На первой полосе

Глава десятая

В роскошных апартаментах Фергуса Кейнфилда в Белгравии[22] вновь раздался телефонный звонок. Эта квартира с семью спальнями была одним из самых дорогих в Великобритании объектов недвижимости такого рода. Только одна его спальня площадью двадцать восемь на двадцать пять футов, бывшая когда-то столовой лорда Виллиерса, тянула на четверть миллиона фунтов. Теперь эта комната являлась свидетельницей бурной и разнообразной половой жизни Фергуса.

Сегодня в его постели была Николь. Они занимались любовью — включая прелюдию — около пятнадцати минут, пока телефон не зазвонил в первый раз за этот вечер и не отвлек от нее Фергуса — с ним хотел говорить его поверенный в Токио. Но когда телефонный звонок раздался в четвертый или пятый раз, Николь, лежавшую рядом с ним под льняной простыней с монограммой, охватило отчаяние: что может сделать женщина, чтобы этот мужчина думал о ней, а не о ком-то или о чем-то другом?

Она вспомнила свое волнение перед сегодняшним ужином в обществе трех банкиров. Она пребывала в опасении, что те могут прийти со своими женами, которые неизвестно как к ней отнесутся. На какое-то короткое время у нее мелькнула мысль, что, может быть — все-таки их роман с Фергусом длится уже семь месяцев, — ее тоже примут за жену, но, когда эти женщины вошли в дверь, Николь очень быстро поняла, что в этом не было никакой необходимости. Так же как и им сразу стало понятно, кто она такая.

Женщины были по меньшей мере на двадцать лет моложе своих спутников к, совершенно очевидно, не особо разбирались в банковском деле. У них были прекрасные данные для упражнений в постели, но вовсе не для того, чтобы шевелить мозгами.

Одна из них, смуглая красавица с довольно экзотической внешностью, вызвала улыбку у всех присутствующих — когда ее спросили, откуда она родом, она с забавным акцентом ответила: «Я есть Лахор»[23].

Николь, высокооплачиваемый член Национального Союза Журналистов, была сильно оскорблена, что ее приравняли к красоткам из ночных клубов или им подобным.

Последний телефонный звонок разозлил ее окончательно, и Николь решила, что пора ей самой проявлять инициативу. Завтра же она примется изучать все руководства по сексу, которые только сможет достать, а пока нужно извлечь из ситуации все, что только возможно. Поэтому когда Фергус, приподнявшись на локте и закрыв рукой трубку, сказал «прошу прощения», она ничего не смогла ответить: к этому времени ее рот уже был занят…

Через несколько часов Николь, полная решимости, вошла в редакцию. Хотя ночью Фергус и говорил ей комплименты по поводу ее невероятной сексуальности и восхитительного белья, он должен наконец понять, что встречается с женщиной, у которой есть еще и голова на плечах. Что она не только доставляет ему удовольствие в постели, но еще и заботится об успехе возглавляемого им дела. Она горела желанием произвести на него впечатление — если кто и поможет газете получить новую сенсацию, так это она. В тот день она пришла в редакцию в десять часов утра. Это тоже была своего рода сенсация.

Николь еще раз внимательно рассмотрела снимок через увеличительное стекло, отметив про себя, что в одном месте отчетливо видна подкладка. Пожалуй, фотографию нужно еще несколько увеличить.

Когда новый вариант снимка был извлечен на свет из темноты фотолаборатории, Николь удалось рассмотреть на подкладке вышивку в виде завитков геральдических лилий. Позвонив в несколько мест, она вычеркнула из списка Версаче и Фрэнка Ушера. На плаще Ушера имелся такой же капюшон, но не было никакой вышивки. Модель Версаче была с пуговицами в виде морских раковин, и опять же без всякой вышивки.

Рассматривая через увеличительное стекло фотографии последних коллекций одежды, она наконец нашла то, что нужно.

— Это Брюс Олдфилд, чтоб я пропала! — Николь с видом победительницы подошла к своей секретарше. — Обычно кутюрье любят ставить на подкладке свои инициалы, но наш Брюс, кажется, решил изобрести собственное клеймо. С прошлого сезона он начал использовать геральдические лилии.

Представитель пресс-службы Олдфилда, услышав ее описание, признал, что этот плащ может быть одной из их моделей.

— Мы сделали множество вещей с такой вышивкой. Скажите, плащ с капюшоном?

— Да, именно, с большим капюшоном.

— Застежка на продолговатых деревянных пуговицах, и впереди отделка из сутажа?

— Одну минуту. — Николь внимательно всмотрелась в фотографию через увеличительное стекло. — Да, какая-то отделка есть, а пуговицы очень трудно рассмотреть на снимке.

Ее собеседник, кажется, начал что-то подозревать.

— Что вы имеете в виду под словами «трудно рассмотреть»? Это снимок одной из фотомоделей?

— Э-э, не совсем. Это фотография для газеты: какая-то женщина собирается на вечеринку. Вы понимаете, о чем я говорю.

— И даже на таком снимке вы можете разобрать, что это за это модель? — недоверчиво спросил он.

— Да, мой дорогой. И мне она очень нравится…

— Ладно, дадите мне взглянуть на фотографию. Скорее всего, я к вам заеду завтра утром.

— А вы не могли бы сделать это сейчас?

— Извините, сейчас на нашем компьютере обновляют данные, и я не могу отрывать людей от работы. Но в любом случае проблем с поиском не будет. Ни один из этих плащей в продажу еще не поступал.

К половине первого Николь уже могла похвастаться результатом — что ж, она проделала хорошую работу. И Тони тоже так считал. Пока Олдфилд не пустил эту продукцию на поток, владелицу плаща будет несложно вычислить. Он уже видел огромный заголовок: «СВИДАНИЕ СУПЕРМОДЕЛИ И ЗВЕЗДЫ КИНО» и большую статью на первой полосе.

Проходя по коридору редакции, Лиз заметила в привычной сутолоке разговаривающих Тони и Николь. Очень опасная парочка, но почему они вместе? Тони, верный отделу новостей, старался не иметь дел с сотрудниками других отделов, «с мелюзгой», как он обычно их называл. Что у них может быть общего? Первое, что пришло на ум, сразу же отпало. Николь ни за что не подставит под удар свои отношения с Фергусом, а Тони развлекается с Белиндой, и она слишком ему полезна, чтобы он стал крутить с другой женщиной из редакции. Но похоже, что эти двое друг другом довольны. Она должна выяснить, что у них за дела.

Традиционная музыкальная мелодия возвестила об окончании программы. Облегченно вздохнув, Катя уже в миллионный раз подумала, как глупо, наверно, это выглядит со стороны, когда ты сидишь на диване в студии, открытая всему миру, вроде бы непринужденно, как на своей кухне, болтаешь с гостями программы, время от времени делая глоток апельсинового сока, словно не нашла себе лучшего занятия.

