На первой полосе

Глава двенадцатая

В четверг утром Катя занимала свое привычное место на диване в студии. Во время рекламной паузы к ней подошла гримерша и ловкими движениями закрасила красные пятна, выступившие у Кати на шее от нервного напряжения. В это же время оператор телевизионного суфлера увеличил размер шрифта, так как Катя пожаловалась, что плохо видит буквы.

Затем гримерша стала накладывать пудру на Катино лицо, а та в это время напряженно слушала новости, передававшиеся по другому телеканалу. В газетах лишь вскользь упоминалось о несчастном случае с Хьюго Томасом, состояние которого во всех газетах было признано стабильным, но это могло означать все что угодно. Но в теленовостях об этом не упоминалось вообще.

Катя в порыве чувств яростно затрясла головой, помешав работе гримерши. На балконе режиссер поинтересовался у своего помощника: — Думаешь, похмелье? — развернувшись на стуле, он усмехнулся. — Нет, кто угодно, только не она. Вероятно, у нее месячные. — Он отхлебнул кофе. — Давай не будем ее расстраивать. Она может убить любого из нас, а потом, заплакав, заявит в суде, что это случилось из-за ее месячных. И ее оправдают.

Остальные, даже телеоператор-феминистка, рассмеялись над этой шуткой.

Джоанна не вставала с кровати, надеясь, что тошнота скоро пройдет. Она, как ребенок, не могла сосредоточиться ни на прошлом, ни на будущем, и теперь уже даже не помнила, хорошо ли себя чувствовала, когда проснулась.

В отчаянии она шарила по ночному столику в поисках сухого печенья, которое лежало там на всякий случай. Джоанна всегда грызла это печенье, когда чувствовала недомогание, хотя оно и было отвратительным на вкус: Но сейчас она с ужасающей уверенностью осознала, что даже печенье тут не поможет. Джоанна готова была пойти на все, лишь бы избавиться от тошноты, которая мучила ее уже почти сутки.

— Вот тебе и долгожданная беременность, — думала она.

Только крошки в кровати, горечь во рту и непрекращающаяся тошнота являлись пока единственными свидетелями ее беременности.

Если не считать живота, она никогда раньше не была такой худой. Груди, правда, тоже увеличились. «Меня выдает грудь, а не живот», — думала она, рассматривая свое тело и задаваясь вопросом, скоро ли она начнет полнеть.

Джорджу нравился ее животик. Постороннему человеку он был едва заметен, но изменения в теле жены не могли ускользнуть от собственного мужа. Перед уходом Джордж непременно гладил ее по животу: «Доброе утро, малыш. Как мы сегодня? Не делай маме больно, слышишь».

Однако директор-распорядитель не был таким любителем детей, по крайней мере, чужих. Он не был также и сторонником отпуска по рождению ребенка. Он может смириться с беременностью редактора, но не с мыслью о том, чтобы дать ей оплачиваемый отпуск. Но Джоанна и сама настроилась продолжать работу.

Это и вынудило ее встать с постели, одеть недавно купленное красное шерстяное платье и жакет и отправиться на сводное собрание редколлегий журналов. Джоанна серьезно относилась к своим обязанностям, а на этом собрании она непременно должна была присутствовать.

Когда она собирала бумаги, зазвонил телефон. Это звонила Лиз из своего дома.

— Джо, тот плащ, который я взяла напрокат у Брюса Олдфилда на воскресенье и одолжила нашей общей подруге, он как выглядел? Ты знаешь, я не очень разбираюсь в плащах.

Несмотря на то, что Джоанна торопилась и паршиво себя чувствовала, от нее не ускользнули нотки тревоги, прозвучавшие в голосе Лиз. Наверняка она спрашивает не просто так.

— Он выполнен из плотного дорогого черного бархата. Да, еще у него была необычная подкладка. Вероятнее всего, из Франции, с роскошными застежками вроде пистонов на шторах моей свекрови.

«Боже, — подумала Лиз. — Сюда же добавились подкладка и застежки».

— Почему ты спрашиваешь? — продолжала Джоанна. — Хочешь его купить? И правильно сделаешь. Я бы тоже такой купила. Очень качественная ткань, и хорошо скрывает живот.

— Да нет, мне нужно это узнать для газеты.

«Ладно, сейчас она не хочет мне открыться, — подумала Джоанна. — Какой осторожной стала Лиз в разговорах по телефону».

Все еще надеясь на чудо, Лиз спросила:

— Так какая, говоришь, была подкладка?

— На вид очень дорогая, — ответила Джоанна. — Такая с тиснением пестрого, самого что ни на есть французского узора, который еще бывает на тарелках и обоях. Не могу вспомнить название. Ох, беременность лишила меня способности сосредотачиваться… Вспомнила — геральдические лилии. Катя случайно его не потеряла? Это на нее похоже, ты ведь знаешь этих телевизионщиков, они постоянно витают в облаках.

Последовала легкая заминка.

— Нет, тут у нас одна проблема. В воскресенье какую-то женщину в таком же плаще видели возле дома Тома Ривза на Роланд-Мьюс. Очень похоже, что она хотела своим ключом открыть входную дверь.

Секунду Джоанна переваривала услышанное.

— Том Ривз и наша подруга? — произнесла она с сомнением в голосе. — Ты думаешь, она собиралась к нему на свидание?

— Неважно, что я думаю. Но на столе редактора отдела новостей лежит фотография, свидетельствующая именно об этом.

