Не могу забыть

1

Только что приехавшая в Штаты, она жила в однокомнатной квартирке на верхнем этаже старого дома, который назывался «Вудбери». Именно там в один прекрасный теплый вечер на исходе весны они и столкнулись.

Наклонив голову и глубоко погрузившись в свои мысли, она шла вверх по лестнице, прижимая к груди темно-коричневый бумажный пакет с покупками. Ей навстречу бежал какой-то мужчина, перепрыгивая через две ступеньки.

Они достигли площадки одновременно и столкнулись плечами; при этом Мона выронила пакет и зашаталась.

Не растерявшись, мужчина схватил ее за талию и удержал от падения, однако коробки, свертки и фрукты радостно загремели вниз по ступенькам.

Рост Моны составлял метр семьдесят, но широкоплечий незнакомец был выше ее на голову, имел красивые темно-синие глаза с пушистыми ресницами и черные, слегка вьющиеся волосы. Ему очень шел небрежный наряд, состоявший из джинсов стального цвета и рубашки с отложным воротничком. Узкобедрый, без грамма лишнего жира, он был похож на спортсмена.

Мона запрокинула голову, увидела тонкое худое лицо, раздвоенный подбородок, губы, от которых холодело под ложечкой, и у нее перехватило дыхание.

Темные глаза внимательно изучили ее безукоризненное лицо сердечком, и наконец незнакомец спросил:

— Вы в порядке? — Голос был низким и сексуально-хрипловатым.

Трепеща от его мощной сексапильноти, она еле слышно пролепетала:

— Да, спасибо…

От белозубой улыбки молодого человека у Моны отчаянно забилось сердце.

— Прошу учесть, что я чуть не сбил вас с ног, и простить мне столь пристальный осмотр.

Мона заставила себя отвести взгляд и вспомнила, что солидной двадцатитрехлетней женщине не к лицу вести себя как сопливой школьнице.

Пытаясь скрыть оторопь и говорить непринужденно, Мона промолвила:

— Я не из сердитых. К тому же, если быть честной, тут есть доля и моей вины.

— Честная и не из сердитых, — с добродушной насмешкой повторил он. — Таких женщин одна на миллион. — Прежде чем Мона успела придумать подходящий ответ, он добавил: — И, несомненно, англичанка.

С неосознанной гордостью она ответила:

— Наполовину американка…

— Ни за что бы не подумал.

— Правда, я никогда не была в Штатах, но недавно получила возможность год поработать в американском отделении нашей компании.

— Это какой же?

— «Лондон-Филадельфиен груп».

— Знаю, — тут же ответил он. — У меня были кое-какие деловые контакты с Риком Хаббар-дом, человеком, которому фактически принадлежит ЛФГУ И чем вы у них занимаетесь?

— Я личная помощница Ивлин Хаббард, сестры мистера Хаббарда. Мы познакомились, когда она прилетала в наш лондонский офис. Узнав, что я наполовину американка, она предложила мне эту должность.

— Понятно. И кто же из ваших родителей был американцем?

— Мать. Она родилась в Норфолке.

— Какое совпадение! Моя тоже американка.

— Значит, вы американец? А по произношению не скажешь.

— Наверное потому, что я наполовину американец, наполовину англичанин, как и вы. Родился и вырос в Штатах, но учился в Оксфорде. Там до сих пор живет мой дед по отцовской линии. Хотя вообще-то наша семья родом из Шотландии. — Не успел он закончить, как апельсин, осторожно покачивавшийся на верхней ступеньке, со стуком покатился вниз. Опустив взгляд, незнакомец сказал: — Хотя стоять здесь и держать вас в объятиях очень приятно, лучше собрать покупки, пока они не очутились в вестибюле.

Задумчиво следя за тем, как он ловко собирает помятые фрукты и другие продукты, Мона поняла, что случилось нечто невероятное.

Когда все снова оказалось в коричневом бумажном пакете, молодой человек заметил:

— Ущерб невелик, за исключением яиц. Они больше никогда не будут прежними. — Он уныло посмотрел на промокший сверток и добавил: — Надеюсь, вы не собирались есть их на ужин?

— Честно говоря, собиралась.

Мужчина посмотрел на ее левую руку без кольца и спросил:

— Вас ждал ужин в одиночестве?

