Не гореть!

16. Володька, вареники и национальный протест

«Олька, не парься. Ничего не начиналось».

Попрощаться. Отключиться. Выдохнуть. Забыть.

Ничего не начиналось.

Если бы после всего Денис предполагал наличие хоть единственного шанса на возможность начала, он бы не сорвался так сразу из Киева. Были сотни, нет, тысячи вариантов, как иначе повернуть собственную жизнь, если бы Оле было нужно, чтобы он остался. А так… наверное, и правда ей лучше и легче, если его нет. Потому что он попросту не знал, как долго смог бы держать слово, данному себе самому, — больше ее не трогать. Наверное, исключительно до следующего раза, когда захочется лазать по стенам. Потому уж лучше лазать по горам.

Впрочем, сначала Дэн и правда думал, что едет всего на неделю. Гена со своей теткой в Карпатах неожиданно кстати напомнил про популярную турбазу в Ворохте[1], на которой сам Басаргин уже бывал пару-тройку раз. И медальку за покорение Говерлы получал. Неосвоенным оставался еще Поп-Иван, а значит всего и нужно кинуть самое необходимое в сумку, потом себя в машину и пропереть на запад шестьсот километров. Туда, где можно делать вид, что все нормально и ничего не случилось. Потому что ничего не начиналось. Просто топать каждый день за инструктором, взбираясь на очередную вершину, а вечером подкрепляться убойным ужином и огородами уходить от пытающихся затащить его на очередную вечеринку, которыми без устали потчевали туристов организаторы.

Огороды протоптанными тропами среди пробивающейся молоденькой травки вели прямым путем к соседям. Весьма живописная, можно сказать хрестоматийная по своему виду и предназначению пожарная каланча, возвышающаяся через тын прямо у турбазовского сеновала, привлекала взгляд любого уважающего себя туриста. Что ж говорить о Басаргине? С той разницей, что в этот раз башня приобрела цель, к которой Денис, как Рокфор на запах сыра, и направился уже на второй вечер пребывания в Ворохте, пока на турбазе под навесом разыгрывался очередной гуцульский обряд, а мужики из части курили на лавке перед отбоем.

Наверное, в этот момент и был запущен процесс начала. Иного, не того, о котором думалось ночью или на новой вершине, как бы он ни пытался заглушить в себе рассуждения о правильном и неправильном. Повернуть собственную жизнь на сто восемьдесят градусов, изменить направление, обновить собственные мозги и традиционно поддаться спонтанности.

И вместо похода гнать в Киев и обратно, чтобы еще через сутки входить в непривычно небольшое здание поселковой пожарной части с полным набором документов.

Там она его и поймала. Невысокая, живенькая. Жизнерадостная, с острыми глазками и мягкими линиями плотного тела, скрытого милой сердцу формой сотрудника пожарно-спасательной части.

— Ах ти ж, коняка така, Макарчику! — орала она звонким голосом в телефонную трубку посреди узкого коридорчика. — Я кому сказала, йди до баби Оксани уроки робити, га?! Знов у школі не був, тварюка мала! От прийду додому, як відходжу лозиною по спині, будеш знати як не слухатись![2]

И в этот самый момент семейной, в этом сомневаться не приходилось, разборки, она и увидела едва вошедшего Дениса. Да так и замерла, глядя на новое, совсем не знакомое лицо.

— Здрасьте! — весело поздоровался Басаргин, слышавший в полном объеме воспитательную тираду, которая легко разбегалась эхом в узком коридоре. — Начальство где, не подскажете?

Барышня оказалась бойкая, поняла с первого раза.

— Макарчику, я потім![3] — брякнула она в трубку и торопливо убрала ее от уха, после чего с характерным акцентом продолжила, уже глядя на Дэна: — А вы до начальника части чи до начальника караула? Вам какое начальство-то?

— Самое начальственное, — рассмеялся Дэн. — Имеется?

— Та наче[4] тут. Подполковник Лысак, по коридору и вправо. Проведу?

— Справлюсь, — кивнул он, двинулся в указанном направлении и предстал пред добродушным взглядом подполковника, дверь в кабинет которого оказалась распахнутой настежь. — Разрешите?

