Не гореть!

08. Шило детям не игрушка

К своему совсем непочтенному, но далеко не юношескому возрасту Басаргин вполне отдавал себе отчет в том, чем станет его служба в ближайшем будущем. Ее «поначалу стоять в стороне» закончится на первом же котике, угодившем в канализацию. Вряд ли она в принципе знает, что такое — стоять в стороне. Еще и законы цитировать начнет, с нее станется. Идеалистка!

Но черт бы с ними, с котиками. При таком раскладе все дружно поржут. Как ему быть, когда дело дойдет до того, из чего действительно состоит их работа? Во что обратится дисциплина в расчете — ежу понятно. И в первую очередь он сам станет думать, где и чем занята эта дурочка.

Сука Пирогов превзошел себя в желании насолить Дэну. Надёжкина, направленная к нему на практику, это похлеще любой проверки. И все из-за какой-то мифической… Денис даже имени ее не помнил, да и лицо припоминал смутно. Спасибо Ёжкиной-Матрёшкиной, что почти через год мытарств просветила его, где собака порылась. И как оказалось, много кому пришлась по душе эта история, в которой всей правды было, что организаторы сдуру посадили его четвёртым к трем барышням. Дальше начинались фантазии, озвученные после допроса с пристрастием Каланчой, получавшим, как и остальные, информацию из самого надежного источника — от Машки Голубевой. Та знала все, всегда и про всех. Собственно, похрену, кто и что придумывает, если бы не полкан.

Тут размышления Басаргина принимали прямо противоположное направление. Если бы не тупость и упрямая мстительность поверившего в сказки Пирогова, Оля могла оказаться в любом другом отделении части. И вот тогда ему либо по стенам ходить, либо идти к полкану и самому выпрашивать себе подопечную.

Подойдя вплотную к этому месту своих титанических мыслей, Дэн уже мог только нервно смеяться, потому что ничто не решало главной проблемы: что ему с ней делать.

Нет, в первые сутки игнорировать присутствие Оли получилось. Караул, правда, больше походил на цирк шапито, в котором гвоздем программы выступали два клоуна — Бим и Бом, в смысле Басаргин и Надёжкина. Но это была лучшая импровизация, на которую Денис оказался способен в создавшемся положении.

Оно его ничуть не устраивало, и все выходные он посвятил тактическим разработкам по неявному отстранению Оли от полевых условий. Решение пришло неожиданно и тогда, когда он совсем не ожидал — по дороге к достославному Ёжику[1], в районе которого было решено искать следующую подсказку автоквеста[2]. Басаргин не был заядлым участником, но развлекался игрой довольно часто, чтобы их команда уже года два не претерпевала изменений. Под мерный рассказ Мишки — друга еще со школьных времен — о скрытом смысле истории про колючего любителя путешествий в тумане и похохатывание девчонок на заднем сидении Денис гнал по свободным ночным улицам и изобретал план, согласно которому Оля не сможет не почувствовать полного «погружения в профессию».

Так повелось, что спонтанное у Басаргина всегда срабатывало идеально. И едва раздалась первая в их следующей смене сирена, Денис заглянул в морг.

— Надёжкина, собирайся! С нами поедешь.

Оля встрепенулась, в глазах отразилась вся палитра чувств от недоумения до совсем детского воодушевления, она подхватилась из-за стола, за которым что-то рисовала, и рванула к Денису.

— Спасибо! — выпалила Надёжкина.

— Ты еще не в гараже? — буркнул Басаргин.

Оля охнула и помчалась натягивать боёвку. Нормативы, будь они неладны, десятки раз отрабатываемые во время учебы, здесь почти сбоили. И если наличие мужиков не особенно смущало — в группе, где она училась, девочек было всего две, то вот реальные условия и неожиданное «добро» от Басаргина — сбивали с толку и заставляли разволноваться достаточно, чтобы перестали слушаться пальцы.

Но в минуту Олька уложилась, резво слетев по столбу в гараж.

Вызов был едва ли не в соседний дом, где хозяйка квартиры оказалась запертой на балконе собственным псом, о чем Денис по совершеннейшей случайности узнал чуть раньше, чем обычно, — торчал в диспетчерской в поисках затерявшегося документа. Потому и дернул Надёжкину, предвкушая ее подвиг спасателя.

— Действуй, студент! — усмехнулся Дэн, выпрыгнув из кабины во дворе. — Восьмой этаж, квартира 71. Хозяйка заперта на балконе, в квартире собака.