Трюк, как всегда, заключался в том, что, когда ты разыгрываешь заранее продуманный сценарий, у зрителей не должно появиться ни тени сомнения, что это экспромт и все происходит совершенно естественно. Но вряд ли гости на самом деле чувствовали себя очень уж раскованно перед объективами направленных на них кинокамер: Катя не помнила даже такого случая, чтобы хоть кто-то из них облокотился на спинку одного из двух диванов с обивкой абрикосового цвета, стоящих в студии.

Сама же Катя во время бесед с различного рода звездами политики, шоу-бизнеса и литературы чувствовала себя всегда свободно. Когда время от времени программу случалось вести другому ведущему, менеджер отдела по связям с общественностью проклиная весь свет из-за Катиного отсутствия, потому что та, в силу своего обаяния, могла расшевелить любого, и самый пустой писатель, самый косноязычный актер в ее присутствии блистали красноречием.

Зрители почитали Катю как богиню. Один из них прислал в редакцию письмо с вопросом, когда она собирается в отпуск. «Как только у вас начнется отпуск, я перестану смотреть телевизор».

— Представляешь, какая у него будет бессмысленная жизнь, — усмехнулся Катин дублер по программе «ТВ-Утро» — время от времени ему приходилось вести эту программу, — втайне раздосадованный тем, что ему не пишут таких писем.

После окончания программы за чашкой кофе всегда происходило ее десятиминутное обсуждение. В это время можно было немного успокоиться, потому что несмотря на весь их опыт, во время программы уровень адреналина в крови резко повышался. Обычно он потом так же быстро спадал, и тогда Катю, — с ее шикарной прической и макияжем, — начинало клонить в дремоту. Иногда, наоборот, она подолгу не могла избавиться от возбужденного состояния.

Работа в прямом эфире требовала полной сосредоточенности и большого физического и умственного напряжения.

Как часто Катя была готова отдать что угодно, лишь бы не приходить в студию, но единственной уважительной причиной прогула могла быть только тяжелая болезнь или смерть. Сотрудники, обычно остававшиеся за кадром, считали обсуждение программы очень важным. Они постоянно вносили предложения, которые, по их мнению, должны были улучшить программу, и очень серьезно разбирали ее недостатки.

Катя могла только мечтать о времени, когда она сможет жить в нормальном режиме. Когда у большинства людей только начинался рабочий день, ее работа практически заканчивалась.

Но сегодня все было не так, как обычно. Через сорок минут Кате следовало прибыть на Даунинг-стрит, 10, где размещается резиденция премьер-министра, сэра Эдварда Сандерса, члена парламента, королевского адвоката и члена тайного королевского совета. Она должна встретиться с ним для интервью, которое он обещал дать их программе. Его много критиковали за то, что выборы, в результате которых он пришел к власти, были досрочными, и, по мнению некоторых обозревателей, он победил своего более молодого и внешне привлекательного соперника в нечестной борьбе.

В прессе премьер получил прозвище «Твердый Эдди», так как он всегда выступал против радикальных изменений, считая, что страна только выиграет, если ее политический курс будет устойчив и неизменен. Но Катя знала, что на горизонте премьера уже сгущаются тучи, и прежде всего это связано с падением темпов экономического роста. Кроме того, не последнюю роль сыграла серия скандалов на сексуальной почве, связанных с некоторыми министрами его кабинета. Следствием этого явились упорные слухи, что премьер-министр собирается провести в кабинете серьезные кадровые перестановки и назначить на многие посты новых людей.

До сегодняшнего интервью Катя уже несколько раз встречалась с премьером на различных приемах, во время предвыборной кампании и в палате общин, но впервые он изъявил согласие ответить на вопросы тележурналиста из «ТВ-Утро». В этом была заслуга отнюдь не Кати, а его пресс-секретаря — он с уважением относился к передаче, которую смотрели свыше двух миллионов телезрителей, принадлежащих ко всем социальным группам. А сейчас партии Сандерса как никогда требовалось привлечь на свою сторону и безработных, и домохозяек, и бизнесменов.

Алекс Кайл, политический обозреватель их канала, считал, что по справедливости предстоящее интервью с премьер-министром должен был бы вести он. И коллеги понимали, какие чувства он испытывает по отношению к Кате, которой поручено такое ответственное дело. Кайл пылал благородной яростью, и когда директор, пытаясь его задобрить, попросил его просмотреть список вопросов, которые Катя собиралась задать, он пришел в полное негодование. И это несмотря на то что Катя серьезно поработала над вопросами, зная, что они не должны быть банальными или очень легкими.

Нет, еще один год работы по утрам в эти сумасшедшие часы добьет ее окончательно, Или, по меньшей мере, прибавит ей морщин, которые не скроешь никакой косметикой. Она, конечно, популярная ведущая, но пока что ни одной женщине не удалось сравняться со всякими там Димблби, Паксменами или, на худой конец, Тедом Коппелом из Штатов. Катя надеялась, что интервью с премьер-министром позволит ей как журналисту выйти на качественно новый уровень. Кроме этого, была еще одна, очень личная, причина. Дейвина Томас была политиком, и Катя стремилась разделять ее интересы.

Последняя оперативка состоялась в кабинете директора программы. Катя, понимая, что Алекс Кайл обязательно там будет придираться к ее вопросам, начала волноваться еще с утра. Она еще раз убедилась, как неприятно иметь с ним дело, когда он, небрежным жестом кинув ей на колени список вопросов, которые она приготовила, снисходительно произнес:

— Радость моя, ты действительно уверена, что твои вопросы будут ему интересны?

Нужно отвечать ударом на удар, сказала она себе, и резко возразила:

— Я, конечно, задам ему и традиционные вопросы о положении в экономике, о мирных переговорах, о Европейском парламенте, но я не помню, чтобы Уолден, Димблби или кто другой хоть когда-нибудь затрагивали в своих интервью личные темы. Мне хотелось бы немного нарушить эту традицию и сделать акцент на личности моего собеседника, на его собственных взглядах и пристрастиях.

— Да-а, я могу понять твои намерения, но все же на твоем месте я был бы более агрессивен, — снисходительно ответил Кайл.

По справедливости надо отметить, что Катины вопросы не были столь нейтральными и однородными, какими представлял их Кайл. Пикантной приправой к трудным вопросам, касающимся экономики и политики, которые задал бы любой журналист, служили вопросы, продиктованные якобы ее женским любопытством, типа тех, которые обычно любят задавать газетные репортеры. Катя знала, что ради увеличения популярности программы директор поддержит ее в этом.

— Вы хотите, — продолжала Катя, глядя на директора в упор, — чтобы наша беседа подтвердила сплетни, собранные Алексом в кулуарах парламента? Или все-таки вам нужно, чтобы министр высказал свое мнение о положении в стране?

— Ну, мы не можем полностью игнорировать информацию Кайла, — сказал редактор отдела новостей. — В конце концов, он профессионал в своей области.