— Кто таков? — подняв голову повыше, отозвался Григорий Филиппович, как значилось на поистертой серенькой надписи снаружи. В помещении было раскрыто и окно, и по углам гулял сквозняк. — Духота! — пояснил он зачем-то сразу после своего вопроса. Хотя, откровенно говоря, крепкий запах перегара и чего-то кислого превалировал над означенной причиной такого активного проветривания в этот, прямо сказать, не самый погожий апрельский денек.

— Денис Басаргин, — проговорил Дэн, проходя в кабинет, — лейтенант службы гражданской защиты. Имею предложение, от которого вы не сможете отказаться.

Подполковник приподнял густые черные с редкой проседью брови и комично мотнул подбородком:

— Не, мужик! — замахал он. — Мы, конечно, одному делу служим, но бухать я с тобой, залетным, не буду. Вчера юбилей справлял — видишь, болею. У вас там на базе выпить, что ли, не с кем? Что вас всех на каланчу прет, а? Медом намазано?

— А если я не турист? — сквозь смех спросил Басаргин.

— А местных идиотов я всех знаю. Они у меня давно посчитаны и учтены. Некоторых даже с того света вытаскивать приходилось. Значит, турист.

— Железная логика! — оценил Дэн ход мысли подполковника и сделал ход конем. — На работу возьмете?

— Как это на работу? — икнул подполковник.

— Обыкновенно. Вакансия у вас есть, я знаю.

— В отделе кадров был, чи шо?

— Еще не был. Решил сначала к вам.

— Ну то, канеш, правильно… — Лысак несколько секунд внимательно изучал стоящий перед ним образчик потенциальной рабочей силы, а потом на всякий пожарный уточнил: — Постой, ты точно к нам на работу хочешь? Сам-то откуда?

— Точно хочу, — в подтверждение Денис торжественно кивнул и добавил: — Сам-то я из Киева.

— Еще интереснее! — прищелкнул языком подполковник. — А там где работал? Звание, говоришь, имеется?

— Да у меня не только звание имеется, — Денис протянул Лысаку папку. — Смотрите сами.

Тот торопливо зашуршал страницами, удивляясь, кажется, все больше и больше. Действительно, было отчего брови под самым мыском густой шевелюры ловить. Который месяц бедолага Григорий Филиппович искал себе в часть начальника караула, периодически самостоятельно выполняя его обязанности, да все никак не находил. А тут — получите, распишитесь. Пришел готовый кадр. Еще и столичный. Еще и с неплохим послужным. С образованием, знаниями, опытом. И поди ж ты, в его собственное хозяйство, затерявшееся где-то на краю мира.

Придраться особо тут было не к чему, но скорее для порядка, чем всерьез подполковник Лысак снова с недоверием посмотрел на Басаргина и, придав голосу долю сомнений, насколько позволял утренний бодун, поинтересовался:

— Что ж в лейтенантах-то до сих пор? Не сильно в столице дают карьеру делать, да?

— Не скажу, что особенно стремился, — без тени шутки ответил Денис.

— А сюда чего потянуло? У нас по сравнению с твоим Киевом скучновато, Денис… м-м… — быстрый взгляд на документы, — Викторович.

— Зато воздух здоровее будет. Так что? Возьмете?

— А куда мне деваться? — развел руками подполковник службы гражданской защиты. — Только мы вот чего сделаем… Начальником караула пойдешь ко мне, а? У нас, конечно, по многим вакансиям дыры, но и тебе… того… расти надо? А?

— Договорились, Григорий Филиппович.

— Ну и ладненько, — удовлетворенно промолвил Лысак, похоже, все еще не веря своему счастью. Потому тут же перегнулся через стол и уточнил: — А ты точно не на пару месяцев перекантоваться, а?

— Вам кровью подписаться? — рассмеялся Денис, впрочем, вполне разделяя сомнения будущего начальства. На его месте он и сам бы мало верил происходящему.

— Не, не! — снова замахал руками Григорий Филиппович, так, что ясно стало: отчаянная жестикуляция — его привычка. — Давай шоб без крови. В нашей работе лучше, когда ее поменьше. Оформляйся по закону и выходи на службу, лейтенант… ну это мы поправим… Басаргин.

— Не гореть, товарищ подполковник, — кивнул Денис, забрал документы и вышел из кабинета, прикидывая следующие шаги: написать заявление, найти жилье и объясниться с матерью. Последнее было самым сложным, и вряд ли ему удастся обойтись без привлечения легкой и тяжелой артиллерии в лице сестры и Парамонова.

