29.

В девятнадцатый день июня бароны Англии — как мятежники, так и преданные королю, повторили клятву верности ему. Джеффри присягал вместе с остальными, а затем попросил разрешения удалиться, на что получил охотное согласие. Поскольку леди Элинор вернулась в Роузлинд, Джоанна уехала в Хемел и встретила Джеффри там.

Вскоре она пришла к выводу, что лучше бы ей остаться дома. Джеффри приехал мрачнее тучи, и ничто, казалось, не могло изменить его настроения. Часто, даже когда они занимались любовью, Джеффри, вместо того чтобы уснуть после нескольких полусонных, нежных слов, вставал и начинал метаться по комнате — короткий шаг, длинный шаг, короткий шаг, длинный шаг… Если Джоанна спрашивала, что тревожит его, он обычно возвращался в постель и притворялся, что хочет спать, но однажды резко повернулся к жене и сердито сказал:

— Ты хотела, чтобы я возненавидел войну. Что ж, твое желание исполнилось: я ее истинно ненавижу!

Джоанна уже не задавала вопросов, решив, что страдания Джеффри отразились не только на его теле, но и на душевном состоянии. К своему немалому удивлению, она обнаружила, что не испытывает презрения к его страху. Любовь прощает все. Джоанна мучилась лишь оттого, что не могла утешить мужа. Она молилась о мире с тем пылом, какой всегда подавлял ее собственный страх. Голос ее дрожал от нежности, когда она говорила с мужем, когда признавалась ему в своей любви. Несмотря на все ее отчаянные старания, Джеффри оставался таким же мрачным. Возможно, любовь, наконец открывшаяся ему, только раздражала его.

Молитвы Джоанны не были услышаны. Поначалу приходили как будто неплохие известия. Джон, похоже, пытался вершить справедливый суд и соблюдать букву Хартии вольностей. Но вскоре слухи стали столь же нерадостными, как и настроение Джеффри. В июле верхушка мятежных баронов начала проявлять по отношению к королю оскорбительное высокомерие, а в августе отказалась покинуть Лондон и не позволила Джону и его людям войти в столицу. Джеффри ничего не сказал по поводу этих новостей.

Все свое время он посвящал обучению латников искусству сражения и совершенствованию своих навыков в верховой езде. Трех боевых коней серой масти предоставила ему Элинор взамен потерянных им.

Он занимался этим с той же унылой, мрачной напряженностью, отчего сердце Джоанны разрывалось на части. Джеффри всегда получал огромное наслаждение от любого вида военного искусства, а особенно ему нравилось обучать лошадей. Теперь же его как будто ничто не удовлетворяло. Поскольку Джеффри оказался прав насчет намерений Джона аннулировать Хартию вольностей, новости об этом ничуть не задели его. Первый намек на это появился уже в конце августа, после того как пришло письмо от папы, в котором он строго приказал баронам подчиняться королю и отдавать ему должное во всех его требованиях.

Лэнгтон, напуганный вмешательством папы в дело, которое, по его мнению, могло послужить основой для постоянного мира между королем и его вассалами, отправился в Рим, чтобы объяснить Иннокентию ситуацию. Однако уже в пути он обнаружил, что опоздал. Еще до подписания Хартии вольностей Джон воззвал к святому отцу с просьбой аннулировать соглашение, к которому его принудили вероломные подданные. О послании папы, удовлетворявшем желание Джона, Лэнгтон узнал перед тем, как уже собирался пересечь Альпы.

Этой искры оказалось достаточно, чтобы разжечь пламя гражданской войны. Джеффри стал готовиться к отъезду. Его лицо словно окаменело, глаза потухли.

Если до сих пор Джоанна боялась за мужа, то теперь она подавила в себе страх. Умолять Джеффри было бессмысленно. По виду и поведению мужа Джоанна пришла к выводу, что его страх породил в нем презрение к самому себе, и теперь он устремился на поиски смерти, видя в ней единственное средство против своей неспособности жить полнокровной жизнью. Близкая к помрачению рассудка, Джоанна написала Адаму, излив все свое горе и ужас, умоляя брата о помощи. Возможно, Адам придумает какую-нибудь достойную причину или уловку, которая убедит Джеффри не присоединяться к войску короля и графа Солсбери. Она призналась брату во всем, кроме самого главного. Даже Адаму не могла она сказать, что Джеффри сам напуган последними событиями.

Ответ брата чуть не довел Джоанну до истерики. «Успокойся, — писал Адам, — я не допущу, чтобы с Джеффри случилось несчастье. Я еду тоже и буду оберегать его». И все, больше ничего…

По настоянию матери Адам научился в свое время читать, писать и считать, но был ленив и поэтому сводил свои послания лишь к сути вопроса. В этом случае, как и всегда, он ограничился двумя-тремя фразами: где и когда он планирует встретиться с Джеффри. Джоанна не имела понятия, куда слать письмо, чтобы остановить брата. Писать графу Солсбери было бесполезно. К тому времени, как Адам приедет на место, граф полностью посвятит себя Джеффри, и уговоры какой-то женщины ничуть не повлияют ни на одного из них.

Вместо того чтобы помочь Джеффри, думала Джоанна, она подвергла опасности брата. Очевидно, Адам решил, что сестра тревожится за Джеффри — раны будут ограничивать его движения. Он не понимает, что Джеффри сам ищет смерти. Адам, не думая об опасности, последует за Джеффри, куда бы тот его ни повел, и они оба погибнут. Тут к Джоанне вернулась способность мыслить более здраво. К чему бы Джеффри ни стремился, он никогда не поведет Адама на верную смерть. Сердце Джоанны стало успокаиваться. Она, возможно, поступила не так уж и скверно. Беспокоясь за благополучие Адама, Джеффри, может быть, научится ладить с самим собой, и Адаму даже удастся по-своему исцелить Джеффри. Его веселому жизнелюбию трудно противостоять.

Эти утешительные мысли и внезапный прилив активности уняли опасения Джоанны. По просьбе леди Элинор Джоанне пришлось вернуться в Роузлинд. Джеффри больше не писал, хотя Джоанна и посылала к нему гонца. Видимо, Адаму не удалось скрыть причину своего появления в месте, куда его не приглашали. Возможно, Джеффри так рассердило вмешательство жены, что он предпочел молчать, нежели браться за перо и изливать свой гнев.

Это совсем не опечалило Джоанну, а даже дало повод для интересных размышлений. Всегда можно найти способ, как обуздать гнев Джеффри, да и куда приятнее знать, что он злится, нежели страдать от его нежелания жить.

* * *

Прошел декабрь, а за ним и январь. Леди Элинор писала, что в северо-западных владениях Иэна все спокойно, но они слышали, что на северо-востоке король сжигает и грабит все на своем пути. Элинор сомневается, верить этому или нет, поскольку они узнали обо всем от простых серфов, поклявшихся, что им удалось бежать, после того как другие погибли. Естественно, сбежавшие серфы могли сказать что угодно, но Элинор опасается, что они не лгали.

Джоанну это мало трогало, раз Джеффри находился со своим отцом, а вблизи Лондона, по ее сведениям, сражений не происходило. Кроме того, у нее хватало и своих тревог. Вскоре после прибытия в Роузлинд она узнала от одного торговца, чей корабль бросил якорь в гавани, что бунтовщики просили Филиппа и его сына Людовика напасть на Англию и свергнуть Джона. Но пока у Филиппа нет желания прислушаться к их мольбам. Король Франции отлично помнит, какую реакцию вызвала угроза вторжения в 1212 году. Судя по разговорам, Филипп понимает, что папа теперь относится к Джону как-то по-особому — как к блудному сыну, вернувшемуся в отчий дом. Стоит Филиппу напасть на Англию, как над его головой тотчас же нависнет угроза анафемы. Однако Людовик отнесся к этому иначе: он проявил заинтересованность.

