Нежные объятия

Глава 1

Элиза Эмсел щелкнула вожжами и пустила гнедую кобылу легким галопом. Янтарный диск солнца висел на бледно-голубом небосклоне. Судя по свежести майского утра, день обещал быть великолепным.

Элиза решила взять себя в руки и не волноваться раньше времени. Раньше, чем она увидится с отцом и узнает обо всем от него самого.

Девушка, решительно осадив лошадь, направила свою легкую двухместную коляску к пересечению Стэйт– и Монро-стрит, туда, где возвышалось массивное здание отеля «Палмер-Хаус», неизменно напоминавшее проезжавшим мимо него горожанам хмурого провинциального дядюшку в мешковатом сером сюртуке, с унынием и недоумением взирающего на столичную круговерть. У парадного подъезда отеля ливрейный швейцар помогал изысканно одетой даме выбраться из экипажа; тут же крутился вокруг своего лотка торговец фруктами. Когда Элиза поравнялась с ним, он нахально осклабился и призывно протянул к ней руку со спелым красным яблоком.

Элиза вдохнула полной грудью привычный и любимый запах чикагского утра, состоящий из запахов опилок, лошадиного пота, дыма, свежеиспеченного хлеба, молодой листвы, реки… Уберите хотя бы один из этих запахов, и ощущение города станет неполным, куцым.

Элиза родилась в Чикаго; здесь прошло ее детство и здесь же находился сталеплавильный завод отца, вечно коптящие трубы которого как нельзя кстати вписывались в городской пейзаж. Папа… Элизу снова охватило беспокойство, но она поспешила отогнать его прочь.

Прохожие невольно останавливались и глядели вслед этой юной леди со светло-каштановой копной волос и горделивой осанкой греческой богини, правящей колесницей. Элизу не пугало оживленное движение чикагских улиц. Вот и сейчас она уверенно направила двуколку в узкий просвет между телегой и фургоном торговца мануфактурой.

Кучер, сидевший на козлах фургона, с искренним удивлением уставился на лихую барышню; до сего дня он и представить себе не мог, чтобы женщина сама правила лошадью, да еще так умело.

Девушка привыкла изумлять окружающих, а посему и бровью не повела в ответ на реакцию кучера.

С тех самых пор как два года назад отец подарил Элизе на семнадцатилетие эту коляску, она, решительно презрев общественное мнение, не слезала с козел.

Авен Эмсел счел своим долгом научить дочь, как правильно вести себя, если лошадь, например, взбрыкнет или поскользнется в дождливую погоду на деревянной мостовой. Благодаря урокам отца Элиза в скором времени стала обращаться с вожжами так же искусно, как любой кебмен или кучер, а то и лучше.

Эмсел искренне радовался такому увлечению дочери и всякий раз смеясь говорил, что ей удалось справедливо посрамить скучных и жеманных дам из общества, не говоря уж о мужчинах, толком не знающих, с какой стороны подойти к лошади. Жалко, что она не родилась мальчиком, а то, вне всякого сомнения, утерла бы нос всему Чикаго.

Элиза просто обожала свою двуколку и гнедую кобылу Дэнси. Что может быть восхитительнее возможности в любой момент поехать куда угодно?! Самые отдаленные районы города, элеваторы, скотные дворы, заводы Маккормика и кварталы бедняков, так непохожие на центр Чикаго с каменными многоэтажными домами и мраморной роскошью отелей, были в ее распоряжении в любое время дня и ночи.

Тогда, в 1870 году, очень немногие девушки из высшего общества пользовались подобной свободой. Ее кузина Мальва Эймс, занимавшаяся воспитанием Элизы после смерти ее матери, неизменно приходила в негодование, узнавая об очередной Элизиной прогулке по городу.

– Она сломя голову носится на этой умопомрачительной двуколке, как какой-то сорванец, и сует свой хорошенький носик на фабрики, лесопилки и Бог знает куда еще! Хорошо хоть с головой у нее все нормально. В противном случае и представить страшно, что бы из нее вышло!