Оля, до которой начало доходить, во что она сейчас влипла, зыркнула на Басаргина из-под шлема и негромко проговорила:

— Я теперь домушник?

— Ты — спасатель! — провозгласил Басаргин. За его спиной прыснул Леха. — А тетка на балконе. И на улице — не лето.

Олька, судя по выражению лица, величием момента ни разу не прониклась, но все же промолчала. Подхватила инструменты, не подав виду, что вес ящика несколько слишком крут для нее. И решительным шагом направилась к крыльцу, на ходу поправляя съехавший «головной убор».

— Я с ней, — вдруг попросил Жорик, затихнувший в последнее время и в прошлую смену, когда Надёжкина обосновалась в морге, даже головы не поднимавший в ее сторону.

Басаргин молча кивнул и двинулся за ними, передавая информацию на базу.

На восьмой этаж поднимались лифтом. Олька сосредоточенно смотрела в пол, избегая взгляда обоих мужчин, с которыми у них вышел славный междусобойчик в новогоднюю ночь. На щеках яркими красными пятнышками выступило смущение, которого она не желала демонстрировать, поднимая голову. Потому сделала вид, что носки ее берцев — штука крайне увлекательная для рассматривания, хотя глаза то и дело косили на Басаргинские. Самые крупные из наличествующих в небольшом пространстве лифта. Даже у Каланчи меньше.

Квартира, обозначенная номером 71, была крайней по коридору. С металлической дверью и всего одним, по счастью, замком. Немного колеблясь, Олька посмотрела сначала на Жорку, потом на Дэна. И спросила начальника:

— Ломаю я, да?

Тот снова отделался кивком, продолжая вещать в рацию.

Надёжкина не без некоторого усилия удержалась от вздоха и, поставив ящик на пол, заглянула в него, как в сундук с сокровищами. Кажется, здесь было вообще все на свете. Вопрос только, на чем остановиться. Пожалуй, почти что экзамен, если не считать, что за дверью раздался совершенно явственный собачий лай. Зверюга почуяла возню в коридоре.

Собак Олька не жаловала.

Выбрала сверло. Воткнула в перфоратор и подошла к замку, примеряясь. Было бы враньем сказать, что эту хреновину она держала впервые в жизни. Не впервые. Даже умела поставить правильную насадку и режим переключить. Но повозиться пришлось. Наметив точку на металлическом полотне, она принялась сверлить плохо поддающийся материал. Напрягаться пришлось изрядно.

— Может, я помогу? — подал голос Каланча.

— Тебе отчет по практике не писать, — отозвался Басаргин.

Олька ругнулась под нос и приставила сверло в паре сантиметров от первой дырки. Посмотрела на Дэна и приступила к следующему этапу. Псина зашлась еще более заливистым лаем. А Олька уперто сверлила отверстие за отверстием — по кругу, близко друг от друга.

— Жор, молоток подашь?

— Конечно! — подхватился довольный Каланча, но на начальство на всякий случай глянул.

В этот момент открылась соседская дверь, и оттуда показалась любопытная мордочка неопределенного возраста.

— Все под контролем! — ответил Дэн, еще не получив вопроса, и дверь тут же захлопнулась.

Оля тяжело вздохнула, выхватила у Жорика молоток и долбанула в центр образовавшегося кружка. С первого раза полотно не поддалось. Последний бой — он трудный самый. И это хорошо еще, у нее ладошка небольшая и в такую маленькую окружность пролезет. Мимолетно глянув на лапищи сопровождающих ее мужиков, она вдруг порадовалась, что уж ей-то дыра помельче нужна. Под Дэна она бы еще долго возилась. Веселье, отразившееся на Олькином лице, длилось недолго. Потому что и на ее ладонь возни хватало.

Собака заходилась лаем, и это откровенно напрягало. Особо, когда после третьего удара молотком с отверстием было покончено, а руки уже болели достаточно сильно от напряжения. Оля выдохнула, сдула с лица отросшую челку и присела перед замком.

— Тихо, Барбос, тихо, — пробормотала она. Потом все-таки обернулась к Дэну, чуть ли не впервые обратившись к нему напрямую. — Если он здоровый, будете ловить нас обоих.

— Для собаки вызовем кинолога, а тебе придется в часть самой добираться, — резюмировал Басаргин.