— Да, — призналась она.

— В пятницу вечером, накануне уик-энда?

— Я в Филадельфии всего несколько дней и еще не успела ни с кем познакомиться.

Хотя Мона любила людей, природная застенчивость, усугубленная воспитанием, мешала ей легко обзаводиться друзьями.

Он хлопнул себя по лбу и трагически воскликнул:

— Бедная маленькая Кэтти! Совсем одна в чужом городе!

Эта непритязательная шутка заставила ее рассмеяться.

Незнакомец уставился на нее как зачарованный и пробормотал:

— Ямочки на щеках и прекрасные зеленые глаза… Две вещи, которые я люблю больше всего на свете. Знаете, Кэтти, я никогда раньше не встречал такого сочетания.

— Меня зовут Мона, — сказала она. — Мона Мэрчант.

— А я — Брет Роуд.

Они чинно пожали друг другу руки.

— Ну, раз уж я толкнул вас и лишил ужина, самое малое, что я могу для вас сделать, это угостить пиццей. Что скажете?

Следовало согласиться, но Мона вспомнила строгие предупреждения бабушки и заколебалась.

— Если вы не любите пиццу, то можно заменить ее спагетти.

Она едва заметно покачала головой.

— Я люблю пиццу.

Следя за ее лицом, Брет невозмутимо произнес:

— Я вижу, вас предупреждали, что не следует соглашаться на приглашения незнакомых чудаков.

Ответом был легкий румянец, появившийся на се щеках.

Брет усмехнулся.

— Конечно, у меня есть свои странности, но к чудакам я не отношусь.

Тут в Моне проснулось озорство, и она ответила:

— Может быть, вы и не чудак, но я слишком мало знаю вас, чтобы судить.

— Это легко исправить.

— Боюсь, тогда будет слишком поздно.

— Разумно. В таком случае позвольте заверить, что намерения у меня самые серьезные, а заодно рассказать вам о моем семейном положении, привычках и видах на будущее. Я не претендую ни на ваш кошелек, ни на вашу персону. Я не женат и ни с кем не помолвлен. Рогов и хвоста у меня нет, и людей я не убиваю. Во всяком случае, без предварительного предупреждения. С другой стороны, если вы предпочитаете более серьезные рекомендации, то мы оба наполовину англичане, наполовину американцы и живем в одном доме. Иными словами, я ваш сосед…

— Не уверена, что последний довод может кого-то успокоить, — лукаво ответила Мона. — Думаю, даже Бостонский душитель был чьим-то соседом.

Он притворился обиженным.

— Если вам не нравится моя внешность, то так и скажите. Я мог бы пойти и утопиться в Делавэре, но ведь вы при этом не испытаете ни малейшего угрызения совести…

Мона, довольная этим шутливым разговором, рассмеялась.

— Приятно слышать. Потому что на самом деле противиться угрызениям совести я не умею.

— А противиться дружеским уговорам умеете?

— Не очень, — призналась она.

— А если бы я сказал, что был бы счастлив угостить вас пиццей?

— Я могла бы проявить слабость.

— Слава Богу! — с жаром воскликнул Брет, — Ну что, может, поднимемся и оставим покупки, пока мы не умерли с голоду? Вы на каком этаже живете?

— На самом верхнем, в задней части.

— Я тоже живу на верхнем, только в передней части. Так что мы действительно соседи.

— Странно, что мы до сих пор не встретились, — удивилась Мона.

Он покачал головой.

— Наоборот, странно, что все-таки встретились. Вы сказали, что живете здесь всего несколько дней. А я не был у себя намного дольше. В подобных домах люди живут дверь в дверь, но видятся только случайно… Вообще-то в такое время я дома не бываю, но клиент, с которым я должен был обедать, позвонил в последнюю минуту и сказал, что не сможет прийти. Я чувствовал себя дурак дураком, поэтому решил зайти домой, надеть что-нибудь попроще и сбегать перекусить. — Он улыбнулся и добавил: — И вижу, что правильно сделал.

Первые недели влюбленности — а она влюбилась без памяти — были самым чудесным временем в ее жизни.

Брет был самим совершенством. Помимо физической красоты и обаяния, он был весел, умен, добр, чуток, обладал чувством юмора и неистощимой любовью к жизни.