К февралю месяцу интерес Людовика свелся к тому, что он послал в Англию небольшой отряд рыцарей, ставших вскоре всеобщим посмешищем. Они засели в мятежной лондонской крепости и жаловались на то, что им приходится пить пиво, ибо запасы вина иссякли.

В конце месяца, в сумеречный зимний день, когда по стенам замка хлестал ледяной дождь, а у берега ревели огромные волны, разбивавшиеся о скалы невысокого утеса, в гавани Роузлинда появился корабль. Он вышел из Гавра, где погода обещала быть чудесной, чтобы совершить плавание вдоль побережья, но внезапно начавшийся шторм унес судно в открытое море. Капитан корабля, препровожденный в замок Роузлинд, без всяких колебаний рассказал Джоанне, что Людовик уговорил Филиппа поддержать его и теперь собирал корабли и людей…

Джоанна слушала до тех пор, пока не убедилась, что капитану больше нечего рассказать ей. Поскольку он не вел постоянной торговли с Роузлиндом и никогда не был здесь прежде, она приказала экипаж корабля предать смерти, а сам корабль и груз конфисковать.

Об услышанном Джоанна оповестила Элинор и Джеффри. Когда она потеряла уже всякую надежду получить ответ, к ее удивлению, в начале марта прибыл гонец, вручивший ей письмо от графа Солсбери. Тот благодарил невестку за информацию, хотя и слышал об этом и из других источников. Он взял на себя смелость прочитать ее письмо, объяснял граф, поскольку не знал точно, где находился в тот момент Джеффри. Послание прибыло в его лагерь, оно могло быть срочным и требующим немедленного ответа. Хотя граф и направил уже своего гонца с ее письмом к Джеффри, но пройдет немало времени, пока оно догонит его сына.

Джоанна недоверчиво перечитала послание графа Солсбери. Нет ли тут какой-нибудь ошибки? Граф Солсбери не очень-то искусен в письме и чтении… Но эта первая реакция быстро прошла. Граф, конечно, не сам писал это. Чудесный почерк, никаких помарок, закорючек и клякс. Что же он имел в виду? Где Джеффри? Где Адам? Может быть, Джеффри все еще настолько зол, что, испросив разрешения отца, уехал в Хемел или в какой-нибудь другой замок, вместо того чтобы присоединиться к ней? В таком случае Адам должен был вернуться в свои владения. Она тотчас же напишет и спросит Адама, куда направился Джеффри!

После еще одного прочтения письма графа Солсбери эту мысль пришлось выбросить из головы. Он «не знал точно, где находился в тот момент Джеффри»… «Пройдет немало времени, пока ее письмо догонит его сына»… Это могло означать лишь одно: Джеффри быстро перемещается с места на место. Но где? Зачем? Джеффри, должно быть, выполняет какое-то поручение графа Солсбери. Джоанна немного успокоилась и снова перечитала письмо. Видимо, так оно и есть. В словах графа нет ни тени тревоги. Но граф Солсбери никогда не позволил бы себе проявление подобных чувств. Жизнь с впечатлительной Элой давно научила его скрывать от женщины неприглядную правду.

Джоанна все еще находилась во власти мыслей, навеянных посланием графа, когда получила от матушки ответ на свое известие о возможности вторжения французов. Элинор имела такие же сведения из других источников. Людовик, конечно, выступит. Для них с Иэном пребывание на севере становится бесполезным. Деяния Джона между Йорком и Бериком вселили такой ужас и отвращение в людей Иэна, что дальнейшие разговоры с ними стали бесполезными. Вассалы не выступят первыми, и то хорошо. Они решили выжидать сколько удастся. Тем не менее, если Людовик вступит в их владения, они не окажут ему сопротивления. Несмотря на всю их любовь к Иэну, ничто не заставит их сражаться на стороне короля. Поэтому Иэн отправится на юг, чтобы там сражаться с Людовиком. Они еще задержатся на несколько недель, чтобы привести в порядок изрядно запущенное управление делами, а затем вернутся в Роузлинд. Джоанна может ждать их в середине апреля.

Но Джоанне предстоит немало потрудиться, продолжала Элинор. Сначала она должна съездить в Портсмут. Нужно знать, как обстоят дела с оборонительными сооружениями в королевской крепости. Затем необходимо пополнить запасы Роузлинда на случай нападения. Рассчитывая лишь на дары моря, они смогут выдержать как минимум год, находясь в осаде. Есть нужда в смоле, дегте и масле для обороны стен, в камнях, кожаных ремнях и бревнах для катапульт, им нужны оперение и древки для стрел, металл для мечей, наконечники, арбалеты, топоры, пики, кольца для кольчуг, обручи для шлемов, шкуры для щитов, латы для мужчин и кожа для всевозможного применения. Но самое главное — нужны огромные запасы провизии. Всем молодым мужчинам Роузлинда, знавшим толк в сражениях, следовало готовиться в любую минуту подняться в замок с ценностями города; женщины, дети и старики должны наладить повозки, чтобы укрыться в лесу.

Настоящая весна начиналась в Англии либо в конце марта, либо в начале апреля. Джоанна не заметила ее прихода. Она ездила, пересчитывала запасы и сличала цифры, пока не теряла способности нормально видеть, после чего ложилась спать. Однако ее не оставляли в покое сомнения и страхи. Где же Джеффри? Если он все эти месяцы — с самого ноября — так сильно сердится на нее, сможет ли она когда-нибудь искупить свою вину перед ним? А может быть, все гораздо хуже? Что, если сознание своей слабости настолько истощило дух Джеффри, что он стал живым мертвецом?

В Роузлинде уже все готово. Оставалось лишь дождаться прибытия Элинор.

За неимением более приятного занятия Джоанна решила пересчитать платья, которые намеревалась взять с собой в Мерси. Она обнаружила, что не может сидеть часами и лишь шить или вышивать.

— Госпожа!

Джоанна взглянула на слугу, который помешал ее работе и сбил со счета. Она едва не выругалась — в последнее время Джоанна часто грубила слугам, — но вдруг заметила, что слуга необычайно возбужден.

— Что случилось?

— Здесь лорд Джеффри и господин Адам! Они…

Джоанна вскочила и бросилась к лестнице. Перед ступеньками она застыла на месте. Если Джеффри все еще злится на нее, зачем это видеть посторонним? Джоанна медленно пошла назад, в семейную комнату с большим камином. Ни один слуга не входил сюда без вызова. Джоанна остановилась, посмотрела в сторону лестницы, затем на свои дрожащие руки. Она слышала голоса мужчин. Дыхание ее остановилось. Последним усилием воли Джоанна заставила себя подавить слезы.

Тяжелые шаги. Они не могут принадлежать Адаму: несмотря на свою массивность, он движется легко и свободно. Не похожи они и на неровные шаги Джеффри. Чьи же? Джоанна подняла голову. Адам? Длинный шаг, короткий шаг…

Если Джоанна и избавилась от потрясения, то лишь для того, чтобы прийти в ужас. Да, это был Джеффри, но с лицом мертвеца.

— Что нас постигло?! — закричала Джоанна.

— Ничего дурного, — вздрогнув, ответил Джеффри с теплотой в голосе, еще больше испугавшей Джоанну. — Король захватил большую часть крепостей мятежников на востоке. Сейчас он готовится предотвратить вторжение Людовика. Я должен позаботиться о кораблях в гавани на случай войны.

— Я должен делать то же самое, — сказал Адам голосом неестественно высоким.

Джоанна глядела широко раскрытыми глазами то на одного, то на другого. Ей приходилось встречаться с бедой. Она знала, как ведут себя при этом мужчины. Не знала Джоанна лишь одного: какая беда грозила им теперь.

