На первой полосе

Глава третья

Когда Катя заявила родителям о том, что она хочет вслед за Майком поехать на Майорку, им не удалось удержать ее от этого шага. Майк Стэнвей был теперь менеджером ночного клуба «Тито», он там работал по рекомендации одного миллионера из клана семьи Трампет.

Майк звонил Кате каждый день, рассказывая ей о красоте острова, и хотя она сделала все, что было в ее силах, чтобы удержать его в Лондоне, теперь он убедил ее, что глупо продолжать скучную работу в журнале, когда она могла бы вести интересную жизнь на солнечной Майорке. В своих откровенных разговорах по телефону Майк описывал все те интимные подробности их встреч, которых ему там не хватало и распространялся о том, как он будет ее ласкать. Судя по все возрастающему количеству звонков, его терпение было уже на исходе, а сексуальная энергия достигла апогея. Если она не приедет, его язык околдует какую-нибудь другую девушку.

Другая женщина, может быть, отвечала бы ему с такой же горячностью, чтобы возбудить его, но Катя для этого была слишком сдержанна. Если ему удавалось вызывать у нее оргазм, искусно пользуясь пальцами и языком, то она стеснялась проделывать с ним то же самое.

Возможно, если бы она вместо Майка встретила другого парня, ее жизнь могла бы повернуться иначе. Но после Майка ни один мужчина, которому она нравилась, не вызывал у нее интереса.

Итак, работа, становящаяся все скучнее, и обстановка дома, доводящая ее почти до клаустрофобии, вынудили Катю принять решение. После очередной ссоры с родителями она протянула изумленному редактору заявление об увольнении и купила билет на самолет до Майорки.

Через час после приземления самолета она оказалась в постели с Майком. Он соскучился и был голоден. Следующие несколько недель он занимался с ней любовью в море, на пляже, в лодке, под душем, в лифте одного из самых роскошных местных зданий, где они собирались пообедать, на балконе квартиры Майка и один раз даже в конном экипаже, за спиной у невозмутимого кучера.

Майк всегда получал удовольствие от экспериментов в своей активной половой жизни. Он привык, чтобы женщины были у него в сексуальном рабстве, и предполагал, что Катя, подобно другим девушкам, которые были до нее, будет счастлива удовлетворить любую его прихоть. Но время шло, и, к их взаимному удивлению, Майк приходил от Кати все в больший восторг, а она все более отдалялась от него.

Майк любил женщин и проявлял неподдельный интерес к тому, как они одеваются, что предпочитают есть, то есть ко всем тем сторонам их жизни, которые большинство мужчин совершенно не замечают. Ему нравились женщины, которые перед встречей тратили по несколько часов на макияж и прическу, и он обожал копаться во всех мелочах их жизни.

Проблема заключалась в том, что Майка всегда окружали женщины, подобные тем, которые представали перед ним в шикарном ночном клубе «Тито». Он воображал, что Кате не захочется ничего лучшего, чем проводить дни в стремлении выглядеть безупречно. Мысль, что можно скучать, если в это время вас волнует такая серьезная проблема, как сломанный ноготь, и перед вами стоит трудный выбор — какой бюстгальтер надеть, никогда не приходила ему в голову, так же как она не приходила в голову большинству посетительниц клуба «Тито».

Майк работал упорно и тщательно, когда другие, более богатые люди, развлекались. Когда миллионеры, сойдя с яхт на землю, добивались его общества, он чувствовал себя значительной личностью. Майк умел все устроить — организовать место для швартовки в гавани, арендовать на август виллу, про которую никто не знал, что она сдается внаем, познакомить с нужными людьми, помочь оформить документы и все прочее. Особенно все прочее.

Ему доставляло радость то, что с Катей всегда можно заняться любовью, что ей не нужно уходить домой, и она всю ночь с ним. Он убедил ее, что в какое бы время ему ни захотелось секса, она должна быть чистой, надушенной и находиться рядом. Но Катя, иногда часами бродившая по квартире в нижнем белье и туфлях на высоком каблуке в ожидании бурной встречи, понемногу стала осознавать, что он становится ее тюремщиком. Так же, как и ее родители.

На острове у нее нет работы, мало денег, нет ни друзей, ни родственников. Уехав от родителей к Майку, она стала лишь менее зависимой от них, не больше того. Ей не хватало обедов, за которыми можно поболтать, походов в кино и доверительных разговоров с Лиз, ставшей за несколько прошедших месяцев ее лучшей подругой. Раз в неделю они говорили по телефону, но это было слабым утешением. Поскольку обе были стеснены в средствах, то разговоры продолжались недолго, что огорчало подруг.