— Но она никак не могла там находиться, мы же вместе с ней были на приеме в гостинице «Гросвенор», где ей вручали премию.

— Но не после полуночи, — заметила Лиз.

Пауза.

— Не вешай трубку. Том Ривз находился в Англии всего лишь две недели, пока снимался фильм, а наша подруга никогда не ездила в Голливуд. Как же они занимались любовью последние несколько месяцев? По почте?

Как и обычно логика была на стороне Джоанны, но Лиз все еще колебалась.

— Ладно, пусть не Том Ривз. Но я чувствую, что это Катя, хотя в редакции об этом никто еще не догадывается. А если это она, зачем ей понадобилось идти в этот дом ночью?

— Не имею об этом ни малейшего понятия, — ответила Джоанна. — Наверно, есть какое-нибудь простое объяснение. Дай мне время, и я брошу все силы своего могучего интеллекта на решение этой задачи.

— Правильно, а то у нас в редакции постоянно пытаются умножить два на два, чтобы в итоге получилось пять. Все же я думаю, нам сейчас не следует обсуждать яичную жизнь Кати. Лучше потом поговорим.

— Ладно, — сказала Джоанна. — Так когда мы увидимся?

— Вечером я уезжаю в Оксфорд, на семинар.

— Если вернешься не слишком поздно, я тебя жду.

— Ты имеешь в виду вернуться сразу в Лондон? Это идея, но нет, я, пожалуй, не успею.

— А завтра во время обеда ты свободна? — спросила Джоанна.

— Возможно… Думаю, встречу с лордом Пиккотом можно пока отложить. Это один из немногих людей, понимающих, что значит дружба.

— Тогда я попрошу мисс Ангус позвонить в ресторан «Айви». Встретимся там в час дня. — Джоанна положила трубку. Разговор с Лиз почти вылечил ее от недомогания.

Второй помощник пресс-секретаря в Бэкингемском дворце всячески старался поддерживать хорошие отношения с национальными газетами. Ему нравилось «осуществлять общее руководство газетами», а не отвязываться от них фразами «мы не можем прокомментировать эту информацию» или «это частное дело».

После того как принцесса Уэльская вернулась из Эдинбурга, он не видел особого вреда в том, что сообщит репортеру «Кроникл», ведущему раздел светской хроники, небольшую информацию — Диана действительно была в Эдинбурге с частным визитом и вернулась в Кенсингтонский дворец в понедельник утром.

Помощник пресс-секретаря не был посвящен во все подробности этого визита, но, хорошо разбираясь в мотивах интереса прессы к этому члену королевской семьи, назвал журналисту имя человека, которого посетила принцесса и который мог подтвердить ее визит.

— Таким образом, ПУ не могла быть той женщиной на Роланд-Мьюс, — сообщила Лиз на совещании, созванном по этому поводу.

Давать прозвища членам королевской семьи было обычным явлением в журналистской среде. «ПУ» расшифровывалось как принцесса Уэльская; ее свекра, герцога Эдинбургского, прозвали «Зорба», вследствие его греческого происхождения.

— Сведения, которыми мы располагаем в этой связи, ни к чему нас не приведут, — подытожила Лиз. — У нас есть лишь достаточно плохой снимок женщины, которую мы не можем опознать. Нам нужны более весомые улики.

Несколько минут спустя в отделе новостей Тони, с присущей ему подозрительностью, заявил Белинде:

— Я не поддамся на эти дворцовые уловки. Уж слишком все споро и гладко. Позвони нашему человеку в Эдинбурге, попроси его разузнать все, что только возможно. Посмотрим, что у нас из этого выйдет. А сама поговори с королевскими фараонами. Они должны знать, где была Диана.

После того как через час подтвердилось, что в указанный промежуток времени ПУ действительно находилась за пределами столицы. Тони начал терять интерес к делу, несмотря на то что он потратил столько времени и сил на раскрытие этой загадки. Один из репортеров связался с пресс-секретарем Тома Ривза, и ему удалось получить ответ. Со слов самого Тома, пресс-секретарь сообщил, что мистер Ривз не ожидал никаких полуночных гостей, но если бы кто-нибудь вдруг и пришел, то застал бы его в постели с женой. Эта информация была подтверждена метрдотелем ресторана «Мэншн Хаус» на Беркерли-сквер, излюбленного места знаменитостей, где можно поесть в спокойной обстановке. Метрдотель был постоянным информатором ведущего колонки светской хроники в «Кроникл». Вернувшись в редакцию, репортер сообщил Тони, что Ривз с женой допоздна сидели в ресторане, и после приличного ужина с изрядным количеством горячительных напитков они буквально «втекли» в свой лимузин.

Тони взглянул на снимок. «Еще одна неудача. Нечего зря тратить время». И он решительно бросил снимок в мусорное ведро.

Лиз направлялась в Оксфорд, где должна была принять участие в семинаре «Женственность в понимании современной женщины». Она чувствовала себя счастливой, сознавая, что теперь журналистам из «Кроникл» до Кати не дотянуться.

Когда она выехала на скоростное шоссе, ей позвонил политический обозреватель газеты, который сообщил, что в той истории с утечкой информации из палаты общин наметилось интересное продолжение, и договорился встретиться на следующий день. Затем она стала отвечать на беспрерывные звонки других сотрудников газеты, из зарубежного и спортивного отделов, а также отдела здоровья. Некоторые звонили действительно по делу, другие только для того, чтобы похвастаться.

