Не могу забыть

8

Луна была такой яркой, что зажигать свет не понадобилось. Брет пересек гостиную и поднялся по ступенькам.

Она не пыталась сопротивляться, зная, что это бессмысленно. Он был настолько сильнее, что оставалось уповать лишь на слова. Но никакие слова не могли победить его решимость.

В спальне Брет положил Мону на кровать и снял с нее сандалии. Потом, не обращая внимания на стиснутые кулаки и страстные протесты, расстегнул джинсы и стащил их. Сев рядом, он убрал с ее щеки прядь волос, наклонил голову, поцеловал в лоб, в кончик носа, а потом несколько раз нежно поцеловал в губы. Мона лежала неподвижно, закрыв глаза, стараясь собрать все силы, необходимые для защиты. Она ничего не видела, но это только усиливало остальные чувства. Она слышала его легкое, ровное дыхание и громкий стук сердца, остро ощущала волнующий запах чистой мужской кожи и аромат одеколона.

Он продолжал целовать ее лицо, глаза, шею и слегка раздвинутые губы. Эти поцелуи были еще более нежными, чем прежде. Мона ожидала нападения, и эта неожиданная нежность застала ее врасплох. У нее вырвался не то вздох, не то всхлип. — Все хорошо. — Его голос был мягким и успокаивающим. — Я не причиню тебе боли. Может быть, физической боли она и не почувствует, но если Брет овладеет ею насильно, то разобьет ей сердце. Мона хотела сказать это, но ее не слушался язык.

Словно прочитав ее мысли, Брет негромко сказал:

— У меня нет другого выхода. Что бы я ни делал, ты держишься за свое. Но я обязан заставить тебя передумать. Ради того, что когда-то нас связывало.

Однако заставить ее передумать невозможно. Проследив за ее лицом, на котором был написан ответ, он сказал:

— Год назад я считал, что ты любишь меня. Так, Мона? Мне нужно это знать.

Она открыла глаза и посмотрела на него. В спальне было светло как днем. С трудом шевеля губами, она прошептала:

— Да, я любила тебя.

— И все еще любишь?

Если бы Мона призналась, что так оно и есть, ей пришлось бы проститься с надеждой одержать победу в этой борьбе. А победить необходимо. Она собрала остатки сил и сказала:

— Нет.

Голова Брета дернулась, как от удара.

— Ну что ж… Можешь ненавидеть меня, но я не буду стоять в стороне и наблюдать, как ты губишь себя.

Он взял ее левую руку, приподнял и начал снимать с пальца бриллиантовое обручальное кольцо.

Мона ахнула, вспомнив, как Рик снимал с ее пальца колечко Брета. Но теперь ей казалось, что с нее снимают наручники.

— Зачем ты это делаешь? — пролепетала она. Брет положил кольцо на тумбочку и ответил:

— Подарок другого мужчины мешает мне заниматься с тобой любовью.

— Я не хочу заниматься с тобой любовью! — крикнула пришедшая в отчаяние Мона.

— Скоро захочешь, — мягко, но решительно ответил Брет.

Она попыталась отвернуться, но осада уже началась. Язык Брета коснулся ее губ, заставил их раздвинуться и проник внутрь. А потом поцелуй стал таким страстным, что у нее закружилась голова.

Не отрываясь от губ Моны, Брет расстегнул блузку и переднюю застежку лифчика, немного приподнял ее, ловко освободил от остатков одежды и снова опустил на подушки.

Ее груди были округлыми и упругими. Брет начал ласкать их, а потом взял в ладони. Наружу выдавались лишь розовые соски. Когда к этим соскам по очереди прикоснулся теплый язык, ощущение оказалось таким острым, что Мона не выдержала. У нее вырвался тихий стон, затем она всхлипнула и что-то пробормотала. А потом погрузила пальцы в пышные волнистые волосы Брета и попыталась поднять его голову.

Мужская рука скользнула по плоскому животу к клочку белого шелка, который был ее единственной защитой, легко коснулась нужного места, и Мону затопили новые ощущения.

Почувствовав, что она вся трепещет, Брет поднял голову и поцеловал ее сначала в шею, а потом в губы. Когда его язык проник в нежные глубины ее рта, Мона испустила негромкий гортанный стон. Пока длился поцелуй, жадная рука Брета расправилась с последним препятствием на пути к теплой коже.