Хотя с теми тоже еще объяснись. Единственный плюс — они точно не станут ковыряться в его мозгах. Особо тогда, когда он сам не особенно понимает, что в них происходит.

Но не успел Дэн и на пару метров отойти от прибежища мающегося похмельем подполковника Лысака, как снова угодил в лапы давешней барышни в форме. Она торчала у окошка, и по всему видно было — его поджидает. И еще далеко не факт, что не подслушивала — открытая дверь к тому располагала. Скорее всего, слышал весь коридор.

— А вы правда столичный? — с абсолютной непосредственностью в голосе и во взгляде поинтересовалась она, подойдя к нему.

— Некоторым образом, — притормозил Денис.

— А я тут той… радиотелефонист, — безо всякой логики озвучила она следующую информацию. — Мария Каськив. Можно Марычка, меня тут все так зовут.

От сбоя в программе в отношении везения, Басаргин расхохотался.

— Что ни Маша, то радиотелефонист, — озвучил он наблюдение.

— Га?

— Да нет, не обращайте внимания, — Денис попытался включить серьезность. — Не знаете, жилье никто не сдает поблизости?

— Так я сдаю! — радостно закивала радиотелефонист Марычка, очевидно учуяв выгодного квартиранта. — У меня у бабки хата пуста. Все условия, мебель, заходь и живи. Про цену — решим. Хочете?

— Посмотреть можно?

— А как жеж! После смены подойдет? Вы ж того? Сам? Чи семья? Детки?

— Сам, — быстро ответил Денис и улыбнулся, сглаживая прозвучавшую резкость: — Тогда до завтра.

— В восемь буду тут, на дворе. Все покажу, расскажу. Как шо надо — моя хата поблизу. Трошки выше по улице.

Радиотелефонист Маша из Ворохты слово сдержала. И уже до обеда следующего дня в кармане Дениса лежали ключи от бабкиной хаты, вполне пригодной для жилья.

Теперь Басаргинское хозяйство состояло из стен, требующих весенней побелки, расписанной красками печи, колодца и поджарого пса неведомой породы по кличке Володька. В довесок прилагались ежеутренние «Стройняшки» с турбазы через тын за сеновалом, трусившие с инструктором на зарядку к роднику в лесочке. Эта компания приезжих дюймовочек была неизменно шумной и радостной, независимо от погоды.

Мужики в части оказались добродушными и помогали обустраивать быт. И все же уже к третьей смене Денис не скучал, но точно знал, чего ему не хватает. Потому, не позволяя себе звонить Оле, он набирал Глеба, разглядывая ярко-голубое небо сквозь еще голые ветви яблони, под которой сидел на старой, грубо сбитой скамье.

— Ну здравствуй, неуловимый мститель! — изо всех знакомых, и близких, и дальних, только Парамонову была свойственна эта нарочито пафосная манера изъясняться, что, впрочем, не лишало его ни некоторой самоиронии, ни откровенного умения постебаться не только над другими, но и над собой. — А нет! Всадник без головы! Потому что именно это грозила устроить тебе твоя мать, если только ты попадешься ей на пути. Надеюсь, конь под тобой бегает быстро.

— Пока не жалуюсь, — усмехнулся Денис, — только бензин, зараза, жрет. Вы там как?

— Да нам-то чего? У нас-то без перемен. Ну разве только дядя Дэн отчебучил, и все вокруг этого вертится. Баба Рита орет, что у тебя мозга нет. Дед Витя на бабу Риту, чтоб перестала ему по этому поводу плешь проедать. Ксёныч — на обоих, чтоб из-за тебя не ссорились. Кроха просто орет. Я — попкорн жру.

— Зато здесь воздух хороший, — со знанием дела сообщил Дэн. — Приезжайте в гости. Тут всем места хватит.

— Бабу Риту с дедом Витей тоже брать? Или подождать, пока успокоятся?

— Да эти сами в багаж упакуются, — буркнул Денис. — Под любым подходящим предлогом. Мама каждый день наяривает. Уверена, что я от ее невест свалил.

— А ты не от невест? — рассмеялся Глеб. — Эта… как ее… Генриетта-Виолетта… последняя которая… впечатляющее создание! Я б тоже удрал.

