прошло?

– Было бы лучше, если бы ты рассказал Джейн обо мне, – призналась Лиони. – Нелегко знакомиться с челове­ком, который считает, то ты всего лишь коллега отца. Я-то думала, мы встречаемся, но тебя послушать, так мы старые знакомые, между которыми чисто платонические отноше­ния.

– Прости. Мне сложно, сама понимаешь. Джейн такая чувствительная.

«Примерно такая же чувствительная, как носорог», – мрачно подумала Лиони.

– Конечно, надо было ей сказать. Ты прости меня, Лио­ни. – Он сжал ее пальцы. – Боюсь, я из тех отцов, кто не может ни в чем отказать своим детям. Джейн привыкла, что я ее обожаю.

– И разрешаешь ей свободно пользоваться твоей кредит­ной карточкой, – заметила Лиони. – Вероятно, она не умеет тратить деньги, если при ее великолепной работе ей прихо­дится просить деньги у тебя.

Лиони тут же пожалела о сказанном. Никогда нельзя критиковать чьих-то любимых чад. Это закон. Ей хотелось дать себе пинка.

– Прости, – пробормотала она. – Это я зря сказала.

– Я думал, что ты как раз сумеешь понять, – обиженно признался Хью. – Ведь дети – они затем и есть, чтобы их кормить и баловать.

Лиони кивнула. Она была с ним согласна. Но ведь Джейн далеко не ребенок. Она вполне взрослая – и хитрая притом, а Хью только портит ее, не замечая этого.

– Я знаю, ты их обожаешь, и мне следовало молчать, – еще раз извинилась Лиони. – Наверное, я немного расстро­ена, потому что явно не понравилась Джейн.

– Глупенькая, – ласково возразил Хью. – Она тебя по­любит, когда узнает получше. Со временем.

Лиони показалось, что где-то она это уже слышала.

– Ну, как все прошло? – спросила Ханна, позвонив на следующий день.

– Собираюсь написать книгу, назову ее «Встречи с раз­веденными мужчинами», – объявила Лиони. – И самая длинная глава будет посвящена отношениям с ужасными, самовлюбленными детьми, которые полагают, что ты гоня­ешься за их папашей из-за денег, и не делают себе труда скрывать, что они тебя ненавидят.

– Ты хочешь сказать, что не гоняешься за его деньгами? – попыталась пошутить Ханна.

– У Хью меньше денег, чем у меня, – заметила Лиони, не увидев в замечании Ханны ничего смешного. – И теперь я знаю, в чем дело. Он все отдает Джейн, хотя неясно, поче­му. Ведь у нее отличная работа. У нее хватило нахальства по­просить у него кредитную карточку, чтобы заплатить за ка­никулы!

– Значит, все плохо? – осторожно спросила Ханна.

– Сын у него ужасно милый и отнесся ко мне хорошо. Но эта дочка, Джейн… – Лиони помолчала. – Она дико рев­нует. Как будто он не может любить ее и меня одновременно.

– Может быть, она боится, что больше не получит денег, – предположила практичная Ханна.

– Еще хуже. Даже неприятно. Она от него без ума, как маленький ребенок. И считает его своей собственностью.

– Дочери и отцы! – вздохнула Ханна. – Кто-то даже на­писал песню о сердце, принадлежащем папочке.

– Не знаю ни одной взрослой женщины, чье сердце при­надлежало бы отцу, – обиделась Лиони. – Твое не принад­лежит, и Эммино тоже. Мел и Эбби любят Рея, но они же не вошли в штопор, когда он женился на Флисс.

– Так они у тебя уравновешенные дети.

– Хью тоже уравновешенный, – возразила Лиони. – Непонятно, почему у него такая дочь.

– А как насчет бывшей жены?

– Вроде нормальная женщина. Они поддерживают отно­шения и, насколько мне известно, разрыв был вполне мир­ным.

– Да будет тебе! – не согласилась Ханна. – Ни один раз­рыв не бывает мирным. Эти два слова просто не сочетаются. Как ты думаешь, а вдруг мамочка учит дочку ненавидеть любую женщину, которая будет претендовать на ее место?

Лиони мрачно рассмеялась:

– Думается, Джейн нечему учить. Она сама кого хочет обучит. Та еще змея. Хью просто прелесть, но мне подумать страшно, что придется иметь дело с этой стервой до конца жизни.

– Хью считает, что ты замечательная, – утешила ее Ханна. – Это самое главное. А с Джейн все обойдется, вот увидишь.

