Не могу забыть

4

Где-то вдалеке прозвучала сирена «скорой помощи». Мона вздрогнула и вернулась в настоящее. Взглянув на часы, она заторопилась. Физические упражнения ей действительно необходимы.

Лифт плавно спустился на первый этаж, слегка вздохнул и остановился. Дверцы скользнули в стороны, и Мона вышла наружу, как заключенный, почуявший запах свободы. Резиновые подошвы кроссовок, слегка поскрипывая на мраморном полу, несли ее по внушительному, освещенному люстрами вестибюлю «Редстоуна».

В этот ранний час вестибюль казался пустынным, но едва она подошла к стеклянной двери, как появился ночной охранник в синей форме.

На его морщинистом лице появилась широкая улыбка.

— Доброе утро, мисс Мэрчант, — сказал он и по-отечески подумал, что малышка все еще выглядит слишком бледной и худенькой.

— Доброе утро, Пит. Как ваш радикулит?

— Бывает и хуже.

Пит придирчиво осмотрел ее светло-зеленый тренировочный костюм и шелковистые длинные черные волосы, собранные в хвост. По утрам она казалась пятнадцатилетней, хотя из предыдущих бесед Пит знал, что ей двадцать четыре года, как и его Салли.

— Как всегда, на пробежку в парк? — спросил он.

Хотя Мона относилась к легкой атлетике прохладно и в зависимости от настроения шла пешком или семенила трусцой, но ответила она любезно:

— Верно.

— Что ж, вы выбрали для этого подходящий день.

Пит не изменил своей привычке, Эта беседа повторялась каждое утро. Менялась только последняя фраза — в зависимости от погоды.

Он придержал створку, и Мона благодарно улыбнулась в ответ. Славная малышка, в тысячный раз подумал он. В отличие от большинства жильцов, она не жалела для него доброго слова и веселой улыбки, несмотря на свою всегдашнюю печаль.

На улице было свежо и прохладно, небо было бледным и невинно-голубым. Дарби-стрит, еще не потревоженная шумом машин, лежала тихо, как младенец в колыбели.

Придерживаясь привычного маршрута, Мона шла быстрым шагом и наслаждалась прохладой. Похоже, день предстоял жаркий. Если не считать промелькнувшего вдалеке любителя бега трусцой, парк принадлежал ей.

Сиделка Рика Кларис — симпатичная черноволосая ирландка — все знала, но молчала. Мона была ей искренне благодарна.

Она инстинктивно чувствовала: если бы Рик проведал о ее отлучках, он сумел бы найти способ положить им конец. С ревнивой властностью, доходящей до паранойи, он стремился к тому, чтобы Мона была рядом каждую минуту.

Мона сочувствовала его страданиям, вызванным болью и досадой от прикованности к креслу на колесиках, и страдала сама, но она очень уставала.

И поэтому ощущала чувство вины и благодарности, когда Кларис время от времени освобождала ее от этого бремени и настаивала, чтобы после напряженного трудового утра Рик оставался один и пару часов отдохнул у себя в комнате.

Однако, когда это случалось, Рик, хотевший, чтобы она все время была под рукой, поворачивался к Моне и властно приказывал:

— Никуда не уходи!

— Не уйду, — успокаивала она его.

От политики кнута он переходил к политике пряника.

— После дневных процедур мы поедем на прогулку.

Но Мона уставала от специально оборудованного лимузина с кондиционером. Она предпочла бы не сидеть рядом с Риком, а ходить пешком, причем желательно в одиночку.

Несчастная Мона гнала от себя эту нечестную мысль. Конечно, все станет намного проще, когда он сможет полностью вернуться к своему бизнесу.

Рик был настоящим непоседой; безделье ограничение активности вызывали у него как минимум досаду. Он мог вспылить в любую минуту, был трудным и требовательным пациентом, и даже неистощимому чувству юмора, которым отличалась Кларис, иногда приходил конец.

Именно поэтому его так обрадовало мнение, высказанное врачами всего несколько дней назад: налицо существенное улучшение.

Хотя Рик вряд ли сумеет пробежать марафон или перепрыгнуть через забор, все же через несколько месяцев боли практически прекратятся и он снова встанет на ноги.

Обычно очень общительный, после несчастного случая Рик не хотел никого видеть, кроме сестры Ивлин и зятя Паоло.

Не желая показываться на людях в «этой проклятой штуковине», Рик практически не выходил из дому, изменяя этому правилу лишь для ежедневных прогулок в автомобиле. По той же причине он никого не приглашал к себе.