— Наимилейшее! Тут свои водятся. Такие же… милейшие…

— А вот с этого места, пожалуйста, поподробнее, — изобразил крайнюю степень любопытства Парамонов. — К бабе, что ли, уехал? Или кто подвернулся и окучиваешь?

Басаргин сначала долго ржал, потом еще некоторое время приходил в себя, пока, наконец, смог промолвить человеческим голосом:

— Походу, это меня окучивают. А удобряют варениками и самогонкой.

— Нормальный компост! Местная пастушка?

— Хуже! — мрачно выдал Денис. — Служит в части и по совместительству — хозяйка хаты.

— В которой живешь?

— Угу.

— И чего? Сильно напрягает?

— Так мне не двенадцать лет, чтобы надо мной шефство брали. Да и вообще…

— Страшная?

— Я откуда знаю! — рявкнул Дэн. — Я ее не разглядывал.

— У-у-у-у, брат! Если она сама на глаза лезет, можно б и поразглядывать — в суд тебя за домогательства вряд ли потащат. Вареники вкусные?

— Понятия не имею, — хохотнул Басаргин. — Я их Володьке скармливаю. Но тот лопает с удовольствием.

— Ху из Володька?

— Барбос туташний. К хате прилагался.

— Дурацкое имя, — резюмировал Глеб. — Чего-то у тебя там совсем невесело. Какого черта было менять.

— Во мне проснулась жажда приключений, — заявил Денис. — А тут к этому атмосфера располагает.

— Знаешь, Басаргин, — после некоторого молчания снова заговорила трубка Парамоновским голосом, — ты как хочешь ко мне после этого относись, но… это не попытка нравоучения — сам умный. Только опыт не пропьешь. Вот так жизнь круто меняют, когда бегут от проблемы. Только побег — это ж не решение. Побег — это тупо побег. Я тебе это как знатный бегун говорю. И возня со всякими там генриеттами по-карпатски — тоже ширма, чтобы не проглядывало даже. А оно, Дэн, все равно всплывет. В самый неподходящий момент, под дых ударит и хрен даст дышать, тем больнее, чем дольше откладываешь.

Денис тоже заговорил не сразу. То ли слова подбирал, то ли разобраться пытался.

— Это не побег, это — передышка.

— Надолго?

— А как пойдет.

— Несчастная любовь или от правосудия скрываешься? — «пошутил» Глеб, но вышло как-то нерадостно, горько вышло.

— Иди ты к черту, Парамонов, — рассмеялся, оценив шутку, Дэн. — Ксюхе привет, летом приезжайте.

— Приедем. И тебе, дядя Диня, не хворать.

Еще несколько мгновений Денис вслушивался в тишину, повисшую в трубке. Вглядываясь в небо, он снова затевал разговор с космосом, когда близким объяснить не получалось.

Впрочем, среди всех существовал лишь один человек, кто не донимал расспросами и не рассуждал. Ксюха и сама была такой же. Той, что знала, что переезд — еще не побег. И молчание — не отсутствие каких-либо чувств. Сестра была единственной, кто звонила раз в неделю, строго по расписанию с обязательным вопросом: «Помощь нужна?». И получив соответствующий отзыв, добавляла: «Будет нужна — звони!».

Остальные искали подходы — кто бил в лоб, кто бродил по периметру. Басаргин по-доброму ржал со всех, совмещая это с караулами, новыми знакомствами и кормлением Володьки.

Текучесть дней затягивала своей неторопливостью. Отсутствие происшествий, когда можно всю смену проторчать на базе без единого вызова, давала возможность перебеситься, утихомиривая мысли и раскладывая по сундукам несбывшееся.

И все же был один звонок, который сбил его с обозначенной траектории собственной жизни. Увидеть на экране высветившийся номер Оли оказалось неожиданным. А желание услышать ее голос — сильнее уверенности, что надо проигнорировать входящий.

Наверное, это льстило самолюбию.

Наверное, могло бы породить ложные надежды.

Наверное, он даже верил в то, что Олька вполне может разыграть роль декабристки, с ее-то генами.