Затем его длинные, чуткие пальцы коснулись шелковистых кудрей, погладили ляжку и начали ритмично и неторопливо делать свое дело.

Мона судорожно хватала ртом воздух. Ее сердце безудержно заколотилось, тело напряглось, и все связные мысли исчезли. Поняв, что она вот-вот рухнет в пропасть, Брет прекратил свои искусные ласки.

— Ну что, Мона? Теперь ты хочешь заняться со мной любовью?

Казалось, Брет снял все запреты, которые разум Моны налагал на тело. На свете существовал только он, его голос, его прикосновение, его вкус, его запах… Все остальное не имело значения.

— Да, — выдавила Мона.

— Ты уверена?

— Уверена.

Она любит этого человека и после годичной разлуки жаждет не только физического удовлетворения, но тепла, покоя и хотя бы видимости чувства, чтобы заполнить пустоту, царящую в ее сердце. И Мона раскрыла ему свои объятия.

Брета кольнуло дурное предчувствие. Какое-то мгновение он медлил, сомневаясь в том, что поступает правильно.

Но она желает его так, как никогда не желала Хаббарда. В этом он был уверен…

Брету отчаянно хотелось стать ее частью и сделать Мону частью самого себя. Правда, это означает, что без нее он больше не сможет стать целым. Ну и пусть…

Ему хватило секунды, чтобы сбросить с себя одежду и лечь рядом. Мона слегка вздохнула. Теперь она отдавалась ему еще охотнее, чем прежде. Он был ее половинкой, завершением целого, смыслом ее су-ществования на этом свете.

Вторя ее невысказанным мыслям, Брет сказал:

— Ты моя и всегда будешь моей! Едва он рывком вошел в Мону, как ее тело расслабилось, напряжение внутри исчезло, сменившись внутренним-жаром. Стоило Брету ритмично задвигаться, как этот жар охватил ее и понес вдаль. Все казалось правильным, естественным и необходимым, как дыхание.

Ей становилось все теплее, все радостней. Спираль продолжала раскручиваться, а затем последовал взрыв. Стихия чувства вырвалась наружу и взлетела в небо, как поток лавы. От потрясающей силы этого ощущения мутился разум; казалось, мир разлетелся на куски.

— Брет! — вскрикнула Мона, и он, все понявший по одному слову, хрипло ответил:

— Да, я знаю, любимая. Знаю.

Когда они отдышались и немного успокоились, Брет достал одеяло. Они укрылись, и через несколько секунд Мона уснула в его объятиях.

Перед рассветом Брет поцелуем разбудил Мону, блаженно спавшую у него на груди, и они снова любили друг друга.

На этот раз все происходило медленнее, увереннее и было не столько предъявлением прав друг на друга, сколько их подтверждением.

На смену яростной страсти пришла глубокая нежность. Брет нашел способ без слов сказать Моне, что она прекрасна, неповторима, желанна и доставляет ему огромное наслаждение.

Когда все осталось позади и Мона лежала в его объятиях, Брет прижался подбородком к ее макушке, положил руку на грудь и лениво спросил:

— Где бы ты хотела жить?

— Жить? — повторила она, с трудом выходя из транса и возвращаясь к действительности.

— Я думаю, ты не захочешь остаться в пент-хаусе. Может быть, уступить его Хаббарду в ка-честве утешительного приза? Конечно, если он все еще хочет туда переехать.

Тело Моны инстинктивно напряглось. Почувствовав это, он с неожиданной резкостью спросил:

— Неужели ты все еще хочешь вернуться к нему?

Мона высвободилась из его объятий и рывком села.

— Я должна. — В ее голосе слышалась решимость.

— После всего, что было между нами?

— Я говорила тебе, что не покину Рика, пока нужна ему.

Он сел рядом и провел ладонью по своим спутанным темным волосам. Нет, это невозможно. Невероятно.

— Я не отпущу тебя, — сквозь зубы произнес Брет.

— Ты помешаешь мне только одним способом: если будешь держать в тюрьме до конца жизни. А это невозможно.

Он сменил тактику.

— А ты уверена, что будешь нужна Хаббарду после случившегося?

Мона, знавшая, что ради нее Рик готов на любой обман, ответила без колебаний:

— Да, уверена. Ты сам сказал, что он ©держим мной.