Оля фыркнула и, лишь на мгновение прикрыв глаза, чтобы скрыть сомнения, быстро просунула руку в отверстие, пытаясь нащупать механизм, когда почувствовала, как что-то живое и мокрое коснулось ее пальцев. Взвизгнула и с перепугу… открыла чертову дверь.

А навстречу им выкатился подпрыгивающий и заливисто лающий мелкий двортерьер, в чьей родословной, возможно, числился пекинес каким-нибудь дальним дедушкой по материнской линии.

— Дверь открыли, — со смехом передал Басаргин, — заходим в квартиру.

Надёжкина подхватилась с пола и влетела в прихожую. В меру захламленная и от этого совсем темная, она была заставлена под завязку чем только можно — трельяжем, трюмо, обувным и даже книжным шкафами. Оглянувшись по сторонам, Оля интуитивно двинулась в сторону одной из дверей, к счастью, ведшей в гостиную. Там бедолашная пострадавшая и застряла, оказавшись в одиночку на балконе, откуда отчаянно жестикулировала вошедшим. Оля облегченно перевела дыхание и повернула ручку дверцы, выпуская из заточения маленькую пухлую женщину в затасканном, но некогда, видимо, нарядном бархатном халатике болотно-зеленого цвета, зареванную и в то же время счастливую.

— Где мой Кнопик? — взвизгнула мадам вместо приветствия.

— Вы в следующий раз внимательнее будьте, — протягивая ей псину, бог знает когда подхваченную на руки, посоветовал Денис.

— Я не хотела, это все этот паразит! — распереживалась пострадавшая, из образа драматичного переобувшись в образ виноватый и вдохновенно кивая на «Кнопика». — Спасибо большое! У меня на телефоне заряда всего десять процентов оставалось. Ничего другого не придумала, как вам позвонить.

— Врача вызвать?

— Отогреюсь… Ой, а чаю? Чаю хотите? А вы дверь сильно того? Выломали, да? — вопросы посыпались, как из рога изобилия.

— Не сильно, но ремонт требуется, — ответил Басаргин с порога. — Всё, поехали!

Оля, кивнув хозяйке квартиры, двинулась за Денисом. Каланча так и стоял на площадке, укладывая инструменты.

— Справились? — зачем-то спросил он.

— Кнопик не пострадал, — снова рассмеялся Дэн.

А Надёжкина вдруг поймала себя на том, что улыбается тоже. Глядя на него, на Каланчу, который сам забрал ящик и поплелся за ней, как школьник за одноклассницей, не зная, то ли за косичку дернуть, то ли в любви признаться. Но косиц у нее не было, приходилось нести портфель.

В мгновение ока оказались на базе. Стянули с себя боёвки. Каланча свернул в сторону морга. Дэн отправился писать свои бумаги. А Оля, осознав, что только что случилось ее боевое крещение, периодически начинала ржать, надеясь, что этого безобразия никто не видит.

Но пальцы все еще подрагивали: сверлить — это вам не вареники лепить.

В таком состоянии и попала она на курилку — перекурить это дело. Смолящая редко в прежние времена, сейчас она и нервничала, и почему-то была жутко довольна.

— Кнопик! — хохотнула Оля, делая очередную затяжку.

— За Кнопика незачет, — сказал Денис, входя в курилку.

Надёжкина чуть не выронила сигарету. Но в остальном — улыбка с губ не исчезла, щеки не вспыхнули. Да и вообще, сейчас она хитровато смотрела на Дэна и продолжала лыбиться.

— Дверь вскрыта, хозяйка освобождена. Зачет.

— Что стала бы делать, если бы дверь изнутри закрывалась на ключ?

— Срезала бы петли и попросила вас с Каланчой отогнуть ломом.

— А значит, зря потратила время.

— Черт… — Оля потушила сигарету о дно пепельницы, стоявшей на подоконнике. — Почему ты там об этом не сказал?

— Принимать решения тоже надо учиться. И просчитывать ситуации.

— Я собак боюсь.

— Тогда будешь старшей по котикам, — хохотнул Денис и вышел.