Катя понимала, что редакторам отделов новостей, какого бы они мнения не были о своих коллегах, всегда приходится защищать их публично. Алекс Кайл не раз спасал задницу редактора отдела новостей, оказывая ему разные небольшие, но ценные услуги. Он обладал поистине энциклопедическими знаниями, которые были необходимы, когда требовалось например озвучить какую-нибудь архивную киноленту или составить к ней другой комментарий. Но главный человек на телестудии, директор, руководствовался сейчас другими соображениями: он представлял себе, какие барыши можно извлечь, если интервью будет брать Катя. И тот факт, что женщины редко интервьюируют министров, явился главным аргументом в выборе директора — это должно будет служить программе своего рода рекламой. В глубине души он считал, что эта же самая причина во многом определила и то, что премьер согласился дать интервью. Запись этой беседы должна появиться на экране завтра утром. Потом материал из нее можно будет использовать в других передачах их телестудии. Возможно, это интервью будет иметь даже политический резонанс.

— Алекс, придется тебе принять это как неизбежность, — сказал директор. — Катя, руководствуясь своей интуицией, будет на него давить, как только сможет.

— Если бы Катя умела это делать, — парировал Алекс.

— Если ты беспокоишься, сумеет ли такая женщина, как я, выжать из него все, что можно, не волнуйся, я справлюсь с этим не хуже любого мужчины, — вскипела Катя.

— Ты не поняла, любовь моя, — возразил Алекс, которому ничего не оставалось делать, как отступить. — У него большой опыт. Я лишь хочу сказать, он умеет переводить дыхание. Когда ты думаешь, что он выдохся и у тебя есть возможность задать следующий вопрос, оказывается, на самом деле он просто набрал полные легкие, чтобы обрушить на тебя новые факты и цифры. Брать у него интервью — сущий ад.

— Я постараюсь оправдать оказанное мне доверие, — ответила Катя, ослепительно улыбаясь.

Директор, желая ее приободрить, сказал:

— Ты отлично справишься.

К премьер-министрам не принято опаздывать, а на студии никак не могли решить вопрос, нужно или нет брать с собой гримершу. Они уже несколько раз звонили на Даунинг-стрит и интересовались, есть ли у премьера желание, чтобы ему наложили грим профессиональные визажисты с телевидения. Очевидно, никто не осмеливался задать ему такой вопрос, и никто не мог принять за него решение.

Катя положила конец всем разногласиям, решив, что Бренда Харт, их лучшая гримерша, поедет с ней со своим коробом, доверху полным косметики, на случай, если мистер Сандерс все-таки захочет воспользоваться ее услугами.

— Думаю, у меня будет более соответствующий ситуации вид, — добавила Катя, — если я останусь в этом костюме.

— Да, — сказал редактор отдела новостей. — Выглядишь прекрасно. Вроде вид серьезный и неглупый.

В моей следующей жизни, подумала Катя, слегка задетая, мне надо родиться мужчиной. Им просто нужно надеть черный костюм, и ничего больше.

— Поедешь на машине «самого», — сказал ей редактор, имея в виду черный длинный «мерседес» генерального директора. — Мы сообщили на Даунинг-стрит номер автомобиля, поэтому со службой безопасности проблем не будет, — добавил он. — Съемочная бригада уже выехала, чтобы установить всю эту электронику. Ладно, желаю приятно провести время. Удачи тебе!

Катя подумала, что немного везения ей бы не помешало.

Полицейский на Даунинг-стрит, посмотрев на заднее сиденье «мерседеса», сразу же узнал Катю. Он дружески улыбнулся и открыл тяжелые железные ворота, за которыми скрывалась резиденция премьера Ворота всегда были закрыты, так как в правительстве побаивались террористических актов со стороны ирландских группировок, хотя в прессе было немало болтовни о том, что премьер-министр не допустит никаких терактов и что Даунинг-стрит не должна быть полностью отрезана от народа. Однако, похоже, британскую общественность совершенно не волновало ограничение их демократии.

«Мерседес» остановился. Четыре человека из службы безопасности подошли к автомобилю и попросили водителя открыть капот и багажник. Шофер проворно открыл капот, но через минуту выяснилось, что он не имеет представления о том, как открывается багажник.

— Извините, мисс, я только недавно сел за руль этой машины, — объяснял он Кате. — Я тут временно, всего на неделю, и еще не со всем разобрался.

Катя была поражена и раздражена; этот абсурд сбил ее с мысли, уже не говоря о том, что они теряли драгоценное время. Если бы не дождь, она бы просто вышла из машины и прошла пешком, но как она с мокрыми волосами будет брать интервью у премьер-министра.

Наконец, изрядное время покопавшись в инструкциях, водитель открыл багажник, который после внешнего осмотра был просвечен еще рентгеном. Теперь путь был свободен, и Катя с Брендой вошли в красный холл дома номер 10.

Катю поприветствовал улыбающийся темноволосый личный секретарь премьера, а лакей помог им раздеться.

— Знаете, в список людей, которых мы послали в ваш офис, я включила нашего ведущего гримера, Бренду Харт, на случай, если мистер Сандерс захочет воспользоваться ее услугами, — сказала Катя секретарю.

Тот немного смутился, и Катя поняла, что никто так не спросил премьера о том, нужно или нет накладывать ему грим.

В кабинете на втором этаже уже были протянуты телевизионные кабели и установлены камеры, прожекторы и другое необходимое оборудование. Это была любимая комната премьера, небольшая и куда более уютная по сравнению с кабинетом в министерстве или офисом на первом этаже. Съемочной бригаде почему-то все не удавалось добиться желаемого качества освещения, и если бы Катя не вмешалась, они могли бы спокойно провозиться целый день.

Когда брали интервью такой важности, всегда использовали две камеры. Здесь не допускалась обычная практика «кивочков и улыбочек». Ведь когда снимают только одной камерой, она все время направлена только на того, кто отвечает на вопросы, и это значит, что вы не увидите лица того, кто их задает. Но если во время всего интервью зритель видит на экране только одно лицо, ему становится скучно. Чтобы не совершать такой оплошности, и были придуманы все эти «кивочки и улыбочки». После того как интервьюируемый уходит, в студии при помощи ассистента интервью имитируется снова, но теперь фокус камеры переносится на журналиста. Те же самые вопросы еще раз задаются журналистом в том же самом порядке и желательно даже тем же тоном, затем он должен немного поулыбаться, покивать головой и жестами и мимикой сопроводить уже отзвучавшие ответы несуществующего собеседника. Потом в студии все это монтируется и показывается ничего не подозревающему зрителю.

Катя была большим специалистом во всех этих «кивочках», но как раз сегодня выпал тот редкий случай, когда в них не было необходимости. При такой роскоши, как две камеры — одна, направленная на Катю, другая — на премьер-министра — редактор видеозаписи просто выберет потом для монтажа нужные куски с той или другой видеокассеты.

Ожидая выхода премьер-министра, Катя пыталась представить себе, каким будет начало их встречи. Когда премьер наконец появился, то, как и большинство лидеров, играющих на публику, он, быстро пройдя через зал, лично поздоровался со всеми присутствующими.

Когда Катя представила Эдварду Сандерсу гримершу, он, похоже, даже почувствовал облегчение.