— Никто не может быть уверен в одержимости другого, — возразил Брет, а затем хрипло добавил: — Черт побери, ты считаешь себя виноватой в его мании, но не хочешь отвечать за мою.

— Я не считаю себя виноватой. Тут дело в другом.

— В чем же? То, что ты провела ночь в моей постели, все изменило. Когда он узнает…

— Он не должен ничего узнать, Ради его же блага, — прервала его Мона. — Если ты приве-зешь меня до того, как он хватится…

— Я никогда этого не сделаю. А если ты вернешься и ничего не скажешь Хаббарду, я сам раскрою ему глаза. — Хотя тон Брета был спокойным, в его словах таилась угроза.

— Ты только причинишь ему лишнюю боль, но ничего не изменишь…

— Не могу поверить, что ночь, проведенная в моей постели, ничего не изменит.

— Нам будет намного труднее, но все останется по-прежнему. Рик прикован к креслу, и я нужна ему.

— Допустим. Но это еще не значит, что ты должна вернуться к нему.

— Как я могу бросить калеку? — в отчаянии воскликнула Мона. — Если я это сделаю, меня будет мучить совесть до самой смерти!

— Но он не останется калекой. Ты сама так сказала.

— Врачи надеются на это, но точно не знают. Они могут ошибаться. Может возникнуть множество проблем, о которых они понятия не имеют.

— Будущие проблемы Хаббарда еще не причина, чтобы выходить Замуж за человека, которого ты не любишь. Ты отдала ему несколько месяцев, вместе с ним пережила худшее. Пора подумать о себе… — Видя по лицу Моны, что он напрасно сотрясает воздух, Брет больно сжал ее руки. — Послушай меня, Мона… Кажется, ты считаешь, что авария произошла по твоей вине?

Эти слова согнали краску со щек Моны. В свете луны ее лицо казалось высеченным из белого мрамора.

— Да, это действительно случилось по моей вине, — безнадежно призналась она. — Это я от-вечаю за то, что он оказался в инвалидном кресле. Я отвечаю за его боль и страдания. Теперь ты понимаешь, почему я не могу бросить его? — Она не выдержала и разразилась слезами.

Брет положил ее голову к себе на грудь и начал баюкать.

— Не плачь, любимая. Не надо…

Продолжая бормотать ласковые слова и поглаживать ее по спине, он слепо уставился перед собой. Конечно. Он должен был догадаться. Ее решимость остаться с Хаббардом могла быть продиктована только чувством вины и желанием искупить ее, принеся себя в жертву…

Когда буря миновала и Мона выплакалась, он полез в тумбочку, достал носовой платок и вытер ей нос, как маленькой. Затем посадил ее к себе на колени, поцеловал заплаканное лицо и негромко попросил:

— Расскажи мне, как это случилось.

— Да тут и рассказывать нечего, — слабо всхлипнула она.

— И все же… — Видя, что она колеблется, Брет решил ее поторопить. — С чего ты решила, что это твоя вина?

— Машину вела я. Брет вздрогнул.

— Почему?

— Так хотел Рик. Он сказал, что купил мне машину в подарок на свадьбу, и настоял, чтобы я села за руль. Я страшно испугалась, потому что собиралась расторгнуть помолвку. Но не могла ничего сказать, потому что с нами была Ивлин.

— В машине?

— Да, — еле слышно прошептала Мона. Брет крепче прижал ее к себе.

— Дальше, любимая.

— Мне не хотелось садиться за руль. Я ужасно нервничала, потому что собиралась вернуть ему кольцо и отказаться от поездки в «Голубую лагуну», но все пошло не так, я не смогла поговорить с Риком наедине…

— Так что же случилось?

— Мы почти приехали. Свернули с шоссе и направились к берегу. На крутом повороте я не справилась с управлением… — Она судорожно всхлипнула. — Мы вылетели с дороги и врезались в дерево. Машина перевернулась и упала под откос.

— А что случилось с Ивлин?

— Слава Богу, она сидела сзади и отделалась синяками и царапинами… Когда я очнулась, она пришла ко мне в больницу и рассказала о Рике.

— Долго ты пробыла без сознания? Мона приложила руку ко лбу.

— Почти пять недель. После этого плохо соображала.

— В чем это выражалось?

— Сначала я была убеждена, что вернула Рику кольцо.

Брет нахмурился.