Это замечание, сделанное вчера вечером за чаем в гостиной Мальвы, одном из самых популярных великосветских салонов Чикаго, было, положа руку на сердце, справедливым. Действительно, что из нее выйдет? Элизе девятнадцать лет. Образование, полученное ею в пансионе миссис Соме, предполагало довольно поверхностное обучение французскому, истории, экономике и литературе, а также рукоделию, игре на фортепиано и пению – то есть всему тому, что считалось необходимым для благовоспитанной девицы, намеревающейся покорить свет.

К сожалению, наша героиня ненавидела фортепиано, терпеть не могла петь и с трудом выносила рукоделие. Зато великолепно говорила по-французски и добилась определенных успехов в истории и математике.

Однажды миссис Соме, глядя на свою воспитанницу, тяжело вздохнула и, сокрушенно покачав головой, невольно повторила слова Элизиного отца:

– Если бы вы родились мальчиком!.. Но увы… Хотя я и не любительница таких сорванцов в юбках, должна признать, ваша энергия и целеустремленность обязательно выведут вас на верную дорогу.

– Да, миссис Соме, – пробормотала Элиза, польщенная комплиментом, который классная дама, нахмурившись, поспешила взять обратно:

– При условии, если вы поумерите свою спесь. Излишняя гордость хороша лишь изредка. Чаще всего это серьезный недостаток.

Как только Элиза покинула стены пансиона миссис Соме, Мальва за свой счет отправила ее в путешествие по Европе, а по завершении круиза оказала своей младшей кузине покровительство и ввела ее в лучшие дома чикагского общества.

Мисс Элиза Эмсел, окруженная многочисленной толпой потенциальных соискателей руки и сердца, буквально потонула в водовороте балов и вечеринок. Ее единодушно признали одной из первых красавиц сезона, а посему неудивительно, что вокруг новоиспеченной покорительницы сердец постоянно увивались самые блестящие молодые люди света. Элиза была высокой и стройной девушкой с великолепным цветом лица и прекрасной кожей, бархатной, как спелый персик, и гладкой, как китайский шелк. В минуты откровения Мальва не единожды говорила, что при одном взгляде на прелести Элизы любой даме, которой перевалило за тридцать, захочется в отчаянии выбросить вон все свои кремы и лосьоны.

Но как известно, цвет лица и нежность кожи – большей частью достояние молодости, а вот глаза… Яркие темно-сапфировые глаза Элизы, блистающие из-под пушистых ресниц, были достойны истинного восхищения; то искрясь любопытством, то гневно сверкая из-за чересчур навязчивых ухаживаний, то искренне смеясь, они поражали своей красотой.

Но даже отдавая должное очарованию мисс Элизы, кое-кто все-таки полагал, что она слишком бойка на язык и даже резка. А стареющие матроны, собирающиеся вечерами за чаем для обмена свежими сплетнями, считали, что мистер Эмсел распустил свою дочь, предоставив ей слишком много свободы. «Что и говорить, – многозначительно качая головами, говорили они, – будущему супругу этой сумасбродки придется нелегко».

Но как бы там ни было, ни злой язык, ни чрезмерная, по мнению света, экзальтированность Элизы не останавливали добивающихся ее руки кавалеров. Приглашения на званые вечера, балы, скачки, пикники и увеселительные прогулки за город, обычно заканчивающиеся ужином в харчевне для кучеров почтовых дилижансов, сыпались на юную леди со всех сторон. Привыкшая к обожанию с детства, Элиза и не подумала удивляться произведенному собственной персоной фурору; она всегда знала, что способна разбить сердце любому представителю мужского пола. Помимо того, мисс Элиза прекрасно понимала, что ее успех объясняется не только яркой внешностью, но и знатным происхождением. Отец Элизы вел свою родословную от одного из основателей США, ступившего на эту землю еще в XVII веке, а мать, в девичестве Бидль, в свое время считалась ослепительной красавицей и принадлежала к древнейшему знаменитому семейству Бидлей из Филадельфии.