— Я определенно хочу воспользоваться вашей помощью, — сказал он Бренде и наклонился к ней с видом заговорщика. — Последний раз, когда я давал интервью, находясь за рубежом, я был слишком занят, чтобы подумать о гриме. В результате я выглядел таким бледным, что после показа этого интервью по телевизору курс фунта упал на несколько пунктов.

И на десять минут удалился вместе с Брендой в свою приемную. Во время этого короткого ожидания Катин режиссер Пол Хейс подошел к ней со словами: «Нет, этому дому определенно нужен другой хозяин. Держу пари, следующие выборы выиграет кто угодно, только не он, когда бы они не состоялись».

— Я бы не стала так уверенно делать ставки, — резко ответила Катя. — Я согласна с Иноком Поуэллом, который считает, что только дураки и дилетанты предсказывают результаты выборов.

Камеры и софиты были направлены на Катю и премьер-министра. Светоинженер поработал на славу, хотя его самого, как истинного художника, освещение по-прежнему не удовлетворяло.

Кате понравилось то, как премьер с самого начала проявил кажущийся неподдельным интерес к ее взглядам и мнениям. Она подумала, что с его стороны это очень умный ход — пытаться перетянуть ее на свою сторону до того, как ему придется отвечать на трудные вопросы. Потом она вдруг почувствовала себя немного неловко, вспомнив, что Дейвина пользовалась с ней точно такими же методами. Они что, все этому учатся? Насколько же искренни все эти политики? Эти размышления укрепили решимость Кати не давать ему никаких послаблений.

Благодаря Дейвине она разбиралась в последних «играх» на политической арене не хуже любого специалиста-комментатора, причем ей было известно не только то, во что были посвящены все, но и такие закулисные события как беспокойство правящей партии по поводу утечки информации, которая использовалась против видных членов парламента. Дейвина вскользь говорила об этом Кате, но эти сведения были слишком неопределенными, чтобы на их основании можно было задать прямой вопрос премьеру. Тем не менее, эти закулисные знания позволяли Кате сейчас чувствовать твердую почву под ногами.

Отвечая на вопросы, касающиеся его личной жизни, премьер давал довольно развернутые ответы, что прежде делал крайне редко. Но, конечно, он отдавал себе полный отчет в том, какая информация о нем завтра попадет на страницы газет. Кроме того, он рассчитывал, что его ответы обеспечат ему поддержку со стороны определенных социальных слоев.

Катя продолжала теснить его на политическом фронте. Премьер категорически отмел слухи о планируемых кадровых перестановках и смещениях.

— Ну, значит, они будут наверняка, — пробормотал себе под нос оператор.

Министр внутренних дел?

— Не может быть и речи, — твердо заявил министр.

Можно с ним попрощаться, подумал про себя оператор, наводя камеру на премьера, чтобы снять его каменное лицо самым крупным планом.

— Снято, всем спасибо, — сказал наконец режиссер. И все сразу расслабились, включая самого премьера. Катя была довольна: премьер давал настолько развернутые ответы, что интервью продолжалось на полчаса дольше, чем было отведено.

Эдвард Сандерс даже позволил себе потянуться. Через тридцать секунд пришел его личный секретарь, который поторопил министра, напомнив ему, что по плану они должны уже были выехать. На авиабазе «Брайз Нортон» его ждал вертолет, готовый держать курс на север страны, где премьер должен провести ряд встреч со своими избирателями, а его встреча с министром телерадиовещания должна была состояться еще полчаса назад.

— Я могу пригласить Дейвину Томас? — спросил секретарь.

Премьер вопросительно поднял глаза на Катю:

— Вы ведь уже закончили, не так ли?

— Да, конечно, — Катя отстегнула микрофон от его галстука, а потом отсоединила свой собственный. — Благодарю вас, сэр. Вы были очень любезны, согласившись уделить нам немного времени. Боюсь, съемочная группа еще ненадолго здесь задержится, им нужно убрать аппаратуру.

— Ничего страшного, я воспользуюсь гостиной наверху.

Премьер-министр открыл дверь, и прежде чем Катя успела сделать хотя бы шаг, она увидела свою любовницу, почетного члена парламента Дейвину Томас, входившую в комнату.

Личный секретарь что-то прошептал на ухо своему шефу, и тот раздраженно прокудахтал:

— Дейвина, можете дать мне еще две минуты?

Она в ответ любезно кивнула, и увидев, что премьер занят разговором с секретарем, подошла к Кате.

— Доброе утро, — произнесла Катя, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно более бесстрастно. — В каком состоянии находится ваш муж после несчастного случая?

— Благодарю за участие, — таким же холодным тоном ответила Дейвина. — Думаю, худшее уже позади. Во всяком случае, врачи надеются, что он полностью поправится, хотя ему придется провести в больнице еще не менее двух недель.

— Надеюсь, все закончится благополучно.

Дейвина совершенно непринужденно поддерживала беседу, и Кате стало легче. Она очень боялась неловких пауз в разговоре.

— Да, сейчас моя главная проблема — газеты, — вздохнула Дейвина. — Особенно воскресные. Мне бы не хотелось, чтобы они проявляли к той аварии такой интерес, но я не знаю, как от них отделаться…

— Я понимаю ваши чувства, — прервала ее Катя. Сейчас у нее есть шанс предупредить Дейвину насчет фотографии. — Меня однажды ослепила вспышка фотоаппарата в месте, где я меньше всего этого ожидала.

— Что? Вы хотите сказать, что вам пресса также уделяет повышенное внимание? — небрежным тоном сказала Дейвина. — Ах, разумеется, вы же получили премию БАФТА. Примите мои поздравления.

— Спасибо, — ответила Катя, стараясь, чтобы в ее голосе вдруг не зазвучали нотки тревоги. — С прессой ничего нельзя поделать. Как раз после того, как мне присудили премию, я должна была посетить один дом на Роланд-Мьюс, и вдруг прямо из темноты передо мной возник фотограф. Я очень испугалась.

Лицо Дейвины приобрело жесткое выражение. Она поняла, что Катя имела в виду и какие это может иметь последствия для них обеих. Понизив голос, она тихо сказала:

— Такого больше никогда не должно с тобой случаться.

Премьер-министр закончил разговор, и Дейвина быстрым шагом подошла к нему, не сказав больше Кате ни слова. Легкость, с какой она смогла переключить свое внимание, заставила Катю почувствовать себя брошенной и несчастной.

Когда появляется хотя бы тень опасности для них лично, многие политики впадают в такую панику, что можно подумать, будто они слышат набатный звон, возвещающий о катастрофе. Дейвина, конечно, рисковала, когда завела свой роман, но именно сейчас было самое неподходящее время для того, чтобы выставлять его на всеобщее обозрение. Ее муж в больнице, а босс строго предупредил относительно каких-либо скандалов, и что самое важное, в воздухе витают слухи о кадровых перемещениях.

Немногие газеты осмелятся заявить, что две известные женщины больше, чем просто подруги, если у них не будет признания одной из них или подтверждающих это фотографий. Тем не менее Дейвина приняла решение, что ей следует прекратить отношения с Катей; она должна с головой уйти в дела, не забывая регулярно навещать мужа в больнице.