Как и всегда Лиз забавляло, какими великими профессионалами в области журналистики мнят себя эти мужчины. У женщин-репортеров, как правило, нет привычки хвалиться каким бы то ни было успехом своих статей. «Вероятно, это одна из причин того, что женщинам не так везет в этой игре, как мужчинам, — подумала Лиз с усмешкой. — Где только мужчины набираются такой самоуверенности? В чреве матери? Это, наверно, заложено у них в генах. Однако помогает ли им эта уверенность заставить свой орган внизу живота подняться?»

Николь была занята. Предстоящая встреча с боссом, Фергусом Кейнфилдом, означала необходимость произвести множество телефонных звонков различным представителям отделов по связям с общественностью Шанель, Армани, Ральфа-Лорена — в поисках нового вечернего платья. В плавный поток распоряжений по доставке изысканных нарядов вклинился голос секретаря:

— Николь, тебе звонят из офиса Брюса Олдфилда. По шестой линии.

Николь нахмурилась. Разве она интересовалась прокатом их моделей? Если так, нужно будет делать вид, что работаешь над очередной статьей, где будет упоминаться их коллекция.

— Привет, Джереми. — В разговорах с мужчинами, даже голубыми, Николь нарочно говорила хрипловатым голосом. — У тебя для меня что-то есть? — спросила она, пытаясь вспомнить, какой сделала заказ.

— Насчет плаща, которым ты интересовалась.

Ах, это по работе.

— Ну?

— Я тебе сказал, что мы сшили только два, но забыл про тот, который использовался в показе коллекции, думаю, ты о ней слышала.

Николь вся обратилась в слух. Выставочные образцы обычно не покидали помещения и, как правило, висели в костюмерной в порядке показа на подиуме.

— Да?

— Как я понял, ты имела ввиду тот плащ, который Брюс одолжил своей знакомой по имени мисс Элизабет Уотерхаус.

Николь сдержала возглас изумления. Опасаясь, что ее могут подслушать, ведь в редакции нет перегородок между отделами, она произнесла:

— Ах да. Как глупо, что я забыла.

Фергус бы разомлел, если бы Николь ему так же широко улыбнулась. Теперь она пыталась понять, что бы это все значило. Когда это, интересно, Лиз одалживала этот плащ? И для кого?

Осознавая, что в газете она на вторых ролях, Николь пыталась решить, как ей лучше обойтись с этой информацией.

Найти ключ к разгадке подобных сенсационных историй ей удавалось не часто, ее мысли и сейчас порхали в голове как бабочки над цветком. Она могла бы обо всем рассказать Фергусу, но это повлечет за собой труднопредсказуемые последствия. Можно рассказать обо всем Лиз и тем самым обязать ее. Но кто знает, долго ли Лиз продержится на должности редактора. Лучше поделиться с Тони. Какие бы грешки за ним ни числились, на своем месте он останется.

Для Тони имя, которое Николь ему прошептала, значило еще больше имени принцессы.

Конечно, Лиз не замужем и вольна делать все, что ей заблагорассудится, но звезде такого не позволено. И хотя Лиз находится в авангарде сторонниц идеи женской взаимопомощи, почти сестринской общины, вряд ли это утешит жену звезды.

Тот факт, что Лиз явно пыталась что-то утаить от редакции, однозначно доказывал ее причастность к этой истории. Не удивительно, что она не на шутку взволновалась, когда впервые увидела снимок. Это было нечто, что могло заинтересовать как Фергуса, так и Чарли. Конечно, учредители и редакторы порой утаивают кое-что от публики, но Тони посчитал, что сейчас это не тот случай.

— Сегодня только четверг, так что держи пока эти сведения при себе, — Тони подмигнул Николь. — Я не хочу, чтобы об этом узнал кто-нибудь еще.

Когда Николь удалилась, Тони строго наказал секретарю никого к нему не впускать. Потом он, высыпав содержимое из мусорной корзины, принялся рыться в окурках и порванных бумажках, пока не нашел снимок таинственной дамы Уж теперь-то Лиз Уотерхаус не отвертится.

Осмотр мусора натолкнул Тони еще на одну мысль.

— Дебби, сюда! — взревел он, ворвавшись в комнату репортеров, и распорядился, чтобы она вернулась на Роланд-Мьюс.

— Я хочу, чтобы ты обшарила мусорный контейнер у дома номер шестнадцать — это соседи Тома Ривза.

Она сделала удивленное лицо.

— Его содержимое может дать нам ключ к разгадке.

Дебби, выйдя из редакции, купила две пары крепких резиновых перчаток. Она не собиралась заниматься такой паршивой работой голыми руками.

Прямо перед машиной Лиз ехала на велосипедах молодая пара — сразу видно, что студенты. Подзадоренная дурачествами своего симпатичного приятеля, девушка смеялась. На багажнике над задним колесом велосипеда лежали книги, цветы и упаковка спагетти. Вид ягодиц девушки, туго обтянутых джинсами, вызвал у Лиз чувство тревоги за свою фигуру.

Она ощутила себя подавленной. Определенно, пришло время снять с велотренажера чехол и использовать его по назначению. Велотренажер позволял ей сбрасывать лишние килограммы, и, не отрываясь от телевизора, Лиз могла одновременно тренировать ум и ягодицы. Сегодня утром она уже немного позанималась, а во время скучного утреннего совещания, следуя совету Кати, выполняла упражнения на укрепление нижних мышц живота. Если бы только мужики, сидевшие рядом, знали, чем она занималась.

