Глава 10

Был уже второй час ночи, когда они добрались до дома Джоанны, но она сразу бросилась к телефону. Держа в одной руке ручку, другой она перелистывала свою телефонную книгу.

—Чтобы все устроить, не должно уйти много времени, — сказала она Сэму. — Но ты меня не жди.

—Я подожду.

Ему было что сказать, и ему хотелось это сделать до того, как Джоанна снова выстроит баррикады. И хотя она держалась стойко, даже слишком стойко, он сознавал, что начинает понимать ее. И все-таки вышел из комнаты, когда Джоанна принялась набирать номер.

Вряд ли она могла заменить отца в его работе. Кроме того, она была уверена, что отец потерпит лишь ее минимальное вмешательство в свои дела, но о его болезни надо обязательно сообщить его сотрудникам. Джоанна предоставила информацию пресс-секретарю и обсудила с ним простой и прямолинейный текст пресс-релиза.

Пока она успокаивала ассистентку отца и старалась устроить все так, чтобы повседневные дела «Паттерсон Продакшнз» шли насколько возможно гладко, Сэм вручил ей кружку. Джоанна с благодарностью сделала глоток, ожидая, что это будет кофе. Вместо этого она ощутила вкус травяного успокаивающего чая, который когда-то купила на всякий случай и время от времени пила после особенно затянувшегося дня.

—Завтра я смогу рассказать вам больше, Уитфилд. Нет, все, с чем не сможете справиться вы или другие сотрудники, придется отложить. С этой проблемой вы справитесь, верно?

Слыша ее из другого угла комнаты, Сэм не мог не улыбнуться ее тону. От продюсеров он никогда лучшего не слышал.

—Где Ломан? Хорошо, вызовите его обратно. — Она что-то черкнула в блокноте. — Да, правильно, но я уверена, что через пару дней он сам проинструктирует вас. Вам нужно уточнить это у врача, но я не думаю, что Карл сможет поговорить с вами раньше чем через двое суток. — Голос Джоанны переменился, став ледяным. — Нет, здесь и обсуждать нечего, Уитфилд. Придется принять невозможность связаться с Карлом и ждать дальнейших новостей. Нет, я не буду за это отвечать, это ваша обязанность. Вам за это платят.

Она повесила трубку, разгневанная бесчувственностью собеседника.

— Идиот! — пробормотала она, снова взяв кружку с чаем. — Он больше всего печется о том, что Карл настаивал на контроле за монтажом «Огненных полей», а его сердечный приступ, судя по всему, помешает закончить проект в срок!

—Ты все?

Все еще хмурясь, Джоанна пробежала глаза ми свои записи.

—Не думаю, что в моих силах сделать что-нибудь еще.

—Тогда иди и садись сюда! — Он подождал, пока Джоанна сядет рядом с ним на диване, и снова наполнил ее кружку из чайника, в котором и заварил чай. Сэм почувствовал ее напряжение, даже не прикоснувшись к ней, и начал массировать ей плечи. — Трудно это, когда остается только ждать!

—Да.

—Ты прекрасно умеешь владеть собой, Джоанна!

Она глотнула чаю и уставилась прямо перед собой.

—У меня был хороший учитель.

—Расскажи мне про отца.

—Я уже рассказала, о чем говорил доктор.

—Я не про это. (Она снова была напряжена, несмотря на массаж.) — Расскажи мне про него, про ваши с ним отношения.

—Рассказывать на самом деле нечего. Мы никогда не были особенно близки.

—Из-за твоей матери? Услышав это, она окаменела.

—И причем здесь моя мать?

—Я не знаю. Расскажи мне. — Сэм, можно сказать, блуждал в потемках, но не удивился, обнаружив, что попал в цель. — Джоанна, не нужно быть любителем сплетен, чтобы знать о разводе твоих родителей, когда тебе было — сколько же — четыре года?

—Мне тогда исполнилось пять. — Рана все еще болела. И не важно, что она много раз убеждала себя: это глупо и даже ненормально, когда детская боль и чувство потерянности пронизывают жизнь взрослой женщины. — Это дела давно минувших дней, Сэм!

Он так не думал. Интуиция подсказывала ему, что это такая же часть настоящего, как и он сам.