Дейвина пришла к заключению, хоть и с некоторой неохотой, что этой молодой женщине больше не должно быть места в ее жизни.

Монтаж интервью с премьер-министром занял на удивление очень много времени. Мало того, что между Катей и режиссером Полом Хейсом возникали трения буквально по поводу каждого кадра, так еще в работу вносил сумятицу редактор отдела новостей, заявивший, что все лучшие куски съемки нужны ему для выпусков новостей.

Когда Пол обвинил Катю в том, что она хочет убрать все эпизоды, где премьер выглядит усталым, она поняла, что он руководствуется какими-то скрытыми мотивами, основанными на его политических пристрастиях.

— Ты просто хочешь угодить этим ретроградам с Даунинг-стрит, — усмехнулся Пол. — Не слишком ли рано ты собралась записаться в пенсионерки?

Катя разгорячилась не меньше. — Я просто не хочу, чтобы ты исказил настроение этой беседы. Перекрути-ка чуть-чуть назад… Вот здесь. После своего ответа он улыбнулся. А ты сюда вмонтировал кадр, когда он нахмурен, а улыбку вырезал. Это плохая режиссура, и вообще просто-напросто глупо. Все это закончится тем, что нам скоро перестанут давать интервью, а на Даунинг-стрит подобные примеры могут использовать против нас же, чтобы показать, как журналисты намеренно искажают факты.

Надо поставить его на место раз и навсегда.

— И вспомни, Центральное бюро информации записывает все интервью с премьер-министром. Если они заподозрят, что мы ведем нечестную игру, они могут запросто сравнить наш вариант и свой. Это пойдет нам на пользу? Кончится тем, что нас обвинят в клевете, а премьер-министр получит дополнительные голоса, потому что люди будут ему сочувствовать, нам же больше никогда в жизни не добиться эксклюзивного интервью с премьером.

Министр был откровенен с Катей, и она не собиралась платить ему за это черной неблагодарностью. У Пола же нет никаких оснований подозревать ее в том, что она старается сделать черное белым. Она задавала каверзные вопросы, но тем не менее играла по правилам.

В конце концов редактор отдела новостей выступил в роли третейского судьи, и Пол скрепя сердце уступил. Но эти споры утомили Катю так сильно, что она возвратилась в свою квартиру на Кейл-стрит физически и морально измотанной. Как она хотела сейчас, чтобы ей позвонила Дейвина!

На время Катя даже забыла об осложнениях, которые могут возникнуть из-за той злосчастной фотографии у Дейвины, говорившей с ней сегодня таким холодным тоном.

Среди списка сообщений, лежащего на письменном столе Джоанны — от участников кампании, выступающей против жестокого обращения с детьми в семье, от агентов шоу-бизнеса, от представителя Хенли-центра, приглашающего ее выступить с речью и так далее — было одно, оставленное в 13.35, от директора-распорядителя.

Сообщения от него никогда ничего хорошего не предвещали, а сейчас она из-за отлучки еще и опоздала на час с ответом.

Джоанна набрала номер прямого телефона директора. Занято. Хорошо. По горькому опыту Джоанна знала, что бесполезно пытаться его убеждать в том, что она начала работу в 8.00. Проклятье, она бы ни за что не стала делать маникюр, стрижку и укладку феном, но сегодня у нее встреча со свекровью, а та уже столько раз ей говорила: «Джоанна, очень важно следить за руками, ты согласна? Я, например, каждый вечер мажу руки кремом, а потом надеваю фланелевые перчатки. Посмотри, ты видишь разницу между моими руками и твоими».

Когда Джоанна доложила об этом разговоре Лиз, та расхохоталась.

— «Фланелевые перчатки»? А она слышала старую шутку о женщине, которая спала в перчатках и призналась своей подруге, что стала надевать их, как только поняла, что ей приходиться «дотрагиваться руками до непристойных вещей»?

Прошло несколько недель после этого разговора, но Джоанна всякий раз при мысли о Кэтрин Лангфорд в постели не могла сдержать улыбку.

В зеркале появилось отражение мисс Ангус, входящей в кабинет. — Снова звонила та независимая журналистка по поводу статьи о Греции. Это пятый звонок. Она настаивает на разговоре с вами…

— Будь я проклята, если ей удастся меня уломать, мисс Ангус. Предлагать нам такой материал, от которого за версту попахивает душком. Я с ней разберусь, после того как поговорю с директором-распорядителем. Вряд ли она еще раз захочет искать со мной встречи. — У Джоанны была репутация вежливого редактора, но она не выносила, когда на нее пытались давить. Она редко выходила из себя, но эта журналистка была как чума.

— …и звонила леди Лангфорд.

Встреча со свекровью без Джорджа значила, что предстоящий вечер будет загублен безвозвратно. И вообще, Джоанна думала об этой встрече с ужасом.

— Она вас просила не опаздывать на этот раз, — по интонации мисс Ангус было понятно, что свекровь сделала ударение на словах «этот раз». — Вы пойдете пить шампанское в «Краш-Бар» с попечителями, а потом послушаете оперу.

Они выразительно переглянулись. Мисс Ангус никогда не высказывала своих суждений, но натянутые взаимоотношения Джоанны со свекровью беспокоили ее даже больше, чем собственный породистый кот, хотя жизнь мисс Ангус крутилась вокруг работы и этого чудесного пушистого животного.

Джоанна опустилась на диван. — Я что-то притомилась.

— Вы же знаете, что в вашем положении нужно беречься.

По мнению мисс Ангус, которое было известно Джоанне, ей следовало прежде всего заботиться о будущем ребенке. Они не раз обсуждали трудности, с которыми встречаются женщины, занимающие подобно Джоанне высокие должности и пытающиеся совместить карьеру, дружбу и семью, и приходили к выводу, что таким женщинам никогда не найти идеального решения своих проблем.

Зазвонил телефон, и послышался взвинченный голос директора-распорядителя. Мисс Ангус, стоящая с другой стороны стола, плохо разбирала слова, но прекрасно уловила тон голоса.

— Я хотел тебя видеть, Джо, — пролаял директор-распорядитель. — Где тебя черт носил?

— Том Хэнкс давал мне такое замечательное интервью, что я совсем забыла про время, извините.

Мисс Ангус одобрительно кивнула.

— Мисс Ангус не упоминала мне ни про какие интервью.

— Она не знала. Мне не следовало так поступать, но я ушла и ничего ей не сказала.

Мисс Ангус снова кивнула.

— Ладно, поднимайся ко мне наверх, — скомандовал он.

Джоанна бросила трубку. «Сейчас, босс. Иду», — передразнила она директора, имитируя его голос. По лицу Джоанны, когда мисс Ангус протянула ей блокнот и ручку, было видно, что она приготовилась к настоящей схватке.

Директор-распорядитель, или «Выскочка», как его называли, воздействовал на подчиненных скорее посредством кнута, чем пряника. Он любил оказывать на них давление. Этому не учили в Гарварде, он научился этому искусству на Уолл-стрит, где начинал свою карьеру в качестве биржевого маклера. Когда он переключился на издательское дело и стал работать в журнальной группе «Амалгамейтед», то поставил перед собой задачу стать за пять лет Номером Один в американской штаб-квартире журнальной группы.