Кроме того, он был трудоголиком: просиживал в своем офисе до девяти вечера и посвящал работе даже значительную часть выходных.

Однако загруженность Брета не мешала им видеться почти каждый день. Иногда по утрам они гуляли в соседнем маленьком парке, иногда поздним вечером пили кофе — то у нее, то у него.

А в выходные, если у него было для этого время, вместе обедали и распинали бутылку вина.

Накануне запланированной заранее поездки за город Брет огорченно сказал:

— Извини, милая, но ничего не получится. У меня назначены деловые встречи и на субботу, и на воскресенье.

Предчувствуя еще один одинокий уик-энд, Мона взбунтовалась:

— Сколько можно?

— Бизнес, связанный с недвижимостью, требует жертв, — непринужденно ответил он.

— Но разве это нормально, если человек работает допоздна и по будням, и в выходные?

— Моя работа — это общение с людьми, а не просиживание за письменным столом. Перспективные клиенты считают, что я должен быть в их распоряжении двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. — Брет взял ее руку и слегка сжал. — Обещаю, так будет не всегда. Но теперь у меня просто нет выбора.

Мона вздохнула, смирилась с неизбежным и сказала, проявив обычный для нее здравый смысл:

— Ладно, займусь хозяйством.

Но субботним утром Брет неожиданно позвонил ей в дверь и заявил ликующим тоном:

— Ты знаешь, у меня есть дела с твоим боссом?

Мона кивнула. Он действительно упоминал об этом, а однажды она сама заметила, как Брет заходит в кабинет Рика.

— Так вот, Хаббард наконец согласился выделить сумму, которой мне недоставало, чтобы начать широкую перестройку Глостер-стрит! Такое событие нужно отпраздновать. Едем!

— Но мне нужно переодеться и причесаться. Брет обвел взглядом ее платье в серо-белую полоску, сандалии на плоской подошве, рассыпавшиеся по плечам шелковистые черные волосы и сказал:

— Наряд вполне подходящий. А распущенные волосы тебе к лицу.

— Куда? — только и спросила Мона, когда Брет вихрем повлек ее по лестнице.

— Мы едем в Горгас-парк.

Изрядно обветшавший и напоминавший лишь тень прежнего пышного парка с аттракционами и ярмарочными кавалькадами, Горгас все еще мог произвести впечатление на новичка.

Что же касается неизбалованной Моны, то простые здешние развлечения и обилие отдыхающих привели ее в восторг.

Купив по хот-догу, пакету жареной картошки и баночке кока-колы, они с Бретом прогуливались и наслаждались ярким солнышком, музыкой и ароматом цветов.

Заметив ее сияющие глаза, Брет спросил:

— Что, напоминает детство?

— Нет. Я никогда не видела ничего подобного, — призналась она.

Черные брови Брета сошлись на переносице.

— Расскажи мне о себе. Я ведь про тебя почти ничего не знаю. Если не считать, что ты работаешь у Хаббарда, что твоя мать родом из Норфолка и что ты выросла в Англии.

— Да толком и рассказывать нечего. Жизнь у меня была очень скучная, — неловко промолвила Мона.

— Все равно. Рассказывай про свою скучную жизнь, а я постараюсь не зевать.

— Тебе будет неинтересно.

— Нет, интересно, — решительно возразил он. — Ты представляешь собой странную смесь робости и смелости, общительности и скрытности. Любишь людей и в то же время сторонишься их. В тебе много тихой гордости. Ты не считаешь себя вправе осуждать других, но в глубине души пуританка.

— Ты заставляешь меня краснеть.

— Отчего же? Ты именно та женщина, которую я всегда мечтал встретить…

У Моны захватило дух и зазвенело в ушах. А Брет добавил:

— Я хочу знагь, откуда ты такая взялась. Расскажи мне о своем детстве. Где ты выросла?

— В Манчестере.

— Какими были твои родители?

— Не знаю, — призналась она. — Они умерли, когда мне было два года.

— Жаль, — просто сказал он. — Как это случилось?

— Они оставили меня на попечение бабушки по отцовской линии и полетели во Францию кататься на лыжах. Хотели устроить себе второй медовый месяц. Но в первый же день их накрыло лавиной…

— Кто же тебя воспитывал?