Обещание сдержал, дальше котиков не пускал ее ни в этой смене, ни в следующем карауле. Оля стоически терпела, ничем не показывая своего недовольства в течение всего этого времени. Ее деятельный ум, лишенный и привычной работы, и того, чего она жаждала, попав в расчет, переплавлял накопившуюся энергию в наброски шариковыми ручками в блокноте — она рисовала отвратительные квазимодоподобные мордочки. И так, видимо, представляла себе, что сделает со своим «руководителем» каждый раз, когда он отправлялся на выезд без нее. До тех пор, пока накануне четвертого дежурства в статусе практикантки она вдруг не прислала Дэну на Вайбер сообщение весьма однозначного содержания:

«Не хочу ждать до завтра. Так и будешь игнорить?»

И снова ей пришлось ждать ответа до встречи в реале.

Басаргин, как ни в чем не бывало, сгонял на пару вызовов, традиционно проигнорировав ее вопрошающий взгляд. А потом неожиданно в части наступила тишина. И такое бывает. Редко. Почти как парад планет. Мужики расползлись по базе. Кто-то задрых в морге. А после отбоя в одиннадцать, послушная распорядку, вырубилась и Оля.

— Подъем, студент! — услышала она сквозь сон.

Надёжкина продрала глаза и воззрилась на возвышающегося над ней командира отделения взглядом, выражающим исключительное недовольство. То ли им, то ли собой.

— О-о! — хрипловато со сна протянула она. — Вспомнил о моем существовании. Подвинуться?

— Предпочитаю спать один, — отказался Дэн. — Пошли в учебку.

— Зачем?

— Нормативы отрабатывать.

— Какие нормативы, Денис? Ночь! — попыталась она воззвать к его разуму.

— Утро! — он сунул ей под нос часы, показывавшие половину шестого. — Для огня времени не существует. Спорить будешь?

Оля задержала взгляд на его запястье — красивое такое мужское запястье. Крепкое, смуглое, покрытое темнеющими волосками, уходящими под браслет. Выдохнула и посмотрела ему в глаза.

— Ты серьезно?

— Абсолютно! Подъем! — повторил Денис. — У тебя три минуты.

Надёжкина нехотя сползла с кровати и натянула ботинки. Выровнялась в полный рост и глянула на Басаргина. А потом, понимая, что говорит глупость, но не в силах себе в том отказать, выдала:

— Знаешь, нянькой ты приятнее, чем начальником.

— Ты б определилась, — рассмеялся Дэн и снова показал ей часы. — Время идет.

Делать нечего. Начальство! Олька выдохнула и рванула в учебку, не зная, смеяться ей или сердиться. И то, и другое одновременно рядом с Басаргиным выходило очень органично. Сочетание несочетаемого.

Оказавшись в означенном помещении, она включила в нем свет, осмотрелась по сторонам и в абсолютной тишине спросила:

— Ну? И что дальше?

— Стометровка с препятствиями.

— Говорила бабушка хорошо учиться, хрен кто слушал, — сообщила ему Надёжкина и поплелась раскладывать необходимый для бега «реквизит». Но, тем не менее, сейчас уже чувствовала себя в полной мере проснувшейся, да и азарт в глазах явно загорелся. Похвастаться захотелось? Или просто мазохизмом страдала? С этим тоже пока не определилась. Но добредя до линии старта, устроила за спиной ствол, оглянулась на Дэна, заняла позицию в колодках и, приподняв голову, спросила:

— Сигнал подашь?

Он наблюдал за ней с напускной расслабленностью и твердой убежденностью. Лучше вымотать ее на базе, чтоб неповадно было соваться на вызовы.

— Три, два, один, — быстро отсчитал Денис и демонстративно включил секундомер.

И Оля помчалась вперед. Бег был не самой сильной ее стороной, но она брала упорством и добивалась успеха. Да и выносливости ей не занимать. А тут — всего-то стометровка. Она носилась на беговой дорожке как угорелая с того момента, как решила, кем хочет стать. Тогда еще на школьном дворе.

Первые двадцать три метра на разгон. Двухметровый забор — почти что перелетела. А приземлившись, подхватила оба пожарных рукава по пять килограммов в каждом. Да вообще раз плюнуть! С ними и пробежала по длинному бревну, чуть не съехав на другом его конце — за годы использования на базе оно стало почти глянцевым. Но удержалась. Спрыгнула удачно. Еще несколько метров. Один рукав — к разветвлению. Меньше секунды. Второй — к стволу за спиной.

Финиш.

Выдох.

Дэн.

— Зачтено.

И широкая Басаргинская спина в двери.

— Сколько? — крикнула ему вслед Надёжкина.

Без толку.

Ответа не прозвучало.