День рождения Рика (в следующую субботу ему должно было исполниться тридцать три) отмечать не собирались. Однако хорошая новость и совет Ивлин заставили Рика начать строить планы относительно уик-энда в «Голубой лагуне». Так называлась вилла Рика на Лонг-Бранче.

— Сколько народу ты собираешься пригласить? — спросила Ивлин.

— Человек двадцать с ночевкой. Навернем нужно предупредить миссис Моррис. Плюс кое-кто из соседей придет в субботу вечером…

— Вот и отлично. Мы с Паоло будем жить неподалеку, в «Коулд-крик», так что можешь предоставить все приготовления мне. Я поговорю с миссис Моррис, обзвоню гостей и договорюсь с поставщиками. Надо будет заказать побольше шампанского. Такую новость грех не отпраздновать!

Что же касается Моны, то вердикт врачей стал для нее настоящим даром небес. В глубине души она боялась, что Рик больше никогда не сможет ходить, Облегчение было так велико, что она не выдержала и расплакалась от счастья.

Однако чувство, пришедшее ему на смену, было куда менее приятным. На то у Моны были личные причины. После обещания почти полного выздоровления перед ней замаячила перспектива близкой свадьбы.

Рик уже поговаривал о начале октября, и Мона чувствовала себя загнанной в угол.

Иногда во время таких побегов ей приходило в голову: может, уйти и не вернуться?

Впрочем, это была всего лишь мечта.

Если не считать кормежки и бесплатного жилья, она работала на Рика бесплатно. Он никогда не давал Моне денег, словно боялся, что финансовая независимость позволит ей уйти.

Когда в один прекрасный день Мона тихо сказала, что ей нужно купить кое-какие мелочи, он ответил:

— Покупай все, что хочешь. Пусть запишут на мой счет. — После чего она зареклась покупать что-нибудь, кроме самого необходимого.

То, что у нее не было ни жилья, ни денег, не пугало девушку, но невозможность уйти заставляла Мону чувствовать себя пленницей, закованной в цепи…

Одинокий бегун давно исчез, и вокруг не было ни души. Погруженная в свои мысли, Мона добралась до купы деревьев и, как всегда, свернула на боковую дорожку.

Но стоило девушке оказаться на тропе, как! неожиданно перед ней вырос высокий мужчина, словно подкарауливавший ее. От Неожиданности у Моны вырвался слабый крик.

— Все в порядке, — быстро успокоил ее мужчина. — Вам нечего бояться.

Этот голос, низкий и чуть хрипловатый, она узнала бы всегда. Ради него она встала бы из могилы.

Испуг сменился потрясением, столь сильным, что голова у нее закружилась, ноги под-1 косились и еще немного — и она грохнулась бы в обморок.

Видимо, он это заметил, потому что протянул сильные руки, схватил ее за плечи, удержал и помог сохранить равновесие.

— Брет!

Он почти не изменился. Может быть, слегка осунулся, но мужественность и физическая сила остались при нем. Грудь и плечи были такими же широкими и мощными. Таким же осталось и худое лицо с решительным раздвоенным подбородком, прямым носом и высокими скулами. Вот только красиво вылепленные губы окружали морщинки боли и разочарования.

Глядя в темно-синие глаза с пушистыми ресницами, черными как сажа, она ошеломленно спросила:

— Что ты здесь делаешь?

Показав на свой черный тренировочный костюм и ленту вокруг головы, Брет лаконично спросил:

— А как по-твоему?

Она знала, что раньше Брет бегал трусцой. Не это ли отложившееся в подсознании воспоминание заставило ее по утрам выходить в Рид-ли-парк?

— Но я думала, ты в Англии, — пробормотала она.

— Пришло время вернуться и посмотреть, что делается в Филадельфии. — Не меняя тона, он спросил: — Как там Хаббард?

Гадая, слышал он об аварии или нет, Мона выдавила:

— У Рика все хорошо.

— Читал, что «Лондон-Филадельфией труп» за последний год получила большую прибыль, — иронически заметил Брет.

Он потянулся к ее левой руке и внимательно рассмотрел великолепное кольцо с бриллиантами.

— А обручального нет? — Нет.

— Почему? Хаббард был от тебя без ума.

— Ничего не изменилось.

— Тогда отчего задержка? Вы же обо всем договорились еще прошлым летом. — Когда Мона ничего не ответила, он ядовито добавил: — Должно быть, сейчас, когда его счет вырос еще на несколько миллионов, ты абсолютно счастлива.

— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать, — сдавленно ответила она.

— Аи, брось!

— Мне все равно, сколько у него миллионов.

— Да ну? А я думал, что совсем не все равно.

