Очень трудно быть юнгой Джорджем Макдонеллом, когда Джорджина с Джеймсом оказывались не в каюте. С течением времени и по мере их приближения к Западной Индии он захотел, чтобы она оставалась с ним и на палубе, сбоку или рядом, но в поле его зрения. Это весьма сложно для нее, поскольку она боялась выдать свои чувства, особенно глазами, которые наполнялись нежностью или вспыхивали страстью, когда она смотрела на Джеймса и теряла над собой контроль.
Да, это было трудно, но она справлялась, по крайней мере думала, что справляется. Однако, когда люди из его экипажа, не замечавшие ее раньше, улыбались или приветствовали ее, Джорджину начинал преследовать вопрос: уж не подозревают ли они правды. Даже сварливый Артик и вечно недовольный француз Генри были более учтивы с ней теперь. Конечно, время сближало, к тому же она провела на корабле почти месяц. Она полагала, что команда привыкла к ней. И единственным основанием для продолжения обмана была мысль о том, что он делается ради Мака… хорошо, ради нее самой, ибо Джорджина отлично знала, как тот прореагирует, если узнает, что она принимает Джеймса Мэлори как своего любовника. Он полетит за борт, если Джеймс откроет их тайну, и не без причины. Иногда, однако, она признавалась себе, что сомневается в этом.
Но это было правдой. Джеймс был теперь ее любовником во всех смыслах, кроме одного – в действительности он не любил ее. Он просто хотел ее. В этом не было сомнений. И она хотела его. Она даже не пыталась это отрицать после второго раза, когда она уступила его нежным притязаниям. Она красноречиво убеждала себя, что подобный мужчина только однажды встречается в девичьей жизни. Так почему же, ради Бога, ей не наслаждаться этой возможностью? Им достаточно скоро придется расстаться, в конце путешествия, он закончит свои дела на островах, а она вернется домой на первом же корабле «Скайларка». Но для чего она собирается домой? Чтобы снова ждать, как она это делала последние шесть лет, существуя день за днем, без волнения, без мужчины, живя только воспоминаниями о нем. Наконец, время сделает воспоминания об этом человеке почти фантазией.
Она старалась не думать об их неизбежном расставании. Такие мысли были губительными для нее, и она пыталась заглушать их. Она хотела полностью насладиться каждой минутой, проведенной с ее «достойным порицания повесой».
Она наслаждалась этим прямо сейчас, перегнувшись через перила юта и ничего не делая, только наблюдая за ним. Он наклонился над картой, уточняя с Конни курс плавания, и на время забыл про нее. Она была нужна здесь для того, чтобы передавать ему донесения, и он иногда прибегал к ее помощи. Ей, возбужденной наблюдением за Джеймсом, не хотелось оставаться незамеченной сейчас. Последний взгляд Джеймса, такой горячий и многообещающий, будоражил ее воображение, и она представляла себе, что он будет с ней делать, как только они спустятся к нему в каюту. Если бы кто-нибудь мог видеть ее сейчас, наверняка подумал бы, что это утро слишком солнечно для нее, – такой разгоряченной она казалась от удовольствия. Утро, день, ночь – их любовные утехи не имели расписания. Когда Джеймс хотел ее, он давал ей знать о своем желании, и не было случая, чтобы она не пошла ему навстречу.
«Джорджина Андерсен, ты стала бессовестной, нахальной девкой». «Я знаю и наслаждаюсь каждой минутой с тобой, спасибо тебе».
Ах, как она влюблена в этот его взгляд и в состояние своей «тошноты», которую, она знала, он скоро будет лечить своим особенным способом. Он сбросил китель. Ветер был сильным – он надувал его пиратскую рубашку, но теплым – они приближались к Карибским водам. Он выглядел грозным и значительным – с золотой серьгой в ухе, в узких бриджах и сапогах до колена. Ветер любил его, ласкал каждую пядь его могучего тела, и, проникаясь ревностью к ветру, разве она могла успокоиться?
Напуская беспечный вид, словно она не хочет соблазнить его спуститься вместе с нею в каюту, что он делал каждый день, Джорджина увидела в отдалении корабль, и в ту же минуту раздалось предостережение с наблюдательного поста. Ничего, конечно, особенного – они разминулись с несколькими другими кораблями в море. Им тоже приходилось следовать по курсу чужих судов, если случалось сбиться с пути после шторма. Но этот корабль, судя по предупреждению с поста, был иным. Пираты.
Джорджина застыла, прижавшись к перилам, надеясь, что парень наверху сообщит вниз, что вышла ошибка. За время многолетнего плавания по морям ее братья не однажды сталкивались с пиратами. Но она не хотела, чтобы такой семейной «традицией» было отмечено и ее сегодняшнее плавание. И, Бог мой, на корабле Джеймса не было балласта. Кровожадных пиратов ничто не могло разозлить больше, нежели открытие, что трюмы их добычи пусты.