Она не осмеливалась признаться себе, что раньше, когда Майк ей звонил, его болтовня очень ее возбуждала. Да и в Лондоне их тайные встречи приводили ее в легкий трепет. Сейчас же, когда ее ничто не ограничивало, их отношения потеряли свою прелесть.

Беспокойство усилилось, когда она поняла, что они совершенно разные люди. Майк не читал ничего серьезнее музыкальных журналов и это ее раздражало, так же как и любовные записки Майка, написанные с орфографическими ошибками. Поначалу она не принимала все это всерьез, но постепенно Катя охладела к Майку.

Майку нравилось все, что бросается в глаза, что имеет яркие этикетки. Когда она осматривала в Пальме кафедральный собор или средневековый крепостной вал, он не мог дождаться, когда же все это кончится, а когда Катя поехала в Дею посмотреть на часовню Роберта Грейвза, Майк вообще остался дома.

Осознавая, что Катя охладела к сексу, Майк все настойчивее старался доводить ее до оргазма. Но чем больше он старался, тем меньше у него это получалось. Катя отказывалась говорить с ним на эту тему, но эгоцентризм Майка не мог смириться с поражением.

Другим обстоятельством, с которым Майк не хотел смириться, был неожиданный приезд мистера и миссис Крофт. Они несколько недель мучали Катю телефонными звонками и наконец решили прилететь и посмотреть своими глазами, чем же занимается их дочь. Об их прибытии она узнала только за два дня. В течение этих двух дней все в квартире, что напоминало о существовании Майка, было тщательно скрыто или уничтожено. Майк негодовал, видя, как старательно Катя пытается скрыть правду от родителей. Но она предъявила ультиматум: или он некоторое время поживет в своем клубе или она навсегда съедет с его квартиры. Впервые Майк увидел, насколько Катя боится родителей. И какой решительной она может быть.

Кате помогла также поддержка Лиз. Они говорили по телефону каждую неделю, и когда Лиз поняла, в каком затруднительном положении находится Катя, она предложила ей попробовать поискать работу на Майорке. «Наш зарубежный обозреватель говорит, что в Пальме местную англоязычную газету возглавляет потрясающая девчонка. Возможно, дело и выеденного яйца не стоит, но, наверно, стоит с ней поговорить насчет работы. Ее зовут Джоанна Глейстер».

Лиз все уши прожужжала Кате, рассказывая об этой девушке, поэтому когда мать спросила Катю, как ей удается платить за такую дорогую квартиру, имя Джоанны Глейстер из «Майорка ньюс» выскочило само собой, словно горячий хлеб из тостера. И после того как проведя у Кати неделю, показавшуюся ей бесконечной, родители возвратились домой, она решила, что стоит попытаться познакомиться с девушкой, о которой она столько говорила родителям.

Через два дня Катя вошла в маленькое сырое помещение над гаражом, где размещалась редакция. Она была одета так, словно собралась фотографироваться на обложку журнала, а не проходить собеседование на должность младшего помощника редактора провинциальной газеты.

Загорелая молодая женщина, положив ноги на стол, кричала в трубку на незнакомом языке, издавая странные гортанные звуки. Покошенные белые брюки были перепачканы в чернилах.

— Что это за язык? — с любопытством спросила Катя, когда наконец наступила тишина.

— Африкаанс. Мы на нем говорим дома. Надеюсь, вы ничего не поняли из сказанного. Я, э-э, делилась своими впечатлениями с одним старым приятелем, который делает для меня фотографии. Все сроки уже истекли, а материал не готов.

— Я не поняла ни слова. Если вы заняты, я зайду завтра.

— Ну с этим делом я разобралась. А вы, должно быть, Катя Крофт. Я Джоанна Глейстер, очень приятно. — Она протянула свою тонкую руку. — В вашем резюме говорится, что вы были помощником редактора, поэтому будете мне полезны. В данный момент у меня проблема с подбором материала, а номер пора сдавать в печать, — Джоанна посмотрела на часы. — Я уже на час опоздала.

Когда Джоанна протянула Кате два карандаша и англо-испанский издательский справочник, та поняла, что собеседование закончено. Катя, не писавшая и не редактировавшая до этого ничего, кроме статей о косметике, предназначенных для подростков, погрузилась в репортажи местных корреспондентов. Она переписала материалы о расследовании смерти мужчины из Престона, погибшего во время купания со своим внуком, статьи о результатах конкурса «Мисс Мокрая Футболка», состоявшегося в Санта-Посне, и о неприятных последствиях забастовки французских авиадиспетчеров.