—Она вернулась в Англию, — начал он. — А твой отец сохранил право опеки над тобой. Так?

—Выбор у него был не слишком велик. — Она вновь ощутила ту горечь и сделала над собой непростое усилие, чтобы вновь спрятать ее глубже. — Сейчас это уже не важно.

—Джоанна, я ведь не Уитфилд, — пробор мотал Сэм. — Мне-то расскажи.

Она так долго молчала, что Сэм решил попробовать иную тактику. Но она, вздохнув, начала:

—Моя мать вернулась в Англию, чтобы попытаться возобновить сценическую карьеру, которой она, по своему мнению, пожертвовала после замужества. Мне там места не было.

—Тебе ее, должно быть, не хватало?

—Я с этим справилась.

Сэм так не думал.

—Мне кажется, что развод и так не бывает легким для ребенка, но становится еще больнее, когда один из родителей оказывается в нескольких тысячах миль от него.

—Все равно так было лучше для всех. Они всегда ужасно ссорились. Ни он, ни она никогда не были счастливы в браке и... — Джоанна замолчала, прежде чем у нее с языка сорвалось о чем она всегда думала. «Со мной. Они оба не хотели меня». — В сложившейся ситуации, — окончила она.

—Ты тогда была слишком маленькой, чтобы узнать такое. — Ему представилось, как пятилетней Джоанне пришлось столкнуться с острыми углами отношений родителей в несчастливом браке.

—Не надо быть очень большим, чтобы понимать, что все не так. В любом случае мама дала мне это понять. Она отправила телеграмму из аэропорта. — Чай остыл, но Джоанна продолжала автоматически прихлебывать его.

«Телеграмма — это как письмо», — сказала Джоанне приятная молодая горничная. Не будь она новенькой, она передала бы телеграмму Карлу, а тот ее просто бы выбросил. Но девушке очень хотелось узнать, что там написано, и еще больше хотелось помочь Джоанне прочесть послание.

«Дорогая моя девочка!

Я в отчаянии от того, что оставляю тебя, но у меня нет другого выхода. Моя жизненная ситуация — да и вся жизнь — стала невыносимой. Поверь мне, я пыталась с этим справиться, но в итоге пришла к выводу, что только развод и полный разрыв с прошлым помогут мне жить дальше.

Я презираю себя за то, что оставляю тебя на папу, но мне сейчас было бы слишком трудно позаботиться о тебе. Однажды ты поймешь и простишь меня.

С любовью, мама».

Джоанна до сих пор помнила его наизусть, слово в слово, хотя на тот момент она смогла понять лишь одно: мама бросает ее, потому что несчастлива.

Сэм пристально смотрел на нее, пораженный ее спокойным, хладнокровным отношением к тем событиям.

—Она послала тебе телеграмму?

—Да. Я была слишком мала, чтобы все понять, но уловила общий смысл. Она была безумно несчастна и отчаянно хотела найти выход.

Сука! Это слово, обжигая глотку, едва не вырвалось у Сэма, но пришлось проглотить его. Он не мог представить, как можно быть такой погруженной лишь в себя эгоисткой, чтобы попрощаться со своим единственным ребенком при помощи телеграммы! Сэм вспомнил рассказ Джоанны о том, как они с матерью ходили кормить уток, и не мог поверить, что это два образа одной и той же женщины.

—Это, должно быть, причинило тебе много боли? — Он обнял Джоанну, как будто стремясь защитить от уже случившейся беды.

—Дети быстро все забывают. — Она встала, зная, что, приняв его помощь, уже не сможет удержаться. Ведь она держалась более двадцати лет. — Она сделала то, что должна была сделать, но не думаю, чтобы она когда-нибудь была счастлива. Ее не стало около десяти лет назад. Самоубийство.

Сэм рассердился на самого себя за то, что не вспомнил об этом ранее. Гленна Ховард, несчастная мать Джоанны, так и не сумела триумфально вернуться на сцену, к чему так стремилась. Справиться с разочарованием помогали таблетки и алкоголь до тех пор, пока она не приняла слишком много и того и другого.

—Мне очень жаль, Джоанна. Потерять ее дважды — это, должно быть, стало кошмаром для тебя?