— А почему передумала?

— Потому что кольцо было по-прежнему у меня на пальце. Его сняли только в больнице.

— Но аварию ты помнишь хорошо?

— Нет. Я вообще ее не помню. О том, что случилось, мне рассказала Ивлин… Последнее, что я помню, это шоссе… — Ее голос стал свинцовым от усталости и отчаяния, распухшие от слез глаза закрывались.

Брет лег на кровать, привлек Мону к себе, положил ее голову на свое плечо и баюкал до тех пор, пока ее дыхание не стало ровным и сонным…

Сознание возвращалось к Моне медленно и неохотно. Лежа с закрытыми глазами, она пыталась снова утонуть в блаженном беспамятстве, но процесс пробуждения начался, и она не могла остановить его.

Хотя мысли были смутными и отрывочными, часть мозга уже сознавала: ей не хочется сталкиваться с тем, что несет наступающий день…

Но в этом чувстве нет ничего нового; оно давно стало частью ее жизни.

Когда в мозгу прояснилось, она решила, что еще рано. И в доме и снаружи было тихо и спокойно.

Не было ни движения, ни привычных звуков. Ни гудения кондиционера, ни слабого рычания моторов, ни шума просыпающегося города. Прошло несколько секунд, прежде чем она поняла, что находится вовсе не в «Редстоуне». Они уехали в «Голубую лагуну» праздновать день рождения Рика. Он устраивал вечеринку… А потом приехал Брет и все перевернул вверх дном. Он отвез ее в старый сельский дом, отнес наверх в скудно обставленную спальню с белыми стенами и овладел ею…

Наверное, это был сон. Ей столько раз снилось, что Брет занимается с ней любовью…

Нет, не сон. Для сна ее воспоминания были слишком живыми, слишком реальными…

Правоту этого вывода подтверждало ее собственное тело. Слегка помятое, оно все же было непривычно довольным и счастливым. Тревогу ощущал только ее разум.

Мона рывком села на большой двуспальной кровати, и тут ее голова окончательно пошла кругом. Стоял день; рядом с ней никого не было. У нее гулко забилось сердце. Она посмотрела на дверь ванной. Та была слегка приоткрыта, но оттуда не доносилось ни звука. Может быть, он в другой ванной или спустился вниз готовить завтрак?

Одежда Брета исчезла, но ее одежда аккуратно лежала на стуле. Воспоминание о том, с какой легкостью Брет раздел ее, заставило Мону вспыхнуть. Она тут же забыла о счастье и радости, которые испытала, оказавшись в объятиях Брета.

Теперь Мона чувствовала только запоздалое раскаяние и гнев на Брета, который нарочно соблазнил ее, хотя знал, как отчаянно она пытается сохранить верность Рику.

Однако спустя минуту-другую свойственная Моне честность заставила ее признать, что осуждать Брета не приходится. Он сказал, что не будет прибегать к силе, и так оно и было. Если бы она отказала ему и сумела сохранить твердость, ничего этого не случилось бы.

Он не выиграл битву. Она сама ее проиграла из-за неспособности сопротивляться ему. Мона чувствовала стыд и отвращение к себе за проявленную слабость. Но жалеть было поздно.

Что дальше? Захочет ли Брет отвезти ее в «Голубую лагуну»?

Он говорил, что ее едва ли хватятся до завтрака. Если Брета хоть немного смягчили пролитые ею слезы, еще есть слабый шанс вернуться тайком и сделать так, чтобы Рик ни о чем не догадался…

Она посмотрела на часики и ахнула. Половина двенадцатого! Не может быть!

Мона отбросила одеяло, мельком увидела свою руку и вспомнила, что Брет снял с нее обручальное кольцо. Она потянулась к тумбочке, снова надела его и ощутила привычную свинцовую тяжесть. Смирившись с неизбежным, Мона пошла в ванную, быстро приняла душ, почистила зубы и провела щеткой по волосам. Оставив их распущенными, она натянула одежду, достала из сумки серебряную цепочку, надела ее под блузку и быстро спустилась по лестнице.

В кухне стоял стеклянный кофейник с горячим кофе, но Брета видно не было. Без него дом казался пустым и заброшенным.

