Не верь, не бойся, не проси. Книга четвёртая

ГЛАВА 75

В этот раз в больнице Яра держали недолго. Даже врачи будто бы сторонились его, от чего у Яра заранее стали появляться мысли, что дело хреново.

Опасения его подтвердил появившийся к вечеру второго дня Журавлёв. В палату он входить не стал, стоял за решетчатой дверью, молча глядя на Яра – будто призрак.

Яр, в свою очередь, глядел на него.

Сейчас Журавлёв его почти не волновал. Нужно было предупредить Яну, а всё остальное можно было сделать и потом.

Он почём свет стоял клял себя за подступившую не вовремя немоту.

Так было всегда. Яру легко давалось бить, стрелять, делать всё, что требовало движений тела, но вот слова в нужный момент исчезали, оставляя его наедине с шумевшей в голове пустотой.

Журавлёв, тем не менее, никуда не уходил. Будто ожидал вопроса, который Яр не спешил задавать.

В конце концов он не выдержал первым, и Яр понял, что тот попросту наслаждался видом разломанного, покрытого ссадинами тела, лежащего перед ним.

– Ты всё-таки ответишь за всё, – произнёс Журавлёв.

– Псих, – ответил Яр устало. Отвернулся и уставился в потолок.

– Ты превзошёл все мои ожидания. Я думал, тебя просто пристрелят на чёрной земле.

Яр вздрогнул и, резко повернув голову, отозвавшуюся раскатами боли, уставился на него.

– Но так даже лучше. Теперь отправишься под Красноярск, – даже в полумраке коридора Яр разглядел, как надломились губы Журавлёва. – На красную. Да.

Яр поджал губы и молча смотрел на него. Он хотел знать «за что» – за побег должны были просто накинуть пару лет. Тоже хреново, но всё-таки не перевод. Но у Журавлёва он спрашивать не собирался ничего. И только когда тот отвернулся, собираясь уходить, не выдержал и крикнул тому вслед:

– А Живой? У него УДО?

Журавлёв посмотрел на него и усмехнулся – холодно и зло.

– Разве что через пару лет.

Он ушёл, а Яр остался в одиночестве – сжимать разбитые в кровь кулаки и тихо шипеть сквозь зубы от бессилия, которое он ненавидел.

Ответ на второй вопрос, волновавший его, Яр узнал через пару часов, когда в палату вошёл офицер в сопровождении двух санитаров и приказал встать.

Яр, поморщившись, сполз с кровати. Всё тело ещё болело. В прокушенной голени особенно явственно пульсировала боль. Больно было даже говорить – мешала слипшаяся на губах кровь.

– Скончался Седов, – резко, по-командирски, оповестил его офицер.

Яр не сдержался и переспросил:

– Кто?

Офицер сложил руки за спиной и, шагнув к нему, встал вплотную. Он был на добрых полголовы ниже Яра и его, видимо, бесило, что приходится задирать голову даже теперь – Яр читал это на искажённом ненавистью лице.

– Сержант Денис Седов. Жена и двое детей, – он на секунду замолк. – Через две недели тебя заберут под Красноярск. Но это время ты проведёшь под моим надзором, мразь. И я не уверен, что ты до перевода доживёшь.

Яр промолчал. Возможности администрации он знал и не видел смысла затягивать разговор.

Санитары обошли его с двух сторон, и Яр тут же почувствовал, как защёлкиваются наручники на запястьях, а затем ощутил под рёбрами чувствительный толчок.

– Пошёл, – выплюнул офицер и только потом отошёл, давая ему проход.

Яр довольно быстро понял, что его ведут в карцер – но не в тот, в котором он был зимой. Конвоиры повернули направо перед комплексом бараков и туда же подтолкнули его. Они миновали каптёрку, а затем, обогнав арестанта, один из конвоиров принялся ковыряться в навесном замке.

– Заржавел, сука, – процедил он. Ковырнул сильнее, и замок оказался в его руке, – и горячий, как не знаю что!

На улице в самом деле уже вовсю начиналось лето. Отсюда, с заднего двора, не чувствовался запах цветов, но всё равно было уже не просто тепло – стояла настоящая жара. За тот десяток минут, что Яра вели по двору, он успел основательно вспотеть, но когда его подтолкнули вперёд, через разверзшуюся перед процессией дверь, Яр понял, что снаружи было не так уж тепло. Казалось, на шконках, прогретых за весь прошедший день палящим из окна солнцем, можно было печь пирожки.

Окно не было застеклено, но это явно не меняло температуры внутри. А под потолком горел положенный по уставу абажур, облепленный комарами со всех сторон.