– Они услужливо решили дать нам поразвлечься?… – услышала она за собой замечание Конни, обращенное к Джеймсу.
– Вы хотите поиграть с ними первым, или подождем?
– Ожидание может сбить их с толку, ты не находишь? – заметил Джеймс.
– Это имеет свои преимущества.
– Совершенно верно.
Ее потрясли не эти слова, а холодное безразличие в их голосах. Они оба наблюдали в подзорные трубы за приближавшимся кораблем, но, судя по их разговору, не испытывали никакого беспокойства. Это была обыкновенная английская невозмутимость. Осознавали ли они опасность?
Джеймс опустил подзорную трубу и взглянул на нее; и в эту секунду она поняла, что он вовсе не беспечен. Легкость, даже некоторое наслаждение от того, что их преследует пиратский корабль, были только кажущимися. И она поняла: это был вызов, вдохновлявший его, шанс показать пиратам свое мастерство капитана, бесстрашие перед возможностью быть убитым противником раньше, чем самому посчастливится его убить.
– Действительно, Конни, – сказал он, не сводя глаз с Джорджины, – я думаю, мы только возьмем лист из книги умного Идена и утрем им нос, когда оторвемся от них.
– Оторвемся? Без единого выстрела?
Первый помощник проявил недоверие. Джорджина не взглянула на него, поскольку ее глаза были пойманы в силки зеленых глаз другого человека.
– Надо ли напоминать, – добавил Конни, – что вы почти убиты и что молокосос Идеи скорее утрет нос именно вам.
Джеймс пожал плечами, все еще не сводя глаз с Джорджины, и его слова пронзили ее насквозь.
– Ну нет. У меня нет настроения играть… с ними.
Конни, наконец, проследил за его взглядом и фыркнул.
– Вам следовало бы подумать о нашем отдыхе. Вы знаете, у нас нет развлечений на борту.
Требование прозвучало столь сердито, что Джеймс рассмеялся, но, не задерживаясь, продолжал идти, на ходу схватив Джорджину за руку и увлекая ее к ступенькам.
– Упусти их, Конни, и попробуй это сделать без меня, хорошо?
Джеймс не ждал ответа. Он проворно спускался по ступенькам, и Джорджина не успевала открыть рта, чтобы спросить его о намерениях. Он втащил ее в каюту и начал ее целовать прежде, чем за ними захлопнулась дверь. Его возбуждение, ярко вспыхнувшее при мысли о предстоящем сражении, нашло выход. Он так жаждал наслаждения и был столь настойчив, словно вел сражение.
Сражение? Ради Бога, пираты были рядом! Как он мог думать о любовных объятиях сейчас.
– Джеймс!
Она оторвала от него свои губы, но он не переставал целовать ее – в шею, потом ниже…
– Ты должен бросить вызов пиратам! – сказала она запальчиво, когда ее тяжелая фуфайка упала на пол за ее спиной. – Ты понимаешь, как это безрассудно? Нет, подожди, нет, моя сорочка!…
Ее сорочка была снята. И брюки тоже. И как быстро! Она никогда не видела его таким… таким страстным, нетерпеливым.
– Джеймс, это серьезно!
– Я понимаю, любимая, – сказал он, поднимая ее, чтобы губами достать ее грудь, и перетаскивая ее на кровать. – Какая досада. Это серьезно.
Его губы вобрали в себя ее сосок, и у нее не осталось сомнений, что он подразумевал под «это», его губы преследовали ее и тогда, когда он срывал с нее остатки одежды. У него был изумительный рот, Боже, у него был действительно великолепный рот. Никто не мог сказать, что Джеймс Мэлори не был прекрасным любовником. Конечно, не каждый знал об этом. Но ее положение в данную минуту было очень подходящим, чтобы это узнать.
– Но, Джеймс, – слабо пыталась она напомнить ему о пиратах.
– Ни одного кровавого слова, Джордж… только слова любви. – И его язык погрузился в ее пупок.
– Какие слова любви? Мне нравится, как ты это делаешь, Джеймс. Еще, Джеймс. Ниже… Джеймс. – Она задохнулась, когда он опустился ниже и добавил:
– Ах, любимая, ты уже горячая и влажная, не так ли?
– Это… и есть… твои слова любви? – Она едва могла говорить, настолько сильным было возбуждение.
– Они заставят тебя захотеть почувствовать меня в себе?
– Да!
– Хорошо. – Он задержал дыхание, когда вошел в нее, быстро, глубоко, его руки тесно обхватили ее, заставляя принять его целиком.
Пираты, к счастью, остались далеко позади, но Джорджина уже была не в состоянии о них беспокоиться.