Быстрый осмотр подтвердил, что в доме действительно пусто, но в одной из спален, где имелись только комод и подвесная вешалка, Мона обнаружила его гардероб. Она зашла в смежную ванную. Влажные полотенца, запах геля и капли воды на узорчатом стекле душа доказывали, что им недавно пользовались. День стоял чудесный. Может быть, Брет вышел в сад? Мона снова спустилась по лестнице, открыла заднюю дверь и выглянула наружу. На крыльце не было никого, кроме гладкого черного кота. Он грелся на солнышке и сонно мигал. Увидев ее, кот поднялся, потянулся, напряг лапы и хвост, а потом подошел и начал призывно тереться о ее ноги.

— Ну что ж, привет. — Мона наклонилась и стала чесать его за бархатными ушками. — Ты чей? Вряд ли ты живешь здесь. Кот мяукнул в ответ.

Когда с нежностями было покончено, Мона оставила его и быстро' пошла вдоль террасы. Но кот последовал за ней, издавая звук, с которым пилит дерево ржавая ножовка.

Она вышла к фасаду, но Брета не было и там. Мона подняла глаза и с легким удивлением убедилась, что машина, оставленная им на аллее, тоже исчезла.

Она не слышала шума мотора… Правда, спальня находится в задней части дома.

Куда он делся? — подумала Мона, чувствуя себя брошенной. Что заставило Брета уехать и оставить ее спящей?

Затем ее тревога усилилась. И долго он будет отсутствовать? Если долго, то у нее не останется ни малейшего шанса на незаметное возвращение в «Голубую лагуну».

Неожиданно послышался звук мотора. Через несколько секунд из-за деревьев показался белый «мерседес» и вырулил на аллею. Дверца открылась, и Брет выбрался наружу.

Хорошо сшитые легкие брюки и голубая рубашка с расстегнутым воротом делали его нарядным, мужественным и невероятно красивым.

При воспоминании о событиях прошедшей ночи щеки Моны залил румянец. Хотя в ее голове вертелось множество вопросов, она не могла найти слов.

— Доброе утро. — Голос Брета звучал приветливо, но так, словно он здоровается с едва знакомым человеком, а его синие глаза были совершенно бесстрастными.

Мона ждала чего угодно, только не холодного приема, и это больно задело ее. Когда кот оставил Мону и подбежал к нему, Брет добавил:

— Вижу, ты уже подружилась с Трампом. Взяв себя в руки, Мона спросила:

— Так, значит, он твой?

— Нет, ко мне он приходит в гости. А живет на ферме.

Брет полез в багажник и достал коричневую бумажную сумку с продуктами.

— Как насчет ланча?

Мона набрала в легкие побольше воздуха и сказала:

— На ланч нет времени. Мне нужно вернуться.

Брет с подчеркнутой неторопливостью вынул из гнезда ключи зажигания и положил их в карман брюк.

— Всему свое время. Я думаю, сначала нужно поесть… Да и Трамп никогда не простит меня, если не получит своего обычного блюдечка сливок.

Он взял сумку под мышку и, сопровождаемый котом, зашагал на кухню. Видя, что ее надежды рушатся, Мона быстро пошла за ним и тревожно напомнила:

— Но если не поторопиться, Рик поймет, что меня не было, и тогда пиши пропало…

— Не волнуйся, — ровно ответил Брет. — Кла-рис женщина сообразительная. Уверен, она най-дет способ успокоить его.

Он поставил бумажную сумку на кухонный стол и начал выкладывать продукты. Буханка свежего хлеба, пакет сливок, коробка с яйцами, несколько апельсинов, грейпфрут…

— А вдруг горничная скажет ему, что моя кровать осталась нетронутой? — выпалила Мона, не находившая себе места. — Он знает, что денег у меня нет и ехать мне некуда… А если он позвонит в полицию?

— Я уже сказал: не волнуйся, — спокойно и властно ответил Брет. — Если возникнут сложности, я сам займусь ими.

Он выдвинул стул с круглой спинкой.

— Сядь и успокойся.

Но Мону убедили не столько слова, сколько выражение его лица. Судя по всему, торопиться Брет не собирается. Если он отвезет ее в «Голубую лагуну», то сделает это в свое время и на своих условиях.

Видя, что делать нечего, она неохотно села. Едва Мона опустилась на стул, как кот прыгнул ей на колени, выгнул спину, подставил голову под ее ладонь, замурлыкал и стал ждать свою порцию сливок.