Три подруги часто обсуждали, что бы с ними стало, если бы они провели три года своей жизни здесь, в Оксфорде, развивая свой интеллект. В конце концов они решили, что студентки из них получились бы неважные. Однако Лиз иногда казалось, что люди, узнай они, что у нее нет высшего образования, стали бы относиться к ней иначе. Возможно, позднее, когда она станет уже женщиной в годах, она вернется сюда и все-таки станет студенткой.

Лиз улыбнулась, вспомнив рассказ Джоанны о встрече с принцем Чарльзом, который был почетным гостем на церемонии вручении наград Британского общества редакторов журналов.

— Я должен ехать в Кембридж за дипломом. За недостатком времени я не мог этого сделать раньше, — сказал принц Джоанне, которая отметила, что фотографии несправедливо лишали его шарма, ей же показалось, что он весьма обаятелен, особенно ее очаровали его ясные голубые глаза.

Джоанна с улыбкой заметила:

— Если бы мне вручили диплом в Кембридже, я бы забрала его в тот же день.

— Но вам еще не поздно его получить, — возразил принц. — В любое время двери Кембриджа для вас открыты.

В гостинице «Рандольф» Лиз погрузилась в ванну с душистой пеной. «Чем я так расстроена, спрашивала она себя. Меня пригласили выступить в одном из самых престижных учебных заведений Британии. На мне будет платье, которое кому-нибудь другому обошлось бы в тысячу фунтов, а мне модельер одолжил его бесплатно. Каждая прядь моих волос уложена дорогим стилистом. Я разъезжаю в роскошной машине с личным шофером. Увидев меня, любая женщина пришла бы в недоумение, узнав, что я еще на что-то жалуюсь. Чем я недовольна? Все потому, что я хочу сразу всего. Карьеры, славы, денег, личного счастья. Но в каком порядке? И чем мне пожертвовать?»

Лиз вздохнула. Ответить на эти вопросы было нелегко, и она решила, чтобы отвлечься от своих грустных мыслей, мысленно пробежаться по главным пунктам своего предстоящего выступления. Ей предстояло доказать своей аудитории тезис, что современная женщина не лишилась женственности. Даже несмотря на то что молодежь на утицах кажется бесполой. Сама Лиз, будучи деловой женщиной девяностых годов, вовсе не считала себя лишенной женственности. Разве она не бреет волосы под мышками, разве она не носит изящный бюстгальтер, разве мало времени проводит в ванной или плохо ухаживает за своей кожей и ногтями? Чего еще они хотят?

Лиз еще глубже погрузилась в воду. Ее страхи достигли гипертрофических размеров. «Зачем я согласилась сегодня выступать? Карьере это не поможет, а только прибавит волнений. Зачем мне постоянно себя испытывать?»

Три месяца назад, получив приглашение участвовать в семинаре, Лиз, весьма польщенная, согласилась, хотя и знала, что ее ждет нелегкое испытание. Выступать перед аудиторией, особенно молодой и смышленой, всегда трудно, но не принять вызов она не могла.

Успокоившись, она наконец приняла единственно правильное в этом случае решение. Поскольку во многих вопросах она еще недостаточно компетентна, то должна сделать упор не на эрудицию, а на искренность, и тогда она должна победить.

Как всегда Лиз взяла с собой два разных костюма — красный от Джаснер Конран и черный, более строгий, от Томаца Старвешски с двойными отворотами. Никогда раньше она не надевала красное на официальные мероприятия, но сегодня ее костюм должен выделяться среди черных фраков. Кроме того, красный более соответствовал ее боевому настроению.

Вырвавшись из давивших на нее стек редакции, Лиз получала удовольствие, проводя время после ужина в кругу восхищающихся ею студентов. Когда их позвали в конференц-зал, Лиз неожиданно почувствовала на себе чей-то взгляд. Человек, столь пристально ее разглядывающий, стоял в дверном проеме. Это был высокий мужчина лет тридцати пяти с густой каштановой шевелюрой. Позднее он был ей представлен как Дэвид Линден, преподаватель новейшей истории. Кроме приятной внешности Дэвид привлек внимание Лиз своей серьезностью и умным взглядом карих глаз. Смокинг ему, похоже, достался в наследство от деда — он, казалось, был не от мира сего, разительно отличаясь от мужчин, которые обычно встречались на пути Лиз.

Когда Лиз поднималась из-за стола, он подошел к ней и, спокойно глядя ей прямо в глаза, сказал:

— Не уходите потом слишком далеко. Я хотел бы с вами поговорить.

Лиз не успела ответить, поскольку толпа людей, хлынувшая в зал, увлекла ее за собой.

Во время обсуждения темы Лиз горячо поддержал один пятидесятисемилетний профессор права, выглядевший моложе своего возраста. Состоявший в браке во второй раз, он считал себя мужчиной современных взглядов и кичился своими женами. Однако профессор предпочел скрыть тот факт, что его первая жена потеряла значительную часть своей привлекательности, пытаясь обустроить семейный быт на его жалкую академическую зарплату. После этого его подобрала жена номер два.

Писатель и промышленник, выступающие в оппозиции, были такими знаменитыми личностями в академических кругах и имели столько заслуг, что их титулы, перечислявшиеся после фамилий, воспринимались как китайская грамота.

Обсуждение проходило с юмором, шумом и было хорошо аргументированно с обеих сторон. Лиз ликовала, когда она все-таки победила своих противников. От возбуждения ее щеки зарделись.