Азарт, охвативший ее, схлынул, уступив место чему-то такому, чего ранее она не испытывала — мучительное напряжение до судорог сжимающее то место под ребрами, где должно быть, размещается душа, почти причиняло боль. И она не понимала, откуда берется боль такого рода. Знала только, что надо было догнать его и, в конце концов, поговорить. Потому что не может тянуться до бесконечности не дающая спать по ночам неопределенность.

В морг она вернулась, когда на часах было начало седьмого. Оставалось продержаться два часа.

Два часа, чтобы потом следующие три дня дома метаться по всему пространству, представляющему собой когда-то любимые комнаты. Зависать на втором этаже в спортзале, доводя себя до крайности от нагрузок, торчать на крыльце и курить, досадуя на то, что раньше ей это было совсем не нужно, а теперь, выходит, скатилась. И зависать в мастерской, над слепком квазимордой головки, перекочевавшей с наброска на гипс, чтобы потом заиграть жизнью в фарфоре. Маленький уродец — он весной обязательно поселится рядом с гномом в саду, который совсем скоро станет чужим.

Оля пыхтела, создавая его тельце, обжигая детали в печи, — печь была еще бабушкина, но сравнительно новая. Этого знатного японца Олька подарила ей, поднакопив за первый год своего диспетчерства с настоящей зарплатой. Но сама юзала поболее Леонилы Арсентьевны.

А когда дело дошло до нанесения красок, резко отбросила к черту всю работу и схватилась за телефон, снова не выдерживая одной ночи до смены.

«Мне нравится наше с тобой общение, — быстро написала она. — То стометровка, то игнор. Завтра продолжишь издеваться?»

Ответ прилетел в 5-35 следующего утра.

«Пока еще не начинал».

И не успела она переступить порог части, как была осчастливлена стопкой папок с документами. Торжественное вручение сопровождалось напутственным словом:

— Порядок наведи, чтоб даже Пирогов не подкопался.

— Эточегойта? — ошалело выдала, что греха таить, невыспавшаяся и не особо покладистая именно в тот день Надёжкина. К тому же планировавшая, раз уж от Дэна фиг дождешься нормальных заданий, заниматься исключительно отчетом, сделанным ровно наполовину.

— Вот и разберешься, — усмехнулся Басаргин.

— Там, говорят, интересного много, — вставил и свои пять копеек появившийся рядом Лёха. Не то чтоб злорадно, но жизнерадостно настолько, что хотелось хорошенько треснуть его по физии, чтобы сбить это несанкционированное веселье.

— Вообще-то, моя практика предполагала участие в операциях по тушению пожаров, — сквозь зубы процедила Оля, стараясь не обращать внимания на Грищенко и мрачно разглядывая довольную морду Дениса.

— Бумаги страшнее любого пожара, — пояснил несмышленышу прописную истину Басаргин и свалил в диспетчерскую под Лёхин хохот. И, наверное, если бы не этот идиот, она прямо сейчас зарядила бы Денису одной из папок по башке, но веселящийся Грищенко почему-то раздражал сильнее. В итоге самая верхняя картонка с документами без лишних сомнений была обрушена на его бритую голову.

— Ну ладно! — фыркнула Оля и, подхватив бумаги, протопала в учебный класс, поутру пустовавший. А значит, хоть там можно уединиться.

Тратить дохрена времени на этот бред, который даже Басаргину нужен не был, она не собиралась. Но доверенную работу привыкла выполнять со всей ответственностью. А ответственности ей было не занимать.

Она так и сказала себе: «О — Ответственность!» — усаживаясь за компьютер и открывая первый талмуд с формулярами, заполненными красивым уверенным размашистым почерком. И почему-то задумалась, это Денис так пишет? Или еще кого эксплуатирует? У нее-то буквы и цифры скачут, как хотят.

— Ну, погнали.

К полудню бо́льшая часть бумаг оказалась разложена в хронологическом и алфавитном порядках и пронумерована постранично в папках. Ближе к вечеру Оля набрала титульные листы с содержанием под каждую. Работала без перекуров, периодически щипая в течение всего дня единственную булочку и тщетно пытаясь игнорировать каждый сигнал из диспетчерской. А те сыпались один за другим, не давая расчету ни пары часов свободы. Затихло только под ночь. И незадолго до отбоя она сунулась в морг, к Денису.

