Напрасные упреки

8

Шелдон повел се в обход дома, к чернеющим вдалеке высоким тисам. Они словно живой изгородью окружали участок сада, где росло множество разных трав, каждая в особом квадрате, отделенном от соседних кирпичными дорожкам. В дальнем углу смутно виднелись розовато-лиловые заросли наперстянки, голубовато-синие лаванды. Воздух был насыщен пряным ароматом. Среди живой изгороди пряталась укромна скамья. К ней и направился Шелдон.

Знаком руки он пригласил Дороти сесть, но сам остался стоять, задумчиво разглядывая ее Он был очень серьезен и, казалось, не мог решить, с чего начать. В его глазах иногда появлялось недоумение. Так, наверное, садовник смотрит на незнакомое колючее растение, не зная, как к нему подойти.

Этот испытующий взгляд смутил Дороти. Она опустила глаза, нервно теребя попавшийся под руку цветок. Ей и самой было неясно, чего она ожидает от него. Но если в глубине души и таилась надежда, что они займутся любовью, то ее ждало разочарование. На лице Шелдона не было никаких признаков нежности. Пока она прилагала все силы, чтобы успокоиться, он заговорил, и его слова оказались совершенно неожиданными.

— Мне, вероятно, следует начать с извинения, — тихо произнес он. Ей не приходило в голову, что человек его склада способен извиняться, и она удивленно взглянула на него. — Да. Извини меня, я вовсе не собирался сегодня пугать тебя. Просто не подумал, что ты боишься лошадей. Иначе предупредил бы, когда брал Дэвида на прогулку.

Дороти сразу кольнуло слово «предупредил». «Попросил разрешения» — звучало бы гораздо лучше. Похоже, у него и в мыслях не было умолять о прощении.

— Я не боюсь лошадей, — поправила она Шелдона. — Но испугалась за сына, когда увидела его верхом.

— Почему?

— Это очень опасно. Вот почему! — рассердилась Дороти.

— Вовсе нет, если лошадь в надежных руках. — Шелдон сорвал и размял в пальцах стебелек мяты. Теплый ветерок разнес приятный запах по всему саду. — Если рядом с Дэвидом человек, понимающий лошадей, то риск минимальный. Здесь опасности меньше, чем если бы он играл в футбол или прыгал в воду с высокой вышки. — Он запнулся, заметив изменившееся лицо Дороти, но потом заговорил снова более резким тоном: — Но ты ведь даже не помышляешь о том, чтобы разрешить ему заниматься всем этим, ведь так? Ты избегаешь малейшего риска. Бедняге повезет, если он хотя бы научится играть в шахматы!

Шелдон в негодовании отшвырнул стебелек мяты. А Дороти, хотя и дрогнула перед таким напором, но решила не сдаваться.

— Стараясь убедить меня, насколько важную роль может играть дядюшка Шелдон в жизни моего сына, ты напрасно тратишь время. — Она встала, не в силах больше сидеть. — Я и сама знаю, что ему необходима мужская поддержка. Но не надо забывать о его увечьях, следы которых, к сожалению, могут остаться навсегда. Поэтому мужчине, претендующему на роль его друга, не следует насмехаться над шахматами. Возможно, только они и будут доступны ему.

— Чушь! — Шелдон раздраженно уселся на скамейку, с которой только что поднялась Дороти.

Она стояла перед ним, скрестив руки на груди. Легкий ветерок, принесший аромат лаванды, заставил ее поежиться. Она уже жалела, что поспешила подняться со скамейки. Ей казалось, что Шелдон сейчас чувствует себя более уверенно, чем она.

— Чушь? — подняла она брови.

— Абсолютная. — Шелдон положил раскинутые руки на спинку скамейки. — Ты бы видела, как он держался на Сансете! Он был самим собой, как будто это для него привычно. Он так радовался!

— Лечение верховой ездой? — усмехнулась Дороти.

— А что? На время он совершенно забыл о страхе, о том, что привык жалеть себя, бедного маленького сироту, у которого иногда болят шрамы…

— Неправда! — воскликнула Дороти, взмахом руки обрывая его. — Он вовсе не жалеет себя…

— Нет, жалеет. — Шелдон быстрым движением поймал и крепко сжал обе ее руки, будто надеялся, что так лучше сумеет убедить ее. — Послушай меня, Дорри! Прошу тебя, послушай. У него это получается само собой. Ты его постоянно жалеешь. Он сроднился с жалостью и считает, что иначе и быть не может.