Ах, если бы ко всем перечисленным достоинствам можно было бы прибавить еще тугой кошелек! Но, увы, несмотря на принадлежащий Эмселам сталеплавильный завод и новый роскошный особняк на углу Мичиган-авеню, в котором они сейчас жили, финансовое положение отца, а стало быть, и дочери, оставляло желать лучшего.

Удивительно, но по каким-то неведомым для Элизы причинам деньги в семье всегда были проблемой.

– А почему бы тебе не выйти замуж по расчету, дитя мое? – как-то раз полушутя-полусерьезно спросил у нее отец. – Не слушай меня, дочка, – тут же рассмеявшись, весело добавил он. – Выходить замуж надо по любви, по велению сердца. И не стоит задумываться о презренном металле! Мысли о деньгах избороздят твой хорошенький лобик отвратительными морщинами.

Но как бы то ни было, выход Элизы в свет стоил немалых затрат. За один только гардероб Авену Эмселу пришлось выложить довольно кругленькую сумму. И если бы не оплатившая поездку Элизы в Европу Мальва, от путешествия, по всей видимости, пришлось бы отказаться.

– Мы бедны, но благородны. А это значит, что нужно жить, разумно используя наше славное имя, вернее, то влияние, которое оно имеет на окружающих. Ну и, само собой, внешность.

Последнюю фразу Авен Эмсел произнес печально, но самодовольно, поскольку даже в свои сорок три года был настолько импозантен, что его появление в любой модной гостиной не оставалось незамеченным взыскательным женским обществом.

Однако Элизу вовсе не прельщала репутация человека, устроившегося в жизни благодаря своей внешности или знатной фамилии. Она хотела добиться успеха иным путем. Но вот только каким? Этот вопрос повергал девушку в уныние. В сущности, она и самое себя плохо знала. Единственное, в чем Элиза была уверена, так это в том, что замуж в ближайшее время она выходить не собирается.

…Ее размышления были прерваны появлением из-за угла экипажа. Мужчина, правивший им, пустил свою мышастую кобылу крупной рысью и вихрем промчался мимо упряжки Элизы. Экипаж проехал так близко от девушки, что она даже почувствовала запах новой, дорогой кожи и заметила серебряный герб на глянцевой черной дверце.

Все произошло слишком быстро; Элиза не успела разобрать инициалы на гербе и только мельком разглядела седока – молодого человека в черном сюртуке и цилиндре, свидетельствующем о принадлежности своего хозяина к богатому сословию. Через несколько секунд коляска скрылась за поворотом.

Элиза почувствовала, как кровь застучала у нее в висках. Она ненавидела, когда ее обходили, просто не могла допустить, чтобы над ней взяли верх, и потому с радостью приняла вызов.

– Пошла! Пошла, Дэнси! – крикнула она, едва хлестнув свою кобылу маленьким хлыстиком; Дэнси принадлежала к хорошей линии скаковых лошадей и поэтому легко стала набирать скорость.

– Давай, Дэнси! Вперед, моя девочка! Покажи ему! – Элиза щелкнула хлыстом в воздухе и наклонилась вперед. Ветер растрепал ее волосы и сдвинул набок шляпку. Задор хозяйки передался Дэнси, и она стала медленно, но неуклонно догонять соперника. Корпусы лошадей сравнялись, и через секунду упряжка Элизы оставила позади коляску с седоком в цилиндре. Элиза заметила удивление, промелькнувшее в темных, почти черных глазах незнакомца, его несколько скептическую ухмылку; обнажившую блеск оовных зубов.

– Ставлю два доллара, что обгоню вас до Лэйк-стрит! – прокричала Элиза.

– Ставлю десять, что не сможете, – вскинув брови, ответил незнакомец.

Десять долларов? Вот так ставка! Этих денег стоит ее платье, шляпка и гранатовые сережки в придачу!

– По рукам!

Элиза отчаянно взмахнула хлыстом и пустила лошадь в объезд огромной, наполненной грязью выбоины в мостовой, вынудив своего соперника проехать прямо по грязи, чтобы избежать столкновения.