Там, на удивление, оказались только Басаргин и Каланча, резавшиеся в нарды. Остальные, видимо, зависли в кухне, не смущаясь утверждением, что жрать перед сном — вредно.

— Шило есть? — мрачно спросила Надёжкина.

— Холодное оружие детям не игрушка, — подняв голову, сказал Дэн.

— Твои журналы разваливаются. Я прошью, — пропустив мимо ушей его остроту сомнительного толка, ледяным тоном ответила Оля.

— Тогда тебе к Вареньке.

— У нее, в отличие от меня, рабочий день закончился. И придет она к восьми.

— Значит, у тебя есть дело и на следующую смену, — подытожил Басаргин и вернулся взглядом к доске.

Оля не ответила. Просто вышла из морга, направившись обратно в класс. Хотелось собрать его чертовы журналы и повыдирать из них каждую пятую страницу. Вот бы Пирогов потом обрадовался.

Но вместо этого она заставила себя выдохнуть. Такое тоже надо перекурить. И через две минуты сидела на подоконнике, совсем как Дэн в тот день, когда ему ее навязали, и крутила в руках сигарету.

— Много курить вредно, — услышала она минут через пять.

Прислонившись к стене у двери, Басаргин весело рассматривал Олю.

— Я первый раз за сегодня, — пробормотала она, не глядя на него.

— Ужинала?

— Нет. Хотела скорее закончить.

— Чтобы я тебе еще бумаг подкинул? — усмехнулся Дэн.

— А у тебя еще есть?

— Для тебя — найду!

— А смысл?

— Чтобы с базы не рыпалась.

Оля резко подняла на него глаза, прищуренные, но все равно пропускающие огонь сквозь ресницы, и зло спросила:

— Мстишь?

— Странное у тебя чувство юмора, — рассмеялся Басаргин.

Но Надёжкиной было совсем не до смеха. Она и без того с трудом держалась. И, прекрасно понимая, что не права, запальчиво проговорила:

— А я не шучу. Как же! Денису Басаргину отказали! И кто? Диспетчерша безмозглая.

Дэн удивленно вскинул брови, продолжая улыбаться.

— Если быть точным, то ты мне не отказывала, — проговорил он, почесывая лоб. — Это я уехал, не воспользовавшись твоим предложением.

— Дурак.

— Что не воспользовался?

Оля сердито долбанула ладонью по подоконнику и… вдруг хохотнула.

Смешно.

Осталось только начать препираться по этому поводу. Она достала зажигалку и все-таки закурила. Глянула на него. И, продолжая посмеиваться, начала новый виток убалтывания:

— Мне для отчета нужен материал, понимаешь? Я тебе больше скажу. Отчет — это вторая глава моего диплома. Ты хочешь, чтобы я пошла Пирогову жаловаться? Ты же знаешь, что он тебе устроит. И не потому что так уж за меня переживает, а потому что ты у него Ингу увел. Или как там ее…

— Иди жалуйся, — он чуть пожал плечами и, немного помолчав, продолжил: — Оля, нечего тебе делать на пожарах. Мне некогда будет тобой заниматься. Да и никому не будет. Но отвлекаться будут все!

— Я же обещала никуда не лезть.

— Твою ж мать, — устало выдохнул Дэн. — Ты правда, что ли, безмозглая? Невозможно быть в стороне. Те, кто в стороне, здесь не задерживаются.

— А как мне попасть в профессию, если не пускают? — пыхнула Надёжкина.

— С профессией можешь делать, что угодно. Но на пожары — не пущу.

— Тебе не плевать?!

— Нет.

Оля сглотнула. Все расставлено по местам.

Конечно же, она не пойдет к Пирогову. Нажаловаться полкану — подписать Басаргину смертный приговор. Как же, ослушался начальство!

Но Дэн ведь прав в самом основании своих упреков. Ему не все равно, и он задержался. А она — кто такая? Чего ее слушать?

— Пожалуйста, — совсем поникшим голосом попросила Оля. — Я никому не буду мешать. Я тебе слово даю. И без твоего разрешения ничего не сделаю. Только то, что ты поручишь.

— Нет! — отрезал Басаргин, вышел из курилки, прямиком направившись обратно в морг, и завалился на кровать.

Но поспать не удавалось, и даже тишина не способствовала. Вместо сновидений перед глазами мельтешила Олька, с сосредоточенным выражением лица преодолевающая стометровку.