— Бабушка по отцу. Ей не хотелось на старости лет обременять себя маленьким ребенком, но она была женщиной строгих принципов и большого чувства долга. За год до того она овдовела, денег у нее было мало, и мы жили очень небогато. Хотя она никогда этого не говорила, я знала — дети всегда чувствуют это, — что была для нее обузой. Она предпочитала одиночество, и я почти всегда была предоставлена самой себе.

— Разве у тебя не было школьных подруг?

— Мою дружбу не поощряли. Бабушка всегда говорила, что следует держаться особняком, и не понимала, почему я должна вести себя по-другому.

— Наверное, ты чувствовала себя очень одинокой?

— У меня было несколько воображаемых подруг. К тому же благодаря воспитательнице детского сада, которая много занималась со мной, я очень рано научилась читать… — Увидев мрачное лицо Брета и боясь, что он неправильно понял ее, Мона быстро добавила: — Я не хочу сказать, что бабушка плохо относилась ко мне. Наоборот, она делала для меня все, что могла. Она настояла на том, чтобы я поступила в университет, выбивалась из сил, чтобы найти деньги на мои путешествия. А когда я получила диплом с отличием и пошла работать в «ЛФГ», она напыжилась от гордости как павлин и сказала, что игра стоила свеч.

— Что она сказала, когда ты собралась в Штаты?

— Она этого так и не узнала. Прошлой зимой она умерла. Иначе я ни за что не оставила бы ее… Смерть бабушки была одной из причин,'заставивших меня принять предложение провести год в Филадельфии. Срок арендного договора на дом кончился, и в Англии меня ничто не держало…

Какое-то время они шли молча, думая каждый о своем. А вокруг звучали музыка, смех и звонкие детские голоса.

Затем, покончив с неприхотливой едой, они вытерли пальцы, бросили бумажные салфетки в ближайшее мусорное ведро и пошли дальше.

Брет дружески взял ее под руку и спросил:

— Ну, с чего начнем?

Мона, рядом с ним чувствовавшая себя счастливой, беспечно ответила:

— Не имею ни малейшего понятия. Решай сам.

— В таком случае как следует повеселимся на аттракционах.

Словно пытаясь возместить Моне безрадостное детство, Брет не пропустил ни одного аттракциона, и за остаток дня она испытала больше удовольствий, чем за всю предыдущую жизнь.

Когда раскрасневшаяся Мона благодарила его, Брет со странной нежностью сказал:

— Любимая, как легко тебя порадовать… Вспотевшие, усталые, покрытые пылью, но безгранично счастливые, они шли к остановке. Проходя мимо лотка торговца ювелирными изделиями, Мона остановилась. Ее внимание привлекло узкое серебряное колечко необычной формы.

— Увидела свою мечту? — спросил Брет, потянувшись за бумажником.

Ах, если бы речь шла о кольце, чуть не сказала она. Ах, если бы… Она слегка покраснела, покачала головой и отошла от лотка.

— Как ты относишься к сувенирам? — Хотя Брет не наблюдал за ней, но безошибочно взял колечко, на которое она только что смотрела. — Примерь-ка.

Когда Мона замешкалась, он взял ее левую руку и надел колечко на безымянный палец.

— В самый раз.

Посмотрев на продавца, Брет спросил:

— Сколько?

Торговец передвинул жвачку из одного угла рта в другой, смерил покупателя оценивающим взглядом, решил, что запрашивать лишнего не стоит, и процедил:

— Двадцать долларов.

Брет кивнул, и две помятые бумажки сменили владельца.

Когда они пошли дальше, Брет обнял Мону за талию и вполголоса сказал:

— Наверное, не стоит носить его слишком долго. Палец может позеленеть.

Мона подняла руку, полюбовалась колечком и сказала:

— Ничего, рискну.

Брет слегка привлек ее к себе.

— В один прекрасный день — надеюсь, не слишком далекий — я куплю тебе что-нибудь подороже. У Тиффани.

Мону переполняли радость и чувство благодарности. Брет любил ее и хотел жениться на ней.

Никакие будущие подарки не могли быть дороже простого серебряного колечка и счастья, которое она испытала в тот день…