Яра ещё раз толкнули в бок и, сопроводив действие коротким:

– Шевелись! – ударили ещё раз, уже явно безо всякой нужды. Яр споткнулся и его ударили ещё раз, по ягодицам, а потом опять в бок. Нужно было встать и двигаться вперёд, но именно это каждый раз не давал сделать новый удар.

Наконец Яр выгадал момент, поднялся и бросился вперёд, и тут же услышал за спиной довольный ржач.

– Ну вот и всё. Привели.

– Нет, не всё. Он же так сбежит, – ответил второй.

Он подошёл к Яру и отработанным движением перестегнул наручники, обернув цепочку вокруг ножки шконки.

– Суки… – выдохнул Яр. Так получалось, что он не может ни сесть на раскаленный пол, ни встать в полный рост.

– Чё сказал? – поинтересовался мент и сопроводил свои слова ещё одним чувствительным ударом в бок.

– Ничего, – Яр сжал зубы и замолк.

– Ладно, пошли, – бросил второй, и оба охранника вышли прочь, напоследок погремев замком.

Ночью камера начала понемногу остывать. К часу Яр уже мог позволить себе опуститься на пол, но тут же понял, что это место таит в себе и другой сюрприз – комары, чуя запах свежей еды, стали спускаться и садиться на него – в основном на лицо и на нос. Укусов Яр не чувствовал, но к утру всё лицо чесалось так, что сидеть неподвижно было нестерпимо – но руки были скованы за спиной.

Камера к тому времени остыла настолько, что пол казался ледяным, но за окнами уже брезжил рассвет, и Яр заранее предчувствовал, что скоро камера начнёт нагреваться опять.

Уснуть он не мог – ни в эту, ни в следующую ночь. Слишком чесалось лицо, ныли ушибы и был то горячим, то холодным пол. Кроме того, через какое-то время руки стали затекать, и стоило Яру погрузиться в какое-то подобие сна, как ему начинало мерещиться, что руки он совсем потерял.

Яр мгновенно просыпался в холодном поту и по-новой уснуть уже не мог.

Так тянулись день за днём. Думать, вспоминать – вообще сосредоточиться хоть на чём-то он не мог, и от того эти дни казались ещё длинней.

Усталость накрывала с головой – но уставало даже не тело, измученное настолько, что не чувствовало уже ничего, уставал мозг, который мучительно и немедленно требовал вернуть ему сон.

Еду приносили и проталкивали внутрь сквозь решетчатое окошечко, так что уже через пару дней перед дверью скопился целый сервиз глиняных мисок, наполненных вязкой похлёбкой, пахшей все хуже день ото дня. Над баландой кружились стаи мошек – или, может быть, мух, и постепенно у Яра начинала появляться мысль, что когда их станет достаточно много, они сожрут не только похлёбку, но и его самого. Впрочем, для этого было достаточно и комаров.

На третий день Яр немного привык – как человек привыкает ко всему, и смог начать думать о том, что ждёт его впереди. Менты однозначно не прощали убийства своих и значит, на новой зоне, скорее всего, всё должно было бы быть как здесь. Можно было забыть про УДО, да и вообще про десять лет. К тому же, и на новой зоне он остался бы петухом – чёрт его знает, много ли это значило там, где царил ментовский беспредел, но этот факт однозначно не прибавлял уверенности в себе.

Яр впервые всерьёз задумался о том, почему некоторые вешаются ещё в СИЗО. Он думал об этом раньше. Сначала презирал их трусость, потом постепенно начинал понимать…, а теперь, глядя на облепленный комарами разбитый с одного бока плафон, думал о том, что если бы руки не были связаны, может быть, повесился бы и он.

Яр закрыл глаза, и перед глазами снова встало письмо, с которого всё началось. Яна не ждала его, но и не предавала. Яна вообще, похоже, не знала, что ей делать – и могла, наверное, прожить в этой неопределённости ещё десять лет.

Яна хотела поговорить, и Яр чувствовал, что должен ей этот – последний разговор, как бы не сложилась дальнейшая жизнь. Вот только теперь уже совсем ничего не зависело от него.

На шестой день почему-то опять загремел замок. Яр не был уверен, что его собираются выпустить – напротив, зная, что всего у тюремщиков есть две недели, был уверен, что они собираются использовать их всех.

Он уже подумал было, что сбился со счёта, когда конвоиры стали расстёгивать наручники и так же, как вели сюда, пинками принялись поднимать его на ноги.

Яр встал, хотя ноги держали с трудом. Руки, снова скованные за спиной, теперь оказались изогнуты под каким-то другим углом, и хлынувшая в них кровь причиняла новую боль.