—Я никогда ее толком не знала. — Она снова потянулась за чаем, только чтобы занять руки. — И это было очень давно.

Сэм подошел к ней, несмотря на то, что она отвернулась. Терпеливо, но настойчиво он усадил ее обратно на диван.

—Я не думаю, что боль от такого когда-нибудь утихает. Не отстраняйся, Джоанна!

—Нет смысла ворошить все это.

—А я думаю, есть. — Он взял ее за плечи достаточно крепко, чтобы она поняла: ему не все равно. — Я все это время хотел понять причину твоей отчужденности. Сначала я полагал, что причиной всему — неудачные отношения с другим мужчиной. Но все намного серьезнее и уходит гораздо глубже.

Джоанна смотрела на него с холодным выражением лица, но ее глаза были полны отчаяния. Она рассказала слишком много, больше, чем когда-либо говорила об этом раньше. Облеченные в слова, воспоминания стали слишком отчетливыми.

—Я не моя мать!

—Да. — Он пригладил ей волосы. — Да, ты — не она. И не твой отец тоже.

—Я даже не знаю, он ли мой отец!

Сказав это, Джоанна побледнела. Ладони, все это время стиснутые в кулаки, разжались и обмякли. Еще ни разу за всю свою жизнь она не говорила об этом. Все, что она знала, было наглухо заперто, но это никогда полностью не забывалось. А теперь Джоанна слышала, как ее слова эхом возвращаются к ней, и испугалась, ужасно испугалась, что заболеет от всего этого.

—Джоанна, что ты такое говоришь?

Голос Сэма оставался тихим и спокойным, однако Джоанна почувствовала как он снарядом прорвался сквозь ее оцепенение.

—Ничего, ничего. Я просто расстроена. Я устала. Завтра будет нелегкий день, Сэм. Мне надо поспать.

—Мы оба понимаем, что ты слишком взвинчена, чтобы заснуть. — Обняв ее, он почувствовал бившую ее жестокую дрожь. — И так будет, пока ты не дашь выход чувствам! Расскажи мне о своем отце, Джоанна. О Карле.

—Когда же ты, наконец, оставишь меня одну? — В голосе у нее зазвенели слезы, что напугало ее еще больше. Она чувствовала себя так, будто видела, что стены дома начали рушиться, а фундамент – проваливаться и удержать все это у нее не было сил. — Ради бога, ты что, не видишь, что я больше не могу? Я не хочу говорить о моей матери! Я не хочу говорить о нем! Он, наверное, умирал! — Из глаз у нее полились слезы; теперь она знала, что пропала. — Он, наверное, умирал, и я должна была что-то почувствовать, но я ничего не чувствую! Я даже не знаю, кто он? Я не знаю, кто я?

Она пыталась оттолкнуть Сэма, отстраняясь, когда он притягивал ее к себе, проклинала его, вырываясь из объятий. Это буйство закончилось потоком слез.

Сэм не стал говорить слов утешения: он понятия не имел, какие слова тут помогут. Он просто взял Джоанну на руки и слыша, как она всхлипывает, уткнувшись ему в шею, сел, прижав ее к себе, будто маленького ребенка. Поглаживая ее по волосам, он терпеливо ждал, пока она выплачется. Сэм не понимал, как можно было держать в себе столько слез.

Она была разбита. Ей жгло горло и глаза, она чувствовала тяжесть в животе. Даже после того, как слезы иссякли, осталось это неприятное, болезненное ощущение. Силы покинули ее, как будто кто-то вынул затычку, предоставив им вытечь без остатка. Джоанна не возражала ни тогда, когда Сэм посадил ее на диван, ни тогда, когда он встал. Он уйдет. Это она готова была принять, даже притом, что ее истерзанное сердце в очередной раз будет разбито.

Потом он, сидя рядом с ней, дал ей в руки рюмку.

—Может быть, это немножко поможет, — негромко сказал он. — Пей не спеша.

Если бы у нее еще остались слезы, она бы снова заплакала. Джоанна кивнула и глотнула бренди, надеясь, что он залечит свежие раны.