«Это должно несколько охладить его самоуверенность», – подумала она, услышав, как жалобно заржал остановленный на полном ходу конь незнакомца, которому уже, судя по всему, было не до улыбок.

Обернувшись, Элиза громко рассмеялась: ее преимущество оспаривать не приходилось, а значит, Считай, что несколько долларов у нее уже в кармане. Она взяла резко в сторону, чтобы не налететь на фаэтон с юными дамами, совершающими поездку по магазинам. Дамы ужасно переполошились, но Элиза уже неслась дальше, подбадривая криками свою любимую Дэнси. Ее охватил азарт соревнования. Что может быть лучше скачек! Элиза не могла дождаться минуты, когда увидит удрученное, поникшее выражение лица у проигравшего.

Двуколки с грохотом летели вниз по мостовой, ожесточенно сражаясь за каждый фут. Улица находилась в торговом квартале, а посему снующих туда-сюда покупателей, грузчиков, торговцев рыбой, лоточников, мальчишек-газетчиков, нищих было здесь в изобилии. Вся эта толпа не помещалась на узких тротуарах и то и дело выплескивалась на проезжую часть.

В какой-то момент Элиза была вынуждена объехать двух грузчиков, переносящих через улицу громоздкую деревянную раму, и потеряла на этом несколько футов. Она сжала зубы от злости и досады; ее соперник прекрасно правил лошадью, не хуже заправского извозчика, а значит, еще одно такое недоразумение может стоить ей победы.

Так и есть! Вскоре седоки снова поравнялись, а потом Элиза стала медленно отставать. Ее противник даже имел наглость издевательски приподнять перед ней шляпу с видом учтивого победителя.

Девушка, что было сил прикрикнув на свою кобылу, приподнялась с сиденья и крепче сжала вожжи, не желая мириться с поражением. Быстрее!.. Неужели это все, на что способна ее Дэнси?

Они неслись по направлению к Лэйк-стрит с невероятной скоростью, занимая мостовую от края до края, так что прохожим, неосторожно сошедшим с тротуара, приходилось сломя голову бежать обратно, чтобы не попасть под копыта обезумевших от гонки лошадей. И вот в самом конце скачек Элиза вдруг заметила впереди себя какую-то черную точку. Это был мальчишка-газетчик, он рассеянно брел вниз по улице с пачкой свежеотпечатанных номеров чикагской «Трибюн».

Ее сердце похолодело. Нет! Нет! Только не это! Только не сейчас!

Но мальчишка не обращал на них никакого внимания. Резко натянув вожжи, Элиза в ужасе закричала, а ее сопернику пришлось свернуть в сторону, чтобы не задавить ребенка. Таким образом, ввиду отсутствия соперника победа досталась даме.

Элиза, подъехав к телеграфному столбу на пересечении Стэйт– и Лэйк-стрит, остановилась. Через некоторое время подтянулся и другой участник состязания. Девушка не без удовольствия отметила, что сверкающий некогда глянец деревянного корпуса двуколки ее соперника померк, а серебряный герб забрызган грязью.

– Скажите, вы всегда ездите, как пожарная карета по вызову? – с нескрываемой досадой вежливо поинтересовался молодой человек.

– Всегда, когда есть такая возможность, – чрезвычайно довольная собой, задорно ответила Элиза, пытаясь незаметно разглядеть незнакомца.

Это был высокий и стройный мужчина, на вид лет тридцати пяти, с карими дерзкими глазами, сверкающими как две черные жемчужины. Его портрет дополняли выступающие скулы, крупный нос и четко очерченный красивый рот; высокий, правильной формы лоб, волевой подбородок, впрочем, как и выражение лица, красноречиво говорили о том, что их обладатель из породы победителей.

«Тем лучше, – подумала Элиза. – Выиграть у достойного противника приятнее во сто крат».

– Очень жаль, что вам пришлось объехать этого мальчишку. Но я все равно обошла бы вас. По крайней мере на корпус.