Его снова повели через двор – на сей раз к корпусу администрации, и Яр решил было, что сегодня будет оформлен перевод. Его завели в предбанник перед кабинетом начальника колонии и на какое-то время оставили одного. Яр закрыл глаза и привалился к стене, чувствуя, как погружается в сон, и уже на грани дрёмы ему почудилось, что он слышит знакомый голос, от которого подбирался живот и всё тело пробирала дрожь.

– А я говорю, что вы нарушаете закон.

– Это смешно.

– Хотите, чтобы я адвоката привезла?

– Поговорим, когда привезёшь.

– Может, сразу с инспекции начнём?

– Какое… – скомканный мат и удар кулаком по столу. Потом третий голос шепчет что-то неразборчивое.

– Ладно, привели его.

– Вот и хорошо, – напряжённое, искрящееся торжество, а потом тихий выдох так близко, что можно было поверить, что это не сон: – Яр…

Яр открыл глаза.

Яна стояла перед ним – не похожая ни на фото, ни вообще ни на что. Волосы, обычно гладкие и ухоженные, были собраны в небрежный низкий хвост. Вместо обычной яркой одежды, которую она носила даже днём, был какой-то бесформенный свитер. На лице ни грамма косметики, зато под глазами – глубокие тени.

Если бы Яр увидел Яну, которую видел каждый вечер у себя в голове перед сном, он, наверное, вообще не поверил бы, что это Яна. Решил бы, что всё-таки уснул и видит сон.

И только то, что стоявшая перед ним Яна была настолько ни на что не похожа, убеждало его, что это действительно она.

– Ярик… – повторила Яна ещё раз каким-то моментально поменявшимся, ставшим слабым голосом, и на лице её отразилась смесь недоумения, растерянности и, кажется, вообще незнания что сказать.

Яна смотрела так на Яра пару секунду, потом собралась и, повернувшись к стоявшему в дверях начальнику колонии, уже другим тоном произнесла:

– И что? Нам три часа тут так и стоять?

– Какие… – начальник поджал губы и скрипнул зубами. – Комнату для свиданий им дать, – процедил он. А затем добавил зло. – И что б было по уставу всё!

Яр с трудом сдержал истерический смешок.

Затем их снова вели через двор. Яна шла рядом – казалось, так близко – и так далеко. Завели в корпус, где Яр когда-то устраивал сеансы, и предоставили такой же точно кабинет, как те, куда раньше заказывали шлюх.

Яру вдруг стало больно и смешно. Больнее, чем было всё время до сих пор. Он смотрел, как устраивается Яна за столом и думал, что не хочет так. Лучше никак, чем так – в комнате, куда заказывали шлюх.

– Яр… – Яна облизнула губы и опустила руки на стол. Пальцы её подрагивали, будто она не знала, протянуть их чуть ближе или вовсе убрать.

Яр смотрел на неё. Глаза Яны то и дело соскальзывали в сторону, на вертухая, стоявшего в стороне.

– Его нельзя убрать? – спросила Яна знакомым, высокомерно-капризным тоном, но Яр только покачал головой.

– Всё по уставу… – прошептал он. Голос не слушался. Опять. И в голове билось только одно слово: «Дерьмо». Ни с кем и никогда Яру не было говорить так тяжело, как с этой девочкой, сегодня так мало походившей на себя. И Яр снова не знал, что сказать. Только разглядывал её – вроде бы повзрослевшую, но если убрать всё напускное, такую же молодую и красивую, какой она была всегда. Яр впитывал это лицо каждой клеточкой кожи, силясь насытиться им на десять лет вперёд.

Оба не знали, как долго царила в комнате тишина.

– Ярик, – сказала наконец Яна. – У тебя всё хорошо?

Она видела абсолютно точно, что не хорошо ничего, но не знала, как ещё можно задать главный, волновавший её вопрос.

– Да, – ответил Яр и попытался улыбнуться разбитой губой, но её тут же обожгла боль.

– Идиот… – прошептала Яна. Руки её снова, теперь уже вполне откровенно рванулись вперёд, но замерли, так и не коснувшись рук Яра.

– А у тебя? Всё хорошо?

Яна быстро закивала.

– Очень. Всё очень хорошо. Ты посылки получал?

– Да. Спасибо, – Яр облизнул пересохшие губы.

– Тебе пригодилось что-то? Что тебе ещё прислать?

Яр покачал головой.

– Не надо ничего. Меня скоро переведут.

– Я туда пошлю.

– Туда, может быть, будет нельзя.

Яна испытующе смотрела на него, но Яр не собирался рассказывать ничего.

Ничего.

Он смотрел в эти глаза, в которых, несмотря ни на что, почему-то плескалась безумная, бессмысленная вера в него, и понимал, что Яна не должна ничего знать.

