Бросаюсь к машине, на ходу нажимая кнопку брелока. Почти сразу ощущаю на себе стальную хватку Барковского. Меня, как мешок с картошкой, забрасывают на плечо и тащат.
— Отпусти! — изо всех сил молочу кулаками по каменной спине, обтянутой черной кожей куртки. — Сейчас же.
Он доносит меня до моей машины и ставит на асфальт. А потом сразу же впечатывает в кузов своим телом.
— С тех пор, как снова увидел, мне башню снесло, Киткат, — обхватив ладонями мое лицо, шепчет в губы.
Мощная грудь мужчины часто вздымается от рваного дыхания. Мне в живот упирается просто каменный стояк.
Я уже промокла, а мне нереально жарко. Мысли, правильные мысли вылетают из головы, когда рот Яра накрывает мой.
Он не целует, он будто пожирает меня. С неистовым голодом, как ненасытный хищник желанную добычу.
Я воском плавлюсь в его руках.
— Я подыхаю, как хочу тебя, — шепчет между поцелуями.
И я вспоминаю другой вечер и, самое главное, другое утро.
Будто чувствуя перемену, Яр отстраняется. Вглядывается поплывшим взглядом мне в лицо.
— Не переживай, Яр, — мой сиплый голос звучит твердо. — Какая-нибудь другая не даст тебе подохнуть. Точно так же, как и тогда.
Когда я не была готова пойти дальше, а ты уже на следующий день нашел мне замену. Легко и просто, хоть говорил, что влюбился.
— Я был малым пацаном, Кать, — отшатывается. — Решил, раз нет, то тебе просто не нужен. Я не понимал…
— И не пытался! Правильно, когда хочется есть, незачем ждать, пока созреет яблоко на дереве, если столько лежит под ногами, верно? — кричу, стирая с лица дождевые капли.
Рана на сердце, казалось зажившая много лет назад, открылась вновь. И теперь кровоточит, болит, совсем так же, как тогда.
— Да я тысячу раз пожалел! — орет в ответ. — Но фамилии твоей я не знал, а номер ты сменила. Не мог тебя найти!
Хорошо, что идет ливень. Может не видно, что я плачу. Сердце больно сжимается и радостно трепещет, будто я — та, юная, четырнадцатилетняя я — узнала, что он хотел меня найти. Вот только это ничего не меняет.
— А когда увидел снова, не поверил просто, — его губы подрагивают. — Все не то что вернулось, Кать. Теперь это большее…
— Даже если и так, — сквозь слезы говорю, затыкая голос глупого сердца, — мне это больше не нужно. Мне больше не нужен ты. Давно уже не нужен, Яр. Я выхожу замуж за Игоря. Я люблю Игоря! И, если ты не оставишь меня в покое, то, уверяю, у тебя будут серьезные проблемы. Поэтому просто выбери себе другой трофей и добивайся его. Я им не стану.
Он сжимает руки в кулаки. Крылья носа раздуваются, а в синих глазах плещется океан боли. Осязаемая настолько, что у меня все внутри сжимается. Неужели… Нет!
— Прощай!
Распахиваю дверь и, споткнувшись, неуклюже забираюсь на водительское сиденье. Дрожащими руками сую ключ в замок зажигания. Поворачиваю и неловко, рывком стартую. В боковом зеркале вижу, что Яр неподвижно стоит под дождем, глядя мне в след. Кое-как вытираю потеки туши на щеках и усилием воли заставляю себя смотреть только вперед. Не оглядываться. И, самое главное, не позволять себе снова и по-другому. Не позволять «большее».
Ни за что!
Следующее утро встречаю с соплями, больным горлом и температурой. Ненавижу простуды! А сейчас вообще худший момент для грозящего мне теперь домашнего ареста в одиночестве. Потому как за просмотром документов «на всякий случай», чтением и сериалами не спрячешься от мыслей о том, с чем я совершенно не знаю, что делать.
Ах, если бы проблема была только в неизжитой обиде из-за дурацкой юношеской погибшей влюбленности и в том, что в настоящем виновник — золотой мальчик-чемпион — захотел меня в качестве очередного трофея! Да я бы сейчас прыгала от счастья, несмотря на температуру.
Пятницу и все выходные я лечусь так усердно, словно в понедельник мне на красную дорожку лишь затем, чтоб не пришлось оставаться наедине с собой еще и дальше. Спасибо Саше, что он заезжает, наплевав на возможность схватить простуду. Лично мне никакие гаджеты не могут заменить живого общения. Между нами, правда, некая неловкость, но хоть Барковский в разговоре не мелькает.
Когда утром в понедельник я чувствую себя почти здоровой, счастлива так, словно уезжаю в отпуск, а не иду на пусть и любимую, но все же работу.
Почти вприпрыжку выскакиваю из парадного. Нажимаю кнопку брелока, и моя машина приветственно мигает фарами. Когда подхожу к ней, вижу, что переднее колесо полностью спущено.
Нет! Не-ет!
Машину я умею только водить. Все! Даже жидкость в стеклоомыватель сама не залью. Что уже говорить про замену колеса.
Осматриваюсь в поисках кого-то, кого можно попросить помочь, и натыкаюсь на красный «мустанг». Привалившись к его отполированному кузову, на меня насмешливо глядит Барковский поверх солнцезащитных очков. И не холодно ему в одной белой футболке и джинсах? Все это мягко обтягивает каждый рельеф мощного тела.
Судорожно сглатываю, чувствуя, как начинает частить сердце.
— Подвезти? — окликает Яр с усмешкой.
Я бледная, и у меня немного воспалена кожа под носом из-за тонны изведенных бумажных салфеток. Укладка, правда, свежая, и, учитывая ясную погоду, мои русые волосы красиво золотятся от солнечных лучей. На губах красная помада. Под темно-серым пиджаком белая блуза и жемчужного цвета объемный жилет, зато на ногах черные брюки-скинни. Неплохо.
Все это вихрем проносится в голове, пока Яр медленно снимает очки и приближается ко мне, ощупывая тяжелым голодным взглядом.
— Зачем ты приехал?
— Не надоело спрашивать одно и то же?
— Яр, я ведь не шутила…
— Я-р, — склоняется к уху, — скорее бы услышать, как будешь стонать мое имя подо мной.
— Не дождешься, — говорю, чуть задохнувшись, и отступаю на шаг. Кровь бросается к щекам.
Переживаешь за бледность, да, Кать?
— А я и не умею ждать.
- Так что, заставишь?
— Я похож на того, кто на это способен?! — неожиданно злобно рычит, сверкая глазами.
— Не знаю, Яр, — нарочито сильно пожимаю плечами. — То, что ты мне не даешь прохода, например, уже нездорово выглядит.
Приходит его очередь пожимать плечами.
— Не могу иначе, что ж поделать, Киткат.