Пока директор-распорядитель был в Британии, по его мнению, «на задворках», но надеялся — и весь персонал втайне также горячо надеялся, — что скоро возвратится домой, где войдет в состав правления.

— Я очень обеспокоен, — начал он без предисловий, едва Джоанна переступила порог его кабинета с довольно спартанской обстановкой, где кроме диплома, подтверждающего гарвардскую степень его владельца, больше не было никаких личных вещей. — Я просмотрел последний номер журнала и понял, что вы промахнулись на милю мимо тех целей, которые ставит перед нами читатель.

«Ты безобразное, высокомерное дерьмо!» — Джоанна внутри вся вскипела. Она почувствовала в животе легкий толчок — малыш напоминал о себе, — но нисколько не меняясь в лице и продолжая улыбаться, сказала с приятным южно-африканским акцентом:

— Давайте все обсудим. На прошлой неделе вы сказали, что у вас нет ко мне серьезных претензий. Что изменилось?

Джоанна никогда не показывала, насколько ее расстраивают слова директора-распорядителя, именно поэтому он придирался к ней меньше, чем к другим редакторам, некоторые из которых, как было известно, заливались перед ним слезами.

— Всем должно быть понятно, что наш журнал — это иллюстрированное издание, где прежде всего печатаются интервью со знаменитостями и статьи о них. Я повторяю вам снова и снова, что газеты умерли, У-МЕР-ЛИ. Сейчас самое перспективное направление в прессе — это журналы, типа американских «Тайм» и «Ньюсуик», и нужно ориентироваться на них. А вы этого не делаете. — Он встал и презрительно посмотрел на нее.

Джоанна не отводила взгляд от лица директора-распорядителя и с удовлетворением отметила, что его глаза забегали. Идиот.

— Наш главный конкурент в средствах массовой информации — так называемое «лучшее в мире телевидение», — по моему мнению, просто надоедливая чушь.

Журналы могут победить в этом соревновании, но они должны возбуждать читателя. А этот номер, — он швырнул на стол макет, — не соответствует поставленным задачам.

Это была самая несправедливая критика, какую только может услышать редактор в свой адрес, и в душе Джоанны заклокотала ярость. «Кого он старается убедить?» — была ее первая мысль.

За директором-распорядителем закрепилась дурная слава человека, который, пользуясь своим положением, заставляет своих редакторов постоянно оправдываться, оперируя идеями, подхваченными во время какого-нибудь ужина. Часто те идеи не стоили выеденного яйца, но самое печальное, что иногда это срабатывало. Бывали случаи, когда редакторы, которых он доставал своими поучениями о том, что они должны переосмыслить основные направления своей работы и изменить свою философию, в отчаянии переделывали готовые к печати номера. Однако Джоанну все его ухищрения, казалось, оставляли равнодушной. Та тактика, которая прекрасно действовала на мужчин, не достигала своей цели, когда дело касалось этих проклятых британок. Даже с его коэффициентом интеллекта в 167 баллов[24] он до сих пор не мог подобрать ключ к этой загадке.

Джоанна постучала по столу кончиками пальцев, продемонстрировав новый маникюр, мысленно вынула из кобуры воображаемый пистолет и, секунду подумав, спустила курок.

— Возможно, вам будет интересно узнать, что мы провели маркетинговый опрос среди читателей по вопросам включения тех или иных статей в данный номер, и семьдесят процентов респондентов ответили, что купили бы этот самый журнал. Их привлекает статья о «селотейп-бэби». Более шестидесяти пяти процентов опрошенных сказали, что купили бы и следующий номер, если там будет развиваться эта тема.

Директор проворчал:

— Что еще за «селотейп-бэби»?

— Дети, зачатые женщинами с одной-единственной целью — заставить тем самым отца ребенка пойти к алтарю[25], — резко ответила Джоанна. Было ясно, что журнал он даже не читал. — Именно этот заголовок на обложке привлек внимание девяноста процентов читателей.

Затем она еще раз прицелилась — она метила в самое слабое его место — баланс между доходами и расходами.

— А благодаря тому, что мы не стали повышать расценки на размещение рекламы, нам удалось заключить сделки на размещение рекламных материалов в этом выпуске на девяноста восьми полноцветных страницах, и пятьдесят рекламодателей дадут рекламу на полстраницы. В результате наш доход выше, чем у любого другого ежемесячного журнала. И все потому, что мы выбрали верную цель.

Джоанна, наблюдавшая за его реакцией, мысленно дунула в ствол разряженного пистолета.

Сражение было окончено, и, к ее величайшему изумлению, директор вдруг приятно улыбнулся ей и сказал:

— Нужно проверить. — Затем он все же добавил: — Но не забудьте, что возбуждение читателя — это то, что нам требуется.

Она вышла, а сердце в ее груди бешено колотилось. Ублюдок ее не одолел — на этот раз. А «возбуждение»? Что он хотел этим сказать? Это довольно странное для него выражение.

Джоанна все еще была на взводе, когда, входя в свой кабинет, увидела Стефани Росс, свою помощницу, которая сидела там, дожидаясь ее. Час от часу не легче.

Стефани улыбнулась, показав свои ровные белые зубы. Джоанна научилась не доверять этой улыбке. Обычно, подумала она, эта улыбка означает, что Стефани известно что-то, что может мне повредить.

— Мы закончили корректуру разворота, и я бы хотела, чтобы вы взглянули. — Стефани заметила напряженное выражение на лице Джоанны. — Что-то случилось?

Джоанна, которая всегда действовала, как подсказывала ей интуиция — о чем часто потом впоследствии сожалела, — ответила:

— Я только что разговаривала с директором-распорядителем, и он, как обычно, сумел «поднять» мне настроение. — Она сжимала и разжимала кулаки.

Стефани посмотрела на нее с самым невинным видом.

— Вчера вечером мы с папой немного выпили с ним. Он отзывался о вас очень хорошо.

Так вот откуда он набрался этой чепухи о «возбуждении». Самодовольная сука! Стефани не успокоится, пока не займет самую высокую должность в издательстве.

Это соперничество особенно раздражало Джоанну потому, что именно она назначила Стефани своей помощницей. До недавних пор она действительно ей помогала, работала старательно и усердно, по каждой мелочи советуясь с Джоанной. Но в последнее время в их отношениях произошла видимая перемена, и это заставило Джоанну насторожиться. Стефани перешла в стан врага.

Зная, что Стефани приложила руку к оформлению обложки, Джоанна проговорила, внимательно глядя на нее:

— Я рада, что вы хорошо провели с ним время. Директор меня спросил, кто отвечал за заголовки на обложке. Я ответила, что, в основном, этим занимались вы. Ну, я думала, что тем самым делаю вам одолжение. К несчастью, заголовки на обложке он критиковал сильнее всего. Извините.

Стефани ничего не ответила.

Зазвонил телефон.