— Так, по-твоему, это моя вина? — Дороти ужаснулась, услышав такое обвинение. — Потому, что я болею за него всем сердцем? Переживаю ту же боль, что и он? А ты переживаешь? Скажи мне! Ему только четыре года, а он уже видел войну, взрывы и смерть. Он перенес несколько операций. Как я могу не жалеть его, когда… — Голос ее оборвался.

Лицо Шелдона смягчилось.

— Шшш… успокойся, — тихо проговорил он. Его ладонь медленно заскользила по ее руке к локтю. Он притянул Дороти ближе и, когда их колени соприкоснулись, ласково сказал: — Все в порядке, Дорри. Он отважный мальчик. Вы оба очень мужественные. Все, о чем я прошу тебя, это дать ему немного свободы. Он должен понять, на что способен.

Ласковый голос, добрые слова Шелдона лишали Дороти сил. Глаза ее наполнились слезами, а горло перехватило.

— Я пыталась, — беспомощно пробормотала она. Ей так хотелось поделиться с ним своими страхами, так хотелось найти в нем поддержку. Однако она боялась, что он поймет, насколько она уязвима. — Но не смогла. Я слишком боюсь потерять его. Из-за всех переживаний у меня уже не осталось храбрости.

— Дорри! — Шелдон раздвинул колени и вплотную привлек ее к себе. От его горячих нежных рук Дороти становилось тепло, и она чувствовала, как все меньше остается той холодной гордыни, к которой она приучила себя за последние годы. — Тебе не нужно больше быть храброй, — тихо уговаривал он. — Ведь нас теперь двое. Не отталкивай от меня Дэвида. Доверься мне, я могу помочь.

— Нет, — покачала головой Дороти, — ты не понимаешь. Тебе легко быть смелым и храбрым, потому что ты не любишь его так, как я. — Она прижала ладонь к его рту, не давая ему возразить. — Не любишь, не можешь любить! Для тебя он игрушка, новое развлечение, а для меня — вся жизнь, все, что у меня есть. У меня никогда не будет другого ребенка, а у тебя их может быть сколько угодно…

Дороти внезапно умолкла, испугавшись, что слишком далеко зашла. Ведь Шелдон — ее противник. Нельзя обнажать перед ним душу.

— Продолжай, — тихо попросил он. — Я хочу знать, что с тобой случилось, Дорри. Я ждал, когда ты мне расскажешь.

Она растерялась, покачала головой и попыталась высвободиться. От его близости она теряла самообладание. Так недолго и погибнуть. Не говоря ни слова, Шелдон разжал руки, и она сделала шаг назад. Понемногу ее смятение прошло. Теперь она могла рассуждать здраво. Наверное, он прав. Если уж ей придется стать его женой, он должен знать о ней все.

— Мне было всего шестнадцать лет, — спокойно, даже несколько отстранение начала Дороти. — Мои родители развелись, когда я была совсем маленькой, и мне пришлось жить по очереди то с одним из них, то с другим. Довольно быстро отец потерял ко мне всякий интерес. Моя мать тоже не слишком мною занималась, как, впрочем, и всем остальным. Она никогда не улыбалась, нигде не бывала. Большую часть времени проводила дома, лежа на диване перед телевизором. Мне казалось, что ей на все наплевать.

В волнении Дороти крепко сцепила руки. Однако теперь ей было не так страшно. И полумрак сада и доброжелательное молчание Шелдона помогли ей собраться с мыслями и продолжить исповедь:

— До меня никому не было дела, и я от этого сильно страдала. Больше всего мне хотелось, чтобы кто-нибудь полюбил меня или я полюбила бы кого-нибудь. Вот тогда-то я и встретила Зака.

— Зак, — медленно повторил Шелдон. — Зак… Ты любила его?

Любила? Она уже с трудом могла представить себе, как он выглядел. Русые волосы, серые глаза… Худой, высокий… Вот, пожалуй, и все. Прошло столько лет!