Когда обсуждение закончилось и благодарные слушатели окружили ее со всех сторон, она почувствовала, что сзади от напора толпы ее защищают чьи-то широкие плечи…

А потом была чудесная прогулка по безмолвным улочкам Оксфорда, мимо садов, огороженных высокими заборами, и университетских построек. Лиз и Дэвид шли рука об руку. Она подсознательно перевесила сумку на другое плечо, как бы убирая таким образом одно из препятствий, разделявших их. Он осознанно воспринял это как хороший знак.

Лиз была приятна его откровенность даже тогда, когда он ей признался, что вообще редко читает газеты. Он не спрашивал ее о работе и судя по всему не видел ничего необычного в том, что молодая женщина исполняет обязанности редактора известной газеты. Как он выразился, не пол имеет значение, а ум. Дэвид, однако, был весьма любопытен в том, что касалось ее личной жизни, и ей приходилось тщательно взвешивать свои слова. Ведь она давно ни с кем не говорила на эту тему.

Дэвид был прекрасно эрудирован, начитан и цитировал поэтические строки так же легко, как Лиз — заголовки собственной газеты. Сама она давно уже не читала ничего из того, что не имело отношения к работе, и Дэвид сказал, что недостаток свободного времени — это их общая проблема. Его кругозор тоже ограничен, поскольку он общается только с небольшим крутом своих единомышленников.

Им было на удивление легко друг с другом. Лиз узнала, что вот уже год Дэвид живет один, с того времени, как у него закончился долгий роман с одной женщиной. У Лиз создалось впечатление, что у него с того времени не было женщин. Ее даже немного тронула его деликатная попытка выяснить, а как обстоят дела у нее, но здравый смысл не позволил Лиз быть слишком откровенной. Все же Лиз дала ему понять, что на данный момент у нее нет серьезных увлечений.

Затем, как-то незаметно, Дэвид убедил ее «выпить по стаканчику вина» у нее в номере, хот было уже далеко за полночь. К великому удивлению Лиз, которая никогда не ложилась с мужчинами в постель в первый же вечер знакомства, именно это и произошло.

Дэвид был чист, свеж, и Лиз понравилось ласкать языком все его безупречное тело: уши, веки, шею, ключицы… — абсолютно все.

Уже позже Дэвид рассмеялся довольный, что он очень добросовестно вымыт и теперь прямо с него можно обедать. «Я не тот англо-саксонский средний мужчина, о котором ты сегодня говорила в своем выступлении, — говорил он ей, лаская ее волосы. — Ты такая красивая. Каждая частичка тебя восхитительна. Как мужчине устоять? Он хочет, чтобы его ласкали и целовали, как ты…»

— О-о-о, — произнес он, когда Лиз еще раз доказала ему, что он прав. Второй раз за час.

Дэвиду очень нравилось чувство, которое вызывала в нем Лиз. Она нарочно его провоцировала и была возбуждена не меньше его самого. Его ласки, прикосновения, имена, которыми он ее называл, были самыми нежными в ее жизни.

Для Лиз было очевидно, что в жизни Дэвида было много женщин. Ведь он неженатый, очень сексуальный, красивый и хорошо сложенный британец, работает вот уже несколько лет в престижном месте. Студентки, преподавательницы, заскучавшие жены профессоров — совсем неплохой выбор.

Но он выбрал ее, и секс между ними был восхитительным потому, что партнеры были достойны друг друга Они ничего при этом не теряли, но в любом случае оба выигрывали.

Они занялись любовью прямо на полу, сразу как только вошли. Потом в спальне, когда она стояла перед ним на коленях, а он смотрел на их отражение в зеркале. Ритмичные колебания ее длинных, распущенных волос были настолько возбуждающими, что он не мог дождаться, когда наконец войдет в нее. Их постоянно тянуло друг к другу. Даже когда после нескольких часов любви они лежали утомленные, она нежно поглаживала рукой между его бедер, а его чувствительные пальцы ласкали ее плоть. Дэвиду нравилась Лиз, и ему хотелось быть с ней очень нежным.

Освободившись наконец от его объятий, она пробралась в гостиную, чтобы поставить будильник на семь утра. Черт, уже пятница. Будь проклята Катя и эта паршивая «Кроникл».

Лиз знала, что рано утром она должна ехать назад, и уже начала беспокоиться, увидится ли она с Дэвидом снова, хотя они еще не расстались.

Когда она забралась в кровать, ее груди прижались к его спине. В полусне Дэвид развернулся, притянул Лиз к себе, поцеловал ее волосы и снова уснул.

Утром, когда Лиз лежала около своего любовника, ее голову заполнили беспокойство и неуверенность, и причиной тому было не только ее далекое от совершенства тело. Много ли подобных связей было в его жизни? Что им двигало? Может быть, он переспал с ней из-за того, что у него появилась мысль печатать свои статьи в ее газете? Первый шаг на пути к известности? Лиз ненавидела себя за свое чувство неуверенности, которое заставляло ее постоянно мучиться над подобными вопросами, к сожалела о том, что попросила своего шофера, Алана, приехать за ней так рано Он уже ждал в фойе, когда Дэвид предложил Лиз помочь снести вниз ее чемодан.

Ей не хотелось прощаться с Дэвидом на глазах у Алана, который тут же доложит о виденном в редакции. После короткого молчания Дэвид поцеловал Лиз в щеку.

— Ну, — произнес он, как ей показалось, слишком сердечно, — я уже знаю, где тебя найти.

— Жду в любое время дня и ночи, — ответила Лиз, надеясь, что ее тон был таким же непосредственным, как и его.