Но как бы искренне ни звучал беспокойством Олин голос, Денис совсем не представлял себе ее на подворье старой гуцульской хаты, где главным персонажем числился Володька — представитель собачьих, которых она не жаловала. Собственно, и самого Басаргина она жаловала весьма своеобычным образом. Но и эту мысль Денис предпочитал не развивать.

Сложилось так, как сложилось. Как бы он ни скучал, как бы ни билось о ребра желание сорваться в Киев, вместо наивных надежд на еще одну попытку договорить, Басаргин целеустремленно вскапывал огород Марычкиной бабки с непоколебимым намерением использовать его для выращивания пасленовых.

И если бы не сама нынешняя хозяйка означенного огорода, существование Дениса было бы сносным, пусть и почти на краю земли. Но процесс его окучивания становился все активнее, о чем в который раз свидетельствовало негромкое погромыхивание утвари однажды днем, когда он проснулся после очередного незамысловатого караула в кои-то веки почти с приключениями: ездили с участковым в соседнее село утихомиривать разбуянившегося любителя игры со спичками.

Денис негромко выругался, выбравшись из кровати, оделся и явился пред ясны очи хозяйки дома лохматый, небритый и злой.

— Здрасьте, — брякнул он, остановившись на пороге кухни.

Мария Каськив, можно Марычка, отвлеклась от стола, на котором усердно натирала картошку на мелкой терке, кокетливо, чуть самодовольно улыбнулась, и ее острые глазки вспыхнули неподдельной радостью без тени смущения при виде сонного начальника караула. Работали они с ней, к счастью для Дениса, в разные смены. Потому хоть на работе не пересекались. Но, по крайней мере, из трех выходных в один — она обязательно оказывалась в поле его зрения.

— О! Лейтенант проснулся, — защебетала Марычка, сверкая ямочками на румяных, пухлых, но хорошеньких щечках. — А я думаю, заспался чогось. Решила порадувать кремзликами[5]. С мясом, га?

— Маша, вам что больше заняться нечем, а? — недовольно поинтересовался Денис. — Я с голоду точно не умираю.

— Ай! — отмахнулась Мария со знанием дела. — Мужик здоровый должен хорошо есть. Я ж по-соседски, по-хозяйски. Бо вы все сами да сами, а домашним побаловать?

— Лучше бы вы побаловали меня своим отсутствием.

— Чого? — опешила хозяйка, и улыбка с ее губ стала медленно стираться.

— Да ничего, — вздохнул Денис. — Я понимаю, что хата ваша, но я же ее не бесплатно снимаю. А домработница мне точно не нужна.

— Так вы ж того… не думайте! Я ж по дружбе и как коллега… — растерянно принялась оправдываться Марычка. — А у меня ж тын покосился, думала, зайдете, глянете. Ну, по свободе.

— Тын гляну. А вы прекращайте свои кулинарные изыски, — выдал Денис, подумав о том, что надо бы у мужиков порасспросить про новое жилье. Уверенности, что барышня его услышит, у него не было ни малейшей.

— Вам не нравится?

— Мне не нравится, что по дому, в котором я живу, ходят посторонние, пока я сплю. Вы о личном пространстве что-нибудь слышали?

— Слышала, не глупее столичных! — фыркнула Марычка, но выглядела обиженной. — Я хотела как лучше, Денис Викторович. То кремзлики жарить, чи не треба?

— Не треба, — брякнул он, и взгляд его упал на собственный телефон, оказавшийся посреди стола, где по определению его быть не должно. Денис попытался вспомнить, за каким чертом мог его тут оставить, но логичного объяснения не придумал. Пройдя через кухню, он забрал трубку и все так же хмуро попрощался: — До свидания, Маша.

Марычка вспыхнула, но, собрав натертую картофельную массу, приготовленные продукты и даже вымыв посуду, ретировалась. Видимо, из чувства самосохранения — бесить потенциального жениха не хотелось. Но вряд ли среди ее намерений значилось оставить его в покое в ближайшее время — чтоб потенциальный жених о ней не забывал. Близость и неотвратимость реванша была очевидна обоим. И до крайних мер Мария Каськив еще не дошла. Во всяком случае, путь к сердцу Дэна лежал явно не через желудок, но у диспетчера ворохтянской ГПСЧ были и другие прелести, на которые можно сделать ставку.

Впрочем, в ближайшие дни Марычка держалась на расстоянии. Лишь однажды она попалась на глаза во дворе части, одарив странным взглядом и в явном порыве что-то ему сказать.