— Ты ошибся. — А затем она беспомощно пролепетала: — Не знаю, почему ты так думал…

— Прости за напоминание, но стоило появиться малому с кучей денег, как ты меня бросила.

— Ничего подобного! — гневно ответила Мона. Неужели Брет обииняет в разрыве ее?

— Тем не менее я уверен, что все сложилось бы по-другому, если бы я мог тратить на тебя столько же, сколько он.

Мона заскрежетала зубами, протиснулась мимо Брета и пошла дальше.

Он повернулся и зашагал рядом.

— Похоже, мы встретились в неподходящий момент. Когда я переехал в деловую часть города, мне и в голову не приходило, что я могу влюбиться…

Пусть говорит что хочет. Он никогда не любил ее.

Мона повернулась к нему и решительно сказала:

— Мне пора.

Брет снял со лба ленту, сунул ее в карман, провел рукой по волнистым черным волосам более коротким, чем год назад, — и небрежно предложил:

— Давай я угощу тебя кофе. Тут за углом есть бар. Он открывается в шесть.

Сердце Моны предательски дрогнуло. Она готова была согласиться, но быстро опомнилась. Это было слишком опасно. Рик может в любую минуту проснуться и хватиться ее. Если это случится, возникнут проблемы, которые ей совершенно ни к чему. Даже если все пройдет спокойно…

Она покачала головой.

— Я должна вернуться.

У Брета блеснули глаза. Он сменил тактику.

— Что ж, отложим. Но я все равно не отпущу тебя, пока мы не поговорим.

Говорить с ним Моне хотелось меньше всего на свете, однако она по опыту знала, что в таком настроении Брет неумолим.

— Ладно… Но только недолго.

Не слишком веря в ее внезапную капитуляцию, Брет взял Мону за руку и повел обратно.

Бар уже работал. Бегуны в тренировочных костюмах заняли половину высоких табуреток у стойки.

Брет выбрал столик у окна и заказал два «капуччино». Заказ принесли быстро, добавив к нему тарелку с круассанами.

Не притронувшись к булочкам, они молча пили кофе. Наконец Брет посмотрел на Мону поверх чашки и спросил:

— Почему ты так волнуешься?

— Меня ждут. — Кто?

— Рик, — произнесла она.

— Так ты живешь с ним?

— Я живу в его квартире.

— Это значит, что ты еще не спишь с ним и ждешь свадьбы?

— Это значит только одно: я живу в его квартире.

— Не представляю себе Ивлин в роли дуэньи.

— Она переехала отсюда, когда вышла замуж.

— За Паоло Сантини.

Это был не вопрос, а утверждение. Интересно, откуда он знает? — Да.

— И давно ты живешь здесь?

После аварии она почти пять недель была без сознания, пока не пришла в себя. Потом долго поправлялась в частном санатории. Когда она оправилась настолько, чтобы покинуть санаторий, Рик (сумевший настоять на том, что будет лечиться дома) заставил Мону переехать к нему.

— Это что, государственная тайна? — не слыша ответа, насмешливо спросил Брет.

— Полгода, — призналась она. Странно… Неужели так мало? Тюрьма остается тюрьмой, какой бы роскошной она ни была.

Он задумчиво прищурил глаза с тяжелыми веками.

— Ты выходишь бегать очень рано. Значит, все еще ходишь в офис?

Едва поправившись, Мона, не желавшая зависеть от Рика, заявила, что хочет вернуться на работу и снять себе квартиру.

Рика, у которого был серьезно поврежден позвоночник, продолжали мучить боли. Он попросил Мону остаться хотя бы ненадолго, и та скрепя сердце согласилась.

Спустя некоторое время, заметив, что Рик поправляется, она снова вернулась к этой теме. Но Рик ничего не желал слушать. Теперь, когда в офисе нет ни его, ни Ивлин, делать там нечего. Но как только позволит здоровье, он начнет работать дома и будет нуждаться в ее услугах.

Когда пришедшая в отчаяние Мона попыталась заспорить, Рик страшно разозлился и обвинил ее в том, что она хочет бросить калеку. Она не могла этого слышать и волей-неволей уступила…

Наконец Мона подняла глаза и поняла, что Брет терпеливо ждет ответа.

— Ну, Мона?

Она покачала головой и густо покраснела, подумав о том, какой вывод сделает из этого Брет.

— Свободная женщина, которой не нужно работать, а тратить можно сколько угодно! Должно быть, ты на седьмом небе.

Интересно, что бы он сказал, если бы знал правду?

— По-твоему, я только о деньгах и думаю?