Где-то высоко на дереве запела ночная птица. Одна и та же мелодия повторилась несколько раз.

— Даже не знаю, — честно призналась Дороти. — Правда, не знаю. Во мне накопилось так много любви, а поделиться было не с кем. Я отдала все ему.

— А он тебя любил?

Одинокая слеза скатилась из-под опущенных ресниц, и Дороти смахнула ее. Старая история не стоила того, чтобы сейчас проливать слезы.

— Он так говорил. Может быть, действительно любил. Ему было всего восемнадцать. Когда обнаружилось, что я беременна, он не стал отказываться, а заявил родителям, что собирается на мне жениться.

— И что же его родители?

— Они повели себя, как все родители в таких случаях. — Дороти с удивлением поняла, что даже спустя столько лет испытывает горечь. — Ссылались на грандиозные планы, не включавшие ранний брак сына. Наверное, давили на него. И постоянно спрашивали, почему он так уверен, что ребенок именно его.

— Что же было потом? Что решил Зак?

— Не знаю, — равнодушно ответила она. — Мне было не до него, потому что все пошло не так, как надо. Боль… — Дороти вдруг показалось, что та страшная боль возвращается. Чтобы остановить ее, она крепко обхватила руками талию и ссутулилась. — Врачи мне что-то объясняли, но я не понимала ни слова. Я просто умирала от нестерпимой боли.

Она проглотила комок, стоявший в горле, и постаралась расслабиться. До сих пор она никогда никому этого не рассказывала. Откинув волосы, она подставила лицо под легкий ветерок.

— Ребенку не суждено было выжить. Так что вся суета, стыд, надежды были напрасны. Меня положили в больницу, а Зака посадили в самолет и отправили, кажется, в Гарвард. Больше я его не видела.

Шелдон долго молчал. А Дороти ощущала странную опустошенность, словно, рассказав о прошлом, отдала ему себя. Прислушиваясь к успокаивающему шелесту листвы, она размышляла, правильно ли поступила.

— А как же будущее? — В голосе Шелдона не было осуждения, он просто спрашивал. — Что сказали врачи?

— Сказали… ну, что забеременеть снова я могу только чудом. — Дороти старалась, чтобы голос ее звучал безразлично, опасаясь начать всхлипывать. Какие потоки слез пролила тогда совсем юная девчонка, осмелившаяся полюбить и узнавшая приговор врачей! — Они уверяли меня, что чудеса иногда случаются. Говорили, что я должна надеяться. А потом отправили домой.

Наконец Дороти осмелилась взглянуть на Шелдона. Он продолжал сидеть не двигаясь и не смотрел на нее. Луна освещала его четкий профиль. Догадаться о его мыслях было невозможно.

— Наверное, мне нужно было рассказать тебе все это раньше, но я не решилась, не знаю почему. Должно быть, опасалась, что ты воспользуешься этим против меня в суде.

Шелдон повернулся к ней лицом, и в глазах его отразились звезды, давно высыпавшие на черном небе.

— Так почему же ты рассказала мне сейчас?

— Наверное, поняла, что нечестно скрывать правду от того, за кого собираешься замуж. Может быть, если бы тебе было известно, что я за подарок, ты не предложил бы этого.

Ресницы Шелдона медленно опустились, и отблеск звезд в его глазах померк.

— Значит ли это, что ты принимаешь мое предложение?

— Не знаю. Я не ожидала, что меня здесь будут так соблазнять.

— Соблазнять? — Он откинулся назад так, что лицо его почти целиком оказалось в тени. — Чем, Дорри?

— Всем. — Она обвела взглядом сад. — Всем этим. Жизнью, которую ты предлагаешь Дэвиду. Поддержкой, которую предлагаешь мне.

— Ты говоришь о деньгах?

— Нет, не о деньгах в обычном понимании. Я говорю о том, что они могут сделать для Дэви. С деньгами ты можешь позволить ему иметь лучших докторов, лучшие больницы. Если врачи решат, что ему необходима операция, тебе не придется откладывать ее, чтобы собрать нужную сумму. И даже если Дэви не совсем поправится, твои деньги могут обеспечить ему лечение, безопасность, уверенность в будущем. У него будет надежда. — Дороти улыбнулась. — Конечно, дело не только в деньгах. Это и Нетти, и Нед, и огромный жираф в детской. А еще — мальвы в саду, запеканка на кухне. Здесь просто море соблазнов.

