Нежная и бесстрашная

Глава 1

Лондон, Англия

Декабрь 1817 года

Она должна умереть. Это только вопрос времени. Он сидел за дальним угловым столиком лондонской кофейни, неторопливо пил чай и смотрел в окно, за которым бурлила жизнь. Лондон выглядел так же, как всегда. Правда, нынче было холоднее, чем в день его отъезда: зима неумолимо приближалась. Влажный туман серым одеялом окутывал землю. С каждой секундой он становился все более промозглым и густым, смешиваясь с облачками пара, вырывавшегося изо ртов бегущих по своим делам прохожих и устало бредущих по мостовой лошадей. Казалось, спешили все, даже владельцы магазинчиков. Они выскакивали из дверей и озирались по сторонам в надежде заполучить припозднившегося покупателя, а потом спокойно закрыть заведение до следующего утра и, защитившись от ветра поднятым воротником пальто, поспешить домой, к дожидавшимся их женам и детям. Как трогательно. Как по-обывательски. Толпа представляла собой интересный объект для наблюдения, а его угловой столик был идеальным наблюдательным пунктом. Он намеренно выбрал именно эту кофейню — любимое место отдыха артистов и писателей. Они-то уж наверняка не имеют понятия о том, кто он такой. Просто одинокий джентльмен, наслаждающийся в конце дня чашечкой чая. А если вдруг зайдет кто-то из знакомых и заприметит его — не беда. Он, естественно, поздоровается, а на вопрос, почему его светлости так долго не было видно, пояснит, что отъезжал по делам за границу. Учитывая его высокое общественное положение, это объяснение будет принято безоговорочно и не вызовет никаких сомнений. Он поставил чашку на стол и внимательно оглядел свои руки в перчатках — особенно правую. Ортопед-немец оказался на редкость умелым, усмехнулся он. Тот же размер. Та же форма. Если не снимать перчатки, и не скажешь, что вместо правого указательного пальца — протез. Он, естественно, не сгибается — дерево никогда не гнется, — но и нужды его сгибать больше нет. Работу указательного пальца теперь выполняет средний — он нажимает на курок ничуть не хуже. Кроме того, имеется и новое оружие, сконструированное специально для него тем же мастером, что изготовил первый пистолет. Оба пистолета уникальны, однако новый — подлинное произведение оружейного искусства. Чтобы научиться из него стрелять, потребовалось призвать на помощь весь свой опыт и умение. Однако он научился. Теперь он владел этим оружием и без указательного пальца так же блестяще, как и первым.

И обучился он этому искусству в течение месяца после отъезда из Англии. А вот победа над болью далась не так легко. На нее потребовались три долгих месяца. И тем не менее его мучительница постоянно напоминает о себе, причем иногда бывает настолько острой, что он с трудом сдерживает крик. Она никогда его не покинет. Ни на день. И он это знает. Но это его не остановит. Его ничто не в силах остановить. Словно ему назло, дверь кофейни распахнулась, впустив поток холодного декабрьского воздуха. Ворвавшись в помещение, ледяной ветер немедленно отыскал его, тихо сидевшего в уголке, и своими острыми зубами вцепился в руку. Стиснув зубы, он стал ждать, когда боль немного утихнет, с остервенением думая о том, как пережить зиму. Холод безжалостно терзал его, усиливая мучения и заставляя немыслимо страдать. Но ничего не поделаешь, придется терпеть. Черт бы побрал эту зиму! Черт бы побрал боль! И черт бы побрал Бреанну Колби! Он опустошил чашку и тихонько ругнулся: горячий чай не помог. Нужно выпить. Стаканчик хорошего крепкого бренди — как раз то, что ему сейчас необходимо, чтобы утихомирить грызущего его руку зверя. Он швырнул на стол несколько монет, вышел из кофейни, сунул руки в карманы и, смешавшись с толпой, направился к ближайшей таверне. Внутри было сумрачно и накурено, но это его не волновало. Сделав заказ и получив бренди, он в три глотка осушил бокал. Огненная жидкость свершила чудо. Она растеклась по телу, окутала его живительным теплом, и боль отступила. Когда все будет кончено, он будет проводить зимы только в теплых краях. Там он станет вести жизнь затворника и с наслаждением предаваться воспоминаниям о былых победах. Особенно о той, которая у него еще впереди, — его триумф, его долгожданная месть. Он расправится с этой мерзкой сукой, которая на целых три месяца ввергла его в пучину физических страданий и на всю оставшуюся жизнь сделала калекой.

Она заплатит за каждый из этих девяноста дней, за каждую ночь, когда он просыпался весь в поту от очередного приступа боли. О да, она заплатит. Сначала — глядя, как ее драгоценная кузина будет умирать у ее ног, а потом — с содроганием ожидая, когда вторая пуля пронзит ее подлое сердце. А он спешить не будет. Он с удовольствием подождет, ощутит свою власть над ней. Он станет с наслаждением смотреть, как она обезумеет от страха. И в последнем пароксизме ужаса наконец поймет, что ей от него не убежать. И осознает, что он никогда не проигрывает, всегда добивается своего. Когда уяснит, что ему потребуется всего одна пуля, одна-единственная. И когда поймет, что он ни на миг не выпускал ее из виду, играл с ней как кошка с мышкой и сам решил, когда и где закончится ее никчемная жизнь. «О, леди Бреанна Колби, к тому времени, как я тебя убью, ты будешь сама молить о смерти. И смерть тебя настигнет».