— А о чем же еще? Впрочем, при таком детстве осуждать тебя не приходится. Ты наверняка искала богатого мужа, который даст тебе все, что захочется.

— Я вовсе не искала богатого мужа. Но ее слова Брета не убедили.

— Я как дурак поверил, что ты любишь меня, но тут пришел Хаббард и тряхнул мошной.

— Богатство Рика не имеет никакого значения.

— Тогда в чем же дело? Он что, красивее? Умнее? Больше меня любит детей и животных?

Мона сдержанно ответила:

— Он находил для меня время. Был внимательным.

— То есть покупал тебе наряды… Водил по ресторанам… Тратил на тебя деньги, в то время как я не мог себе этого позволить.

Она покачала головой и настойчиво повторила:

— Это не имело никакого отношения к деньгам. Никакого! — Поняв, что переубедить Брета ей не удастся, она хмуро добавила: — Впрочем, какая разница? В этой разговоре нет смысла. Все кончено. Ничто не изменится.

— Не уверен, — ледяным тоном возразил Брет. ~ Хаббард все подстроил нарочно, чтобы отбить тебя.

Что ж, это было правдой. С беспощадной решимостью, которую она оценила лишь впоследствии, Рик сыграл на ее одиночестве и растущей вере в измену Брета. Он использоват все существующие уловки, чтобы отобрать ее у соперника.

— Но он никогда не добился бы успеха, если бы ты не завел интрижку с Ивлин! — парировала Мона.

Брет окаменел. Затем промолвил:

— У меня никогда не было интрижки с Ивлин.

Почему он продолжает лгать? — подумала Мона и равнодушно сказала:

— Я видела вас во время ланча. Вы обедали вместе.

— Совместный ланч еще не преступление. — Его синие глаза сузились. — К тому же это было всего один раз. Деловой ланч в «Скаффодде», за который платила Ивлин.

— Ты держал ее за руку.

— Мы обменялись рукопожатиями, а это совсем другое дело… — Он иронически улыбнулся и добавил: — Догадываюсь, что ты была там с Хаббардом.

— При этом присутствовали мистер и миссис Гарт. Обычный деловой ланч. Рик не мог найти Ивлин и попросил, чтобы я заменила ее… Заехав за мной, он сказал, что я недостаточно хорошо одета для такого случая и что фирма обеспечит меня чем-нибудь более подходящим.

— Серьезно?

— Да, серьезно! — сердито ответила она.

— А может быть, это «что-нибудь более подходящее» было предназначено для уик-энда в «Голубой лагуне»?

— Тогда я еще не знала, что меня пригласят на Лонг-Бранч.

— Зато это знал Хаббард.

— Я бы никуда не поехала, если бы ты не повез Ивлин в Гибстаун.

— Я не возил Ивлин в Гибстаун.

— Рик упомянул, что она сбежала туда со своим последним увлечением. А ты признался, что был в Гибстауне.

— Так вот почему ты спросила, спал лияе Ивлин?.. — Он тяжело вздохнул. — То, что я был в Гибстауне в тот же самый уик-энд, не значит, что я был «последним увлечением» Ивлин. Моя поездка была чисто деловой. Я говорил, но ты мне не поверила. Ее последним увлечением был Паоло Сантини. В Гибстауне у него собственность, и он хотел, чтобы я ею занялся.

— Сантини? — прошептала Мона.

— Если помнишь, в тот вечер Ивлин представила меня Сантини. Осмотрев здание, куда он хотел перевести свою компанию, мы вернулись к нему на квартиру, чтобы обсудить некоторые детали. В половине третьего я вернулся домой на такси. А Ивлин осталась там.

— Так ты возвращался?

— Да. Из-под твоей двери пробивался свет, но я решил не будить тебя.

— Я оставила лампу включенной на тот случай, если ты постучишь…

— Час был поздний. Я был уверен, что ты уже спишь. — Он снова вздохнул и сознался: —Была и другая причина… Если бы я вошел, то уже не сумел бы уйти, а этого мне не хотелось.

— Почему? — еле слышно прошептала она.

— Потому что не мог обращаться с тобой так, словно нас связывает лишь легкая интрижка. Но в тот момент мне нечего было тебе предложить. Ни времени, ни денег, ни надежного положения. Мое будущее висело на волоске, и если бы я потерпел неудачу… — Он сделал красноречивый жест рукой.

Мона с трудом проглотила слюну.

— Утром я подходила к твоей двери. Тебя не было.