Яна тоже молчала. Она боялась, что голос сорвётся. Если бы здесь был только Яр, она бросилась бы ему на шею и просто целовала – и на всё плевать. Абсолютно на всё. Хочет этого Яр или нет – всё равно. Но в углу переговорной стоял, зыркая на них из-под бровей, чёртов мент, и, пока он был здесь, позволить себе нельзя было ничего.

Самыми простыми словами Яна боялась выдать то, что другим не положено знать.

– Я тебе ничего не привезла… – произнесла наконец она. – Ты прости, просто… Так внезапно всё. Ты позвонил, и я… в общем… у тебя всё хорошо?

– Да, – Яр кивнул в подтверждение своих слов, но улыбаться больше не пытался. – У меня всё хорошо.

– Чёрт… – Яна со свистом втянула воздух через нос. – А переводят куда? Давай я приеду туда? И почему… почему ты не пришёл зимой?

Яр отвернулся. Нужно было сказать, чтобы Яна уходила, но не получалось ничего.

– Яна, – сказал он наконец. – Давай о чём-нибудь ещё поговорим, а? Хотя бы раз… – он усмехнулся. – Хотя бы раз в год.

Яна слабо улыбнулась.

– Хорошо.

Снова замолкла на несколько секунд, а потом стала рассказывать – про журнал, про сессии, про Италию – про всё. Она почти улыбалась, но глаза её оставались такими же серьёзными и смотрели пристально, будто говорила одна Яна, а смотрела другая.

Яр сидел, откинувшись на спинку стула, и всё так же просто разглядывал её лицо, почти не слыша, что та говорит. Просто наслаждаясь этим солнечным лучиком, ненадолго коснувшимся его.

И только в конце четвёртого часа, когда вертухай покашлял, давая намёк на то, что время истекло, Яна вдруг прикусила губу. Наклонилась низко-низко над столом, бросила короткий взгляд на мента и прошептала, рассчитывая, что услышит всё-таки только Яр.

– Ярик, ответь на один вопрос.

Яр кивнул. Он настолько успокоился за эти три часа, что готов был ответить на всё.

– Ярик, мне сказал один урод… Один пидор сказал, что… – Яна сглотнула, всё так же пристально глядя ему в глаза. – Я не поверила, просто ну…

– Сказал что? – резко перебил её Яр, уже понимая, к чему идёт разговор. Он сам не думал до сих пор, что слухи расползлись так далеко.

– Сказал… – Яна прокашлялась. – Что тебя сделали петухом. Я не верю! Просто… Скажи…

– Да. Меня сделали петухом.

Яна ошарашенно замолкла. Что-то взорвалось в её глазах, как будто лопнул воздушный шарик, наполненный водой, и обида наполнила их до краёв.

Яна молчала, всё ещё неверяще глядя на него, а Яр чувствовал, что вот он – настоящий конец. Всё, что было до этого, не значило ничего. Только то, что Яна перестала верить в него.

– Ярик… – тихо сказала она. – Яр…

Яр опустил глаза на собственные подрагивающие пальцы, лежавшие на столе, и громко, стараясь поддерживать приказной тон, произнёс:

– Значит так, Яна. Больше не звони и не приходи ко мне. Я давно уже сказал – мне не нужно от тебя ничего.

– Идиот… – шёпот Яны потонул в голосе Яра, чеканящем слог, но Яр так и хотел – не слышать сейчас ничего.

– Твое письмо… Мне передали. Можешь делать всё, что захочешь. Ты не обязана мне ничего. Долг ты вернула уже давно.

На Яны будто вылили ушат ледяной воды. Голос её мгновенно заглох, и она просто смотрела на Яра, но взгляд её не выражал ничего.

– Время, – произнёс вертухай за спиной.

Яна молча встала.

Яр поднял глаза и увидел, как во взгляде Яны плещется уже не обида, а жгучая ненависть, но та так и не сказала ничего. Молча развернулась и пошла прочь.

Тем вечером Яра не вернули в ШИЗО. Возможно, утром всё-таки планировался перевод, но Яр уже не хотел этого знать.

Яр же чувствовал, что после этого разговора что-то изменилось внутри него. Стало легко. Он поставил точку, и ему нечего больше было терять.

Дождавшись, пока все разбредутся по хатам, Яр отправился в туалет. Горячая вода шла плохо и пришлось немного поколдовать, пока раковина не наполнилась ею до краёв. Яр достал бритву и, высвободив лезвие, полоснул по руке. Потом ещё раз, чувствуя, что лезвие вошло недостаточно глубоко. И в третий раз – уже медленнее, прорезая так глубоко, что казалось, в самом центре руки пульсирует боль. Опустил запястье в горячую воду и стал ждать.