— Я лишь хотел узнать… — продолжал говорить Адам, — я лишь хотел узнать, — повторил он дрогнувшим голосом, — когда приедет мама. И Иэн. Мне необходимо увидеть их. Мне нужно…

— Любовь моя… — прошептала Джоанна, взяв руку брата. Видеть это лицо, с морщинами и глазами старика, слышать голос мужчины, нуждающегося, словно он маленький мальчик, в матери, было просто ужасно, еще ужаснее, чем мертвенно-бледное лицо Джеффри. — Присядь, любовь моя, — сказала она, усаживая Адама в кресло. — Мама скоро, вот-вот приедет. — Джоанна повернулась и крикнула служанке: — Принеси вина! Крепкого сладкого вина!

Она посмотрела на Джеффри, который разглядывал комнату. Он заметил корзины для перевозки одежды на вьючных животных, наполовину заполненные.

— Куда ты собираешься? — спросил Джеффри так, словно он не слышал их разговор с Адамом, скорее из вежливости, нежели из-за беспокойства.

— Поскольку сэр Джон не уверен в своей преданности королю, а сюда скоро приедет матушка, я думала поехать в Мерси, — машинально ответила Джоанна, даже не слыша себя, поглощенная мыслями о том, что могло случиться и какая угроза нависла над ними.

К немалому удивлению Джоанны, ее слова заставили Джеффри повернуться к ней в явном изумлении. Он не смог ничего выдавить из себя. Прикрыв ладонью рот, Джеффри быстро отошел к нише, где располагалось отверстие для отходов. Джоанна бросила быстрый взгляд на Адама, который сидел не шевелясь, сжав голову руками, и побежала за мужем, чтобы помочь ему. Пока Джеффри рвало, она поддерживала его голову. Когда он выпрямился и вытер рот, Джоанна притянула его к себе.

— Ты болен, сердце мое? — нежно спросила она.

— Нет. Это из-за твоих слов… насчет поездки…

Врожденное чувство собственности Джоанны тотчас же дало знать о себе.

— Мерси?! — воскликнула она. — Что случилось с Мерси?!

— Ничего. Ничего. В Мерси все благополучно и спокойно. Но я не хочу, чтобы ты ехала по землям, лежащим между Роузлиндом и Мерси. Не хочу!

— Мерси ничто не грозит?

— Нет, клянусь.

— Тогда я не поеду, раз ты этого не хочешь, — согласилась Джоанна. — Пойдем. Садись. Кубок вина укрепит твой желудок. Джеффри, пожалуйста, скажи мне, что случилось?

Джеффри промолчал. Он сидел и пил предложенное ему вино. На вопрос Джоанны, где он был, Джеффри ответил, что с королем, но при этом мертвенно побледнел и прикрыл веки. Казалось, выпитое вино вот-вот окажется на полу. Этот путь узнать истину оказался для Джоанны закрытым. Не ранены ли они? Джеффри закрыл глаза, вздохнул и заставил себя улыбнуться. Они получили не больше нескольких синяков и царапин, не стоящих внимания.

Ответ на мучивший Джоанну вопрос дал Адам. Вино вернуло ему нормальный цвет лица. Он заметил страх и смятение в глазах сестры, когда она повернулась к нему, не в силах больше видеть немое отчаяние мужа и его притворную веселость.

— Прости, что мы напугали тебя, Джо, — сказал Адам своим обычным голосом. — Бояться действительно нечего. Просто… просто весь восток, весь восток превратился в опустошенное пепелище с разлагающимися трупами. Сначала мы взяли Рочестер…

Глаза Адама заискрились.

— Вот была потеха! Они яростно оборонялись, а стены не поддавались ни баллистам, ни катапультам. Нам пришлось сделать подкоп под башней, а затем мы подожгли брусья в подземном переходе, после чего башня и рухнула. Так мы пробили брешь в стене. — Глаза Адама снова потемнели. — Затем граф Солсбери начал осаду крепости бунтовщиков в Лондоне. Я как раз намеревался вернуться в Кемп, поскольку… — Адам взглянул на Джеффри, а потом на Джоанну. — Поскольку до нас уже дошли слухи о вторжении. Но приехал король и… и приказал нам с Джеффри следовать с ним. Он сказал, что мы командуем хорошо обученными отрядами и будем весьма полезны.

Джоанна посмотрела на обоих мужчин. Джеффри не отрывал глаз от кубка с вином, стиснув его так, что костяшки пальцев побелели. Адам снова побледнел, а глаза его превратились в два черных омута на белом, как снег, лице.

— Расскажи все! — потребовала Джоанна.

— Ничего подобного я прежде не видел. — Слова уже лились из Адама неудержимым потоком. — Где бы мы ни останавливались, мы видели лишь выжженную землю. Ничего живого. Не думаю, что больше сотни женщин с детьми удалось выбраться из Берика, не говоря уже о мужчинах… Скорее всего погибли все. Джон спустил с цепи и натравил на своих врагов этих французских псов. Господь знает: и наши люди не безгрешны, но они… но они не насаживают детей на пики и не поджаривают на медленном огне, пока их матерей насилуют рядом, чтобы те могли слышать и видеть страдания своих чад. «Женские конвульсии придают совокуплению какую-то изюминку», — сказал мне один из них. Я убил его.

Адам закрыл глаза и сглотнул.

— Но вам, несомненно, удалось сдержать своих людей, — заметила Джоанна дрожащим голосом. — Вы бы не позволили…

— Конечно, нет, — вздохнул Адам, снова пригубив вино. — Наша роль заключалась не в этом. Мы должны были удерживать этих бешеных собак от полной потери разума. Джон не сумасшедший. Но лучше бы уж он был таковым. Тех, кто присягал королю и давал ему достаточно большой выкуп, оставляли в живых. Мы с Джеффри и еще несколько человек со своими отрядами должны были оберегать сдавшихся от наемников.

— Тогда вам нечего стыдиться, — сказала Джоанна. — Почему вы так тяжело переживаете это?

— Меня… Знаешь, странная вещь. Поначалу меня тошнило от всего, но затем, если не считать отдельных, самых мерзких, случаев, я начал привыкать. Но лишь до тех пор, пока снова не увидел зеленые поля, резвящихся ягнят, быстроногих телят и жеребят… Так когда, ты говоришь, приедет мама?

— Скоро, очень скоро. А сейчас пойдем со мной. Эдвина снимет твои доспехи и вымоет тебя.

— Эдвина? — Адам улыбнулся. — Сколько же у нее теперь маленьких бастардов?

Хотя Джеффри так и сидел, не меняя положения и уставившись глазами в одну точку, Джоанна не могла не улыбнуться: коль Адам проявляет такой интерес к Эдвине, значит, с ним все в порядке. Она дала понять служанке за спиной брата, что та может «покувыркаться» с ним, если он выкажет такое желание. Эдвина считала Адама еще ребенком и, конечно, отказала бы ему, но сейчас посмотрела на свою госпожу так, что любой понял бы: она не настолько глупа и отлично знает, когда мужчина нуждается в подобном утешении. На глаза Джоанны навернулись слезы. Если бы то же самое могло утешить и Джеффри!

* * *

Элинор и Иэн прибыли вечером в тот же день. Адам просто расцветал на глазах, разговаривая с родителями, утешающими и успокаивающими его. В поведении Джеффри, однако, ничего не изменилось: глаза его оставались тусклыми, а голос — безжизненным. Он не ответил на ласки Джоанны, когда она мыла его, и ей пришлось отказаться от проявления своих чувств.