—Я всегда перед ним благоговела, — начала она, не глядя на Сэма. — Я даже не знаю, любила ли его в детстве, но он всегда был самой большой и важной фигурой в моей жизни. После отъезда матери, — она остановилась, чтобы сделать еще глоток, — после отъезда матери я очень испугалась, что он тоже уедет или отошлет меня куда-нибудь. Я тогда не понимала, как важно для него было, чтобы его личная жизнь не стала достоянием общественности. Возможно, публика могла бы принять его романы и браки и интересоваться ими, но если бы он не моргнув глазом отослал своего единственного ребенка, на это посмотрели бы совсем иначе. Никто бы не забыл, что он был женат на Гленне Ховард, которая родила ему ребенка. Никто, кроме него.

Как рассказать о том, насколько потерянной и запутавшейся она чувствовала себя, глядя, как отец ухаживает за другими женщинами, будто ее матери никогда и не было?

—Когда он снова женился, это был кошмар!

Это была большая, пышная свадьба с огромным количеством фотографов, микрофонов, посторонних людей. Меня нарядили и заставляли улыбаться. Я терпеть не могла эти косые взгляды и намеки насчет моей матери. Перешептывания о ней. Отец мог не обращать на это внимания: это всегда было вокруг него, а я тогда думала только о том, что на мамином месте будет женщина, которую я даже не знаю. А мне приходилось улыбаться.

Эгоистичные, бесчувственные идиоты! Подумав это, Сэм еще крепче обнял ее.

—А больше у него никого не было... из семьи?

—Его родители умерли много лет назад. Помню, я слышала от кого-то из родственников, что его воспитывала бабушка. К тому времени ее тоже не стало. Я никогда ее не видела. У меня была кто-то вроде гувернантки, которая буквально умерла бы за отца. Так уж он действует на женщин, — устало сказала она. — Это все было бесполезно — мое присутствие на свадьбе было очень важно. Впечатления, снимки для прессы и все такое. Когда все было позади, я увидела его снова только через три месяца. Он вообще проводил много времени в Италии.

—А ты оставалась дома?

—Я училась в школе. — Она провела руками по волосам, затем сцепила их в замок на коленях. — Он имел полное право оставить меня на моих педагогов и репетиторов. Но вторая его жена хоть как-то могла переносить детей. Не многие его женщины могли этим похвастать.

Джоанна на расстоянии почувствовала жалость Сэма и тут же покачала головой.

—Здесь мне было лучше. Я проводила много времени с Хэддисонами. Они прекрасно относились ко мне.

—Я рад этому. — Он взял ее руку в свою ладонь. — Продолжай.

—Это случилось после его второго развода, когда он был с... не важно, с кем. Главное, что я тогда убежала из школы и очень себя жалела. Я поднялась к нему в комнату. Я даже не знаю, почему это сделала, разве только чтобы быть там, попробовать разгадать его тайну. И разгадала. Я всегда чувствовала себя рядом с ним неловко и не к месту, — продолжала она. — Должно быть, во мне чего-то не хватало, и это мешало ему любить меня так, как следовало бы. У него в комнате стоял такой чудесный старый письменный стол со всеми этими занятными ящичками и отделениями. Карл снова был в отъезде, и я не боялась, что он увидит, как я роюсь в его столе. Я нашла там письма. Некоторые из них были от его женщин, а я уже была достаточно большая, чтобы смутиться, и отложила эти письма в сторону. Потом нашла одно от моей матери. Старое, написанное сразу после ее отъезда в Англию. Держать в руках это письмо для меня было все равно что снова увидеть ее. Иногда я никак не могла вспомнить, какой она была, но в ту минуту, когда я держала в руках то письмо, я увидела ее именно такой, какой она была. Боже, она была прекрасной, такой хрупкой и таинственной! Я даже, точно наяву, слышала ее голос, необыкновенный, хорошо поставленный голос. Я так ее любила!

Сэм взял у нее рюмку и поставил на стол.

— Ты читала то письмо?

— Лучше бы не читала! — Джоанна на мгновение крепко зажмурилась, но и сейчас, как и тогда, назад было уже не отступить. — Я так жадно хваталась за все, к чему она прикасалась, за каждую ее частичку, что сначала даже не поняла, что читаю. Должно быть, она писала в гневе. Там были и злость, и горечь, и желание уколоть побольнее. Даже будучи еще ребенком, я знала, что в их семейной жизни не все было гладко. Но до этого письма я и представить не могла, что они так ненавидели друг друга!

