Не дай мне уйти

Эпилог

Кирилл

Три года спустя…

— У вас очень красивый дом.

Улыбнувшись, я откидываюсь на спинку стула и складываю на животе руки. Обвожу взглядом кухню, в которой нахожусь, и перевожу глаза на парня перед собой.

— Спасибо, — благодарю.

У него динамично развивающийся ютуб-канал, со мной они связались еще зимой, но времени на интервью у меня тогда не было. Сейчас, в июне, я почти свободен.

На столе перед гостем кружка кофе, из которой делает глоток. Оператор проверяет камеры, одну напротив меня, вторую сзади. Девушка-ассистент крепит мне на футболку микрофон и просит что-нибудь сказать.

— Раз-раз…

— Все отлично, — улыбается.

— Ваши близкие точно не хотят присоединиться? — спрашивает парень.

— Точно.

— Ну, тогда давайте начнем?

— Без проблем.

Пока озвучивает мое имя, возраст и мой диагноз, молча слушаю. Кажется, все верно.

— Я не рассказывал, как мы на вас вышли? — обращается ко мне.

— Не припомню.

— Мы планировали сделать материал с вашим лечащим врачом, но он занят, и в целом… не любит камеры. И предложил в качестве альтернативного варианта одного из своих пациентов. И вот мы здесь.

— Супер.

— Спасибо, что согласились с нами поговорить. Расскажите, что самое сложное в том, чтобы заново учиться ходить?

Вдохнув, смотрю в окно на кусок подстриженного газона во дворе.

— Самое сложное… пожалуй, то, что в погоне за результатом потерять себя еще легче, чем в бездействии.

— Воу, — отзывается. — Здесь есть над чем подумать.

Отвечаю короткой усмешкой.

— Сложно искать себя заново, — продолжаю. — Не знать, что лучше — строить надежды или вообще не строить, просто каждый день работать на износ.

— Расскажите про свою реабилитацию.

— На начальном этапе было не больше восьми часов в неделю. Мышцы сокращались бесконтрольно, когда давали на них нагрузку, и это было больно. Хорошо, что в моем подвале хорошая шумоизоляция.

— Вы тренировались здесь, в доме?

— Иногда проходил программы на выезде, в разных центрах, но в основном здесь. Я постепенно обновлял оборудование, в зависимости от того, что мне было нужно. У меня было два терапевта, они работали по очереди. Отличные ребята. Привет, — салютую в камеру. — И еще тренер по плаванью, Вася, — салютую и ему тоже. — Они проводили со мной очень много времени. Они меня ненавидят.

Мое резюме сопровождает смех, но правда в том, что я в свои слова почти верю.

Улыбаюсь, расслабленно выдыхая.

— Мы могли бы и с ними тоже поговорить?

— Думаю, да, — пожимаю плечом. — Если они сами не против.

— Отлично. Мы возьмем их контакты.

Сделав пометку в телефоне, он продолжает:

— Это был тяжелый этап?

— Самый тяжелый. Ты не способен взять даже мизерный вес. Ноги не слушаются. Видишь, как сдыхают мышцы, и это заряжает страхом невозврата. Вся суть тренировок в том, чтобы восстановить мышцы, иначе не смогу держать себя на ногах.

— Понял.

— Мне было неуютно в том весе. Я такой размер одежды не носил с восемнадцати лет.

— Как вы справлялись?

— Со стрессом?

— Да, со стрессом. С трудностями.

— Учился видеть вокруг прекрасное… — отвечаю хрипловато.

— Это отличный совет.

— Да. Еще меня поддерживала семья. Когда меня сильно заносило, я быстро получал пиздюлей. Можете это вырезать.

Он смеется и обещает:

— Мы оставим все, как есть.

Чешу подбородок.

— Как со стрессом справлялась ваша семья?

Взяв себе минуту, раздумываю, как лучше ответить. Глядя в пространство, я понимаю, что дать ответ на этот вопрос сложнее, чем говорить за себя.

Я знаю, что моя семья за дверью. И они меня слышат.

Поерзав на стуле, начинаю говорить:

— Когда начались тренировки, моя жена каждый день массировала мне стопы. Каждый день на протяжении четырех месяцев. Чтобы помогать восстанавливаться кровообращению. Вносила свою лепту, коротко говоря.

— Это… достойно уважения, — улыбается.

— Да, — чешу пальцем нос. — Дело в том, что я ничего не чувствовал. Но она продолжала делать это каждый день. Я думаю — это был ее способ справляться со стрессом. Двигаться к результату вместе со мной.

— Получилось?

— Да, — развожу руками. — Чувствительность появилась через пару месяцев. Она считала это своей победой.

— Я должен был подарить ей букет побольше.

— Не стоит. Иначе я буду ревновать.

Его команда смеется вместе с нами.

— Расскажите о своих результатах.

— Я сам открыл вам дверь, — говорю. — И в этом месяце собираюсь подняться на триста метров над уровнем моря. Это первый пробный подъем. Посмотрим, как пойдет.

— Я вам желаю удачи.

— Спасибо.

— И должен заметить, физическая форма у вас получше моей. Гораздо лучше.

Я снова поддерживаю дружный смех его команды.

— Спасибо.

— Чем вы сейчас занимаетесь?

— Моя программа реабилитации еще не закончена. А в целом… я землевладелец. Строю спортивную базу отдыха здесь недалеко.

— Может быть, когда-нибудь мы сделаем о ней сюжет?

— Буду только рад.

— Самое яркое воспоминание за последние три года? — задает он блиц-вопрос.

— Черт, — смеюсь. — Сложно…

— Первое, что пришло в голову.