Когда они легли спать, Джоанна сделала еще одну попытку. Однако, возбудив мужа, она допустила ужасную ошибку. Он не говорил ничего дурного, не причинял жене своими действиями боли. Был терпелив и внимателен, ожидая, когда Джоанна достигнет оргазма. Наконец этот кульминационный момент наступил — даже угнетенность не смогла перебороть физическое возбуждение Джоанны. Но не благодаря Джеффри. Это был не Джеффри, а далекий, равнодушный мужчина, холодный до самого конца.

На следующий день Адам вытянул Джоанну в сад, намереваясь успокоить сестру, чтобы она не беспокоилась о Джеффри.

— Тебе незачем бояться за него. Он не утратил своих способностей. Его раны ничуть не мешают ему. Клянусь Богом, он совершенно не нуждается в моей охране! Возможно, я капельку сильнее его, но он гораздо подвижнее и искуснее меня. Мне приходилось стараться изо всех сил, чтобы держаться с ним наравне.

Конечно, Джоанна боялась не этого, а того, чего и сама не смогла бы объяснить. Тем не менее она поблагодарила Адама и поцеловала его, извинившись за то, что ему приходится переживать за нее и она навлекла на него неприятности. Если бы она не обратилась к нему за помощью, он не оказался бы участником смертоносного марша Джона по восточным землям. Адам стиснул зубы, но ответил, что ни о чем не сожалеет: это научило его кое-чему.

Новые познания Адама обнаружились тем же вечером, когда вся семья собралась у очага.

— Иэн, будете ли вы верны своей клятве королю, если на Англию нападет Людовик? — спросил Адам.

— Ты ведь знаешь, что буду, — удивился Иэн. — И не потому, что меня напугали бесчинства короля, свидетелем которых ты стал. Это мерзко и ужасно, конечно, но пострадавшие все же отчасти заслужили то, что с ними произошло. Каким бы ни был Джон, он — законный король. Он больше не собьется с пути истинного. Когда мы вышвырнем Людовика, хочет того папа или нет, мы свяжем Джона Хартией вольностей, и в королевстве воцарятся мир и справедливое правление.

— С Джоном вы этого никогда не добьетесь, — отрезал Адам. — Хартия здесь ни при чем. Даже верные бароны, те, что повсюду следуют за королем, ненавидят его. И не из-за того, что он сделал. Я видел собственными глазами, что это за необходимые меры, о которых вы так спокойно говорите. Его ненавидят потому, что он получает удовольствие от подобных дел. Я ненавижу его, Иэн, а я еще ни к кому и никогда не испытывал ненависти!

Иэн открыл было рот, чтобы заставить юношу замолчать. Но тот ведь не подчинялся ему. Адама еще не посвятили в рыцари, а он, несомненно, повзрослел и стал сам себе хозяином.

— Ясно, — с горечью произнес Иэн. — А что на этот счет скажешь ты, Джеффри?

— Я? Мне нечего сказать. Адам абсолютно прав. Пока королевством правит Джон, мира мы не дождемся. Если он будет править и дальше, мы еще станем свидетелями того, как отец идет против сына, а брат — против брата. Но и победа Людовика тоже ничего не изменит. Мира все равно не будет. Сначала он убьет наследников Джона, лишив нас тем самым объекта сплочения. Затем поставит над нами иноземных господ, не знающих наших обычаев. Потом придумает, как лишить нас права владения землей, и передаст ее своим людям. А из тех, кто уцелеет по его милости и нашей смиренности, он выжмет последние соки, чтобы вести свои войны во Франции, Фландрии и Савойе… Англию снова охватит бунт.

— Что же ты будешь делать в таком случае? — спросил Адам, не вполне убежденный, но определенно потрясенный услышанным.

— Ничего, если удастся. Если же король призовет меня, я буду сражаться за него. Я дал клятву. Иэн прав: Джон — законный король. Мне останется лишь пожелать себе смерти и молить об этом Господа.

— Несмотря на клятву, я не могу сражаться за короля! — не удержался Адам.

Но Джоанна вряд ли услышала его страстные восклицания. Она вдруг поняла, что Джеффри думает только о ней, хотя и не смотрит на нее. Он бросил на нее мимолетный взгляд и тут же отвел глаза. Джоанна замерла. Он ненавидит ее! Но почему? Почему?! Потому, что она боролась за его жизнь, когда он сам хотел себе смерти?

Джеффри вполне хватило и этого единственного взгляда. Джоанна такая красивая, такая страстная, такая нежная и чуткая! На все вопросы о чувствах своей жены Джеффри уже получил ответ, когда под Рочестером появился Адам, Страх за мужа заставил ее подвергнуть опасности даже своего нежно любимого брата. Теперь не оставалось сомнет ний, кто владеет сердцем и душой Джоанны. Джеффри страстно убеждал себя, что он не безнадежный трус, что может собраться с духом и вонзить нож в восхитительное горло или в сердце Джоанны, в ее нежную, белую грудь…

Это было бы единственным милосердным проявлением его любви к ней. Но на него он никогда не решится… Никогда. Будет продолжать смотреть, как она разрывается на части от страха за мужа, своих людей и близких или ее разорвут в буквальном смысле этого слова. Он видел… Нет, он не должен думать об этом! Прежде чем это случится, он найдет в себе мужество убить ее. Найдет!

Адам, Иэн и Элинор еще долго разговаривали этим вечером. Джоанна не знала, слышал ли Джеффри их беседу. Он сидел и смотрел то на одного, то на другого, но она чувствовала всем своим телом, что он видит только ее. Джоанна тяжело поднялась с кресла и пошла в спальню. Она залилась безудержными слезами, пока совсем не обессилела и уснула. На следующее утро Джоанна проснулась поздно. Адам уже уехал. Джеффри тоже. Элинор все поняла; увидев недоумение на лице дочери.

— Джеффри поехал к морю, чтобы осмотреть корабли, — сказала она. — Он вернется к обеду.

Джоанна вся сжалась, готовясь отразить очередной удар, но матушка ни о чем не стала спрашивать ее, равно как и не проявила сочувствия. Элинор сразу же перешла к неотложным проблемам, которые Джоанна оставила ей нерешенными. Она детально объяснила своей невнимательной дочери, какие распоряжения собирается дать и почему.

Иэн не сразу догадался, чем удручена Джоанна. Ему потребовалось два дня, чтобы выяснить причину ее огорчений. После этого Элинор пришлось спешно отправить Иэна в Айфорд, пока тот не убил своего зятя. К счастью, Джеффри очень быстро подготовил выбранные им корабли и отплыл, чтобы присоединиться к флоту короля, который стоял в устье Темзы и на рейде у Дувра.

* * *

Следующие несколько недель прошли относительно спокойно. Не было того страха и напряжения, как накануне войны в 1212 году, но атмосфера в стране оставалась мрачной, зловещей. В восемнадцатый день мая случилось новое несчастье. Невероятной силы шторм унес корабли и уничтожил весь флот. Ворота Англии оказались открытыми для захватчиков, которые не замедлили появиться через четыре дня. Армия Джона не встала на их пути. Трубы возвестили об отступлении. Король приказал всем разойтись и уехал в Винчестер.

Джеффри вернулся в Роузлинд. С каменным лицом он сказал Иэну, что его отец отдалился от короля. Джеффри не стал ничего объяснять. Он намерен отправиться в свои владения, где и собирается остаться. Джоанна тотчас же принялась собирать свои вещи.

Когда Джеффри вошел, поцеловал ее и назвал любимой, она подавила в себе готовый было вырваться крик, не задрожала и не отпрянула от мужа. Однако нелегко было вынести объятия живого трупа.

Иэн проводил падчерицу на женскую половину и стал умолять ее остаться, позволив Джеффри уехать одному. Джоанна покачала головой.