— Я уехал в офис в половине седьмого. Предстоял трудный день. Несколько часов напряженной работы, чтобы наверстать упущенное, потом деловой ланч с Ивлин и Сантини, а затем поездка в Гибстаун. Сантини позвонил в последний момент и сказал, что на ланч приехать не сможет, но поездка в Гибстаун остается в силе.

Все прошло удачно. Я приехал в воскресенье, во второй половине дня, и обнаружил, что тебя нет. К моменту твоего возвращения я чуть с ума не сошел от беспокойства.

Когда я увидел, что ты выходишь из машины Хаббарда, что он целует тебя и что на тебе наряд, который ты никогда не смогла бы купить самостоятельно, я вышел из себя. А потом увидел, что ты сняла кольцо…

На следующее утро я постучал к тебе в дверь. Хотел извиниться за свое повеление, но тебяне было. Ждать я не мог. Ивлин заехала за мной и повезла на завтрак с Сантини…

— Я видела ее, — стиснув зубы, ответила Мона. Почему жизнь так жестока? Когда она стучала в дверь Брета, тот, видимо, был в душе, а когда он стучал к ней, она искала его а парке…

Хотелось плакать и проклинать судьбу, которая подарила ей счастье только для того, чтобы потом отнять его.

Нет, судьба тут ни при чем. Это дело рук человека. Разве не Рик нанес ей смертельный удар? Мона вспомнила выражение лица Рика и тон, которым тот сказал: «Я правильно догадываюсь: Ивлин куда-то уехала с Роудом? Выходит, она украла его у вас?»

Теперь Мона с горечью понимала, что он сделал это нарочно. И добился именно того, чего хотел.

Если бы у нее хватило смелости встретиться с Бретом и обо всем спросить прямо, она узнала бы правду.

Но у Брета не было для нее времени, и Мона решила, что она для него ничего не значит. Гордость одержала верх и заставила ее уйти.

— В тот вечер я приходил снова, — после минутной паузы негромко сказал Брет, — но ты уехала с Хаббардом. Он привез тебя очень поздно. И тогда я понял, что все безнадежно… В то время соперничать с ним мне было не по плечу. Я не мог осуждать тебя за то, что ты не хочешь ждать, пока у меня появятся деньги…

— Разве мне были нужны твои деньги? — гневно прервала она. — Я хотела только одного: чтобы ты иногда был со мной. Но тебе было не до меня. Работа превыше всего!

Именно это и явилось главной причиной их разрыва. Если бы он не уехал с того приема…

— Да, я уделял тебе мало внимания, — скрепя сердце признал он. — Но тогда у меня не было другого выхода. Моя мать умерла, когда я учился па первом курсе Оксфорда. Это произошло совершенно неожиданно. Отец, который безумно ее любил, быстро сломался и начал пить. В то время на счете нашей компании было несколь-ко сотен миллионов долларов. Но отец быстро потерял интерес к делу и волю к жизни. Он наделал столько ошибок и принял столько неверных решений, что к окончанию мною университета компания «Роуд» катилась под откос. Но подлинную картину я узнал только после смерти отца от белой горячки. Наш дом был заложен, а фирме грозило банкротство. Поскольку дом приносил одни убытки, я избавился от него и поселился в самой дешевой квартирке, которую смог найти. Чтобы спасти «Роуд», нужно было работать тридцать часов в сутки…

Сердце Моны заболело так, словно в него всадили нож. Почему он не сказал этого сразу? И зачем говорит сейчас, когда стало слишком поздно?

— Если бы ты хотя бы намекнул, почему так много работаешь, я поняла бы. Но ты и словом не обмолвился.

— Я старался держать это в секрете. В торговле недвижимостью все строится на доверии. Достаточно намека на то, что фирма испытывает трудности, и ты пропал.

— Но со мной-то ты мог поделиться?

— Я долго думал и в конце концов решил этого не делать. Ты работала на «ЛФГ» и могла оказаться меж двух огней… — Мона покачала головой, но он продолжил: — К тому времени ты знала, что Хаббард согласился частично финансировать большое строительство на Глостер-стрит…

Это было утверждение, а не вопрос, но она ответила:

— Да.

— Я вложил в этот проект все, что у меня осталось. Пошел на авантюру, но я знал: если дело выгорит, это будет первым шагом на пути к восстановлению моей компании. Однако я знал и другое: стоит Хаббарду почуять, что дело рискованное, как он откажется от сделки и тогда пиши пропало…

— Если бы ты верил мне… если бы поделился…

— А разве это могло что-то изменить? — перебил он ее.

— Да, могло. — И не что-то, а все, подумала она.