Незнакомец нахмурился:

– Да, конечно. Вероятно, вы хотите получить выигрыш?

Он сунул руку в карман, достал бумажник и, вытащив из огромной пачки одну купюру, протянул ее Элизе. Их пальцы соприкоснулись, и девушка почувствовала пробежавшую вдруг по спине легкую дрожь. Она невольно отдернула руку. Губы незнакомца медленно расползлись в улыбке.

– Не бойтесь. Я не кусаюсь.

– Я и не боюсь. Что за ерунда!

Молодой человек с нескрываемым любопытством смотрел на девушку.

– Как-нибудь мы с вами еще посостязаемся. Но тогда, надеюсь, помех вроде этого зазевавшегося мальчишки не будет и я непременно выиграю.

Он сказал это так уверенно и спокойно, как будто другого исхода поединка и быть не могло.

– Вряд ли вам удастся победить без борьбы! Без настоящей борьбы, черт побери! – задетая за живое такой безапелляционностью, с вызовом заметила Элиза.

Незнакомец усмехнулся:

– «Черт побери»! Что за выражения? Не слишком ли для юной леди? Вам следует научиться выигрывать не теряя самообладания. Вы же в конце концов выросли не на улице среди хулиганов и прочего сброда.

Элиза чувствовала, как ее лицо заливает краска стыда и возмущения.

– Я… Меня воспитал мой отец, а он настоящий джентльмен! Не чета вам, грубияну! Сами вы хулиган и уличный бандит!

Элиза, гордо вскинув голову и демонстративно не обращая внимания на своего собеседника, побагровевшего от злости, тронулась с места. Каков наглец! Она ведь все-таки леди!.. Глубоко оскорбленная, девушка, не оглядываясь, укатила прочь, чувствуя спиной свирепый взгляд незнакомца до тех пор, пока ее двуколка не скрылась за поворотом.

По дороге домой Элиза пыталась разобраться в своих чувствах и мыслях по поводу случившегося. И почему она себя так глупо повела? Сначала неслась с ним наперегонки, как какой-то сорвиголова. Потом отпрыгнула от него, как от прокаженного. И наконец, обругала его ни с того ни с сего… как ломовой извозчик. Нечего сказать, достойное поведение для леди! Элиза была взбудоражена до предела и никак не могла успокоиться.

Интересно, кто он такой? Одежда и манеры выдавали в незнакомце человека богатого и знатного, но ни в одной из модных чикагских гостиных она с ним не встречалась. Наверное, он нездешний. А может быть, это какой-нибудь мошенник или шарлатан, которого не принимают в приличном обществе?

Элиза, пустив лошадь быстрой рысью, постаралась больше не думать о незнакомце. В конце концов какая разница, кто этот грубиян. И вообще надо поторопиться, иначе можно опоздать к завтраку. Лучше прийти пораньше, ведь она собиралась серьезно поговорить с отцом – необходимо убедить его рассказать ей обо всем прямо и откровенно.

В скором времени из деловой части города Элиза въехала в жилой квартал, улицы которого утопали в нежном облаке молодой ярко-зеленой листвы густо посаженных вдоль тротуаров деревьев.

Расположенный почти в самом центре улицы особняк Эмселов, с его богатой внутренней отделкой и в высшей степени роскошной мансардной крышей, по праву мог претендовать на титул самого лучшего дома этого фешенебельного квартала.

В то время особенным шиком считалось, если плоскую крышу особняка венчал изысканно украшенный купол, издали напоминающий странного вида кирпичную шляпу. Дом Эмселов не был исключением. И сейчас, когда Элиза взглянула на него, она вспомнила, как недоумевал ее отец, узнав, что они будут жить в доме со шляпой.

– Со шляпой, моя дорогая? Интересно, с какой? С козырьком, цилиндром или феской? Ну, фантазерка, отчего же ты замолчала?

Тогда Элиза подумала и решила, что больше всего купол похож на цилиндр, высокий и элегантный.