С этого дня Катя и Джоанна начали чрезвычайно успешную совместную работу. «Майорка ньюс» стала процветать. Число британских туристов за год возросло вдвое, и все больше англичан приобретало дома на острове. Увеличилось количество читателей, и, следовательно, увеличились доходы от размещения рекламы.

Катина зарплата была мизерной, но она вдруг обнаружила, что все дольше задерживается в редакции, часто засиживаясь там допоздна, и возвращается в квартиру только поесть, поспать и позаниматься любовью. Это стало приводить к ссорам. Майк спрашивал, зачем нужно тратить столько времени, чтобы в результате получать гроши.

Но она втянулась в работу. Недели полной зависимости от Майка заставили ее понять, что женские мечты о легкой жизни, когда все усилия сконцентрированы лишь на заботе о своей внешности, совершенно не соответствуют реальности, и такая жизнь ведет к потере самоуважения.

Она радовалась, что сумела это вовремя понять, и решила никогда больше полностью не посвящать свою жизнь мужчине.

Итак, поглощенная работой и к тому же, получившая приглашение от Джоанны переехать к ней на квартиру, Катя твердо решила порвать с Майком, хотя тот долго умолял ее остаться. Но он довольно быстро нашел ей замену и Катя спрашивала себя, любил ли ее Майк. Ей было искренне жаль тех, кто пришел ей на смену.

Несколько месяцев спустя на остров в грустном и подавленном настроении прибыла Лиз. До этого она не принимала приглашения: Кати провести на Майорке отпуск, но обстоятельства изменились. Последние восемь недель были для Лиз сплошным кошмаром: ее мать умерла, а «Дейли грэфик» закрылась, оставив девушку без работы. Лиз часто звонила Кате, и та, как могла, пыталась поднять упавшее настроение своей подруги, выслушивая и утешая ее.

— Самое лучшее, что ты можешь сделать, — говорила она Лиз, — это бросить все и приехать на время ко мне, пока все не уляжется. Ну, что скажешь?

Лиз не надо было долго убеждать. С трапа самолета сошла бледная, рыхлая и одутловатая Лиз. Когда Катя познакомила ее со своей новой подругой, Джоанна сразу подумала, насколько она не похожа на ту живую, напористую Лиз, которую она представляла себе по рассказам Кати.

Проходили дни, а Лиз продолжала бродить по квартире, не желая, а, может быть, не имея сил выйти из депрессии. Джоанна, всегда переживавшая за других людей, старалась, чтобы Лиз чувствовала себя в ее квартире желанной гостьей, она готовила аппетитные кушанья, украшала комнаты цветами и мягко пыталась вызвать Лиз на разговор.

Через десять дней после приезда Лиз, подруги, придя домой после работы, обнаружили в холодильнике бутылку вина. Лиз сказала, что хочет поговорить обо всем, что случилось. Она не может больше держать все в себе. И больше всего ей хочется рассказать о причинах, которые привели к смерти матери.

Срывающимся голосом Лиз открыла им, что — как Катя и предполагала — мать умерла не своей смертью. Сьюзан Уотерхаус покончила жизнь самоубийством. Катя безуспешно пыталась скрыть потрясение — в разговорах по телефону Лиз не обмолвилась об этом ни словом. Теперь она говорила, насколько велика ее вина: ее так захватила карьера, что у нее почти не оставалось времени для матери. Лиз старалась представить себе, о чем думала ее мать перед тем, как выпить смесь из алкоголя и таблеток от бессонницы, выписанных ей лечащим врачом.

Все началось после смерти отца Лиз. Сьюзан Уотерхаус уже давно потеряла красоту, благодаря которой она и вышла замуж двадцать шесть лет назад. Замужество погубило не только ее внешность, но к растерзало ее душу. Муж изводил ее своими придирками, мелочностью и упреками. По правде сказать, когда он умер от сердечного приступа в реанимационном отделении в Королевском лазарете Нью-Касла, Сьюзан вздохнула с облегчением.

Провожая шестидесятилетнего отца в последний путь, Лиз и ее младшая сестра Сара с трудом пытались припомнить счастливые моменты своего детства, чтобы осознать тяжесть утраты, но это оказалось нелегко. Они его помнили домашним тираном — когда он после работы ставил машину в гараж, дети всегда наблюдали за выражением его лица. Если отец был в плохом настроении — телевизор сразу же выключался, срочно доставались школьные учебники и воцарялась напряженная тишина. Если отец внезапно не срывался, то ужинали молча. Но несмотря на все меры предосторожности, любой пустяк, например отсутствие соли на столе, мог вызвать бурю, заканчивающуюся тем, что отец избивал одну из них. Он держал их в вечном страхе, к казалось, воздух дома был пропитан боязнью даже в отсутствии отца.