Лиони нравился дом Хью. Он был построен всего три года назад и еще выглядел новым. Внутри он весь был уве­шан старыми афишами фильмов, которые Хью собирал.

Было там также много разных вещей, случайно привлекших взгляд Хью-коллекционера, вроде старого граммофона и ог­ромной мраморной шахматной доски с фигурами в виде тро­пических зверей. Единственное, что не нравилось Лиони в этом доме, так это фотографии Джейн, развешенные повсю­ду. Каминная доска была настоящим храмом в ее честь. Целых семь фотографий, на которых она выглядела надутой и злой. И только две фотографии Стивена. Лиони очень на­деялась, что парня это не трогает. Хотя вряд ли кому-нибудь удастся остаться равнодушным к тому, что твой отец явно предпочитает твою сестру или твоего брата. Лиони очень на­деялась, что ей удается не выделять никого из своих детей.

Маленький дворик позади дома напоминал поле для регби благодаря стараниям Уилбера, Харриса и Ладлума, собак Хью. Лиони все собиралась привезти в гости Пенни, но пока так и не собралась. Она боялась, что Хью решит, будто она примеряется, смогут ли их собаки существовать вместе. Лиони очень нравился Хью, Но они еще не дошли до такой ступени.

Сегодня, однако, наступил переломный момент в их от­ношениях. Они наконец-то решили заняться любовью! Лиони считала, что тем самым они преодолеют гигантский барьер. Они встречались уже четыре месяца, и хотя без эро­тических моментов не обошлось, до интима дело не доходи­ло. И не то чтобы Хью недостаточно нравился Лиони. На­оборот. Он ей казался очень сексуальным. Правда, немного ниже ростом, но она не обращала на это внимания. В нем чувствовалось чисто мужское начало, и сегодня она собира­лась выяснить, не ошиблась ли.

Лиони попросила мать переночевать у нее в доме якобы для того, чтобы она могла куда-то поехать с Ханной и Эммой. Клер, которая на самом деле наверняка знала, что происходит, сказала, что будет очень рада, воздержавшись от замечания: «Самое время, черт побери!»

Позаботившись, таким образом, о девочках, Лиони по­тратила кучу денег, которых у нее, по сути, не было, на шел­ковые трусики и лифчик того же цвета с кружевами. Она так долго терла себя в ванне, что наверняка потеряла фунт веса благодаря соскобленной коже.

Перед зеркалом она не стала вертеться слишком долго. В конце концов ей сорок три, и она не супермодель. Хью она устраивает такой, какая она есть.

Хью тоже явно постарался, только на кухне. Когда она приехала, все три собаки хором приветствовали ее и тут же рванули назад, на кухню, где пахло просто божественно.

– Говядина? – спросила Лиони, потянув носом и разо­брав смешанный аромат лука, чеснока и еще каких-то трав.

Хью выглядел прекрасно в кремовом хлопчатобумажном свитере и брюках в тон. Он сначала отрицательно покачал головой, потом поцеловал ее в знак приветствия.

– Сюрприз, – сказал он.

– Люблю сюрпризы, – ответила она.

Он снова поцеловал ее, на этот раз в шею.

– У меня есть еще один сюрприз для тебя, но с этим при­дется немного подождать, – заметил он, заставив ее хихик­нуть.

Ужин оказался замечательным, но Лиони не хотела есть слишком много – боялась, что живот начнет свисать над ее новыми сексуальными трусиками, если она переборщит.

– Не нравится? – забеспокоился Хью, когда она попро­сила положить ей совсем мало десерта.

– Что ты, пудинг замечательный, – ответила она. – Но я уже наелась.

После кофе они потанцевали в кухне под грустную мело­дию Фрэнка Синатры. Лиони закинула руки на шею Хью, прижалась к нему всем телом и подумала, как же замечатель­но все сложилось.

– Пошли наверх? – хрипло спросил Хью.

Она кивнула, и они, держась за руки, поднялись наверх. Лиони только раз была в спальне Хью, когда он показывал ей дом. Там не было так прибрано, как в первый раз, но кровать была аккуратно застелена. Лиони улыбалась, однако лицо ее сразу вытянулось, стоило ей увидеть фотографию в рамке на прикроватном столике. Естественно – Джейн!

– Правда мило? – спросил Хью, заметив направление ее взгляда. – Джейн подарила мне эту фотографию на прошлой неделе. Она такая добрая, постоянно мне что-то дарит.