— Я на это надеялся. — Шелдон наклонился вперед, коснулся ее руки, и словно теплая волна окатила Дороти. — Это все, Дорри? — тихо спросил он.

— Нет… — У нее перехватило дыхание, когда их взгляды встретились. — Ты знаешь, что нет.

— То, о чем ты умалчиваешь, тоже соблазняет тебя принять мое предложение? — Шелдон снова притянул ее к себе, на этот раз она не стала сопротивляться.

— Почти.

— Только почти? — усмехнулся он, прижимая к своему лицу ее ладони.

— Ты даже не представляешь, какая редкость для меня такой соблазн, — сказала она, и это было правдой.

Та старая история надолго напугала ее. В сексе она видела опасность и боялась рисковать. За все годы одиночества лишь Шелдон стал с ней по-настоящему близок.

Дороти не могла отвести глаз от красивого мужественного лица. Он, похоже, не отдает себе отчета, насколько привлекателен. Впрочем, не это было главным в его облике, а достоинство, внутренняя сила. От себя ей нечего было скрывать: она любит его всей душой. Но что несет ей эта любовь? Счастье или горечь разочарования, скорую разлуку? Последнее казалось более вероятным, поэтому она осторожно добавила:

— Говоря «почти», я имею в виду, что продвинулась уже на сотни миль от того, с чего начала.

Шелдон еще раз прижал к лицу ее ладони и выпустил их из рук.

— Как только почувствуешь, что готова пройти остаток пути, дай мне знать.

Дороти была потрясена. А ей было с чем сравнивать: она повидала десятки кабинетов и как медсестра, и как мать очень больного маленького мальчика.

Все в этой больнице было необыкновенным, начиная с обоев и кончая халатами персонала.

В огромной бело-зеленой приемной посетители долго не задерживались. На каждого пациента приходилось по три сотрудника больницы, которые окружали его лаской, теплом и вниманием.

Входя вместе с Шелдоном в кабинет доктора Харди, Дороти чувствовала себя скорее гостем в роскошном отеле, нежели посетителем больницы. Было бы замечательно, если бы лечение оказалось не менее впечатляющим, чем обстановка, думала она.

— Ваши прежние врачи правы, — сказал доктор Харди, раскладывая на столе медицинскую карту Дэвида, рентгеновские снимки и листок со схематическим изображением тела человека. — Очень важно как можно скорее сделать вашему сыну новую пересадку кожи. Этот шрам, — он указал на красные точки, отмечавшие на рисунки участки поврежденной кожи, — сдерживает движения мальчика.

— Знаю. Но я была вынуждена… — начала Дороти, но тут же смолкла. Стоило ли всем сообщать, что операцию пришлось отложить из-за денег? Что ей надо было прежде продать дом, чтобы получить их? — Мы уже готовились к операции, когда решили переехать сюда, — быстро договорила она.

Доктор кивнул и указал на еще одну красную точку под левым коленом изображенного человека.

— Вот настоящая проблема. Здесь кожа повреждена так сильно, что даже обычное движение должно причинять боль.

Дороти нахмурилась.

— Дэвид никогда не жаловался, что там у него болит, — сказала она в растерянности. — И врачи в Алабаме тоже ничего об этом не говорили.

Доктор Харди развел руками, как бы извиняясь за своих коллег.

— Это не так просто обнаружить. Мы проведем дополнительные исследования, но по результатам предварительного осмотра я могу сделать вывод, что он уже пытается компенсировать боль.

— Компенсировать? — сердито переспросил Шелдон. Ему хотелось бы слышать понятные слова, а не термины.

Дороти, которая слишком хорошо знала, что означает это слово, поспешила объяснить.

— Это значит, что он приспосабливается, старается двигать ногой так, чтобы избежать боли. Вспомни, как ты осторожно ступаешь, если тебе жмут ботинки. Проблема в том, что длительная компенсация, особенно в его возрасте, может вызвать необратимые изменения.