Несколько недель после похорон были самыми спокойными для Лиз и ее матери. Они строили дальнейшие планы. Сьюзан Уотерхаус хотела продать дом и купить небольшую квартирку в Лондоне, чтобы жить рядом с Лиз. Впервые у нее появилась возможность помочь хотя бы одной из дочерей. Она собиралась жить в том же доме, что и Лиз, но в отдельной квартире. Она не хотела вмешиваться в жизнь незамужней дочери, в то же время стараясь быть к ней поближе.

Лиз никогда прежде не видела, чтобы мать так часто улыбалась — пока не огласили завещание. Первым ударом было то, что их дом, деньги за который считались уже давно выплаченными, оказался заложенным. Второй, и самый сильный удар — вся собственность по завещанию переходила другой женщине, которая назвала себя миссис Алекс Уотерхаус. Через адвоката Сьюзан Уотерхаус выяснила, что двадцать четыре года из двадцати шести лет их семейной жизни ее муж был двоеженцем. В часе езды от их дома жила его вторая семья, в которой он также был отцом двоих дочерей. И что еще больнее, как она потом узнала, в отличие от ее собственной семьи, та, другая семья, была счастливой. Там диктатор превращался в мягкого человека.

Сьюзан так и не оправилась от удара. Она никогда еще не чувствовала себя настолько несчастной. Как той, другой женщине, удалось сделать так, чтобы он был добрым, ласковым и заботливым? И чтобы такой суровый человек стал любящим отцом?

В квартире Джоанны Лиз начала рыдать.

— Мама всегда меня убеждала, что у нее все в порядке. Может быть, я просто хотела в это верить. Никогда себе не прощу.

Джоанна и Катя внимательно слушали, не перебивая.

— Я снова и снова прокручиваю все в памяти. Наверно, меня слишком легко было одурачить. После того как отец умер, мы все выходные проводили вместе. Или я к ней ездила, или она сама приезжала. И по крайней мере, пару раз в неделю мы обычно подолгу разговаривали по телефону. Она наконец увидела во мне взрослую женщину, и это было здорово. Почему я не увидела ее душевных мук… я уже никогда не узнаю.

— Самая дурацкая вещь, что в ту ночь, когда она решилась на самоубийство, я была у себя дома. — Лиз вздохнула. — С таким же успехом я могла находиться и на работе. Весь вечер я пыталась ей дозвониться, но никто не брал трубку. — Она сжала руку в кулак и затем снова расслабила.

— Потом… Что было… Я пытаюсь понять, о чем она думала. Мне она говорила, что не хочет больше никуда выходить, чтобы не натолкнуться на ту женщину или ее дочерей. Я ей говорила, что это глупо… глупо. — Руки Лиз все сжимались и разжимались. — Вот почему она никак не могла дождаться, когда же сможет оставить этот район и переехать в Лондон. Мы с сестрой надеялись, что она со временем оправится от такого удара. Мама держалась молодцом, не показывая своих переживаний. Конечно, — уныло произнесла Лиз, — при такой жизни она научилась хорошо скрывать свои чувства.

После этого вечера Лиз стала реже впадать в депрессию, перестала казаться такой унылой. Джоанна и Катя начали надеяться, что она идет на поправку.

Они ошибались. Так же, как и ее мать, Лиз умела скрывать свои чувства.

Она начала помогать им в работе над газетой. Но подруг озадачил тот факт, что уже в девять вечера Лиз ложилась спать. Сначала Катя и Джоанна шутили, что у нее сиеста начинается слишком поздно. Но их беспокоило то, что в девять утра ее приходилось силой вытаскивать из постели, и она все еще жаловалась на усталость.

В редакции Лиз с трудом могла сосредоточиться, почти не проявляя никакого интереса к работе, и ей с каждым днем становилось все труднее выйти из спальни. Она все время ходила взад и вперед или, как обнаружилось через несколько дней, сидела, раскачиваясь, на кровати и рыдала. Она плакала часами, а в остальное время говорила о том, как ей больно и как она виновата в том, что не поддержала мать, когда та больше всего нуждалась в ее помощи. «Я не могу простить себя, — всхлипывала она, — и не прощу никогда».