Знай Мона правду, она бы горы свернула для него. Терпеливо ждала бы сколько нужно. Но понимание пришло слишком поздно. Она попала в ловушку, выхода из которой не было. Ее сотрясла дрожь.

— Холодно? — спросил Брег.

— Немножко.

— Ты побледнела и похудела, — не отставал он. — Болела?

— Нет. — Болела, но не так, как ты думаешь.

— Тогда что с тобой?

Внезапно разговор принял опасное направление.

— Ничего, — быстро ответила Мона, поднялась и напряженно сказала: — Мне пора.

Брет слегка сжал ее запястье и удержал.

— Кула тебе спешить? Еще рано.

По заведенному обычаю Рик завтракал в постели и хотел, чтобы она сидела на кровати и ела с ним вместе.

— Если Рик проснется, то будет ждать меня к завтраку.

— Завтрак в постели, верно? Очень мило! — Увидев, что у Моны порозовели шеки, он ядовито добавил: — Любой на моем месте решил бы, что вы спите.

— Брет, пожалуйста, — взмолилась Мона. Он поднялся и навис над ней как башня.

— Отлично. Мы пойдем вместе.

— Не надо! — быстро попросила она.

— Почему? Потому что он соскучился и ждет у дверей?

Когда Мона промолчала, Брет выпустил ее руку, бросил на стол несколько долларов, обнял ее за талию и повел к дверям.

Город зевал и потягивался, пробуждаясь к жизни.

Пока они шли по пустынному тротуару, Мона так остро чувствовала его близость, что ей изменило самообладание. Ее защитная броня оказалась весьма хрупкой.

Осознание того, что Брет все же любил ее и что оба они лишились счастья в результате нелепого стечения обстоятельств, жгло Моне душу.

Пока он ие уйдет, придется держать себя в руках и избегать дальнейших неприятных вопросов. Приняв это решение, она придала беседе новое, менее болезненное направление.

— Давно вернулся?

— Полтора месяца назад. — Брет криво улыбнулся и добавил: — Похоже, я многое упустил. Хотя я люблю Англию и долго прожил там, но привык считать домом Филадельфию. Разлука с ней казалась мне вечностью.

Почти год… Да, за такое время многое может измениться. И тут Моне пришло в голову, что Брет мог завести новую связь. Мужчина он горячий, а в Штатах и в Англии хватает сговорчивых женщин. Достаточно одного взгляда этих чарующих глаз и медленной лукавой улыбки… Он мог даже жениться. Конечно, мог. Сама не зная почему, Мона была уверена, что Брет склонен к семейной жизни, а мужчине с такой внешностью и обаянием найти себе жену ничего не стоит.

— Ты женат… или? — выпалила Мона и тут же раскаялась. Она выдала себя. Густой румяней, покрывший ее щеки, довершил дело.

— Нет, не женат. — Брет бросил на нее насмешливый взгляд. — А вторую часть вопроса я не понял. Что значит твое «или»?

Мона заскрежетала зубами, но промолчала.

— Ты имеешь в виду любовницу? А что было бы, если бы я сказал «да»?

— Это меня абсолютно не касается! — солгала она. — Даже если бы у тебя был целый гарем.

— Не мой стиль, — небрежно ответил он. — Хоть я и не монах, но отношусь к однолюбам. Так же, как мои дед и отец.

Ох, если бы этой любовью была она…

— Долго пробудешь в Штатах? — задала новый вопрос Мона.

— Вернулся насовсем. Дед умер.

— Ох, извини… — Она знала, что Брет очень любил старика.

— Здоровье деда сильно пошатнулось. Жить ему оставалось всего несколько месяцев, и он знал это. Это было главной причиной моего отъезда. Нужно было помочь ему привести в порядок дела.

— Давно он умер?

— В декабре. Я бы вернулся быстрее, но нужно было найти человека для руководства английским отделением фирмы.

— Судя по последним финансовым отчетам, дела у тебя идут отлично.

— Держу пари, Хаббард счастлив, — усмехнулся Брет.

Рик, которого эта весть действительно не порадовала, не скрывал своей досады, но Мона не стала подливать масла в огонь.

— А почему бы ему не радоваться?

— Брось. Сама знаешь, что он всегда меня терпеть не мог. При вести о том, что я все-таки преуспел, его должен был хватить инсульт. — Брет невесело рассмеялся.

— Ты преувеличиваешь. В конце концов, Рик финансировал проект перестройки Глостер-стрит, который так много для тебя значил.

— К чему притворяться? Ты прекрасно знаешь, что Хаббард отменил свое предложение.

Увидев, что Мона открыла рот от удивления, он спросил:

— Неужели ты ничего не знала?