Она свернула на боковую аллею, где располагались конюшни и сараи для экипажей. Что же все-таки случилось с папой? Ссылаясь на неотложные дела, он очень давно уже не выходил из своего кабинета ни к завтраку, ни к обеду. Элизе даже пришлось послать ему записку с просьбой позавтракать с ней сегодня. Все это выглядело, мягко говоря, странно и так не походило на папу!

Элиза оказалась в приятном полумраке конюшни, пропахшей сеном, кожей и лошадьми. На стене висела коллекция хлыстов, стеков и призов, полученных отцом на скачках и ею на бегах.

– Хорошо покатались, мисс Эмсел? – спросил у нее помощник конюха, подошедший распрячь кобылу. Элиза подавила внезапный прилив досады, нахлынувший на нее при воспоминании о незнакомце с дерзкими карими глазами, и ответила:

– Спасибо, Билли, прекрасно.

Не дожидаясь, пока он поможет ей выйти из коляски, Элиза легко спрыгнула на деревянный, покрытый соломой пол. По дороге к дому она постарались отряхнуть свою юбку от пыли. Как ни странно, брызги грязи из этой проклятой выбоины долетели и до нее!

– Мисс Элиза, в каком виде ваша одежда! А волосы! Это ужасно!

Фифина, горничная-француженка, вытащила шпильки из густой шевелюры своей госпожи и принялась энергично расчесывать спутанные локоны.

– Ой! – Элиза, выхватив расческу из ее рук, принялась расчесываться сама. – Честное слово, Фифина, ты так сильно дергаешь, как будто хочешь сделать меня лысой.

– Ничего подобного! Я всего лишь старалась привести ваши волосы в порядок. Право слово, вы ведете себя как мальчишка!

Фифина служила у них в доме еще с тех пор, как Элиза была ребенком, и уже поэтому считала себя вправе брюзжать по любому поводу. Она с недовольным видом вышла в туалетную комнату и занялась там гардеробом хозяйки.

Элиза тяжело вздохнула и нетерпеливо занялась своей прической, требовавшей всегда столько возни. Везет же тем, у кого мягкие, послушные волосы, а не такая рыжевато-коричневая грива, которая вечно выбивается из-под шляпок и которую не удержишь и сотней шпилек.

– Какое платье мне надеть? – спросила она у Фифины.

Когда-то Фифина работала в салоне дамских причесок в Париже. В свои тридцать пять лет она все еще нравилась изрядному количеству мужчин, хотя, по всей видимости, пренебрегая успехом, постоянно ходила в темном строгом платье и белом переднике.

– Вы хотите выглядеть изысканно?

– Не знаю. Наверное. – Элиза отложила расческу. – Кстати, а в каком он настроении сегодня?

Фифина выразительно пожала плечами:

– Он… в своенравном. В деспотическом. Ну, я не знаю. Как всегда.

Девушка, нахмурившись, подошла к кровати, где были разложены сразу четыре платья. Какое выбрать? Впрочем, не все ли равно!.. Мысли Элизы были заняты отцом. Никто, кроме нее, не в состоянии понять этого гордого, строптивого человека. Отец любит ее, и это чувство всегда, что бы ни случилось, будет взаимным.

Элиза почти нехотя взяла в руки белое в золотистую звездочку платье, отделанное шелковыми кружевами:

– Вот это.

– Очень хорошо.

Фифина помогла Элизе снять с себя костюм для верховой езды, что оказалось делом непростым и долгим, ведь для этого требовалось расстегнуть не один десяток маленьких агатовых пуговок и развязать великое множество лент и подвязок. Затем она занялась белым платьем. Прежде чем его надеть, нужно было вытащить китайскую шелковую бумагу, которой для сохранения формы в те времена набивалась одежда, и расстегнуть длинный ряд жемчужных пуговиц. Элиза же между тем стояла посреди комнаты в одном корсете и, уставившись в одну точку, думала об отце.

– Ты говоришь, что он сегодня не в духе. Он зол? Раздражителен?

– Он накричал на Мери, горничную с нижнего этажа, и грозился уволить садовника.