— Вам звонят из Нью-Йорка по третьей линии, — позвала Джоанну мисс Ангус.

Опять проблемы.

Она еще не успела взять трубку, как в кабинет вошел художественный редактор, держа в руках кипу листов, представляющую собой будущий номер журнала.

— Мне предложили доработать обложку, — сказал он, — хотя я считаю этот вариант очень хорошим.

Джоанна сделала ему знак рукой, что она сейчас занята. Через открытую дверь она увидела, что редактор отдела моды и главный корректор также ждут своей очереди.

По их серьезным лицам можно понять, сколько еще проблем ей предстоит решить.

Напротив нее, с безмятежным видом, сидела Стефани.

Джоанна вздохнула и подняла трубку. Вероятно, этот разговор должен быть конфиденциальным, но черта с два это получится. Что делать, если ты сама себе не принадлежишь?

Еще один славный денек в раю.

Джереми из пресс-службы Брюса Олдфилда сообщил Николь, что пока они изготовили только два плаща с такой вышивкой, для клиентов, которым они потребовались срочно.

Николь не любила упрашивать, но она понимала, что ей нужно узнать, кто эти покупатели. Джереми, работавший на кутюрье пока лишь два месяца, еще плохо разбирался в уловках прессы. И хотя он однозначно отказался назвать имена их клиентов, Николь смогла выяснить, что один из плащей был вывезен из страны на частном самолете, а другой был предназначен для «постоянных клиентов из королевской семьи». Николь только не удалось убедить Джереми открыть ей, для кого именно.

Может быть, это герцогиня Кентская? Но после двух часов телефонных звонков по знакомым из журналов выяснилось, что та пропустила все последние показы моделей от Олдфилда, так как совершала благотворительную поездку за рубеж. Николь уже была близка к отчаянию, когда фоторепортер «Кроникл» принес ей снимок другой особо важной персоны, возвращающейся с показа коллекции Олдфилда. Принцессы Уэльской.

Николь перевела дух. Принцесса Уэльская? Зачем ей понадобилось идти на Роланд-Мьюс посреди ночи? И без охраны?

Еще один звонок, на этот раз к одной экспертке в области моды, которая профессионально занималась добыванием сведений о том, кто, что и где носит. Ей, конечно, было известно о посещении принцессой Дианой показа коллекции, и она подтвердила, что один из плащей отправили в Кенсингтонский дворец.

— Но я пока не видела, чтобы она появлялась в этом плаще в обществе, — сказала эксперт. — Конечно, не знаю насчет ее личных встреч.

Николь попыталась ответить как можно небрежнее.

— Что ж, увидим, — сказала она, растягивая слова. — Диане всегда очень идет одежда от Олдфилда.

У Николь в таких делах был достаточный опыт. Никогда не давайте людям понять, что они вам сообщили очень важные вещи.

Ее первым желанием было примчаться в отдел новостей и рассказать обо всем Тони. Но она смирила свою прыть. Эта история — большая находка для журналиста, и будь она проклята, если все лавры достанутся кому-то другому. Нужно быть очень осторожной, в противном случае, когда вечером будет совещание, Тони может присвоить все заслуги себе. Кроме того, очень важно как-нибудь дать Фергусу знать о проделанном ею почти детективном расследовании.

Николь быстро отбросила мысль о том, что, может быть, стоит поделиться своей радостью и с Лиз, вынеся при этом приговор, что та всего лишь исполняющая обязанности редактора. Николь встряхнула головой и гордо прошествовала в отдел новостей.

— Мы можем поговорить где-нибудь наедине? — спросила она Тони. — Думаю, это тебя заинтересует.

Он раздраженно взглянул на нее, задетый таким повелительным тоном. Слишком часто ее статьи терпели фиаско. — Если ты что-то откопала, можешь сказать мне об этом здесь.

— Не здесь. — И она пошла в направлении его кабинета.

Когда Николь наконец сказала ему, что, по ее сведениям, дама в плаще может быть принцессой Уэльской, Тони был близок к оргазму.

Если ему удастся сделать из этого сенсацию, то это будет лучшая статья в его жизни. Через несколько секунд он решил, что пока не нужно сообщать новость этой напористой кобыле Лиз. Еще не время. Нужно отдать статью в самый последний момент, поставить всех перед фактом, чтобы было поздно поднимать вопрос насчет авторства. Николь еще слишком молода, чтобы делить с ней гонорары.

Когда в отдел новостей попадала подобная информация, он начинал работать как машина. Отдел тогда напоминал детективное агентство, где на расследование бросалось несколько групп. Ради такой статьи Тони задействовал всех своих лучших сотрудников. Поступая таким образом, он ослабил работу над другими материалами, но, по его мнению, дело того стоило.

Ближе к воскресенью Лиз будет поставлена в известность, рассудил он, но сегодня еще только среда.

— Список новостей со вчерашнего дня так ничем интересным и не пополнился.

В голосе Лиз, выступавшей на совещании перед пятью сидевшими за круглым столом начальниками отделов, звучали тревожные нотки. Она надеялась, что за прошедшие сутки им станет известно что-нибудь впечатляющее, но она лишь убедилась в том, что ее коллеги, немалая часть которых была приспешниками Тони, не слишком напрягались, чтобы покрыть ее славой.

Статьи в представленном списке были скучные и несерьезные — слухи об увеличении цен на электроэнергию; незаконная торговля оружием в одной из зарубежных стран; выборы во Фракции; поиски источника утечки информации в правительстве; злоупотребление наркотиками одной из поп-звезд; признания одного из биржевых брокеров в том, что он совершал сделки по поручению англиканской церкви; ветеран войны, не получающий пенсию; и наконец, довольно обыденная судебная тяжба между двумя семьями известного дизайнера. Большой интерес мог бы иметь материал из Вашингтона, но над ним еще нужно было много работать. Что же касается сведений об утечке правительственной информации, то политики тщательно скрывали подробности, и пока не было ничего конкретного.

Когда все уже собирались разойтись, Джефф Уилсон, художественный редактор, заискивающий перед Лиз, подал голос:

— Я не включил это в список, но Родди принес нам один довольно интересный снимок, и Боб считает, что это дело стоящее.

Боб Ховард перешел к ним из «Дейли телеграф», где некоторое время назад был редактором. Джентльмен с независимыми суждениями, принадлежащий к старой школе журналистики, он занимал третье место в иерархии «Санди кроникл». Он часто давал Лиз советы не из страха или желания снискать ее расположение, поэтому она считала, что на него можно положиться.

— Ну, Боб, обычно ты всегда бываешь прав, — улыбнулась Лиз. — Так что это за фотография?

— Некая неизвестная женщина, снятая после полуночи около дома Тома Ривза. Родди сказал, она хотела открыть дверь, а когда сверкнула вспышка, сделала оттуда быстрый маневр. С какой стати у нее был ключ? Очевидно, между нею и Ривзом что-то есть, в противном случае зачем бы ей убегать сломя голову?

— Тони, почему ты мне про это ничего не сказал?

Было видно, что Тони чувствует себя слегка неуютно.