— Я люблю его, — спокойно сказала она. — Хотя и не хотела этого. Я знала, что любовь приносит лишь страдания, но теперь уже поздно говорить об этом. Я люблю его.

* * *

Положение с каждым днем менялось к худшему. Людовик почти не встречал на своем пути сопротивления. Замки один за другим открывали перед ним свои ворота. К августу сдались две трети баронов. Затем появились слабые надежды на перемены.

Некоторые крепости, конечно, оставались верными королю с самого начала. Дувр закрыл перед французами свои ворота и отражал любой удар Людовика, хотя тот сам руководил осадой. Энжелар удерживал Виндзор, осыпая захватчиков насмешками и оскорблениями. Замок Бернард стойко выдерживал натиски шотландцев. Во время одной из попыток штурмовать эту цитадель погиб Юстас де Вески. Николя де ля Хей с башни крепости Линкольн плюнул вниз на неприятеля, который приказывал ему сдаться. Божьей милостью ветер донес плевок до лица француза. Таков был ответ защитников крепости и самого Бога. Крепость не сдавалась.

Иэн после серьезного разговора с Элинор поехал в Винчестер, к королю. Зная о размолвке между графом Солсбери и его братом, Иэн решил не давать Джону повода называть его, Джеффри или Адама предателями.

Когда французы узнали, что хозяин замка уехал, их небольшой отряд подошел к Роузлинду и предложил Элинор сдаться. Французы полагали, что в отсутствие лорда замок падет, несмотря на всю свою мощь. Ответ Элинор мало чем отличался по грубости от ответа Николя де ля Хея, если не считать того, что она выразила его словами. Французы лишь взглянули на неприступные стены Роузлинда и на море, отведали вкус длинных стрел уэльских лучников Иэна и отправились на поиски более легкой добычи.

Кемп также не сдавал своих позиций. Адам защищал стены замка, как разъяренный лев. Один из людей Людовика сумел захватить небольшую крепость Адама, вырезал весь гарнизон и семью кастеляна, несмотря на то, что Адам предлагал за них выкуп. Это избавило Иэна от желания вести игру по правилам французского короля. Джеффри оказался прав: почести и добыча ожидают только французов. Даже сдавшиеся бароны поняли это. Людовик оказал им холодный прием, несмотря на то, что они готовы были сражаться за него. Вскоре баронам стало ясно, что даже их собственные владения не гарантированы от посягательств людей Людовика. Французские рыцари, последовавшие за ним, были людьми бедными. Они прибыли в Англию, чтобы захватить для себя новые земли, а не ради избавления англичан от нежеланного короля.

Те люди, что переметнулись на другую сторону однажды, предадут снова.

Да, Джон подписал Хартию вольностей и даже пытается жить по ее правилам, по крайней мере, в большей степени, нежели Вески и Фиц-Вальтер, которые и напустили на Англию эту французскую чуму. Конечно, Джон предал баронов, обратившись к папе с просьбой аннулировать подписание Хартии вольностей. И иначе он не был бы Джоном. Однако свой дьявол все же ближе чужого праведника, тем более того, который жаждет лишь набить брюхо за счет английских земель.

Бароны послали своих людей на разведку. Король оказал им теплый прием.

В середине сентября Джон понял, что пришло время решительных действий. Он двинулся вдоль Темзы, заманивая французов, осаждавших Виндзор, все дальше от него, и с помощью гарнизона крепости, поспешившего к нему на поддержку, разбил неприятеля наголову. Затем король повернул к Линкольну, где тоже добился победы. В восьмой день октября Джон направился на восток, к Линну. Там обошлось без кровопролитного сражения, и королевские силы сделали передышку, чтобы решить, куда нанести очередной удар. Но через два дня король вдруг занемог. У него появилось ужасное расстройство кишечника. Армия ждала. Несмотря на то, что Джону не становилось лучше, ему не терпелось двинуться на юг. На следующий день он выступил на Висбеч.

Катастрофа настигла Джона и его сторонников в двенадцатый день октября. Когда они переправлялись через устье Уэллстрима, необыкновенно быстрой приливной волной, накатившей вдруг, унесло всю казну и королевские драгоценности. С ними они теряли все! Все!

Королевская свита и сам король бросились на своих сильных лошадях в воду, надеясь спасти хоть что-нибудь. Несколько человек утонули, а остальные вымокли насквозь и испачкались в тине и иле. Спасти ничего не удалось. Зато чуть не потеряли короля. Его насилу вытащили из воды, когда его лошадь завязла в иле. Но даже после этого Джон не захотел уходить. Мучимый дизентерией и жутким ознобом, он приказал ждать отлива. Повозки были широкими и тяжелыми. Джон надеялся, что по крайней мере несколько из них не снесет течением и не поглотит пучина. Перед тем как ринуться в воду, Иэн и еще несколько человек сбросили с себя меховые накидки. Теперь все, у кого была сухая одежда, согревали ею короля. Болотистое место насквозь продувалось резким ветром. Иэн, прижавшись к своему боевому коню, трясся от холода.

Перед самым отливом люди снова бросились в ледяную воду, пытаясь нащупать затонувшие повозки. Король оказался прав: некоторые из них не снесло течением, но они либо опрокинулись набок, либо перевернулись. Небольшие, но тяжелые предметы, попавшие в донный ил, были безвозвратно потеряны. Навсегда. Вся казна. Удалось отыскать лишь несколько больших подносов, но не золото.

Выходя из воды во второй раз, Иэн уже совсем перестал чувствовать свое тело. Голова была тяжелой, болела грудь.

Уставшие, ошеломленные столь огромной потерей, люди едва нашли в себе силы двинуться в направлении Слифорда. Там они нашли приют у одного из дальних родственников Элинор, у которого пробыли два дня. Королю становилось все хуже. Иэн тоже то и дело кашлял и дышал с трудом. Погода была ужасной. Лил сильный дождь, а вой ветра проникал даже через толстые стены старого замка.

Невероятно, но уже на шестнадцатый день октября Джон снова стал настаивать на дальнейшем продвижении. Все, кто имел хоть какое-то влияние на короля, умоляли его, но он и слушать их не хотел. Узнав, что король собирается в дорогу, кузен Элинор сказал Иэну:

— Вам не следует уезжать. Оставайтесь. Здесь вы более чем желанны. Король не заметит вашего отсутствия.

Но глаза его сказали гораздо больше: король уже больше никого и ничего не замечает. Когда Иэн увидел Джона, ему стало ясно, что так оно и есть. На лице короля уже лежала печать смерти, а плоть, казалось, начинала отставать от костей. Иэн понял, что король даже не узнает, что он остался здесь, а если и узнает, то теперь это не имело никакого значения. Тем не менее Иэн не мог так поступить. Ненависть и долг связывали его с королем многие годы.

Дрожа от холода и задыхаясь от кашля, Иэн оседлал своего коня и последовал за своим хозяином, которого никогда не любил, но и не мог покинуть. Они не прошли и двадцати миль, как Джон впал в беспамятство. Теперь всем стало ясно, что король не выживет. Иэн не был уверен, что и сам не умрет. Каждый вдох давался ему с невероятным трудом, тело отказывалось подчиняться. В ночь с шестнадцатого на семнадцатый день октября жизнь еще теплилась в Джоне, но с первыми лучами солнца он испустил дух.

Иэн отказывался верить в это. Непостижимо! Всю его жизнь Джон был рядом, способный и обмануть, и перехитрить. Ненависть столь же сильна, как и любовь. Иэн чувствовал, что его жизнь дала трещину. Он уже свыкся и со своей ненавистью, и со своим страхом. Сейчас он боялся умереть и нуждался в Элинор. Хотя Иэн едва мог ходить и говорить, он собрал свою личную охрану и уехал из Ньюарка.