— Люди часто говорят то, что на самом деле не имеют в виду, или даже чаще — то, что не следовало бы говорить в данных обстоятельствах.

— Она ведь на тот момент уже уехала, и теперь не узнать, имела она это в виду или нет. Ни мне, ни моему отцу, то есть Карлу, не узнать!

У Джоанны пересохло во рту, но бренди ей больше не хотелось. На мгновение она стиснула губы, затем продолжила:

— Она припомнила ему всю свою боль, все невыполненные обещания, все настоящие и выдуманные измены. Затем она перешла к тяжелой артиллерии. Она не придумала для Карла лучшего наказания, чем оставить ему меня! Она писала, что взваливает на него ребенка, рожденного не от него! Он никогда не смог бы доказать это, да и она никогда бы не назвала того, кто был отцом ребенка, которому Карл дал свою фамилию. Конечно, продолжала она, есть возможность, что это его ребенок, но... Она пожелала ему всю жизнь мучиться от неизвестности. А поскольку я прочла это письмо, то и мне!

Сэм долго, не отрываясь, глядел в темноту за окном. Гнев, переполнявший его, был так неистов и было так трудно его сдерживать, что он боялся говорить. Джоанна была ребенком, невинным и беспомощным. А всем было на это наплевать.

—Ты когда-нибудь говорила с ним об этом?

—Нет, да и незачем было. В отношении меня он не переменился. Обо мне должным образом заботились, дали хорошее образование, и я могла делать все для достижения своих целей, лишь бы они не противоречили его интересам.

—Они не заслуживали тебя! Они оба!

—Это не важно, — устало вздохнула она. — Я больше не ребенок.

«И не была им с момента прочтения письма», — подумал Сэм.

—Для меня это важно. — Он взял в ладони ее лицо. — Ты важна для меня, Джоанна.

—Я никогда не собиралась говорить об этом ни тебе, ни кому-либо другому. Но теперь, раз я это сделала, ты должен понимать, почему я не могу позволить, чтобы наши отношения зашли слишком далеко.

—Нет!

—Сэм...

—Я понимаю только то, что у тебя было паршивое детство и через то, что произошло с тобой, не должен проходить ни один ребенок! И еще я понимаю, что от этого остаются шрамы.

—Шрамы? — Она вскочила на ноги, издав короткий надтреснутый смешок. — Разве ты не знаешь, моя мать была больна? Ах да, это держалось в тайне от прессы, но я сумела это раскопать. В последние годы жизни она лежала то в одной закрытой клинике, то в другой. Маниакальная депрессия, нестабильность, пристрастие к алкоголю. И наркотикам... — Джоанна прижала к глазам ладони, пытаясь взять себя в руки. — Она меня не растила, и я не уверена, кто на самом деле мой отец, но она была моей матерью! Я не могу забывать ни об этом, ни о том, что мне, возможно, от нее что-то передалось!

Сэм снова встал. Его первым порывом было надавить осторожно, но он понял, что это неверная тактика. Джоанну нужно привести в чувство быстро и резко.

—Джоанна, не в твоем стиле все так драматизировать!

Его слова возымели именно тот эффект, на который он и рассчитывал. В ее взгляде сверкнул гнев, а щеки тут же вспыхнули.

—Как ты смеешь мне говорить такое?

—А как ты смеешь стоять тут и выдавать малозначимые оправдания, что не можешь мне доверять?

—Это не оправдания, а факты.

—Мне наплевать, кем была твоя мать и кто твой отец. Я влюблен в тебя, Джоанна! Рано или поздно тебе придется это принять и сделать следующий шаг.

—Я все время говорила тебе, что это ни к чему не приведет. И сейчас объясняю почему. Но это только одна часть всего. Моя часть.

—И что же еще? — Он запустил большие пальцы рук в карманы и покачался на каблуках. — Хорошо, выкладывай остальное!

—Ты — актер.

—Это верно, но ты же не собираешься проводить никаких аналогий с тем ответом.