Джоанна и Катя беспокоились за Лиз, но не в силах были ей помочь. Во время продолжающихся иногда по двенадцать часов приступов плача, они думали, как ее утешить. Все свободные от работы часы они проводили с Лиз, но были не в состоянии избавить ее от горя и безысходности. Они настойчиво убеждали ее обратиться к помощи врача, но Лиз была непреклонна. Однажды ночью громкие рыдания Лиз, переходившие в истерику, вынудили Джоанну действовать более решительно. Не обращая внимания на крики Лиз, что она должна покончить со всем этим и со своей проклятой жизнью, Джоанна вызвала доктора.

Размещавшееся среди утесов в восточной части острова белоснежное здание психиатрической клиники приняло Лиз в свои объятия.

Она плохо помнила свои первые дни в клинике, и не понимала, как туда попала. Она не помнила, как ехала туда на заднем сиденье машины, завернутая в одеяло. У нее не осталось никаких воспоминаний о том, как Джоанна сидела рядом с ней, держа ее за руки, а Катя вела автомобиль по торным дорогам Майорки, и как на улице бушевала гроза.

Однажды она обнаружила себя за крепкими стенами клиники, и ничем не нарушаемое спокойствие, царящее здесь, помогло ей обрести какое-то равновесие. Регулярные сеансы интенсивной терапии и беседы с психиатром вносили в ее мысли некоторое успокоение, да и постоянная поддержка со стороны подруг, веселые разговоры с ними, смешные подарки от них по-настоящему содействовали ее выздоровлению.

После шести недель лечения доктора решили, что Лиз чувствует себя уже достаточно хорошо и может отправляться домой. Что еще более важно, она и сама чувствовала, что поправилась. Быстрое улучшение ее состояния приятно удивило психиатра, который думал, что болезнь продлится дольше.

— Вы напомнили мне железнодорожный состав, стоящий на запасном пути. Все, что вам было нужно, это небольшой толчок, направивший вас на нужную колею.

Она получила этот толчок, и состав отправился.

В это время на Майорке у всех на устах была история о дочери миллионера, уехавшей с официантом, у которого не было за душой ни гроша. Эта история подтолкнула Лиз к мысли, что и на Майорке она может заработать себе на жизнь журналистикой.

Люси Бриггс-Нортон стала жертвой любви в возрасте пятнадцати лет, убежав из своего роскошного, в псевдо-тюдорианском стиле, дома, расположенного в привилегированном районе Сент-Джорж Хилл в Уебридже, чтобы жить с Педро Льоратом, официантом, с которым она познакомилась на Майорке во время летних каникул.

Сразу же, как только журналисты достали фотографию Люси, она получила прозвище «Принцесса». На фотографии она была запечатлена во время исполнения роли принцессы Миннехаха в постановке школьного театра, самой престижной женской роли с того времени, когда в этой школе училась настоящая принцесса.

Люси разыскивалась спецслужбами по всей Европе. Ее обеспокоенные родители не давали покоя британскому консулу, а испанская полиция передала дело в Интерпол.

Когда на Майорке стала известна история о «Принцессе и Педро», Лиз оказалась не единственным журналистом, проявившим к ней интерес. Тони Бернс, ведущий репортер «Санди кроникл», известный своей напористостью и изобретательностью, прочитал об этом в европейском издании газеты «Дейли экспресс», когда загорал на пляже в Кальвии, где он проводил с семьей последний день отпуска.

Не имея возможности проводить двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю с женой и двумя маленькими детьми, он подумал, что две недели отпуска — это очень мало и что неплохо бы его продлить, получив задание поработать над статьей об исчезновении Принцессы. Эта история, безусловно, вызовет интерес в Средней Англии, а так как у самого редактора две пятнадцатилетних дочери-близняшки, то эта история несомненно найдет отклик в его душе.

Первой задачей Тони было дать понять редактору отдела новостей, что он, Тони, сразу же может приступить к сбору материала. Он потратил полчаса на телефонные переговоры, пока его жена собирала чемоданы.

Ранним утром, благополучно посадив свою семью на автобус, Тони не стал терять время на снятие номера в лучшей гостинице Пальмы и не стал брать напрокат БМВ. Он решил, что впереди у него, по крайней мере, один свободный день и отправился в плавательный бассейн.

Британская пресса представила читателям Принцессу в образе невинной девушки в школьном фартучке, соблазненной удачливым ловеласом. Этот образ нисколько не соответствовал действительности. На самом деле, как Лиз позже выяснила, побеседовав с родственниками Педро, эта девочка оказалась взбалмошным ребенком, и Педро был далеко не первым ее любовником.