— Про тын помню, — быстро буркнул он и ретировался за ближайший угол, сдерживая рвавшийся наружу смех. Всякое случалось, но енотовидной собакой, на которую объявлена тотальная и отчаянная охота, ему быть еще не приходилось.

Как и стоило предположить, ничего серьезного с забором упорного в достижении целей диспетчера спасательной части не случилось. Несколько досок подравнять, несколько заменить, да с десяток гвоздей вбить. Басаргин справился за пару часов, в день, когда точно знал, что сама хозяйка на работе. Справился бы и быстрее, если бы юный энтузиаст в лице Макарчика не мешался постоянно под ногами в настойчивом желании помочь, и тем походил на свою мать как две капли воды.

Выполнив обещанное, Денис выдохнул. На его территорию больше никто не заходил, даже соседские коты не забредали, опасаясь Володьки, активно контролирующего двор.

Он привыкал к тому, что можно вставать за полчаса до начала смены, а мысли постепенно подстраивались под неторопливый ритм провинциальной жизни. Странным образом ему — столичному человеку до самых печенок — здесь неожиданно нравилось.

Караулы отличались размеренностью и отсутствием происшествий. Смену за сменой можно было проводить в изучении инструкций и разборе «случаев из практики», чаще чужой, питаться по расписанию — домашним и калорийным, что мужики тащили от жен во множестве и разнообразии и, проведя спокойную ночь, просыпаться не по тревоге, а по режиму части.

Обыкновенные похожие дни наслаивались друг на друга, обволакивая маревом неправдоподобности желаний, которыми жил еще совсем недавно. И километры, которые он все еще порой проезжал в пустых мечтах, отделявшие его от Киева, становились километрами, отделявшими от него Олю.

Иногда она ему снилась. В ночной сон выходных, в дневной сон после редких нескучных смен. Растерянная, срывающимся голосом спрашивающая: «Ты вернешься, Денис?» Такая, что при пробуждении он чувствовал, как отчаянная потребность увидеть ее берет за горло. И всегда одна. Она всегда снилась ему одна. Не с ребятами, не с Машкой, не в толпе на станции метро. Одна, какая была, сжавшаяся на постели, когда он уходил в их единственную ночь — и с такими глазами, что он не мог не тянуться к ней через все эти сотни километров.

Такой он видел ее и в то утро, когда едва явился из очередного караула — с неожиданно подвалившей работенкой — какой-то шутник из Татарова среди ночи поджег сарай соседу, огонь чуть не перекинулся на хату. Пришлось покататься, зато хоть немного устал. И завалился спать после торопливого завтрака, когда наконец оказался дома, позволив сну, в котором снова была Оля, проникнуть в голову. Правда, тот сон получился недлинным. Черт его знает, сколько времени прошло, после того, как его затылок коснулся подушки, когда резко, выдергивая из дремы, затрезвонил телефон.

Не открывая глаз, Денис нашел рукой трубку и принял звонок. Трубка нежданно-негаданно заговорила голосом Лысака.

— Денис Викторович! — без приветствия запричитал дражайший подполковник. — Ну звыняй, что жить после ночи не даю. ЧП у нас. Срочно возвращайся в часть.

— Где коровник подпалили? — хрипловато хмыкнул Басаргин.

— Если бы! У соседей дети пропали. На турбазе, отдыхающие. С раннего утра своими силами искали, сейчас к нам обратились. Отряды формируем, надо округу прочесать. Вот, приходится с выходных отзывать.

— Понял, — обреченно вздохнул Денис.

И спустя полчаса уже был в части. Во дворе оказалось людно, и среди коллег Дэн отмечал незнакомые ему лица. Тут же хлопотал и Лысак, юрко снуя среди своих и пришлых.

— Мне куда? — спросил Басаргин, явившись пред озадаченные очи начальства.