— Не знала, — эхом повторила она. У нее пересохло во рту.

— Он тянул до последнего, пока не удостоверился, что я не успею получить финансовую поддержку у кого-то другого.

Мона знала, что эти двое не любят друг друга, по не могла поверить, что Рик мог быть таким беспощадным.

— О да, он сделал все, чтобы покончить со мной. Он хотел, чтобы моя компания перестала существовать.

— Конечно, он… — Мона махнула рукой.

— Можешь не защищать его. Я прижал его к стенке, и он во всем признался. Он открыто насмехался ладо мной. К сожалению, я вышел из себя и ударил его.

Мона вспомнила, что действительно видела у Рика синяк на подбородке. Несколько дней Рик был не в духе, но, когда она спросила, что случилось, Хаббард ответил, что ударился о косяк.

— Но, если дело обстоит именно так, каким образом фирма сумела выжить? — спросила Мона.

— Спасибо деду. Когда компании стал грозить крах, он продал часть ценных бумаг, обратил их в капитал и дал мне нужную сумму. Благодаря информационным сетям бизнес по обе стороны океана процветает.

— Я так за тебя рада! — искренне воскликнула она.

На смуглом лице Брета появилась саркастическая улыбка.

— Может, ты все-таки останешься со мной? После наследства, полученного от деда, я стал намного богаче Хаббарда. — Когда Мона, почувствовавшая странную нотку в его голосе, подняла глаза, Брет небрежно добавил: — Ты не ослышалась. Я действительно хочу, чтобы ты вернулась.

Сердце заколотилось как безумное. Мона затаила дыхание. Неужели он все еще любит ее?

И Брет ответил, как будто подслушал ее вопрос:

— Конечно, иллюзий у меня не осталось, но я не могу выкинуть тебя из головы. Ты все еще снишься мне… Если хочешь, можешь назвать это манией. К тому же мне хочется сравнять счет. Он купил тебя. Но теперь я могу заплатить больше.

Ошеломленная Мона сделала глубокий вдох и спросила:

— Ты серьезно?

— Серьезнее не бывает. Ты не любишь меня. Может быть, я вообще ни капельки тебе не нравлюсь, но однажды деньги и власть стали для тебя приворотным зельем. Теперь у меня есть и то и другое. Если ты порвешь с Хаббардом и вернешься ко мне, у меня хватит денег, чтобы купить тебе по бриллиантовому кольцу на каждый палец и обеспечить жизнь, о которой ты мечтаешь. Иными словами, дать тебе все, чего желает твоя душа.

Мона гневно кусала губы. Брет может дать то, чего желает ее душа, не истратив при этом ни гроша. Потому что душа Моны желает только его любви. Ирония судьбы заключается в том, что сам Брет об этом не догадывается.

Но, судя по его словам, о любви следует забыть.

Любящие ведут себя по-другому. Брет прямо и цинично объяснил, что им движет месть. Может быть, он и желает ее, но его главная цель — стремление расквитаться с соперником.

Убедившись, что к ней вернулся дар речи, Мона сказала:

— Боюсь, ты напрасно теряешь время. Будь ты богат, как Крёз, это ничего не изменит. Я не лродаюсь.

— Хочешь убедить меня, что ты любишь Хаб-барда по-настоящему? — насмешливо спросил Брет.

— Нет, не хочу! — Мона быстро пошла к дому. Брет без труда догнал ее.

— Если бы ты любила его, вы бы уже давно поженились.

— Можешь думать все, что хочешь! — крикнула она.

— Любопытно, почему этого еще не случилось. Хаббард не привык откладывать дело в долгий ящик. Судя по его словам, он был от тебя без ума. И с нетерпением ждал свадьбы.

Мона испытала облегчение только тогда, когда подошла к боковому подъезду «Редстоу-на». Называть это здание домом она так и не научилась.

Она распахнула дверь, но Брет положил ладонь на ее руку и заставил остановиться.

— Попрощаться не хочешь?

Она наклонила голову и прошептала:

— Прощай. — Это жестокое слово застряло у нее в горле.

Брет взял ее за подбородок и заставил поднять лицо. Синие и зеленые глаза на мгновение встретились. Потом он наклонил темноволосую голову и поцеловал ее.

Мона не то вздохнула, не то всхлипнула. Окружающий мир перестал существовать. Реальным было только прикосновение его губ и рук. Все остальное значения не имело.

Когда Брет наконец отпустил ее, у Моны подкашивались ноги. Глаза были открыты, но ничего не видели. Ее шатало.

Брет взял ее за плечи и удержал.