Доктор Харди кивнул.

— Да, именно так. У Дэвида идет развитие опорно-двигательного аппарата. Если сейчас не исправить то, что ему мешает, боюсь, он начнет припадать на больную ногу и может остаться хромым на всю жизнь.

— Хромым? — У Дороти пересохли губы. — На всю жизнь?..

— Вполне вероятно, — подтвердил доктор. — Он сможет ходить, но хромота будет заметна. Что касается спорта, подвижных игр, то всего этого он будет лишен, что для мальчишки всегда тяжело.

Дороти, побледнев, посмотрела на Шелдона.

— Врачи не говорили мне, насколько это серьезно! — воскликнула она возмущенно. — Почему они так халатно отнеслись к здоровью моего мальчика?

— Это уже не имеет значения, — принялся успокаивать ее Шелдон, взяв за руку. — Выкинь из головы прошлое. Мы должны думать о будущем.

— Вот это правильно, — улыбнулся доктор Харди. — Я видел снимки других участков пересаженной кожи вашего сына и могу утверждать, ваши врачи — просто кудесники. Все очень хорошо заживает. Никаких замечаний. Мы же теперь должны справиться с ожогом под коленом. Если сделаем операцию сейчас же, я обещаю вам, что мальчик будет бегать. Это дело нескольких месяцев. Потом займемся остальным. — Он с сочувствием посмотрел на взволнованную Дороти. — Ему ничего не угрожает. И руки и ноги будут двигаться нормально.

Дороти слишком часто слышала подобные обещания. У нее не было особых причин верить доктору Харди, но все же ей так хотелось надеяться.

— Вы правда уверены? — спросила она.

— На сто процентов. Когда мы все закончим, он сможет заниматься спортом.

— Спортом? На самом деле? — Шелдон пришел в восторг и радостно похлопал Дороти по плечу. — Только представь, Дорри! Футбол, верховая езда, плавание, прыжки в воду. — Он улыбнулся доктору. — А Дороти уже решила, что Дэвиду не остается ничего другого, как только стать президентом шахматного клуба.

Доктор Харди опустил глаза, но не настолько быстро, чтобы скрыть заплясавшие в них искорки.

— Я и сам был президентом шахматного клуба. У вас благородные устремления, мисс Джексон. Но уверены ли вы, что Трентам это по плечу?

Все от души засмеялись. И к Дороти вдруг вернулось хорошее настроение. Пусть будущее пока неопределенно, но сегодня ей отчаянно хотелось верить в чудеса. Она обернулась к Шелдону, и он снова погладил ее руку, ободряя и успокаивая.

Доктор Харди продолжал перебирать лежавшие перед ним бумаги.

— Мне бы хотелось, — наконец заговорил он, — провести операцию как можно скорее, буквально на днях.

Дороти машинально ухватилась за сильную мужскую руку. Это был невольный жест, но для Шелдона он значил очень многое. Дороти поверила, что может положиться на него. Ему вдруг захотелось обнять ее, прижать к себе и никуда не отпускать. Между тем доктор продолжал:

— Мы сейчас же начнем с обычных анализов. И еще нам придется оформить массу документов. Раз уж мы заговорили о бумагах, надо выяснить вопрос об опекунстве. Мистер Трент, договариваясь о приеме, сказал, что приходится ребенку дядей. Но насколько я понимаю, его законные права не подтверждены. — Он бесстрастно посмотрел на Шелдона и перевел взгляд на Дороти. — Это так?

— Что ты скажешь? — взглянул на нее Шелдон.

Дороти замерла в нерешительности. В синих глазах, так похожих на глаза Дэвида, она подметила какое-то волнение. И ей захотелось коснуться его черных бровей, густых ресниц, четко очерченных губ. Ей так захотелось, чтобы он улыбнулся.

— Не совсем, — наконец решилась она. Сердце у нее словно остановилось, как если бы она стояла на краю пропасти. — Нет, это не совсем так.

Шелдон сжал ее руку. Доктор Харди поднял брови.

— Да?

— Все изменится в ближайшие два дня, — проговорила Дороти, не узнавая собственного голоса. — Дело в том, что мистер Трент и я собираемся пожениться.