— Ты со своими ступай. Седьмой отряд. У тебя еще десяток волонтеров будет и инструктор с базы. Он вас на станцию Вороненко поведет. Говорит, вчера туда поход был, мимо виадуков[6]. Дети сильно в тоннель железнодорожный просились… мало ли… Родители с вечера бухали, а утром мелюзгу найти нигде не могут. До завтрака еще пропали. А куда? Как? Никто не видел, никто не знает. Только дворник сказал, кто-то еще до семи со двора выбирался. Их двое, мальчишки. Леша Коновалов и Олег Грицай. Девять и восемь лет. Младшей сестре Коновалова эти оболтусы признались, что идут в путешествие. Путешественники, мать их! Обещают из Яремче подкрепление прислать и вертушки, чтоб этих путешественников найти, а мы пока округу прочешем.

— Приключений захотелось, — буркнул Денис, — возраст подходящий.

— Ты раньше-то в поисковых операциях участвовал? — уныло спросил Лысак.

— Киев как-то лесом пока не зарос, хотя горы, можно сказать, имеются, — хохотнул Дэн.

— Ну вот и учись, лишним не будет, если тут живешь. Мыкола Бачей, инструктор с турбазы — мужик опытный, мы его часто привлекаем к делу. Места хорошо знает и вообще…

— Он здесь? — Басаргин оглянулся в поисках означенного инструктора.

— Вон, усатый, с твоими уже стоит, — махнул рукой подполковник.

Дэн кивнул и отошел к своей поисковой группе.

— Денис Басаргин, — протянул он руку Бачею.

— Пан Мыкола, — отозвался пожатием инструктор и быстро оглядел лейтенанта, на мгновение задержавшись взглядом на его лице. Несколько озадаченно, даже удивленно. А потом мотнул головой: — То вы наш командир?

— Вроде того, — улыбнулся в ответ Дэн, — но за главного, пожалуй, вы. Я, можно сказать, новичок.

— Приезжий?

— Да.

Пан Мыкола неожиданно хмыкнул, прищелкнул языком и выдал:

— Ну, то пошли. Тут не близко.

Дорога и правда близкой не была. Сначала через поселок, потом — уже в сам лес. Вперед ушли кинологи с двумя собаками. Остальные, получив карты маршрута, выстроились в шеренгу на расстоянии в несколько метров друг от друга, но так, чтобы оставаться в пределах видимости. Так и брели от подъема к спуску и от спуска к подъему. Благо, видимость среди деревьев оказалась неплохая.

Тщательно прочесывали впадины, внутри которых, величественные, будто из другого измерения, раскидывались старые австрийские виадуки. Но кроме пары следов от костров долго ничего не находили, периодически начиная по очереди во все стороны выкрикивать имена пропавших мальчиков.

Пан Мыкола, несмотря на безрезультатность поисков, спокойствия не терял и был сосредоточен. Он шагал ближе остальных к Дэну и изредка поглядывал не только под ноги, но и на него, иногда многозначительно кряхтя, а потом выдал:

— Со стороны станции еще группу встретим. Девчонка моя, помощница, вдоль железной дороги их повела. Если тут не найдем, плохо дело, к ночи не справимся. Но далеко уйти они все равно не могли.

— И часто у вас тут такое случается? — спросил Басаргин, внимательно осматривая окрестности. Молодой поросли было уже достаточно, чтобы заснувший ребенок мог оказаться незамеченным.

— Не редко. А как грибники попрут — хоч ховайся[7]. В том году одной бабке восемьдесят лет — и туда же. И не туристка, местная, гуцулка, леса знает. Ее зовут, дозваться не могут. На все стороны кричат: «Баба Света! Баба Света!» Молчит! Не отзывается. А она по паспорту Світляна-Вероніка, ото и молчит. Сказала потом: не к ней же обращаются. Что ей там переклинило…

— Национальный протест? — вскинув брови, спросил с улыбкой Дэн.

— Вроде того… У нас же, у гуцулов, мова[8] своя, обычаи свои, все свое, а вы, украинцы, понаехали — пришлось українську учить. Правда, стара́ не иначе собачьей блекоты наелась. Ее всю жизнь, еще я парнем сюда приехал, бабой Светой называли.

— Ну, все же возраст…

— Возраст, — согласился пан Мыкола как раз в тот момент, когда у него зазвонил телефон. Он достал трубку, принял вызов и негромко проговорил: — Шо, ребенок? Не нашли?.. Угу, я понял… Ну то — вже шось… Молодец!.. Не, дальше не идите. Ждите нас у тоннеля. Мы подходим уже… Жди, говорю, неугомонная! Там хорошо прочесать надо, всеми силами. Весь квадрат. Поняла? Отбой!