Эта парочка сбежала из Пальмы, после того как отец Люси отказался послать ей деньги, не желая, чтобы Педро приехал в Англию вместе с ней. Мистер Бриггс-Нортон дал понять, что он не для того зарабатывал миллионы, чтобы его дочь сожительствовала с испанским официантом или «аферистом», как несправедливо называли Педро в семье мистера Бриггс-Нортона.

Лиз понадобилось два дня, чтобы найти беглецов, а так как у тех оставалась последняя банкнота в тысячу песет, ей не составило труда убедить их дать интервью за плату для газеты «Бритиш санди» — несуществующего издания, придуманного Лиз.

Тони тем временем получил разрешение платить за материал любые деньги. Он правильно рассудил, что его редактор проявит к этой истории больше, чем просто интерес. Лиз тоже так подумала. Из всех газет, в которые она предложила свой материал об исчезнувшей паре, в «Санди кроникл» проявили наибольшую заинтересованность. Они предложили ей обговорить условия с их ведущим репортером, который, как они сказали, по счастливой случайности оказался близко к месту событий. После того как Лиз взяла у Люси и Педро интервью, она договорилась с Джоанной, чтобы та сторожила влюбленных на своей квартире в Пальме, так как место, где они находятся, нужно держать в секрете. Если хоть один журналист, включая самого Тони, сможет к ним подобраться, то «Майорка ньюс» будет выключена из игры.

Лиз доставляла удовольствие война за материал между газетами, та конкуренция, которая породила явление, известное остальному миру как «продажность прессы». По незнанию, свойственному молодости, она тогда думала, что в прессе всегда присутствует большая доля лицемерия, но если статья совершенно не приносит вреда тому, кто не виноват, то Лиз не видела принципиальных отличий газетного бизнеса от любого другого. Потом она изменит свое мнение.

Убедившись, что парочка надежно спрятана, Лиз поехала в бар, находящийся в городке Ла-Резиденсиа, что расположен к северу от Пальмы, чтобы встретиться с Тони Бернсом.

Он был на пять дюймов выше ее, по его виду было видно, что он любит предаваться дорогостоящим излишествам. Тем не менее выглядел он потрясающе. Римский нос, сломанный еще когда Тони учился в школе, придавал ему вид крутого мужчины. Полные губы и ленивая улыбка придавали самоуверенный вид.

Лиз познакомилась с человеком, которого захлестнуло то же течение, что и ее. Они оба были полны энергии и умели быстро принимать решения, и ей было жаль, что сделка, касающаяся беглецов, была совершена так быстро.

Материал должен был состоять из двух частей, в которых Педро и Принцесса рассказывали о своей любви, каждый от своего лица. Лиз затеяла хитрую игру. Если ей удастся убедить Люси возвратиться домой без Педро, ее отец, возможно, согласится дать интервью и изложить свой взгляд на эти события. Лиз также хотела убедить благодарного отца позволить влюбленным вести переписку. Если через два года их чувства останутся прежними, то Педро сможет претендовать на его дочь, а уж Лиз позаботится о том, чтобы разместить на газетных страницах волнующее продолжение «Истории о Принцессе».

Принцесса, Педро и два журналиста, Лиз и Тони, сняли номер в небольшой гостинице, чтобы коротко все обсудить, и где Лиз, к изумлению Тони, удалось стянуть паспорт Люси и засунуть его под матрас, на случай, если та вдруг передумает к не захочет возвращаться домой. Так Лиз начала свой прорыв в мир свободной журналистики, продавая статьи о британцах на Майорке в британские газеты.

Из троих подруг самой лучшей писательницей была Джоанна, поэтому она тоже вскоре стала сотрудничать с Тони. Катя же решила побыстрее связаться с женскими журналами и договориться насчет публикации серии статей.

В субботу утром Тони должен был быть уже в Лондоне. Перед отъездом из Пальмы он несколько раз звонил Лиз, не оставив никаких сомнений в том, что он к ней неравнодушен, как в профессиональном плане, так и в личном. И хотя Джоанна, Катя и Лиз уже давно решили, что женатые мужчины это не их сфера, все же отказаться от обеда с Тони Лиз не смогла. В конце концов надо же было отметить удачную сделку.

Следующие два месяца на острове были полны событий, одним из которых был налет полиции на их квартиру.

В Пальме подруги жили на четвертом этаже и имели обыкновение сбрасывать с балкона ключ от подъезда приходящим к ним многочисленным посетителям. Очень часто это были молодые мужчины, их знакомые и иногда знакомые их знакомых из Великобритании и ЮАР, путешествующие по миру и заходившие, чтобы бесплатно пообедать, но иногда приходили и мужчины, годившиеся им в отцы, родственники и деловые партнеры, приносящие бумаги или посылки из дома.

