ГЛАВА 10


— Молчаливое неповиновение тирану служит доказательством вашей отваги и сплоченности. — Бледный свет луны освещал могучую фигуру Галена, стоящего на груженой повозке посреди собравшейся на просеке толпы. В тишине предрассветного леса его негромкие, но отчетливые слова были слышны каждому. — Наберитесь решимости: ваше отсутствие будет недолгим, но барон Гилфрей на своей шкуре почувствует, каково обходиться без крестьян, чьим трудом он кормится.

Женщины в молчании прильнули к своим мужьям, дети уцепились за материнские юбки. Ни веточки не хрустнуло под ногами. Все были бы и рады проучить лорда, но страх оказался сильнее. Как приказал им Эдгар, они сложили свои скудные пожитки в телегу, но многие терзались сомнениями и готовы были отказаться от этой опасной затеи.

— Разве у нас есть выбор? — обратился к односельчанам Эдгар. — Неужели мы станем ждать, как стадо баранов, пока нас прирежут? Или будем безропотно глядеть, как горят наши хижины? А может, мы сделаемся предателями и наведем барона на след того, кто пришел к нам как друг, да еще спас от расправы крепостного, нашего собрата? — Он кивнул в ту сторону, где стоял Рэндольф. — Неужели мы предадим того, кто нас накормил и дал нам надежду?

— Не просто надежду, а клятву. — Голос Галена перекрыл прокатившиеся по толпе шепотки. — Клянусь святым крестом, ждать вам совсем недолго: скоро придет ваш настоящий лорд, который отнимет у Гилфрея земли, захваченные обманом и кровью.

При упоминании о загадочном неизвестном лорде толпа замерла. Как же такое может быть? Ведь у барона Конэла остались только жена и дочь. Или речь идет о чужаке, который польстится на богатое приданое? Или о незаконнорожденном сыне? Да всяко лучше, чем нынешний лютый хозяин. Многие стали согласно кивать, а потом из толпы раздались одобрительные возгласы.

— Но куда податься нам, крепостным? — Этот вопрос задала простая с виду женщина, в глазах которой угадывался природный ум и твердый характер. — Любой знатный лорд сочтет своим долгом вернуть нас на расправу барону.

— Известен ли вам человек по прозванию «Уилли из Уильда»?

Этот доблестный воин прославился по всей стране: принадлежащая ему полоса леса под названием Уильд стала непреодолимым препятствием для французов, которые трепетали при одном упоминании его имени и не отваживались углубляться в лесные дебри его владений.

— Так вот, — продолжал Гален, — Уилл мне друг. — Он преисполнился гордости, увидев искреннее восхищение на лицах крестьян, но умолчал о том, что Уилли из Уильда также приходится ему старшим двоюродным братом. — Карл, мой соратник, проводит вас в Уильд. Но даю слово чести — поверьте, честь для меня дороже жизни — даю слово чести, что вы вернетесь уже совсем к другому хозяину, который станет судить по справедливости и вернет в ваши дома покой и достаток.

— Я тебе верю; моя семья пойдет за тобой с надеждой на лучшее будущее. — Так сказал Эдгар, обняв женщину, не побоявшуюся говорить перед всеми (видно, это была его жена), и протянул вперед правую руку.

Гален спрыгнул на мягкую лесную траву и скрестил свою согнутую в локте руку с рукой Эдгара в знак взаимного уважения.

— Я тоже пойду за тобой, — раздался детский голосок.

Гален увидел обращенное к нему лицо Дэйви. Воздавая должное детской искренности, он без тени насмешки протянул ему согнутую руку:

— Ты уже доказал свою храбрость; благодарю тебя за поддержку.

Дэйви скрестил свою тонкую ручонку с протянутой ему железной рукой и просиял от похвалы человека, который не боится водить за нос самого барона, да еще вступается за крепостных.

Гален заметил, что в небе занимаются первые проблески зари.

— Тем, кто идет со мною, нужно отправляться в путь без промедления. Барон вот-вот пустится в погоню.