—Меня всю жизнь окружали актеры, — продолжала она, стараясь быть терпеливой. — Я понимаю всю напряженность и требовательность профессии, невозможность, особенно для талантливого актера, держать в тайне свою личную жизнь, чтобы она действительно оставалась личной. И я знаю, что так случается даже с лучшими людьми, несмотря на все их намерения и усилия. Если бы я верила в счастливые браки (а я в них не верю), то все равно не стала бы верить в счастливый брак с актером!

—Я понимаю. — Не сердиться на нее было трудно, но совсем невозможно было не сердиться на тех, кто главным образом приложил руку к формированию ее убеждений. — И этим ты хочешь сказать, что, раз я актер, и, хуже того, хороший актер, отношения со мной — слишком большой риск?

—Я просто говорю о том, что делает будущее наших отношений невозможным. — Она помолчала, собираясь с силами. — И если ты больше не захочешь меня видеть, я пойму.

—Неужели?

Он некоторое время пристально разглядывал ее, как будто прислушавшись к ее словам. Джоанна заранее приготовилась ко всему. Она знала, что закончить отношения будет больно, но это не могло сравниться даже с самыми сильными страхами. Она взглянула ему в глаза, когда он приблизился. В них не было ничего.

—Ты идиотка, Джоанна! — Он рывком притянул ее к себе, так резко, что она вскрикнула от удивления. — Ты что, думаешь, мои чувства к тебе можно включить или выключить? Ты, черт побери, так и думаешь, верно? Я по лицу вижу. Ну что же, я не собираюсь по-тихому уходить из твоей жизни, а если ты полагаешь, что тебе удастся вышвырнуть меня, то будешь разочарована!

—Я не хочу, чтобы ты уходил. — Слезы заволокли ей глаза, хотя она и думала, что со слезами покончено. — Я просто не думаю...

—Вот и не думай! — Он подхватил ее на руки. — Ты слишком много думаешь.

Джоанна не сопротивлялась, когда он отнес ее наверх. Она покончила со спорами, извинениями, объяснениями. Может быть, желание, чтобы о ней позаботились, и было слабостью, но у нее не было никаких сил пережить эту ночь одной. Ей не хотелось думать. Сэм был прав, посоветовав ей не делать этого. Ей совсем не хотелось думать, сколько часов осталось от этой ночи. В одночасье исчезли преграды для чувств, и она позволила им взять верх. Сэм был нужен ей. И не будь она такой измотанной, это бы ее испугало.

В спальне было темно, но он не стал зажигать свет. Ароматы сада струились в окна, переносимые ночным ветерком. Он молча уложил ее на кровать и сел рядом.

В то мгновение им нужно было так много сказать, что они не могли говорить вовсе. Когда-то Сэм считал ее холодной, сильной и самодостаточной. Эта женщина интриговала и завораживала его. Заинтриговала настолько, подумал Сэм, что он благодаря этому копнул глубже. И чем больше он узнавал о ней, тем глубже открывался перед ним ее внутренний мир.

Она была сильной в лучшем смысле этого слова. Она умела принимать удары и разочарования и справляться с ними. Некоторые люди, которых он знал, на ее месте признали бы себя виноватыми, стали бы искать опору или бы вовсе сдались. Но Джоанна, его Джоанна, находила свое место и поступала так, чтобы ее дело приносило плоды.

За оболочкой сильной женщины он нашел страсть. Он и раньше чувствовал, а теперь убедился, что она была нерастраченной. Была ли это судьба, игра слепой фортуны или совпадение, но он нашел ключ, освободивший эту страсть. И он не позволит, чтобы она снова была заперта или ее отпер кто-нибудь еще, кроме него самого.

За страстью скрывалась трогательная застенчивость. Нежность, которая сама по себе была чудом, принимая во внимание детство Джоанны и разочарования, которые жизнь преподнесла ей в столь раннем возрасте.

И наконец, миновав все остальное, он обнаружил ядро хрупкости. Он был полон решимости оберегать эту ранимую натуру. Именно хрупкую Джоанну он сегодня ночью будет любить!

Между ними, помимо любви, будет доброта. И помимо влечения — сострадание.