Но затем Дэвид убил ее самой жуткой фразой, какую только мог сказать мужчина женщине после ночи любви:

— Я позвоню.

Лиз всю дорогу в Лондон прокручивала эти слова в голове. Позвонит ли он? И когда? Если сегодня, значит, слишком ею увлекся. Он ей действительно очень понравился. Возможно, такое впечатление возникло, потому что она слишком изголодалась по мужчине. Когда она в последний раз перед этим с кем-нибудь встречалась? Неужели со времени ее последнего романа с одним большим начальником из «Таймс» прошло уже восемь месяцев?

Лиз уже вообще начала было отчаиваться, что ей когда-нибудь удастся найти мужчину, который ей всерьез понравится и которому понравится она. Такая, вероятно, у нее доля.

Следует ли ей взять инициативу в свои руки? Она могла бы дать Дэвиду шанс написать статью. Нет, нет. Это неразумно. Лиз проклинала себя за то, что несмотря на свой опыт, она так глупо попалась в ловушку ожидания звонка от мужчины.

Лиз всегда завидовала способности мужчин обуздывать и контролировать свои эмоции и раскладывать все по полочкам. У женщин все аспекты жизни переплетены, и они не способны — а зачастую и сами не хотят — делить их на составляющие. Посреди самой ответственной конференции, бывает, подступают вдруг непрошенные мысли — начиная с того, что приготовить на ужин и заканчивая тем, что нравится мужчинам во время орального секса, тогда как представители сильного пола могут полностью отключиться и сосредоточиться на каком-то одном предмете.

Эта типичное свойство женщин — способность выполнять несколько несвязанных между собой дел сразу — говорить по телефону, красить ногти, просматривать заголовки газет и следить за тем, что происходит по телевизору, — ставит представительниц прекрасного пола на иную, более высокую ступень развития, как нередко шутила Лиз.

В пятницу утром в «Кроникл» обычно проводилось небольшое совещание, в котором принимали участие главный редактор, художественный редактор и руководители отделов, чтобы обсудить предполагаемые передовицы Привлечение читательского интереса становилось для газет все более и более важным делом, и первая страница, где помещались самые забойные статьи, а также анонс всех интересных публикаций, требовала большего внимания, чем любая другая. Готовясь к совещанию и пытаясь решить, стоит ли сообщать читателям на первой странице — о том, что они могут получить по почте цветочные луковицы, Лиз думала совсем не про тюльпаны. Почему бы ей не попросить Дэвида черкнуть для газеты пару строк, например, о положении в Боснии. Еще Лиз обдумывала задачу, каким образом организовать долгосрочное сотрудничество газеты и Линдена. Факт, что у «Кроникл» уже был контракт с одним ученым, слегка портил все дело, но эту проблему все-таки несложно будет решить. Впрочем, сейчас Дэвиду было не до этого — ему предстояло прочитать курс леший в университете Беркли, что в Калифорнии, и сейчас он очень серьезно к ним готовился.

Сколько Лиз ни старалась, ей не удавалось выкинуть его последние слова из головы. Секретарша зачитала ей все подряд, не взирая на степень их важности, поступившие на этот час телефонные сообщения (от Дэвида Линдена там, конечно, ничего не было). Ей придется еще раз объяснить девочке, что следует считать срочным, а что — просто важным.

Ход ее мыслей неожиданно прервал Тони, бесцеремонно ворвавшийся в ее кабинет. Поступал ли он так при Чарли? Она в этом сильно сомневалась.

— Лиз, мне нужно поговорить с тобой прямо сейчас, — прорычал он, а затем повернулся к секретарше. — Наедине.

Лиз постаралась подавить раздражение.

— Элен, так какое, ты говоришь, было сообщение?

Элен взволнованным голосом пробормотала, уткнувшись в свои заметки:

— Из Франции звонил сэр Эндрю Ллойд Веббер, уже во второй раз. Он согласен возглавлять жюри книжного конкурса, но попросил сменить дату его проведения. И еще с вами пытался связаться наш политический обозреватель.

Тони схватил трубку одного из телефонов на столе Лиз и набрал внутренний номер.

— Если позвонят из Вашингтона, я у Лиз.

— Хорошо, Элен, — спокойно сказала Лиз. — Мы недолго. Ты пока свободна. И если позвонят из Вашингтона, я возьму трубку. — Лиз посмотрела на свои бумаги, задержав на них взгляд на секунду дольше, чем это было необходимо. — Так в чем дело?

— Почему ты не сказала мне, что это ты была на Роланд-Мьюс?

Лиз напряглась, но Тони не собирался сразу выкладывать ей свои карты и сообщать, что сейчас Дебби копается в мусорном контейнере перед тем домом.

— Что за чушь ты несешь?

— Через людей Олдфилда мы выяснили, что это за плащ. Всего их было три, и в прошлое воскресенье Брюс одолжил один из них тебе.

Черт возьми, ругнулась про себя Лиз. Катя должна остаться вне подозрений, подумала она мгновение спустя.

— Лиз, как ты могла допустить, что я потратил столько времени? Мои репортеры обшарили все вокруг. Николь целых два дня пыталась выяснить, кто эта женщина. И теперь я узнаю, что это была ты. Что за игру ты ведешь?

Лиз похолодела. Выпрямившись в кресле и сложив руки на груди, она изо всех сил пыталась сохранить спокойствие.