Жена Эдгара побледнела. Ей было нелегко решиться на такой шаг: она знала, как жестоко караются по закону беглые крепостные. Однако она тут же распрямила натруженные плечи и собрала все свое мужество.

Эдгар медленно обвел взглядом толпу односельчан. Он несколько раз кивнул, встречая их молчаливую поддержку, а затем обратился к Галену:

— Мы все пойдем за тобой.

Гален испытал несказанное облегчение: ведь любой, кто надумал бы остаться, подверг бы опасности и себя, и всех остальных. По знаку Галена Карл вспрыгнул на козлы повозки, к задку которой был привязан боевой конь, и стегнул вола. Крестьяне в мрачном молчании потянулись следом. Чтобы придать им уверенности, Гален пообещал:

— Я отвлеку барона, чтобы вас подольше не хватились, а когда он поймет, что его провели, будет уже поздно.

На лицах крестьян появились робкие улыбки, но Карл бросил на друга предостерегающий взгляд. Гален кивнул, негласно прося его не тревожиться, однако Карла это не успокоило.

Люди вереницей продвигались вперед; замешкался один Рэндольф. Он с благодарностью тронул за рукав своего спасителя и только после этого присоединился к остальным.

Гален выждал, пока крестьяне исчезли в чаще, и кивком призвал Уолтера на подмогу: надо было распрямить примятые кусты и направить преследователей по ложному следу. Управившись с этой задачей, оба вскочили на коней и поскакали туда, куда звал их долг.


Неотрывно глядя на коптящий фитиль, Амисия не могла унять бурю в душе. Мысль о том, какую участь готовил ей Темный Лорд, была омерзительна, как зловоние сальной свечи. Под маской равнодушия, которую она не снимала с того самого момента, когда отчим объявил о своем решении, горело яростное негодование, заставившее Амисию забыть обо всем остальном — даже о том, что с нее не спускала глаз мерзкая надсмотрщица. Мэг неотлучно находилась в девичьей каморке без окон; можно было подумать, что ей не причиняет ни малейшего неудобства ни холодная каменная стена, ни охапка жестких тростниковых стеблей, брошенная на пол.

Поскольку сюда не проникал дневной свет, Амисия потеряла счет времени. Она не смогла бы ответить, сколько часов понадобилось ей для того, чтобы принять решение: если ее собираются обвенчать с первым попавшимся стариком, то она скорее по доброй воле сойдет в преисподнюю, чем позволит отчиму решать, кому она отдаст свою невинность. Дерзкая решимость хотя бы таким способом досадить Гилфрею растопила холодный ужас, который почти полностью сковал ее рассудок.

Только теперь она заметила, что от свечи вот-вот останется лишь расплывшаяся лужица сала. Спиной чувствуя на себе сверлящий взгляд, она сосредоточила все свои мысли на том, как бы сделать первый шаг к цели — избавиться от старухи. Без этого нечего было и думать выбраться из замка и перебраться на берег. Как же быть?

Тут, словно в ответ на ее немые молитвы, отворилась тяжелая дверь и в каморку в нерешительности заглянула Келда. Она мучилась раскаянием и не знала, как встретит ее подруга, которую она предала. Действительно, Келда дала Фаррольду обещание содействовать поимке лесного злодея; но рассказав матери, что Амисия связана с разбойником, она надеялась уберечь подругу от беды.

Амисия чуть не подпрыгнула от радости. Не иначе как Келду подняли с постели среди ночи, потому что каморка была пуста, когда Мэг втолкнула туда Амисию. Сомнений не оставалось: Келда принесла клятву Фаррольду в порыве нежных чувств, но теперь она пришла на выручку.

Видя неподдельную радость подруги, Келда поняла: Амисия еще не знает, что в замке стало известно о ее похождениях, и уж тем более не подозревает, кто выдал эту тайну. Она собиралась повиниться, но присутствие Мэг спутало все ее планы. Робко улыбаясь, Келда вошла в каморку и присела на сундук. Голубые и карие глаза встретились.

Лихорадочно подыскивая самые невинные слова, Келда не нашла ничего лучше, как заметить:

— Свечка-то совсем догорела.