Лиони сжала зубы и дала себе клятву, раздеваясь, набро­сить что-нибудь на этот портрет. Она не собиралась зани­маться страстной любовью с Хью под ехидным взглядом Джейн.

Впрочем, наличие фотографии Джейн в спальне в неко­тором смысле помогло ей. Лиони не успела разнервничаться, когда Хью снимал в нее блузку и стягивал юбку. Она не могла думать о том, какие толстые у нее бедра, потому что все время чувствовала присутствие в комнате ухмыляющейся Джейн.

Хью уже успел раздеться до трусов, когда Лиони сообра­зила, что ей тоже пора кое-что сделать. Пока Хью снимал по­крывало, она осторожно повернула фотографию лицом к стене. Обернувшись, она увидела, что Хью смотрит на нее.

– Прости, мне неловко, когда за мной подглядывают, – нервничая, объяснила она. – Особенно дети. Матери более целомудренны в такие вещах.

В том, чем они занялись потом, не было и намека на це­ломудрие. Хью зарылся лицом в ее грудь и застонал от на­слаждения. Лиони перестала расстраиваться и тоже начала получать удовольствие. Ей нравилось, как Хью ее гладил, приговаривая, какая она потрясающая и какое у нее велико­лепное сексуальное белье. Ей нравилось снова трогать муж­чину и знать, что у него эрекция из-за нее. Когда он наконец овладел ею, Лиони уже не могла понять, почему так долго лишала себя такого дивного удовольствия.

– Ох, Хью! – простонала она, когда темп его движений ускорился.

Внезапно тело Хью вздрогнуло, и, приговаривая:

– О господи! О господи! – он мешком упал на нее. «Религиозный оргазм», – неожиданно подумала Лиони, оставшись ни с чем. Если верить Ханне, существовало четы­ре вида оргазмов: религиозный, позитивный, отрицательный и фальшивый. Религиозный подразумевал восклицание «О господи!» в момент оргазма. Положительный – «Да!», не­гативный – «Нет!». А фальшивый предполагал имя того, с кем трахаешься. В данном случае – «Ох, Хью!».

Лиони немного подождала, ощущая тяжесть лежащего на ней Хью. По ее мнению, он должен был пробормотать что-нибудь вроде извинения за то, что так быстро кончил, и по­обещать доставить и ей удовольствие. Она читала в журналах, что современные мужчины знают, чего от них ждут в посте­ли. Дни, когда они действовали по принципу «сунул, вынул и бежать», давно в прошлом. Лиони ждала многочисленных оргазмов – ведь она столько читала об этом в женских жур­налах.

Хью зашевелился, и Лиони улыбнулась в предвкушении. Теперь ее очередь! Но Хью бегло поцеловал ее в плечо, со­скользнул с нее, устроился на другой половине кровати и вскоре начал легонько похрапывать. Лиони охватила ярость. Он заснул! Даже не попытался удовлетворить ее.

Она молча лежала рядом со спящим Хью, кипя от гнева и неудовлетворенного желания.

– Все в ажуре, Джейн, душечка, – пробормотала она, глядя на повернутую к стене фотографию. – Сегодня ты мо­жешь гордиться своим папочкой. У тебя нет никаких основа­ний для ревности.

Утром было немного лучше. Лиони проснулась и обнару­жила, что Хью легонько гладит ее голую спину. Она потяну­лась, но не повернулась к нему – на этот раз пусть сам ее за­водит. Ей не хотелось повторения вечернего фиаско.

Когда он вошел в нее, она решила во что бы то ни стало его опередить, и направила всю свою накопленную сексуаль­ную энергию на получение оргазма. Когда она вскрикнула и забилась под ним, Хью оказался в отстающих.

– Это было великолепно, – сказал он позже.

Лиони лишь ухмыльнулась.

– Лучше, чем вечером, – добавил Хью.

Тут уж Лиони не смогла сдержаться. Если она хочет иметь с ним нормальные взаимоотношения, он должен знать.

– Хью, вчера вечером ты кончил и сразу уснул, а я, меж­ду прочим, так и не кончила, – сказала она.

Он искренне удивился:

– Я и не знал…

Лиони не понимала, как он мог не знать, но решила, что в состоянии его научить.

Она прижалась к нему и сказала:

– Не волнуйся. У нас полно времени, чтобы узнать друг друга со всех сторон.