Сунул телефон обратно в карман и повернулся к Басаргину:

— На железке детскую кепку нашли. Оля говорит, Олег в такой ходил в поход. Значит, по рельсам брели, балбесы!

Денис кивнул, и они зашагали дальше, внимательно оглядываясь по сторонам и раз за разом выкрикивая имена пропавших детей. Очень скоро лесок закончился. Выйдя на более открытую местность, Денис увидел, как внизу неторопливо прогромыхали запыленные, тусклые голубые вагоны дизеля. А в стороне от железки расположилась на привале небольшая группа. К ней и спускались теперь с невысокого пригорка Басаргин с паном Мыколой со своими волонтерами.

И чем ближе Денис подходил к ожидавшим их поисковикам, тем больше ему казалось… да нет, не казалось… он все больше убеждался, что видит среди них Олю. Свою Олю!

С отросшими волосами, собранными в коротенький хвостик на затылке, и челкой, такой длинной, что приходилось закладывать ее за ухо. В простеньких черных джинсах и кроссовках. Яркое пятно — куртка на ней была глубокого лимонного цвета. Не иначе, чтобы издали ее видели.

Вот он и увидел.

Сидящей на заборе, грубо сколоченном из тонких стволов дерева, ограждающем выгон, подпершую кулачком подбородок и локтем упиравшуюся в острую коленку. Этот самый локоть соскользнул с ноги, и она едва не грохнулась, когда и сама его увидала. Вовремя успела соскочить, приземлившись на ступни. И теперь совсем не отрывала от него взгляда.

Сердце, дурацкий орган, который по идее ничем, кроме насоса, перекачивающего кровь, служить не должен, сейчас с каждым его шагом ухало все сильнее, и он не понимал, как такое может быть. Какого черта оно превратилось в радар — радар, поймавший ее присутствие и начавший отчаянно верещать? А он сам — больше не замечал никого, не замечал других людей вокруг, гор не замечал, открывшегося вида на тоннель, куда они шли, не замечал. Забыл, что здесь делает. Перед ним была только Оля, вытянувшаяся в струну. Высокая, худющая, не знающая, куда ей деть руки — то смыка́ющая их замком на груди, то прячущая за спину, то сующая в карманы. И еще был ветер, подхватывавший ее челку, выбивающий волоски из-за уха и опрокидывающий их на лицо, чтобы она снова вынимала ладошку из куртки и поправляла их.

— Здрасьте, — брякнул Денис, подходя к ней и другим. Из голоса его прорвалось удивление, хотя он и пытался это скрыть.

Оля удивлена не была. Но напряжена — до предела. Стояла и смотрела на него так, будто ждала реакции. В неразличимых, мельтешащих помехах переговоров других людей что-то громче всех вещал Бачей. Кажется, что-то про то, что Оля — молодец. И про то, что она глазастая. А потом она вдруг шагнула к Басаргину, очутившись вмиг так близко, что впервые за долгое время он почувствовал ее запах — и будто бы не было километров расстояния, бесконечных недель разлуки, переворачивающего всё желания вернуться. Она глядела на него своими огромными, невозможными, нездешними, совсем инопланетными глазами — ищуще и отчаянно — пока не сказала:

— Здравствуйте, товарищ лейтенант.

И как, черт подери, она тут оказалась?!

[1] Воро́хта — посёлок городского типа Ивано-Франковской области Украины. Расположен в верховьях реки Прут, на северных склонах Лесистых Карпат, близ Яблоницкого перевала (850 м).

[2] Ах ты ж коняка такая, Макарчик! Я кому сказала, иди к бабе Оксане уроки делать, а?! Опять в школе не был, тварюка мелкая! Вот приду домой, как отхожу лозиной по спине, будешь знать, как не слушаться! (здесь и далее укр.)

[3] Макарчик, я потом!

[4] Вроде

[5] То же, что и драники. В Закарпатье традиционно подаются в горшочках с мясом и сметаной.

[6] Виаду́к (фр. viaduc, происходит от лат. via — дорога, путь, duco — веду) — транспортное сооружение мостового типа, возводимое из камня, железобетона или металла на пересечении дороги с глубоким оврагом, лощиной, горным ущельем.

[7] Хоть прячься

[8] Язык (укр.)