Но счастье длилось недолго; мир снова обрушился на нее всей своей тяжестью.

Мона пробормотала что-то нечленораздельное и отвернулась.

Брег обнял ее за талию и провел в по-прежнему безлюдный вестибюль.

Подняв голову, которая казалась слишком тяжелой для ее хрупкой шеи, Мона хрипло спросила:

— Что ты делаешь?

— Веду тебя к лифту, — усмехнулся он.

— Не смей!

— Не говори глупостей, — подчеркнуто терпеливо ответил он. — Еще как смею.

— Пожалуйста! — взмолилась она. — Пожалуйста, уйди.

— Куда?

— Домой… Туда, где ты живешь.

— Именно здесь я и живу.

Решив, что она ослышалась, Мона остановилась и уставилась на него.

— Именно здесь я и живу. — Темно-синие глаза искрились.

— Ничего не понимаю, — захлопав глазами, сказала она.

Брет был само терпение.

— Вернувшись в Филадельфию, я переехал сюда.

— Переехал сюда? — слабым эхом повторила Мона.

— Ну что, дошло наконец?

— Тогда почему ты поцеловал меня на прощание?

— Я поцеловал тебя не на прощание, а просто так.

Мона с трудом проглотила комок в горле.

— Так ты действительно живешь здесь?

— Действительно.

Что это? Он намеренно переехал в тот же самый дом или это просто совпадение? Нет, ни в коем случае. Конечно, в Филадельфии случается всякое, но этот переезд был тщательно рассчитан заранее. Если только все это не злой розыгрыш.

— Какой этаж? — коротко спросила она.

— Как раз у тебя над головой. Пентхаус.

— Не может быть…

Она знала, что это невозможно, потому что Рик после выписки из больницы хотел переехать именно в пентхаус, чтобы устроить сад на крыше. Но. его пожилой обитатель, мистер Нед Брук, наотрез отказался переехать, несмотря на предложение очень приличной «компенсации за доставленные неудобства».

— В пентхаусе живет мистер Брук.

— Жил мистер Брук, — поправил Брет. — Мне был нужен именно пентхаус, — продолжил он. — Я выяснил, что Брук, недавно вышедшим на пенсию, подыскивает дом у моря. Я нажал на все кнопки и нашел ему подходящую виллу… Как видишь, теперь мы снова соседи.

Мона, лишившаяся дара речи, зашла в лифт. Кабина была пуста, но высокий широкоплечий Брет заполнил ее без остатка. Или в этом была виновата его мужественность?

Она затаила дыхание и забилась в самый дальний угол. Оба молчали. Пользуясь этим, Мона пыталась осмыслить услышанное.

Что он задумал? На что надеется?

«Мне был нужен именно пентхаус… Как раз у тебя над головой…» Видимо, это был символ. Желание перещеголять старого соперника.

Брет одержал победу там, где Рику пришлось уступить. Если Рик узнает про пентхаус, он просто взбесится…

Лифт остановился, двери открылись. Задумавшаяся Мона сделала несколько шагов по устланному ковром коридору и только тут поняла, что находится не на своем этаже.

Она резко повернулась, но двери лифта уже закрылись.

Брет открыл лверь пентхауса, обвил рукой талию Моны и, не дав опомниться, втолкнул ее в квартиру.

Мона зажмурилась от света и пространства. Придя в себя, она поняла в чем дело. Пентхаус был расположен в углу здания, и его стены почти сплошь были стеклянными.

Несколько панелей было отодвинуто, открывая вход на террасу. Комнату заполнял свежий утренний воздух, пропитанный солнечным светом и запахом цветов.

— Проходи. Посмотри на мой сад.

— Я не могу… Действительно не могу. — Она хотела спастись бегством, но Брет небрежно прислонился спиной к золотисто-белой двери. — Я должна вернуться! — крикнула Мона.

— Зачем спешить? На работу тебе не нужно. Давай выпьем кофе. Можно сделать это на террасе.

— Я не могу ждать.

— Все уже готово, — невозмутимо откликнулся он. — Я всегда включаю кофеварку перед уходом из дому.

Мона покачала головой.

— Уже половина восьмого.

— Хаббард не станет возражать, если один раз позавтракает в одиночку.

Еще как станет. А если узнает, с кем именно она была, то выпрыгнет из штанов.

— Пожалуйста, Брет… — Она осеклась, Судя по выражению лица Брета, эта сиена доставляла ему наслаждение.

Он покачал головой и сделал насмешливый жест, предлагая Моне пройти первой.

Слишком хорошо зная, что сопротивляться бесполезно, она вышла на террасу.