Они скакали весь день. Иэн настолько ослабел, что одному из его людей пришлось сесть на коня позади хозяина и удерживать его в седле. Ночью Иэну стало хуже, но утром он приказал поднять его на лошадь, и они снова пустились в путь. К полудню стало ясно, что, как бы Иэн ни хотел, ему не дотянуть до Роузлинда. Однако в те времена человек не мог рассчитывать на радушный прием в любом ближайшем замке. Оруженосец Иэна послал нескольких человек на юг и запад, чтобы они узнали имена владельцев замков, расположенных в этом районе. Он чуть было не расплакался от радости, когда узнал, что всего лишь в пяти милях к югу находится Хемел.

* * *

Для Джоанны последние пять месяцев прошли гораздо спокойнее, чем она предполагала. Несмотря на то, что Джеффри совсем не изменился, ее агония жалости и страха превратилась в непреходящую печаль. Джоанна уже знала, что за улыбкой и нежными словами мужа скрывается душа умершего человека. Лишь однажды, когда до Хемела дошли слухи, что рядом рыщут французские отряды, Джеффри взглянул на жену так, что тело ее покрылось холодным потом от страха. Трудно было выдержать полный смертной тоски взгляд, уставившийся в нижнюю часть ее лица, будто Джеффри решил изучить линию ее подбородка и шеи.

Джоанна не могла не спросить себя, почему муж предпочел Хемел другим, более надежным замкам? Может быть, это привычка? В Хемеле он провел детство. Или же просто надеется, что в случае нападения его мечта о смерти станет реальностью? Именно страх обострил интерес Джоанны к новостям и событиям каждого нового дня.

Поэтому, когда со стены возвестили о том, что к замку приближается отряд всадников, Джоанна отложила работу и мгновенно сбежала вниз. Но Джеффри уже приказал быстро опустить мост. Должно быть, это друзья. Но что-то в голосе мужа насторожило Джоанну. Она стремглав помчалась к воротам и увидела, что Джеффри и Тостиг принимают на руки Иэна с лошади.

— Милорд! — изумился Джеффри.

— Иэн! — воскликнула Джоанна.

В ответ она услышала частое, шумное дыхание и кашель чуть было не утонувшего человека.

— Отнесите его в постель! Джеффри, слушай меня! Разденьте его донага, и вы с Тостигом разденьтесь тоже. Ложитесь с ним и обогревайте его, пока я не принесу горячий песок. Положите его голову повыше, чтобы он мог дышать. Накройте себя всем, чем только сможете. Хорошенько закутайтесь снизу и сверху. И давайте побыстрее! Быстрее!

После того дня, когда Джоанна узнала, что Джеффри не погиб, это был самый безумный день в ее жизни. Болезнь Иэна исключала какое-либо спокойствие. Нужно было постоянно менять мешочки с горячим песком; поддерживать огонь под жаровнями с водой с ароматными травами, чтобы Иэн мог вдыхать пар. Больного приходилось часто приподнимать и переворачивать — так выходила слизь, забивавшая его дыхательные пути. Слуги носились туда и сюда. Готовые лекарственные смеси тонкой струйкой вливали в горло Иэна. Служанки растирали своими теплыми руками его ноги и руки, чтобы вызвать нормальный ток крови.

Когда тело Иэна согрели, от Джеффри не стало никакой пользы в комнате больного. Он еще некоторое время беспокойно слонялся взад и вперед, но вскоре понял, что перемен не стоит ожидать скоро — ни к лучшему, ни к худшему. Нужно послать гонца к Элинор. Конечно, она подвергает себя определенному риску, но если Иэну суждено умереть….

Не найдя себе достойного занятия, Джеффри решил расспросить Джеми, когда и как заболел Иэн. Естественно, самые важные известия шли первыми. Король умер! Джеффри не верил своим ушам. Он снова и снова заставлял Джеми повторять эту новость, в которой каждый раз появлялись новые детали. Получив наконец полную картину того, что случилось, Джеффри убедился, что Джон действительно умер.

Он стрелой влетел в комнату больного, но Эдвина бесцеремонно выставила его за дверь. Если бы Иэн вдруг пришел в чувство, их встреча с Джеффри меньше всего устроила бы присутствующих.

Прошло три дня. У Джеффри было достаточно времени, чтобы переварить известие о смерти короля и обдумать вероятные последствия случившегося. Он продолжал приходить к комнате больного, но его к Иэну не подпускали. Хотя Джоанна не сомневалась в том, что Иэн уже не сердится на Джеффри, она не собиралась потворствовать изнурительным мужским разговорам, особенно теперь, когда Иэн пришел в себя.

Утром на четвертый день примчалась Элинор, измученная усталостью и страхом. Она была встречена приятной новостью: ее муж уже пережил кризис. Иэн еще очень слабый, все же смог улыбнуться жене и шепотом произнести ее имя, а затем снова забылся, погрузившись в глубокий сон.

Несмотря на усталость, Элинор не собиралась отказываться от своего права сидеть у постели мужа. Джоанна вспомнила свои чувства, когда она привезла Джеффри домой из Франции, и не стала возражать, но испытывала странное нежелание покидать комнату больного. Ей совсем не хотелось уходить из этой обители возрождающейся жизни ради того, чтобы снова видеть подобное смерти отчаяние мужа. Возможно, известие о выздоровлении Иэна оживит и его.

К ее удивлению, Джеффри вскочил на ноги, как только она появилась в лестничном проходе, и чуть ли не бегом устремился ей навстречу.

— Джоанна! Джоанна, Иэн рассказал тебе?!

Глаза его горели золотом, подобно солнцу, он учащенно дышал, лицо раскраснелось. От удивления Джоанна открыла рот. В груди ее бешено застучало сердце. Это прежний Джеффри! Он снова вернулся к ней! Джоанна боялась заговорить, боялась шевельнуться, чтобы своими словами или действиями не спугнуть чудо.

— Что… рассказал? — запинаясь, спросила Джоанна.

— Ведь король умер! Король мертв!

— Да, вроде он говорил об этом, но…

Джеффри засмеялся, обнял Джоанну за талию и закружил ее по комнате в сумасшедшем танце, который казался чудовищным из-за его хромоты. Джоанна тоже не смогла удержаться от смеха, хотя и испугалась.

— В своем ли ты уме?! — В ее веселом протесте слышались нотки, подтверждавшие искренность вопроса. — Смерть короля может привести всех нас к гибели!

— Нет! В ней наше спасение!

— Уж не хочешь ли ты сказать, что всякое сопротивление Людовику теперь исчезнет? — спросила Джоанна.

Иэн очень слаб, и Джоанна не позволяла ему много разговаривать. Он что-то рассказывал о принце Генри… нет, не о бедном ребенке, а о будущем короле Англии. Джоанна и без того знала, что Иэн будет бороться за право принца на трон.

— Конечно же, нет, — засмеялся Джеффри.

— Но, Джеффри, смерть короля вряд ли обескуражит Людовика. — Джоанна не отрывала глаз от лица мужа, опасаясь, что огоньки в его глазах погаснут. Но лучше уж сказать все. Если он накалится, а потом будет долго остывать, вреда еще больше. — Война ведь не кончится…

— Конечно, нет, — с готовностью согласился Джеффри. — Нет! Нет! — Он снова засмеялся. — Как обрадуется Роджер, что наконец-то избавился от нас… по крайней мере от меня! Бедняга! Принимая это место, он уже знал, что здесь будет мой дом. Такой же наемный рыцарь, как и твой сэр Ги. И все же он слишком долго хозяйничал здесь один. И вот приехал я… да еще в таком настроении! Джоанна, Джоанна, мы спасены!

Она пристально посмотрела на Джеффри. В одном она определенно ошибалась: ранения не породили в нем страх. Он снова страстно рвется в сражения… Но чем вызван этот безрассудный порыв?