— Верно, — быстро отозвалась Амисия, уловив скрытую многозначительность этих слов. Однако фитиль и впрямь уже еле тлел.

Келда резво вскочила:

— Сейчас принесу другую. — Она была рада услужить подруге, чтобы хоть отчасти искупить свою вину.

После долгих часов мрачного раздумья Амисия вдруг почувствовала сильный голод. Понимая, что ей понадобятся силы, она сказала:

— Захвати чего-нибудь съестного. Этой ночи не видно конца, а у меня уже давно маковой росинки во рту не было.

Келда вытаращила глаза:

— Какая ночь? Сейчас день на исходе. Выходит, ты уже сутки без еды?

— Получается, что так, — пожала плечами Амисия. Ее взгляд затуманился от воспоминания о последней трапезе, которую она разделила со своим избранником.

Келда вспыхнула от негодования: как могло получиться, что никто не позаботился принести сюда еды? Да и сама она хороша. Оправданием ей служило лишь то, что в замке царила страшная сумятица. Барон на всех нагнал ужаса. Он поклялся заживо спустить шкуру с разбойника, который связал его, будто кабана, и бросил в лесу. Мыслимо ли лорду пережить такой позор? Всякий раз, когда он разражался бранью и угрозами в адрес Волчьей Головы и его пособников, Орва теряла рассудок. Ее стряпню, которую обитатели замка по доброте душевной и по привычке называли едой, невозможно было взять в рот.

Между тем Амисия в задумчивости наморщила лоб. Если день на исходе, значит, у нее совсем мало времени. Тут ее осенило. Когда подруга готова была скрыться за дверью, Амисия окликнула:

— Келда, меня не так мучит голод, как жажда. — Она поднялась и, не таясь, продолжала. — Не принесешь ли ты мне целебной сладкой настойки, которую готовит твоя матушка? У меня першит в горле.

Голубые глаза расширились от изумления; молчание опасно затянулось.

— Конечно, принесу, — неуверенно пообещала она, но тут же воспряла духом. — Как же я сама не подумала? Тебе сейчас необходимо промочить горло. Матушка бережет этот драгоценный напиток, но для тебя она ничего не пожалеет.

Келда убежденно кивнула в ответ на лукавую улыбку Амисии. Они прекрасно поняли друг друга. Из-за добровольного затворничества леди Сибиллы Анна давно взяла в свои руки управление хозяйством замка. Пришлось ей научиться и обращению с целебными травами. Она знала рецепт настойки, которая в смеси со сладким вином вызывала недолгий, но беспробудный сон. Этим зельем пользовали тех, кого мучила боль; теперь оно могло сослужить иную службу. Желая доказать свою верность, Келда заторопилась выполнять порученное дело.

Когда дверь закрылась, Амисия снова опустилась на циновку. Она подтянула к себе колени и опустила на них подбородок; рассыпавшиеся волосы заслонили ее лицо от ненавистной Мэг. Казалось, прошла целая вечность прежде, чем появилась запыхавшаяся Келда, а вместе с ней — мальчик-слуга с подносом снеди в руках.

— Считай, тебе повезло. Вот уже почти двое суток все домочадцы давятся какой-то бурдой. Но стоило мне попросить Орву собрать для тебя, оголодавшей бедняжки, запоздалый обед, как она бросила все дела и своими руками приготовила вот это. — Келда кивком указала на яства. — Мы еле донесли сюда поднос — боялись, что угощение на ходу расхватают те, у кого подвело животы.

Мальчик, опустивший тяжелый поднос на сундук, глядел на него с таким вожделением, что Амисия не усомнилась в словах Келды.

— Ну и мастерица наша Орва: ты только посмотри на эту соленую рыбу. А вот салат с портулаком, розмарином и прочей зеленью, пшеничные лепешки и кувшин молока.

Оживленно жестикулируя над подносом, Келда прятала одну руку за спиной. Только когда Амисия зажгла принесенную свечу и огонек пламени осветил ее безнадежно грустное лицо, Келда поняла, что переиграла, и устыдилась своей неуместной шутки.