Строгая католическая семья, проживающая на первом этаже, члены которой никогда с девушками не разговаривали, сделала вывод, что эта троица практикует древнейшую профессию. В Испании проституция считается уголовным преступлением, поэтому они вызвали полицию. Рано утром полиция ворвалась в квартиру, надеясь застать девушек за работой.

Но блюстители порядка обнаружили там лишь трех журналисток, устало склонившихся над столом, которые заканчивали работу над очередным номером «Майорка ньюс».

Даже полисмены заулыбались, когда девушки объяснили им (они уже бегло говорили по-испански), что работа отнимает у них уйму энергии и они слишком устают, чтобы бегать без конца по лестнице и впускать посетителей. Единственным последствием полицейского налета стало примирение с соседями: семья с первого этажа даже пригласила их на обед, состоящий из национальных блюд, сильно приправленных чесноком.

Все они пользовались полной свободой. Они ходили танцевать на все дискотеки острова. Они были молоды, свободны, энергичны и жизнерадостны, и всегда пользовались успехом у мужчин. Наибольшее внимание из всех троих приковывала Катя, молодая красивая блондинка. Она сама удивлялась, с какой скоростью у нее менялись поклонники. Редко с каким мужчиной она была в постели больше одного раза.

Лиз также пользовалась у мужчин успехом, но ей, в отличие от Кати и Джоанны, мешал языковой барьер. Кроме того она обнаружила, что хотя многие мужчины проявляли к ней интерес, мало кто из них нравился ей самой.

Хотя Джоанна и любила пофлиртовать, короткая и неудачная семейная жизнь научила ее быть сдержанной, зато она с живым интересом слушала о проделках своих подруг. Джоанна строила глазки своему шефу, Эдуардо Гонсалесу, но этим все и ограничивалось.

Несмотря на их бурную ночную жизнь газета процветала.

Лиз, с благословления Эдуардо, договорилась с одной британской провинциальной газетой о том, что они будут посылать им статьи, которые могут представлять для той интерес, что позволило «Майорке ньюс» иметь дополнительный доход. Лиз имела более богатый журналистский опыт и научила Джоанну и Катю как нужно писать статьи, чтобы их можно было продать в другую газету. Эдуардо Гонсалес так обрадовался, что даже купил еще один телефон со своей доли прибыли.

В процессе работы Лиз, Джоанна и Катя знакомились с нужными людьми, устанавливали деловые связи и, что более важно, их дружба крепла.

Даже в мелочах они были похожи: все были немного неаккуратны. Это проявлялось по-разному. Спальня Джоанны могла показаться опрятной, пока не возникала мысль заглянуть в шкафы. Позором для Лиз было содержимое ее сумочки, откуда никогда ничего не выбрасывалось. А Катина косметика была в таком беспорядке, что при взгляде на кучу, в которую она была свалена, никто бы не подумал, что ее владелица пишет статьи в женском журнале о том, как выглядеть безупречно. Мысли у всех троих перескакивали, как кузнечик, с предмета на предмет, но как раз поэтому им и было интересно беседовать друг с другом. И очень редко случалось, чтобы одна из них отпустила колкость в адрес другой.

Их кумиром была Катарина Уайтхорн, ветеран журналистики, из книги которой «Пособие для неряхи», опубликованной в самом начале ее творческой карьеры, они брали ценные советы. Например, как с помощью черного фломастера маскировать дырки на черных колготках, или бросить подушку в дверь, если тебе лень подойти и закрыть ее.

Им никогда не было скучно вместе. С самого начала они почувствовали симпатию друг к другу, хотя приехали из разных уголков мира и получили разное воспитание.

Крик Джоанны, раздавшийся среди ночи, поверг ее подруг в шок.

…Это началось на квартире акушерки-голландки, приспособленной под клинику и куда Джоанна с подругами приехала с твердым решением сделать аборт.

По ужасному стечению обстоятельств мужская сперма встретилась с женской яйцеклеткой на пятый день после того, как у Джоанны прошли месячные. Джоанна не вступала в интимную близость с мужчиной в течение десяти месяцев с того времени как прибыла на Майорку. Эдуардо смог доказать своей жене, что ему можно доверять. Он и Джоанна заигрывали друг с другом много месяцев, но у нее не было намерения повторить судьбу своей предшественницы, которую сеньора Гонсалес выставила за дверь из-за того, что та была в слишком близких отношениях с шефом. В любом случае, Джоанна еще очень переживала по поводу своего неудачного брака с Нейлом.