— Джеффри, успокойся! — сказала Джоанна. — Отчего ты так возбужден?

— Оставлю свою радость при себе! Я собирался тебе шепнуть об этом, но ты выставила меня за дверь, а другой возможности у меня не…

— Джеффри, я тоже не любила Джона, но… но он твой дядя. Просто неприлично весело голосить на весь дом о его смерти.

Значит, Джоанна ничего не поняла! Джеффри взял ее за руку, поцеловал и усадил рядом с собой у окна.

— Я напугал тебя! Прости. Что касается Джона как человека, то мне всегда было наплевать, будет он жить или нет. О каких его достоинствах можно говорить? Он был жесток и распутен. А его вероломство? Но не будем об этом. Теперь он мертв. Что касается Джона как короля, то тут дело обстоит совсем иначе. Пока Джон был жив, войны не прекращались. Если бы Людовик проиграл, возникли бы новые бунты, в которые вовлекались бы все новые и новые претенденты на трон.

— Но почему? Бесспорно…

— Потому что такова уж была натура Джона. Он не мог не отталкивать от себя людей, даже когда не хотел этого. В нем было нечто такое, снедавшее его и имевшее над ним власть. Возможно, он был одержимым. Я никогда не рассказывал тебе, почему мой отец оставил его, ибо и сам не был уверен в этом. Вероятно, отец понял, что Джон позвал меня в свой опустошительный поход на восток, чтобы избавиться от меня. У твоего брата острое чутье на нож наемного убийцы или удар в спину. Мне тоже удалось выработать его в себе. Отец рассказывал мне, что, когда они еще были вместе перед самым вторжением Людовика, Джон пытался задобрить Элу.

Джоанна молча слушала признание Джеффри в том, что Джон снова пытался убить его. Пока существовала такая опасность, ни Джеффри, ни Адам не могли рассказать ей об этом. Теперь это не должно беспокоить никого. Прилично это или нет, но Джоанна тоже разделяла радость Джеффри.

— Элу? — спросила она. — Но Джон просто не выносил ее!

— Как знать… — вздохнул Джеффри. — Возможно, он был болен, душевно болен… Отец вернулся к нему, когда дела пошли совсем скверно, а я не думаю, что он поступил бы так, если… — Он снова улыбнулся. — Теперь это не имеет никакого значения! Теперь мы освободились от порочного и вероломного Джона! Мы можем начать все сначала!

Они проговорили все утро до обеда. Джоанна позволила своей надежде пустить первые корни. Лихорадочное возбуждение Джеффри исчезло, он источал живительную энергию, глаза его сверкали решимостью, когда он говорил о будущем. Принц еще юн, но рядом с ним есть прекрасные сильные люди — граф Пемброкский, граф Солсбери, Лэнгтон. Эти люди способны внушить ему понятия о чести и справедливости. Присяга, которую Джон принес папе, умерла вместе с ним. Англия уже не вассальное государство, и аннулирование Хартии вольностей теряет всякий смысл. С таким поводырем принц с юных лет узнает, в чем состоят его долг и права.

Джоанна соглашалась со всем скорее потому, что радовалась надежде, которую излучали глаза Джеффри. Она едва ли понимала, о чем он говорит, хотя и знала, что о важных вещах. Счастье настолько завладело ею, что Джоанна опомнилась лишь спустя несколько часов: она до сих пор не только не предложила уставшей матушке отдохнуть, но даже не распорядилась насчет еды для нее!

Она быстро побежала наверх. Джеффри последовал за ней. Элинор сидела около Иэна, взяв его за руки. Их спокойные лица тоже светились надеждой. Джоанна повернулась было, чтобы выпроводить Джеффри из комнаты, но Элинор, улыбаясь, разрешила ему войти.

— Иэн пообещал, что скажет не больше двух слов, после чего будет спать.

— Он может совсем ничего не говорить! — поспешил Джеффри успокоить Элинор. — Мне уже известно о смерти короля, и я готов, даже больше чем готов, защищать принца. Я поеду сегодня же вечером, если вы сочтете это необходимым, и поклянусь в верности за себя и за вас. Затем наберу отряд. Теперь, когда Джона больше нет, они откликнутся без колебаний, я знаю это. Адам тоже поедет и присягнет.

Лицо Иэна просветлело, а губы его дернулись в слабой улыбке.

— Тебе не обязательно ехать сегодня, — тихо сказал он, с трудом, но и не без удовольствия. — Ты должен хотя бы попрощаться с женой.

— Не пугайте меня! — громко засмеялся Джеффри. — Для этого мне хватит и нескольких минут.

— Уж лучше посвяти этому побольше времени…

— Иэн, не трать напрасно слова на всякую чепуху! — вмешалась Элинор. Она не могла не улыбнуться: даже озабоченность не помешала ей увидеть ярко вспыхнувший румянец на щеках дочери.

Иэн кивнул головой, продолжая улыбаться. С минуту он собирался с силами, а затем сказал Джеффри:

— Я не знаю, чего от нас будут требовать, но мои вассалы тоже откликнутся на призыв, даже те, что находятся на севере. Все отлично знают: Людовик никогда и не подпишет, и не признает Хартию вольностей. Я дам тебе письмо, так что ты сам сможешь собрать моих людей, если в них возникнет нужда, прежде чем я достаточно окрепну.

Последние слова он произнес едва слышным шепотом.

— Хватит! — в один голос воскликнули Джоанна и Элинор.

— Подождите… — прошептал Иэн.

— Джеффри не уедет сегодня вечером! — решительно заявила Джоанна. — Завтра вы расскажете ему все, что считаете нужным.

С этими словами она подтолкнула Джеффри к двери. Удалилась и сама, но только в темный уголок, где несколько минут ждала, пока Элинор успокаивала Иэна и он засыпал. Затем Джоанна отвела матушку в сторону и настояла, чтобы и та поспала.

Элинор проснулась поздно, гораздо позднее, чем ожидала Джоанна. Она приняла у дочери дежурство у кровати мужа, крепко обняв Джоанну.

— Мне жаль, любовь моя, что я так долго спала, оставив тебе лишь несколько часов для прощания с Джеффри, — прошептала Элинор. — Я вижу, он поправляется. Слава Богу! Я не буду просить тебя рассказать мне сейчас, как все случилось, не буду задерживать тебя благодарностями за то, что ты спасла жизнь моему Иэну. Иди же! Иди к своему мужу.

Поскольку Джоанне ничего другого и не оставалось, она ушла, разрываясь между желанием и страхом. Тревоги ночного бдения у кровати спящего мужчины, мысли о необходимости помогать ему, если он попросит, мгновенно вылетели из ее головы.

По мере приближения ночи Джоанна все меньше и меньше становилась уверенной в том, что чудо, о котором она так долго умоляла Бога, не исчезнет. Она не смогла бы жить, если бы Джеффри вдруг снова погрузился в омут небытия.

Страх Джоанны чуть было не перешел в разочарование, когда она обнаружила, что Джеффри спит глубоким сном. Она бесшумно разделась и осторожно легла рядом. Если бы он не проснулся, она так и мучилась бы сомнениями. Однако, когда кровать прогнулась под ее телом, Джеффри тотчас же заключил Джоанну в свои объятия. Он нашел ее губы, стал целовать и ласкать ее тело.

Не страдай Джоанна так сильно, она поняла бы, что эти действия и являются доказательством его исцеления. За все эти месяцы, минувшие после опустошительного похода на восток, он ни разу не искал ее любви. Когда желание Джоанны становилось нестерпимым, она сама делала первый шаг. Тогда Джеффри служил ей — а вернее сказать, обслуживал ее, — делая вид, будто получает удовольствие. Для нее это было страшнее его отказа. Иногда, к ужасу Джоанны, Джеффри настолько уходил в себя, что так и не достигал кульминационного момента, когда она уже чувствовала оргазм. Джеффри прекрасно знал тело жены. Он знал, как возбудить ее, даже если ее сердце разрывалось на части.