— Тебе пришлось попотеть над этим, правда? Я удивлена, что ты затратил столько сил на такое пустячное дело, с которым, я думала, мы покончили еще вчера, особенно когда появились новые факты об утечке информации в правительстве. Так вот, ты очень заблуждаешься. Уверяю тебя, это не я на снимке, и в воскресенье вечером на мне не было плаща. Понятно?

— Но ты же понимала, что мы попытаемся выяснить, куда девался тот плащ. Почему тогда ты не упомянула, что он вообще у тебя был?

— Потому, Тони, что таких плащей великое множество. Я и понятия не имела, что это тот самый плащ.

— А как бы ты поступила на моем месте? — угрюмо спросил Тони.

Лиз очень хотелось ответить: «Поискал бы место в другой газете», но она сдержалась.

— Этот плащ от Олдфилда. Николь в этом уверена, — добавил он.

— Я уже сказала, что на фотографии не я. И мы ведь уже решили, что это дело бесперспективно. Что у нас есть? Расплывчатый снимок неизвестной женщины, которую мы едва можем разглядеть. Это еще не материал для статьи и я предлагаю сконцентрироваться на расследовании дела с утечкой информации. К началу совещания мне нужен полный отчет о работе отдела.

Тони был вне себя. Я в этом разберусь, думал он. Он не был до конца уверен, но всегда подозревал, что в жизни Лиз могло быть нечто такое, что расстроило ее нервное состояние как раз перед тем, как он встретил ее на Майорке. Он подождет, пока отправленный им независимый репортер наведет справки в тамошней психиатрической клинике. У него будет компромат на эту стерву. Ему нужно только доказательство, что она была на лечении в этом заведении.

Лиз медленно поднялась и направилась к двери, выпроваживая Тони.

— Меня слегка беспокоит тот факт, что подчиненный позволяет себе подобные обвинения в адрес собственного редактора, обязанности которого я в данный момент исполняю, предварительно не проверив факты, — произнесла она убийственным тоном. Лиз понимала, что несколько заносилась, однако это, похоже, сработало.

— Понимаешь, я всего лишь привожу факты, которые мне сообщили в отделе моды, — ответил Тони примирительным тоном.

— Ладно. — Лиз открыла дверь. — Теперь я хочу, чтобы ваш отдел направил все свои силы на разработку других статей. И когда будешь уходить, попроси, пожалуйста, Элен войти.

По выражению лица Тони Лиз поняла, что теперь, напав на след, он уже с него не сойдет. Она выиграла время, но и только.

Тони был в ярости. Он был уверен, что Лиз знает обо всем, но не хочет сознаться. А поскольку эта история касалась ее, она сделает все возможное, чтобы затруднить его расследование.

Однако настроение Тони изменилось, когда через пять минут в отдел новостей вошла Дебби Лакхерст и протянула ему желтый бумажный лист. Он состоял из нескольких склеенных кусочков и, если не считать большого пятна по краю, текст на нем был достаточно разборчивым и явно представлял собой любовное послание. Тони, ошеломленному от радости, сразу бросились в глаза фразы: «…была самая лучшая ночь. Я больше не волнуюсь… мы поступаем правильно. Я так люблю тебя». Внизу стояла подпись «Я», окруженная помадными отпечатками губ, по некоторым из которых проходила линия разрыва.

— Это из мусорного контейнера у шестнадцатого дома? — спросил Тони.

— Да. В контейнере около четырнадцатого нет ничего, кроме пустых пакетов из-под апельсинового сока.

Так значит она приходила не к Тому Ривзу, а к его соседу, подумал Тони. Где же Алек Престон? Уже со вторника он выяснял, кто живет в шестнадцатом доме.

Дебби перевернула листок.

— Взгляни на другую сторону.

Обратная сторона записки представляла собой, судя по всему, часть телевизионного сценария. С левой стороны был отмечен порядок выступлений участников. Тони сразу же определил, что это за программа и кто в ней принимает участие.

— Отличная работа, — сказал он восхищенно Дебби.

— И еще, — ответила та. — Во-первых, я узнала, что это сценарий программы «TB-Утро». Во-вторых, он желтого цвета — цвет сценариев программы по пятницам. И именно в прошлую пятницу было интервью с Джимми Картером.

Тони подошел к столу Джеффа и возбужденно приказал ему:

— Возьми в архиве фотографии с последней церемонии вручения премии БАФТА и неси мне на стол. Я имею в виду все фотографии, не только наши, все.

Лиз на снимке выглядела очень неплохо — Тони должен был это признать, когда рассматривал принесенные фотографии. Эти зубы, грудь, эта гордая осанка. Но, черт возьми, она сказала правду, плаща на ней не было.

Проклятье, какая жалость. У него уже был разработан план статьи. Лиз Уотерхаус, поборница нового феминизма, оказалась в конфликте со своими принципами. Собиралась ли эта самая Лиз, — Тони представлял себе текст, — замеченная поздно ночью у одного из домов на Роланд-Мьюс, войти в свое любовное гнездышко? Или это было «слишком позднее интервью»?

Тони внимательно просматривал фотографии через увеличительное стекло. На большинстве из них разные знаменитости демонстрировали свои великолепные зубы. Кто-то из них должен быть в том проклятом плаще, у Тони в этом не было сомнений.