Легким, еле уловимым, словно шепот, движением он откинул волосы с ее лица. На щеках Джоанны еще не высохли слезы, и он бережно стер их кончиками пальцев. Он не сможет сделать так, чтобы их больше никогда не было, но сделает все возможное, чтобы она не плакала в одиночестве.

Он поцеловал ее один раз, потом другой туда, где слезы оставили свои следы. Затем снова нежно поцеловал ее. Ночные тени то и дело пробегали по ее лицу, но он видел ее полузакрытые усталые глаза. Сквозь дремоту она наблюдала за ним.

—Ты хочешь спать? — спросил ее Сэм.

—Нет. — Она прикрыла рукой его руку. — Я не хочу спать. И не хочу, чтобы ты уходил.

—Тогда расслабься. — Он прижал ее руку к губам. Его глаза, такие насыщенно-темные, казалось, поглощали ее всю без остатка. — И позволь мне любить тебя.

Это было так просто.

Она прежде не знала, что любовь может даровать утешение. Он раньше не показывал ей этого. Но сейчас, когда ее чувства были обнажены, а чувство собственного достоинства, казалось, было совершенно разрушено, Сэм показал ей другую сторону желания. Желание утешать и желание заботиться. Желание обладать и желание исцелить. Его прикосновения были такими, будто в этом мире лишь она имела значение.

Он стянул с нее рубашку, и материя заструилась по коже, прежде чем ее обнажить. Однако Сэм не спешил взять то, что она готова была ему подарить. Глядя ей в глаза, он разделся сам. Когда Джоанна потянулась к нему, он взял ее руки, прижав их к губам.

Он раздевал ее медленно, осторожно, как будто она спала, а он не хотел ее будить. Такая нежность вызывала особую, странную боль. Хотя она была раздета и полностью открыта перед ним, Сэм дарил себе удовольствие долгими, неторопливыми поцелуями и ощущением ее волос в своих ладонях.

Ее кожа казалось такой белой в ночной тьме. Он провел ладонью по ее руке, не сводя с нее глаз. Убывающая луна за окном растаяла до тонкого серпа и почти не давала света, но Сэм уже очень хорошо знал Джоанну. И все же он для собственного удовольствия обводил черты ее лица кончиком пальца. Он никогда прежде так не обходился с нею. Джоанна закрыла глаза и почувствовала, как отплывает в мир удовольствия. Сэм и раньше, несмотря на страсть и сексуальный голод, дарил ей ласку, которую она не ожидала. Но сейчас... это было то, что чувствуешь, когда тебя лелеют. Именно так даются обещания, когда не сомневаешься, что они будут исполнены. Перед глазами Джоанны все поплыло, а сердце едва ощутимо заныло от того, как все было прекрасно.

Будучи нежным, Сэм непостижимым образом чувствовал себя сильнее. Никогда прежде его желание не было столь сильным, но ему впервые не хотелось спешить. Страсть нарастала, но в этот раз она была наполнена стремлением дарить радость.

Они не замечали времени. В самые ранние часы народившегося утра он осторожно приближал ее к вершине блаженства. Он чувствовал губами ее сердцебиение, быстрое, неравномерное, но еще пока не отчаянное. Она прижалась к нему, обвив его руками, но не сдавливала от нетерпения. Она двигалась вместе с ним, желая дать ему возможность задать темп, ощущая благодарность за то, что он даже раньше ее осознал, насколько ей нужна забота.

Замечала ли она когда-нибудь, какой он сильный? Как растягивались и слегка подрагивали мускулы на его спине и плечах? Она и раньше прикасалась к нему и обнимала его так же, но прежде она каждый раз быстро оказывалась очень близко к развязке. На этот раз ее путь был спокойным и неспешным, подобно путешествию по тихому озеру на плоту.

Вдохновленная любовью, она стремилась дать ему такую же нежность, которую он продемонстрировал ей. Ее прикосновения были легкими, нетребовательными. По тому, как он пробормотал ее имя, Джоанна поняла, что он испытывает такие же чувства. Возможно, никогда больше не повторится это безупречное, лишенное всякого эгоизма слияние.

Раскрывшись перед любимым, она тихо вздохнула. Они сошлись без пыла, но с невероятной нежностью.

Потом, гораздо позже, она лежала рядом с ним без сна, а небо уже начало светлеть.


Загрузка...