По мере возбуждения усиливался и страх Джоанны. Лицо Джеффри оставалось непроницаемым. Его глаза — зеркало его души — были закрыты.

— Открой глаза! — закричала Джоанна. — Я не вынесу этого… открой глаза!

Они открылись тотчас же и блестели теперь в тусклом свете ночной свечи.

— Любимая! — прошептал Джеффри. — Я тебя чем-нибудь обидел?

— Нет, — вздохнула Джоанна. — Нет…

С Джеффри все в порядке: он видит ее! Истинная страсть, а не простая потребность плоти мгновенно овладела Джоанной.

— Что я сделал не так? Чего именно ты не выносишь?

— Потом… Я расскажу тебе позже… А сейчас люби меня… Люби меня!

Джеффри последовал совету Иэна: посвятил любви больше времени, чем несколько минут. Он заставлял Джоанну стонать от наслаждения, а затем снова замирать в трепетном ожидании, каждый раз все сильнее и сильнее возбуждая ее, пока она наконец не закричала, как когда-то во Франции: «Быстрее! Быстрее! Пожалуйста!» Они одновременно подошли к окончанию, из их уст рвались стоны, но похожие на песнь наслаждения. Так они и уснули в объятиях друг друга, перевернувшись на бок, чтобы Джеффри не задавил своей тяжестью Джоанну.

Утром последние сомнения Джоанны улетучились. Она так и проснулась в объятиях мужа. Он уже не спал, рассматривая ее с серьезным вниманием любящего человека, чуть откинув голову, чтобы лучше видеть лицо Джоанны.

— Бедненький Джеффри! — пробормотала она. — У тебя, должно быть, все затекло, коль ты держал меня так всю ночь.

Джеффри ничего не ответил на это, лишь слегка улыбнулся, чтобы показать, что слышит ее.

— Так чего ты не выносишь? — спросил он.

Джоанна надеялась, что Джеффри уже забыл об этом. Но, решила она, лучше сказать правду, чем позволить ему уехать в неведении.

— Я думала, что ты… не знаю, как это назвать… оказывал мне услугу, чтобы утолить мою страсть, хотя сам не хотел… сам ненавидел меня все эти месяцы…

— Ненавидел?! Тебя?! — Джеффри пришел в ужас. — Ты — моя жизнь! Дыхание моего тела! Бог свидетель: если бы не ты, я бросился бы на первый же меч, обнаженный против меня!

— Может быть, это и правда, но в таком случае ты ненавидел меня за то, что я связываю тебя с жизнью.

— Только не тебя… никогда! Я предвидел лишь бесконечные годы страха и боли, а потом… Я знаю, что бывает с женщинами, даже если они и знатные леди, когда их захватывает неприятель. Я не смел заговорить об этом, утешая себя мыслью, что, если мы проиграем, я убью тебя сам. Я скрывал от тебя это и не видел, что приношу тебе своим молчанием лишь горе. Любимая, прости меня!

— Любовь прощает все, ибо она не знает гнева. Ответь мне только на один вопрос. Если то, что ты говоришь, правда, почему же ты тогда вел себя так… так равнодушно в постели?

— Равнодушно?! — Джеффри, смутившись, покраснел, а затем рассмеялся. — О Боже! Идиотизм какой-то! Я знал это, и все же ничего не мог с собой поделать. Я не хотел, чтобы ты подарила этому миру ребенка. Я видел, какие ужасы ждут нас, если бы мы вообще выжили, — бегство, тюрьма, голод. Ребенок просто не выдержал бы их. Я был готов не делить с тобой постель, но… но, Джоанна, я не был равнодушен!

Джоанна радостно рассмеялась. Теперь, когда она услышала исповедь Джеффри, ей стало ясно, как она заблуждалась. Джеффри всегда оставался Джеффри — чрезмерно обеспокоенным, уверенным, что сам должен принять на свои плечи груз всех проблем. Джоанна ощутила удивительную легкость. Если бы муж не прижимал ее к себе, она воспарила бы над кроватью.

— Исполнишь одну мою просьбу?

— Сделаю все, что ты попросишь. — Лицо Джеффри сразу же стало серьезным. — Я имею в виду, если только не…

— Вот и не знаешь! — перебила его Джоанна с мягкой улыбкой. — Если я дыхание твоего тела, если я — твоя жизнь, мне известно, однако, где заканчивается мое влияние на тебя. Я не стану умолять тебя остаться со мной. Матушка сказала мне когда-то одну истину: если любишь мужчину, не заставляй его кривить душой. Я лишь хотела спросить у тебя, Джеффри, не сыграешь ли ты и не споешь ли для меня еще раз? Ты так давно этого не делал.

— Сегодня же! — обрадовался Джеффри. — Как только…

Время радости течет быстро. Сегодня они расстанутся. Надолго ли? Одному лишь Богу известно. Остается их любовь, уверенность друг в друге, а время радости еще придет!

Они встали, оделись, отстояли мессу, позавтракали и поднялись к Иэну, чтобы узнать, хорошо ли он себя чувствует и может ли отдать Джеффри распоряжения насчет своих людей.

Иэн до некоторой степени уже окреп, хотя еще тяжело дышал. Он рассказал о своих людях все, что считал необходимым, а Элинор вручила Джеффри письмо. Она написала его сама, а Иэн нашел в себе силы лишь подписать послание и скрепить печатью. Он переводил глаза с одного любимого им лица на другое. Печаль расставания уже омрачала их лица.

— Когда вы вчера не дали мне говорить, я хотел сказать, что, по-моему, в ближайшие несколько недель больших военных действий не будет. Многие, ненавидевшие Джона, не испытывают того же чувства по отношению к юному Генри. Еще больше людей уже понявших, чего в действительности хотят Людовик и его люди на нашей земле. Сомневаюсь, что после того, как мы сплотимся и устраним все недоразумения, нам грозит тяжелое сражение…

Голос Иэна стал почти неслышным.

— Позволь мне закончить, любовь моя, — сказала Элинор. — Западные бароны поддержат принца. Они его хорошо знают, да и граф Пемброкский имеет на западе огромное влияние. В сущности, самой опасной зоной обещает стать Лондон и его окрестности, ибо там находятся основные опорные пункты Людовика. Иэн считает, что эти места небезопасны для Джоанны.

Джеффри сжал руку жены, глаза его загорелись. Он решил не спрашивать ни о чем, но если бы кто-нибудь предложил…

— Я согласен с вами. Хемел недостаточно надежен и находится совсем недалеко от Лондона…

— Значит, так и порешим, — подвела итог Элинор серьезным тоном, хотя в глазах ее заискрились веселые огоньки. — Ты возьмешь Джоанну с собой и присягнешь на верность принцу. Пусть Джоанна присягнет и за меня, ибо я не могу ехать из-за болезни мужа.

Итак, их любовь и согласие снова осветила радость. Однако ни Джеффри, ни Джоанна не тешили себя иллюзиями о том, что их ждет. Будут войны, расставания и страх… Все это будет…

Но не сейчас! Джеффри и Джоанна ничего уже не слышали.

— Поезжайте! Элинор напишет обо всем, что нужно сделать, — посмеиваясь, сказал Иэн.

Как только за ними закрылась дверь, они заключили друг друга в объятия.

— Я спою тебе сегодня же, — прошептал Джеффри. — Конечно, если ты пообещаешь быть послушной, заботливой женой и не забудешь принести мою лютню.

Загрузка...