Он склонился над одним из снимков, чтобы получше его разглядеть, а затем издал гортанный вопль. Чуть не пропустил. Вот же он, тот плащ, перекинут через руку одной из самых известных британских телезвезд! Это точно он. Боже правый! Теперь понятно, почему Лиз не желала ничего рассказывать. Все сходится. Какая сенсация! Он позаботится, чтобы Лиз не расстроила его планы. Все, что ему оставалось сделать, это выяснить, кто является жильцом дома номер шестнадцать на Роланд-Мьюс. Пока он это не выяснит, не нужно говорить Лиз, что Том Ривз остался за кадром.

Тони помчался к ней, чтобы поделиться тем, что он узнал и еле успел. Лиз уже проводила совещание с другими сотрудниками газеты. Тони все же удалось проскользнуть внутрь как раз перед тем, как она собиралась закрыть дверь.

Едва Лиз объявила тему совещания, как слово взял Тони.

— Пока мы не начали обсуждение новостей, я хотел бы внести ясность по поводу истории с плащом.

— Я думала, мы оставили это дело, — возразила Лиз.

— Пункт номер один, — сказал Тони, смакуя слова. — Вот фотография мисс Кати Крофт, идущей по красному ковру на церемонию вручения премии БАФТА. С ее руки, как мне кажется, свешивается длинный черный плащ.

Лиз уже собралась было ответить, когда он назвал пункт номер два.

— Сейчас я зачитаю вам то, что написано на этом клочке бумаги. — Тони прочитал написанное внимательной аудитории. — Это само по себе уже довольно интересно, но я, кроме того, вам сообщу, что находится на обратной стороне — сценарий программы «ТВ-Утро» за прошлую пятницу. Я думаю, вы понимаете всю важность этой информации. — Затем Тони добавил: — Мы должны быть благодарны Дебби Лакхерст за то, что она добыла эту записку из мусорного контейнера.

Тони передал записку Лиз, и та с ужасом узнала Катин почерк.

— Что нам необходимо сейчас сделать, это послать Дебби обратно на Роланд-Мьюс. И не послать ли нам кого-нибудь поговорить с Катиными знакомыми — в досье имеется информация о многих из них — и не стоит забывать про ее родителей.

— Минуточку, — сказала Лиз. — Давайте руководствоваться положениями комиссии по рассмотрению жалоб на прессу. Прежде чем расстраивать мистера и миссис Крофт, следует посмотреть, что мы имеем на сегодня. Нечеткий снимок, на котором может быть — а может, и нет — изображена Катя Крофт.

— …на которой плащ от Брюса Олдфилда, который ты ей одолжила, — вмешался Тони.

— Я не могу поклясться, что это тот самый плащ, — возразила Лиз. — Первая половина записки отсутствует, так что мы не можем быть уверены, кому она адресована, и на ней нет подписи. Каждый участник программы получает копию сценария. Эту записку мог послать любой, кто работает в студии.

Страстно желая уличить Лиз в неискренности, Тони очень хотел спросить ее, узнает ли она почерк, но даже его высокая должность в газете не позволяла ему так разговаривать с редактором, пусть даже и временным, на публике.

— Кто-нибудь на «ТВ-Утро» опознает этот почерк, — сказал он, глядя прямо на Лиз.

— Хорошо, предположим, что это Катя Крофт. У нас нет сведений о ее любовнике, а я ненавижу использовать различные инсинуации в качестве заголовков статей. Позвольте мне вам напомнить, что мы публикуем подобного рода статьи, только когда у нас есть признание одной из заинтересованных сторон. Мы не настолько безответственны, как «Гэзетт». Вы можете вспомнить, когда в последний раз мы печатали скандальный материал без откровенного признания одного из партнеров? Вот именно это нам и требуется. Мы не модем позволить себе судебного разбирательства за оскорбление фигур такого уровня.

Тони знал законы журналистики не хуже других, но получал удовольствие от того, что вынуждал Лиз дать расследованию зеленый свет. Его грело сознание того, что он ставит ее в неудобное положение.

— Так у меня есть ваше разрешение, — произнес он с деланной вежливостью, — снова заняться этой историей?

Лиз не оставалось ничего другого, как дать согласие.

Возвращаясь с совещания, Тони подумал, что теперь он точно знает, кто та женщина на снимке. Вскоре я заставлю ее признаться, думал он. Тони знал, как близка была Катя с Лиз и с другой их подругой, Джоанной Глейстер. Она, похоже, не могла и шагу ступить, не посоветовавшись с этими двумя. Тони был уверен, что Катя сразу же сообщила Лиз об инциденте с фотографией.

Лиз коснулась его плеча, прервав тем самым размышления Тони.

— Но не забудь и о других делах, хорошо?

Тони не стал ничего возражать и поспешил в отдел новостей, где тотчас же отдал распоряжение Дебби Лакхерст вернуться на Роланд-Мьюс с качественными снимками Кати Крофт.

— Сразу же сообщи мне о результате, — наказал он. — Джефф, раздобудь для нее фотографии Кати. Мы выпустим большую статью «Жизнь и развлечения Кати Крофт». И позвони еще по агентствам. Мне нужно все, что можно достать. Но будь осторожен в разговорах с ними. Нам не нужно, чтобы они догадались.

Джефф кивнул и принялся за работу. Тони обвел взглядом отдел новостей, но Алека Престона не увидел, и сказал другому репортеру:

— Найди Крофт, сначала попытайся достать ее в студии, если не удастся, то следи за ее квартирой. Это где-то в Челси, у нас есть ее адрес. Пока старайся остаться незамеченным, просто следи за ней. Это важно, поскольку нам не нужно, чтобы она куда-нибудь исчезла на выходные. Нам, вероятно, придется прижать ее, но пока еще рано.