Научиться ценить [СИ]

Глава 24

Она устала считать бесконечные минуты, прошедшие с тех пор, как началась операция. Просто ждала, прижавшись щекой к холодной стене, не замечая ни усталости, ни голода. Вообще ничего не чувствуя. Только… ужас, дикий, пронзительный, болезненной волной растекшийся по венам. И не стихающий ни на мгновенье.

Ждала прихода врача, непослушными губами повторяя мольбу, смысла которой до конца не понимала. Просто ни на что другое была не способна. И даже думать боялась о том, что осуществляется за закрытыми дверями операционной.

Все как будто происходило не с ней. Не с ними. Также, как три года назад не было сил поверить в реальность увиденного в Лешкином кабинете, так и сейчас разум отказывался признавать случившееся.

Она привыкла ненавидеть бывшего мужа, гнать прочь любые мысли и воспоминания, одновременно задыхаясь от стремления оказаться рядом. Это превратилось в болезнь, в своеобразный наркотик, без которого она уже просто не могла. Любить, отталкивая. Желать, тщательно скрывая чувства даже от самой себя.

А теперь его жизнь утекала, таяла вместе с рассыпающимся сумраком ночи. Ольга безумно боялась этого нового дня, словно предвидя, что в нем не будет ничего доброго. Она не заметила прихода Мирона, набросившего что-то теплое на ее озябшие плечи. Не слышала того, что он говорил. Хотелось открутить время назад, на всего несколько часов, когда одно лишь ее слово могло бы все изменить. Почему-то не было никаких сомнений в том, что у нее была возможность предотвратить беду. И Лешка просто не оказался бы … ТАМ, если бы знал правду.

Все мысли оборвались в один момент, едва она услышала тяжелые шаги доктора. Ольга безошибочно поняла, что перед ней — именно тот человек, которого она ждет. Мужчина шел медленно, двигаясь как будто с трудом. Усталое лицо, покрытое сеткой морщин. Руки с длинными ухоженными пальцами и очень сухой кожей… Это бросалось в глаза… почему-то… Сознание фиксировало какие-то незначительные детали, оттягивая ее «момент истины». Неизбежность…

— Я… жена Ливанова…

Избежать такого привычного прилагательного «бывшая» оказалось очень легко. Как же она злилась совсем недавно, когда он назвал ее женой. Просто женой… Которой она уже три года как не была. И не представляла, что снова сможет использовать это слово. Не морщась и не сердясь, а желая изо всех сил, чтобы оно стало реальностью…

Доктор медленно кивнул.

— Знаю… Мне сообщили, что Вы здесь.

— Как прошла операция?

Вопрос был формальным. Ольга знала ответ, видела его в затаенной скорби на лице мужчины, так и не привыкшего за много лет к тоскливой роли предвозвестника смерти.

— Ваш муж… получил травмы, несовместимые с жизнью. Операция почти ничего не изменила. Мы просто выполняли свой долг…

Как странно, он озвучил лишь то, что ей и так было известно. Откуда? Почему? И где слезы, которые должны рвать сердце на части? Отчего так сухо в глазах? Просто до рези…

Она подошла к мужчине совсем близко, пытаясь увидеть какой-то скрытый знак, ощутить хотя бы робкую, слабую надежду.

— Но ведь есть шанс? Ничтожный? Всегда есть, пока человек жив…

— Как Вас зовут? Ольга?

Вздохнул, опять придавленный грузом ответственности, возложенной на него. Это было даже сложнее операций, ставших его повседневной реальностью. И тяжелее всего прочего. Сообщать близким о скором конце.

— Послушайте, Ольга… Я хотел, очень хотел бы сказать Вам совсем другое. Как-то обнадежить… Но не могу. Не в этом случае. С такими повреждениями, как у Вашего мужа, люди просто не выживают… Так что… Это всего лишь вопрос времени … День, два, неделя… максимум… И все…

«Все?!..» — Ольга машинально опустила руки на живот. «Все… Значит, больше не будет… ничего? Не будет человека, выводящего меня из себя, без которого я не могу жить? Не будет наших ошибок, так и не исправленных? Слов, так и не прозвучавших? И ночи, которые я не могу забыть, больше не повторятся… Что же я скажу тебе, малыш?..»

— Можно мне увидеть его?..

Врач отрицательно покачал головой:

— Он в реанимационном блоке. Туда запрещен доступ… даже родственникам.

Значит, и проститься с ним она не сможет… Вообще ничего не сумеет объяснить… Просто будет ждать здесь, за закрытыми дверями, пока ей не сообщат о том, что… все?

Она вскинулась, дернулась вперед, почти врезаясь в мужчину. Нужно донести, любым путем объяснить, что ей просто жизненно необходимо попасть туда… Но… необходимо для кого? Если Лешке… уже все равно ничем не помочь…

— Пожалуйста… позвольте мне… Я должна сказать ему… что у нас будет ребенок…

Доктор опустил в глаза на ее еще совершенно плоский живот. И почему-то нахмурился.