Вопреки наилучшим намерениям, Джоанна уступила Эдуардо в тот день, когда получила бумаги, подтверждающие, что брак с Нейлом расторгнут.

Она была в редакции, и Эдуардо, видя как она расстроена, уговорил ее сходить в один небольшой ресторанчик на побережье.

Через два часа, после того как они выпили две бутылки «Сангрии», она согласилась поехать с Эдуардо на вершину горы и посмотреть оттуда на залив. В автомобиле он обнял ее и стал утешать. Она успокоилась, и даже отметила про себя, что он пользуется хорошим одеколоном.

В своих мечтах они уже давно обладали друг другом, но для Джоанны реальность не стала лучше фантазии, просто ей требовалось утешение.

Через несколько дней она пришла в чувство, и прервала эту любовную связь. Потом прекратились месячные.

В католической Испании аборты запрещены законом, и сделать аборт можно только нелегально. Ту голландскую акушерку нашел Эдуардо, на что ему понадобилось более недели. Она помогала женщинам избавиться от нежелательной беременности за скромную плату, а если у кого не было денег, то и бесплатно. Но ее методы были самыми быстрыми и примитивными. Акушерка сразу дала понять, что не любит долго возиться с пациентками, даже если могут быть осложнения. Местным врачам иногда приходилось сталкиваться с последствиями ее работы, но в большинстве случаев они не обращались в полицию. Бедные женщины и так уже достаточно настрадались.

Комната, в которой оказалась Джоанна, была очень маленькой и лишенной всякой мебели. Посередине, на полу, лежал грязный матрас. Правда, кроме него, Катя и Лиз заметили в углу стопку чистых простыней.

Акушерка торопилась. Ее помощница встала на страже у двери вместе с Катей и Лиз, на случай, если вдруг нагрянет кто-то посторонний или, что еще хуже, полиция.

Женщина постелила серое шерстяное одеяло, на которое поставила банку с карболовой кислотой, кусок резиновой трубки и другие допотопные инструменты.

Почему нужно терпеть такие страдания, думала Джоанна, из-за нескольких минут интимной близости, которые даже не принесли ей эмоционального спокойствия.

— Обычно это не больно, но ты приготовься потерпеть — слишком маленький срок и у тебя это первый аборт. У тебя ведь это в первый раз? — спросила акушерка на превосходном английском.

Джоанна кивнула.

— И в последний.

— Конечно, конечно, — откликнулась акушерка.

За дверью санитарка сказала Кате и Лиз:

— Не забудьте сегодня вечером положить ей на матрас клеенку. Если температура поднимется выше тридцати восьми градусов, дадите ей вот эти антибиотики. Если через пару часов температура не спадет, то сразу же вызывайте врача.

Подруги Джоанны знали, чего ей стоило решиться на аборт.

К тому времени, как санитарка закончила разговор, акушерка ввела карболку в матку Джоанны. Под ее действием у женщины начинаются родовые схватки, мышцы матки сокращаются и утробный плод исторгается.

Схватки начались через два часа. Джоанна громко стонала. Катя и Лиз постоянно ходили из комнаты в ванну, прикладывая Джоанне ледяные компрессы и пытаясь ее успокоить. Похоже, ничего не помогало.

Схватки были такими же сильными, как при обычных родах, и причиняли ужасную боль, только на свет не появился малыш, при радости от рождения которого матери забывают про родовые муки. Эти мучения — единственная причина того, что мир не населен одними детьми, как скажет потом Джоанна.

Но никакого малыша не было, чтобы можно было забыть про страданье и боль. Она никогда не сможет забыть этот урок. И никогда больше не сможет работать у Эдуардо Гонсалеса. Единственным утешением для Джоанны могло служить то, что после этого мрачного эпизода ее дружба с Катей и Лиз стала еще крепче. И когда Джоанна сказала, что ей снова хочется попытать счастья в британской прессе, теперь уже с членским билетом Национального Союза Журналистов, получить который ей помогла Лиз, подруги решили к ней присоединиться.

Лиз с восторгом поддержала ее идею. Катя, устав от моря, солнца к особенно от секса без любви, тоже согласилась покинуть остров. Они заявили ошеломленному сеньору Гонсалесу о своем уходе и дали ему месяц на то, чтобы он нашел себе других сотрудников.

Лондон встретил их серым пасмурным днем. Закутавшись в плащи, они спрашивали себя, такая ли уж это была хорошая мысль — вновь возвратиться сюда. Но когда такси довезло их до Флит-стрит, к ним снова вернулось радостное настроение. Они снова оказались в своем мире.