«Сколько?» Если бы он смотрел на секундомер, может, и знал бы сколько. Но смотреть мог только на нее — посреди ярко освещенного зала, тонкую, почти воздушную, упрямо волокущую рукава.

А потом взвыла сирена. Дэн поймал себя на странном чувстве облегчения, что можно сорваться с кровати и занять голову действительно важным.

Но и тут облом.

Запрыгивая в кабину, он скорее понял, чем действительно увидел. В машине, рядом с напряженным, будто вот-вот взорвется, Каланчой притаилась Оля. Денис резко обернулся.

— Надёжкина — остаешься! — рявкнул он.

— Еду! — упрямо мотнула она головой, глядя на него из-под челки, упакованная в боёвку и раскрасневшаяся.

Басаргин выругался и шарахнул дверцей машины.

— Юра, поехали!

Огонь, охвативший всю западную сторону высотки, бушующий, кажется, от первого до последнего этажа, в темноте ночи был заметен за несколько кварталов от адреса, к которому они гнали, включив сигнальные маячки.

— Никуда не суйся, Надёжкина! — выпалил Дэн, выскакивая из машины, и проговорил в рацию: — Прибыли, здание тринадцатиэтажное, газифицированное, жилое…

Денис рванул к штабу тушения, к РТП[3]. Это Оля понимала из теории — они были здесь неизвестно какой по счету бригадой. Значит, как минимум, разведка уже произведена и приступили непосредственно к спасению. Только на въезде во двор Надёжкина насчитала еще пять машин.

Среди всеобщего мельтешения из ПСА вываливали остальные ребята. Леха с Каланчей уже схватили рукава и инструмент. Остальные ждали распоряжений. Басаргин вернулся через несколько минут и, жестом указав на подъезд, вытащил самоспасатели, после чего бригада ломанулась в здание. Оля поймала один-единственный предостерегающий взгляд. Но в нем было больше беспокойства, чем угрозы. Даже не приказ — почти что просьба, понятная без слов. Или это ей так показалась. И потому единственное, что она могла, это просто кивнуть ему и вжаться в корпус машины всем своим длинным телом, дескать, тут я, никуда больше.

А потом она его потеряла. Среди голов людей — в касках и без. Как ни всматривалась в толпу, уже не видела, даже не понимая, вошел он в подъезд или нет. Под зданием набралось несколько десятков человек, увлекаемых прочь, подальше, во временный штаб размещения пострадавших. В этом отношении она тоже понимала, что происходит. Эвакуируют тех, кто проживали в зоне риска. Не понимала только, вывели ли остальных, кто находились непосредственно на пожаре или в задымленных квартирах.

Должны были.

Наверное, да.

Она теряла нить событий, видя только бегущих мужчин и женщин под нависающим пылающим зданием, объятым дымом, и не ведала, как потом, годы спустя, сможет разбираться во всем этом, понимая лишь, что вжимается в дверцу машины все теснее.

— Ну чего, салага? Таки вырвалась? — услышала она сбоку и ошалело глянула на Юрку, водилу. Стоит, улыбается, будто ничего такого. А что такого? Это у нее зрачки шире и чернее неба над головой.

— У него обшивка горит. Не ровен час, внутри всполохнет. Может перекинуться на соседей, — подмигнул он ей с видом бывалого и качнул подбородком на девятиэтажку, почти примыкающую к горящему зданию.

— А людей? Людей выведут? — охрипшим, срывающимся голосом спросила Олька. Не иначе от запаха гари, задравшего горло.

— Учи матчасть, студент, — хохотнул Юрец.

Его перебил звук сирены. Надёжкина дернулась. Лицо ее осветилось фантастическим, потусторонним голубым. Во двор начали врываться машины скорой помощи. Одна. Вторая. Следом подтягивались еще. Юрка куда-то испарился, она пропустила тот момент, когда он буркнул ей, что надо подъехать ближе, что понадобится лестница.

Она не поняла, когда, как оказалась совсем одна среди людей, у каждого из которых была своя, непонятная ей миссия, где «не гореть!» приобретало совсем другое, чем привычное ей значение. Для нее именно сейчас — броуновское движение. И все же людей, полураздетых, почти в чем спали, разводили, разносили по каретам. Толпа фигур с перепуганными, шокированными, спрятанными за мокрыми тряпками лицами. Кто-то ведь правда не мог идти и оказывался на носилках.