— Мы даже не знаем, кто она, — ответил он. — Снимок нечеткий, в профиль, так что ни лица, ни даже прически не разобрать. Я старался что-нибудь выяснить прежде, чем вас беспокоить.

В голове Лиз сразу зазвучало предупреждение. Если Тони, стремящийся причинить ей неприятности, делал все, чтобы скрыть от нее эту фотографию, значит, она представляет несомненный интерес.

— Кажется, это лучшая новость недели. Где фотография?

Джефф пошел за снимком. Когда он ушел, все присутствующие притихли.

— Мне нужно проверить все факты, — прервал молчание Тони. — Я не хочу, чтобы нас обвинили в клевете. Станут говорить, что у нас поехала крыша. Не так ли, Лиз?

Снова знакомая колючка. Что конкретно ему известно? Лиз тревожила мысль, что он, возможно, открыл ее тайну. Если об этом узнает Фергус — ее карьера будет навек загублена. Журналисты любят шутить, что все редакторы слегка тронутые, но когда дойдет до дела, не может стоять даже вопроса о психической неуравновешенности редактора. Он должен пользоваться безусловным авторитетом у подчиненных. Газета — та же армия. Если редактор приказал «вперед», войска обязаны выполнить приказ любой ценой. Интересы владельца и законопослушность стоят уже на втором месте, на первом — тирания сроков, к которым должен быть готов материал. И подтверждение того факта, что будущий редактор страдал от психического расстройства, может привести к невозможности руководить газетой.

Когда Джефф протянул снимок, Лиз почувствовала, что будто где-то уже видела изображенную на нем женщину. Со все возрастающим в душе страхом, она внимательно рассматривала фотографию. И этот плащ смутно кажется ей знакомым. Это случайно не тот, который она взяла напрокат у Брюса Олдфилда, а потом одолжила Кате? Женщина примерно такого же роста, но трудно сказать наверняка. Лицо затемнено капюшоном.

— Единственное, что нам известно, — сказал Джефф, — вещь, в которую она одета, изготовлена Брюсом Олдфилдом.

Лиз почувствовала, что ее ладони стали влажными.

— Ага.

— Этот дом в конце Роланд-Мьюс снимает Том Ривз, — вступил Тони. — Мы не знаем, кто живет по соседству, но наша дама явно направлялась если не в дом Ривза, то в соседний. Дальше тупик.

Лиз про себя отметила, что у Кати — если это, конечно, она, — видимо, была весомая причина, чтобы туда прийти. Так Том Ривз и есть ее таинственный любовник? Смешно.

— В чем дело, босс? — спросил ее Джефф.

— Я подумала, что это единственный голливудский актер, имеющий репутацию верного мужа, — она начинала соображать. Катя им вроде бы намекнула, что ее любовник женат, но это наверняка не Ривз, это невозможно. Если принять еще во внимание тот факт, что Том Ривз постоянно проживает в Лос-Анджелесе, а Катя в Лондоне… Взгляды всех были обращены на Лиз, все ожидали ее реакции.

— Есть какие-либо соображения? — спросил наконец Джефф.

Лиз посмотрела в его проницательные глаза.

— Нет. — «Нужно хотя бы на день защитить Катю, пока я не разберусь в чем дело, — подумала она. — В любом случае, что у Кати может быть общего с Томом Ривзом? Он ей и ростом-то по колено». Лиз про себя не могла не улыбнуться.

— Боюсь, нам придется поторопиться, — сказал Джефф, введенный в заблуждение выражением ее лица. — Родди уже два раза звонил. Мы должны оплатить его услуги.

— Подождет, — возразила Лиз. — Пока мы не выясним что-то наверняка.

— У нас уже кое-что есть, — сказал Тони. — Николь выяснила, что было сшито только два таких плаща.

— Что ты этим хочешь сказать — только два? Кроме тех, которые Олдфилд выставляет в своем бутике на Бошамп-Плейс, он сшил, должно быть, еще несколько десятков таких плащей по личным заказам.

— Нет, видимо, не таких, как этот. Эти образцы были из его самой последней коллекции. Видишь вот эти метки здесь? — Тони показал на геральдические лилии на подкладке. — Николь говорит, что широкое производство таких плащей еще не начато.

Спасибо, что Олдфилд изготовил хотя бы не один такой плащ. Может быть, в конце концов это и не Катя, подумала Лиз. Теперь она поняла, почему Тони и Николь объединились.

— Послушайте вот что, — вмешался Джефф. — Один плащ увезла на самолете жена какого-то миллионера из Америки, а другой ушел… Знаете, куда? Босс, вы никогда не догадаетесь, никогда, даже за миллион лет… — Джефф сделал паузу для пущего драматического эффекта.

Ее сердце на мгновение остановилось, прежде чем заработало снова.

— Ну не тяни, давай выкладывай.

— Тони обнаружил, что этот плащ отправили в Кенсингтонский дворец. К Диане.

Лиз не могла в это поверить, как бы ей ни хотелось. Чтобы принцесса в полночь пришла на свидание с голливудской звездой? Подобного Лиз за всю свою карьеру не помнила. Но она перешла к действию.

— Хотелось бы надеяться, что это действительно так. После скандалов с Хевиттом, Хоаром и Джибли, она беспокоится, как бы о ее поступках опять не узнали в «Большом Доме». Поэтому, возможно, она сама пошла на встречу с мужчиной, вместо того чтобы приглашать его в Кенсингтонский дворец. Но где была ее охрана? Да и сама она вообще была тогда в Лондоне? — Лиз повернулась к Тони, пригвоздив его взглядом. — Слушай, Тони, когда материал касается членов королевской семьи, я требую, чтобы мне ты говорил о нем сразу, как только он попадает тебе в руки. Тебе известно, что у меня есть очень хорошие связи, и я могла бы сэкономить газете кучу времени и денег.

Лиз продолжала:

— Мы должны разбиться в лепешку, но это дело довести до конца. Позвоните по всем возможным номерам: конюшему, детективам, бывшей фрейлине, которая раньше нам помогала. Почему бы не связаться с Греггом? Он милый парень, и единственный, кому нипочем все засовы Бэкингемского дворца. Посмотрим, что он разнюхает. Деньги будем тратить только, когда необходимо. Нам нужно уложиться в бюджет. — Она снова обратилась лично к Тони. — Кстати, вспомнила. Мы не можем ни с кем связаться для работы над той статьей в Вашингтоне. Я подсчитала, что затраты на командировку подорвут бюджет. А здесь лишний человек нам не помешает.

— Но это значит, что мы окажемся в крайне невыгодном положении. Все другие газеты направили туда своих корреспондентов, — протестовал Тони.

— Ну, ты не проводил вчера полдня за изучением счетов. Нам нельзя выходить за рамки бюджета. Наша беда в том, что мы ограничены в деньгах, и если будет новая война в Персидском заливе или свадьба в королевской семье, нам это может оказаться не по карману. — Лиз взяла со стола бумаги. — Не забудьте проверить по сводкам Двора все передвижения принцессы Дианы. Это будет несложно.

Свора из «Санди кроникл» начала охоту.