Элиза нахмурилась. Обычно папа не обращал внимания на прислугу и относился к ней, как к хорошо отлаженному механизму, поддерживающему в доме порядок и безмолвно выполняющему любое приказание.

– Кстати, сегодня с утра его тошнило.

– Тошнило?

– Да.

Для пущей убедительности Фифина изобразила приступ дурноты. Крайне встревоженная этим известием, Элиза молча смотрела на горничную, расправлявшую кружева на юбке. Быть может, слова Фифины – всего лишь подслушанная в лакейской глупая сплетня, которую нельзя принимать всерьез? Высокий, сильный голубоглазый красавец Авен Эмсел никогда не был склонен к недомоганиям. Он вообще отказывался признавать существование болезней и был убежден в ненужности врачей.

Элиза повернулась спиной к Фифине, чтобы та побыстрее застегнула ей платье.

– Заканчивай поскорее, Фифина, – поторопила она горничную. – И сделай что-нибудь с моими волосами. Я должна немедленно поговорить с папой!

Десять минут спустя Элиза сбегала вниз по лестнице, шелестя юбками, выпрямив спину и опустив плечи, как учила своих воспитанниц миссис Соме. Классная дама считала, что у Элизы некрасивая походка – слишком большой для женщины шаг, – но папа уверял свою девочку, что это не так. «Не бери в голову болтовню своих скучных наставниц, – неоднократно говорил он дочери. – Ты двигаешься легко и грациозно, как молодая тигрица, и тот из мужчин, кто хоть мало-мальски разбирается в женщинах, не может не любоваться тобою».

Элиза спустилась вниз и повернула направо, к библиотеке, зная, что именно здесь она найдет отца, склоненного над бумагами и конторскими книгами, принесенными с завода.

– Папа!

Элиза постучалась, ответа не последовало. Нетерпеливо толкнув дверь, она вошла в огромную библиотеку, залитую солнцем, с окнами, выходящими на юг, и рядами книжных полок вдоль стен.

– Папа, я сегодня участвовала в бегах и выиграла.

Она остановилась. Авен Эмсел сидел спиной к дверям и, казалось, не замечал присутствия дочери, он даже не повернул головы в ее сторону.

– Папа! Я здесь…

Элиза бросилась к отцу на шею. Но вместо того чтобы, как обычно, поцеловать дочь, Авен Эмсел вздрогнул и как бы даже отшатнулся от нее, непроизвольно комкая лежащий перед ним на столе лист бумаги. Никогда прежде отец не обращался с Элизой столь странным образом. Девушка не на шутку перепугалась.

– Папа, что-нибудь случилось? Я… я стучала. Я не думала, что помешаю тебе.

Авен Эмсел медленно повернулся к ней. Его лицо, посеревшее и осунувшееся, стало постепенно меняться, обретая знакомое и любимое ею выражение.

– Кто тебя научил подкрадываться на цыпочках к людям и пугать их до полусмерти? – шутливо пойнтересовался отец. Но Элиза видела его по-поежнему бледные губы и нервно подрагивающее веко.

– Папа…

– Ерунда, моя девочка. Все это пустяки. Мы ведь договорились с тобой сегодня позавтракать вместе, не так ли? Или записка, которую ты мне прислала, была всего лишь розыгрышем? Я заказал белую рыбу. Вареную. Ты ничего не имеешь против, сердечко мое?

– Нет, напротив… очень хорошо.

Элиза подождала, пока отец встал из-за стола и сложил бумаги в стопку, притворяясь, будто не замечает измятой и скомканной верхней страницы.

Выходя следом за отцом из библиотеки, Элиза с тревогой следила за каждым его жестом. Здесь явно что-то не так! По всему видно, у папы неприятности. И должно быть, очень крупные: Авен Эмсел не из тех, кто расстраивается по мелочам. Холодная дрожь пробрала Элизу насквозь при мысли, что с отцом может случиться неладное. И даже вновь заигравшая на его губах улыбка не смогла развеять Элизиного беспокойства.