В какую-то секунду ей показалось, что среди всех она видела Дэна, или, может, действительно только показалось, когда где-то наверху раздался истошный крик, вклинившийся в ее сознание, перекрывая гомон людей здесь, снизу.

Треск.

И что-то полетело вниз.

Оля тоже тихо вскрикнула, задрав голову. Наверху, этаже на восьмом, обрушился балкон. Его ошметки не до конца сорвались, что-то еще болталось в поднебесье на каких-то жалких креплениях. Но в него же вцепилась и тело человеческое. Тело, которое не должно… не может там быть. Которое отделяли всего несколько мгновений от того, чтобы человеческим оно быть перестало, превратившись в жуткое месиво, среди которого не разберешь, где там руки, где ноги, где голова…

Олька зажмурилась. Всего на миг. И этого хватило, чтобы перед глазами промелькнуло то, что она даже в кошмарах видеть никогда не хотела, а довелось в жизни. Шрамы Дианы. Жуткие шрамы по ногам и спине, которые, даже после операций, не сходили годами. Розоватые, бугристые… месиво.

Ресницы ее распахнулись. И голубой цвет освещения на ее лице сменился алым. В одной из квартир на том, горящем этаже тоже полыхнуло, и огонь вырвался из окна. А там, где балкон, где человеческая фигура — теперь силуэт спасателя. Вытащили. Того, который чуть не свалился с балкона — вытащили.

Но вместо него на землю падали горящие обломки обшивки. Бились об асфальт, разлетались кусками, искрили, дымили. Где-то загорелась легковушка и теперь оглашала округу предсмертным воплем сигнализации.

Олины пальцы сжались, до боли вгоняя короткие ногти в ладони. Дыхание перехватывало, и она в который раз убеждала себя, что это все лишь потому, что она впервые. Впервые после того, что случилось с Ди. Она никогда не видела, она только со стороны. А сейчас — впервые.

И вдруг откуда-то ледяной волной накатил ужас, забивая каждый уголок ее мыслей, ее тела, ее существа. Она еще не осознала, еще не увидела. Но уже ощущала опасность, которая подкралась слишком близко, слишком вплотную. К ней или к этому месту.

Глаза инстинктивно забегали в поисках Дениса. Потому что она здесь, и здесь ничего не случится, потому что он — там, где горят. Он всегда там, где горят. И где актрисы горят тоже. И это значит, что… додумать Оля не успела, когда взгляд зацепился за одно из полыхающих окон. Темное, неприметное, на этаж выше того, в котором горело. Шевеление в нем, привлекшее ее внимание, заставило тронуться с места и подойти ближе. Еще ближе. А уже потом истошно заорать:

— Там ребенок!

И одновременно с ее криком ребенок, на секунду зависнув в оконном проеме, сделал шаг вперед. Звук его падения был воплем. Удар его о землю этот вопль прервал.

Кажется, быстрее она никогда не бегала. Просто не умела. Думала, что не умела, раньше. А выходит, умела она все. Что там стометровка с рукавами? К распластанному по асфальту тельцу Оля подлетела первой. Как жизнь вытекала с кровью — поняла. Последний выдох — видела. И кажется, ощутила его на своей щеке, когда ее собственные колени и ладони коснулись асфальта. Это потом вокруг забегали люди, но она не замечала их. Смотрела только на подростка с перекошенным, грязным лицом, с проломленной головой, с перебитыми костьми. И хрипло, часто дышала.

Она никогда раньше не видела, как умирают. Бабушка скончалась в больнице, когда сама Оля была на дежурстве. Она никогда такого не видела, а теперь — вот. Прямо перед ней.

Потом подбежали медики. Тело накрыли. Она — далеко так и не смогла отползти. Добралась до бордюра перед небольшим палисадником с укутанными на зиму кустами. Да так и сидела там, не в силах думать еще хоть о чем-нибудь.

[1] Памятник Ёжику в тумане под названием «Лошадка». Один из популярных арт-объектов Киева. Находится недалеко от Золотых ворот.

[2] Вид интеллектуально-подвижных игр, связанных с городским ориентированием. Цель игры — расшифровать место на обусловленной территории, а также действия, которые необходимо выполнить для прохождения задания. Прибыть на локацию раньше остальных команд, выполнить задание и перейти к следующему.

[3] Руководитель тушения пожара (РТП) — это старшее оперативное должностное лицо пожарной охраны, которое управляет на принципах единоначалия участниками боевых действий по тушению пожара.