— Ваш муж в коме. Он все равно не смог бы ничего услышать.

— Я хотя бы попытаюсь. Вдруг он придет в себя…

— А вот этого совсем не стоит желать, — сухо проговорил врач. — Если бы он пришел в себя, то лишился бы рассудка от боли. Так что его бессознательное состояние в данном случае только плюс. Как это ни прискорбно.

Он двинулся в сторону дверей, показывая, что разговор окончен.

— Подождите!

Только после оклика Ольга увидела Мирона, который, как оказалось, все это время находился рядом. — Уделите мне несколько минут, пожалуйста.

Он отвел доктора в сторону, к серому окну, за которым бушевала осенняя непогода. Заговорил, только убедившись, что женщина их не слышит.

— Я заплачу любую сумму, чтобы Вы пропустили ее в палату.

Его предложение собеседнику явно не понравилось.

— Кто Вы такой?

Мирон пожал плечами.

— Друг.

— Вот что… друг… Если вы действительно хотите помочь, то лучше увезите ее отсюда, а деньги приберегите для похорон. И для будущего ребенка, которому придется расти без отца… А в реанимацию я ее не пущу.

— Но почему нет? Если все так, как вы говорите, и Ливанов умирает, неужели она не имеет права с ним проститься?

Врач усмехнулся, однако в его смехе не было ничего веселого. Напротив, от этого звука становилось жутко.

— Вам когда-нибудь приходилось видеть пострадавшего при пожаре?

Мирон отрицательно покачал головой.

— В таком случае я поясню. Речь идет не о царапинах и ссадинах, замазанных зеленкой. Не о переломе, прикрытом гипсом. Даже не о рваной ране и пропитанных кровью повязках. То, что сейчас находится за этими дверями, не имеет ничего с общего с тем человеком, которого она, — мужчина кивнул в сторону Ольги — любила. Это черная обгоревшая плоть… Изуродованная до неузнаваемости. Не способная ни шевелиться, ни даже дышать самостоятельно… Вы всерьез полагаете, что это — подходящее зрелище для беременной женщины? Я так не думаю. И, уж поверьте, мне вполне достаточно проблем, чтобы добавлять к ним еще и ее выкидыш, которым может оказаться вполне реальным, если я уступлю вашей просьбе. Постарайтесь как-то объяснить это своей … подруге. А сейчас извините, меня ждут пациенты.

Мирон присел рядом с Ольгой, не представляя, что сказать ей. Как утешить. Ее нелепая игра с бывшим мужем заканчивалась слишком неправильно и жестоко.

— Я должна туда попасть… — прошептала она, не глядя на мужчину.

— Оль… Он пострадал … сильно. Тебя не нужно это видеть… Чтобы не повредить малышу…

Она вдруг рассмеялась, зло скривив губы.

— Я похожа на фарфоровую куклу, которая рассыплется, едва встретит неприятную для взора картинку? Ладно, доктор, он чужой человек… Но ты же знаешь меня уже не первый год! И тоже считаешь, что я испугаюсь? Сейчас, когда у меня остались может быть считанные минуты застать его живым? Может быть, ты отвезешь меня полюбоваться морскими пейзажами? Или угостишь успокоительным чаем в уютном кафе? Давай, позаботься обо мне!

Кричать она не могла, не забывая ни на мгновенье, где находится. Но даже шепот зазвенел в пронзительной тишине отделения, заставляя уже довольно далеко отошедшего доктора остановиться. Вслушаться в ее надрывные слова.

— Я все это время ненавидела его… за то, что он сделал…, что предал меня… так и не сказал, что любит. А знаешь, сколько раз сама говорила ему о своих чувствах? Знаешь, Мирон?! Один! Один раз, еще накануне свадьбы. Я специально вспоминала, думала, что этого просто не может быть… За все время, которое мы провели вместе, только единственный раз смогла подобрать слова, чтобы сказать о том, что испытываю к нему на самом деле. Мне казалось, что все и так очевидно… А ведь любила его и… все время ждала, что ОН мне об этом скажет… А он тоже ждал… И так и не дождался! И уже никогда не услышит! И не узнает, что я ношу ЕГО ребенка!

Она метнулась по коридору, догоняя врача. Вцепилась в рукав, совершенно не заботясь о том, как это может выглядеть со стороны.

— Умоляю Вас… Я подпишу любые бумаги… у меня не будет никаких претензий, если… если что-то случится… Я должна увидеть мужа. Пока он жив… Пожалуйста…

За двадцать лет работы в отделении ему приходилось встречаться со многим. Слезы, отчаянье, истерики был привычны. Особенно когда смерть находилась так близко. Но эта женщина не плакала. Не кричала. И была вполне адекватна, несмотря на сложность ситуации и беременность.

Он не любил отступать от им же установленных правил, но ее настойчивость вызывала уважение. Медленно кивнул, по-прежнему сомневаясь в правильности принимаемого решения.

— У Вас пять минут, не больше. Пойдемте, я дам Вам халат.