Первое, что пришло мне в голову, решаю оставить неозвученным. В конце концов, мышца, которая за эти три года ни разу не давала сбоя — это мой член, отсюда куча ярких воспоминаний.

— Наверное, когда сын увидел меня в медицинском экзоскелете. Он решил, что я трансформер. Он был в восторге.

Снова смех.

— Представляю.

— Но это, наверное, его яркое воспоминание. А лично ваше?

Прочистив горло, отвечаю на вопрос:

— Мое — когда снова смог выйти с ним на прогулку.

— Когда это было?

— Чуть меньше двух лет назад.

— Я вас искренне поздравляю.

— Спасибо.

— Чему вас научил этот период в жизни?

— Тому, что мужчины тоже плачут.

— Спасибо.

— Спасибо вам. Берегите себя.

Мы завершаем интервью рукопожатием.

Я предлагаю им остаться на обед, они соглашаются.

Встав из-за стола, кладу ладони в карманы шорт и медленно направляюсь к выходу из кухни. Дверь не заперта. В гостиной Леон сидит на диване, как прибитый. Сложив на коленях руки и с вытянутой шеей.

Дисциплина — это та функция, которая развита у моего сына очень хуево, но мы работаем над этим.

— Можно мне теперь пойти посмотреть? — спрашивает, как только вхожу в комнату.

— Да… — отвечаю, бросая взгляд на Машу.

Сын срывается с дивана пулей, горя желанием познакомиться с видеооборудованием команды блогеров. У него непреодолимая тяга к технике и всему, что с ней связано. Он готов ковыряться в деталях с утра до вечера. Судя по всему, я отсыпал ему своих инженерных генов.

На лето его постригли под единичку, так же, как и меня. Он выглядит забавно маленьким, но минут через пять наши гости будут от его присутствия вешаться, ведь задавать вопросы — его второе любимое занятие.

Его босые ноги стучат по полу.

Проводив взглядом, двигаюсь вдоль стены. Проходя мимо стоящего в вазе букета роз, дергаю за лепесток. Стучу пальцами по подоконнику, подходя к Маше, которая стоит у окна.

Она раскачивается из стороны в сторону, держа на руках крошечный сопящий сверток — нашу дочь. Ей три недели.

Моим рефлексом с тех пор, как она появилась на свет, является безотчетное желание ее касаться. Сейчас тоже протягиваю руку и легонько прикасаюсь к оранжевой шапочке. Диана кривит личико, но продолжает держать глаза закрытыми. Ее ресницы белые, как и брови.

Прижавшись губами к ее головке, Маша смотрит на меня.

— Что скажешь? — интересуюсь.

— Мне понравилось.

Кладу руки ей на плечи и прижимаю к себе.

Диана сопит между нами. Соединяем лбы, глядя на нее.

Урезанная версия событий последних трех лет нашей жизни вызывает у меня эмоции, которые выражаю вот так — прикосновениями. На самом деле, искать себя заново было не так уж сложно, ведь оказалось, что я нашел себя еще до того, как в полной мере это осознал. Еще до того, как Альбина всадила в мою спину пулю, я уже знал, чего хочу. Чем хочу заниматься. И после непродолжительных мысленных скитаний, завершил покупку загородной недвижимости, то есть, начал с того, на чем остановился.

Мне было необходимо чем-то заниматься. Чем-то, что отвлекало бы меня от постоянной погони за результатом. Этого требовала Маша, когда поняла, что меня перманентно отбрасывает то в хандру, то в гребаную депрессию, стоит только моим результатам хотя бы на процент упасть.

Она давала мне пинка даже тем, что целый год решалась принять назад мое кольцо. Этот урок я усвоил. Усвоил, что поводов получить его назад еще раз лучше не создавать.

Моя бывшая жена получила три года и запрет на приближение. Я же получил компенсацию за согласие не требовать полного срока, предусмотренного ее статьей. Где сейчас Луговой, я не в курсе. Ему дали полтора года условно, но он сбежал из страны и сейчас находится в международном розыске.

Я не могу изменить прошлого. Но и винить себя за прежние ошибки у меня не было времени, моя жизнь здесь и сейчас требовала слишком много внимания. И я хотел ее жить. Хотел, блять, как никогда.

Пожалуй, самое прекрасное из того, что я видел в последнее время — то, как моя жена кормит грудью. Судя по тому, как сладко наша дочь спит, Маша делала это совсем недавно. Висящее на ее плече полотенце тоже на это намекает.

Обняв ее лицо ладонями, целую.

Она отказалась принимать участие в съемке. Она принимала участие в другой, пару месяцев назад, после того, как я передал местному реабилитационному центру оборудование, которое больше мне не нужно. В том числе экзоскелет. Съемка проходила в мэрии, в общем и целом, внимание нас обоих немного заебало, но я стараюсь делиться опытом всегда, когда ко мне поступает такой запрос. В конце концов, я начал жить заново, и мне есть, что рассказать, в том числе, и в группах психологической помощи, где я время от времени появляюсь.

— Возьмешь ее? — просит Маша. — У меня руки устали…

Отжиматься с Леоном на спине мне гораздо проще, чем держать новорожденную дочь. Размер ее тела никак не соответствует значимости, и я напрягаю каждую мышцу, чтобы не накосячить. От напряжения у меня подворачивается нога, этот пока непреодолимый рефлекс мне тоже нужно контролировать, и, когда дочь укладывается на мой бицепс, я превращаюсь в гребаного нервного паралитика.

Маша смеется, обнимая меня за талию со спины, а я думаю о том, что в этот раз делал ребенка, будучи поставленным об этом в известность, то есть осмысленно, возможно, поэтому он вышел таким спокойным…