— Завершат эту трапезу свежие ягоды и сыр, а под конец — как я и обещала — ты отведаешь сладкой настойки, которую прислала тебе моя матушка!

Только теперь она подняла над головой фляжку, которую прятала за спиной. Амисия скривилась, но тут же ответила благодарной улыбкой.

— А теперь мне надо бежать, не то опоздаю к ужину — невесть что будет на столе! — и получу нагоняй. — С этими словами Келда исчезла.

Амисия уселась в ногах кровати, поближе к сундуку, на котором стоял поднос с угощением.

— Мэг, — начала она, стараясь изобразить непринужденность, — мне кусок в горло не пойдет, если ты не разделишь со мной трапезу: ведь ты так же голодна, как и я. Садись поближе.

Услышав любезное приглашение из уст той, которая прежде проявляла лишь враждебность, Мэг заподозрила неладное. Но голод оказался сильнее осторожности; она подобралась к дальнему концу сундука и уселась напротив пленницы. Амисия, как всегда, ела изящно и неторопливо, а старуха жадно хватала с подноса еду и набивала рот, словно боясь, как бы у нее не отняли последний кусок. Амисии стоило больших трудов скрывать свое отвращение при виде грязных, скрюченных пальцев, похожих на клешни, потеков слюны на остром подбородке и засаленных лохмотьев.

Наполнив глиняную кружку парным молоком, Амисия вежливо протянула ее старухе. Мэг отшатнулась, словно в кружке был яд. Амисия сдержала усмешку: лучшего и желать не приходилось.

— Не хочешь молока — отведай целебной настойки, которую готовит леди Анна. — Амисия небрежно указала одной рукой на фляжку, а другой поднесла ко рту румяную корочку.

Настороженно щурясь, Мэг изучала свою подопечную. Та, казалось, никак не могла наесться досыта. Что и говорить, глоточек-другой настойки сейчас бы не помешал. Не было в замке бражника, который смог бы перепить Мэг и при этом не рухнуть без памяти. Да и когда еще подвернется возможность попробовать, что пьют благородные господа. Она воровато схватила флягу, наполнила большую кружку до половины и выпила в один присест.

Амисия не поверила своим глазам. Опрокинув в себя кружку, старуха в мгновение ока наполнила ее снова.

Неподдельное изумление девушки придало старухе куражу. Эта Амисия — дуреха да и только: не понимает вкуса наливки, которая сама в горло льется. Но ее-то, старую Мэг, не проведешь: ей подавай добрый эль, он сразу в голову ударяет, а от настойки даже в животе не потеплело. Она еще раз потянулась за флягой — не пропадать же добру.

Не успела Амисия выпить кружку молока, как Мэг опорожнила целую флягу. Ее веки, едва различимые среди морщин, слипались сами собой. Очень скоро старуху сморил сон; она повалилась на спину. Амисия не ожидала от нее такой страсти к возлияниям. Что ж, пусть теперь поплатится за свой порок. Торопливо вскочив, Амисия выглянула в коридор. Через узкую амбразуру в конце прохода она увидела, что небо темнеет и затягивается тучами.

С трудом обуздав свое нетерпение, она вернулась на убогое ложе и начала обдумывать план действий. За побег придется расплачиваться, но как быть, чтобы наказание не обрушилось на головы других? Сама она не страшилась ярости Темного Лорда и не собиралась позволять ему распоряжаться тем достоянием, которым наделила ее природа. Этот дар она хотела принести мужчине, который пообещал ей зажечь ночной костер — ярче солнца и сладостнее лунного света.

Когда тяжелое дыхание Мэг сменилось ровным храпом, Амисия встала, сняла с крючка темный плащ, осторожно приоткрыла дверь и посмотрела сначала в одну сторону, потом в другую. Убедившись, что поблизости никого нет, она на цыпочках вышла в коридор и задвинула тяжелый засов, да так тихо, что железная щеколда даже не звякнула. Ни одна ступенька не скрипнула у нее под ногами.

Амисия прошмыгнула мимо кухни, где сновала прислуга, и выбралась из замка незамеченной. Каменистая коса, соединяющая крепость с берегом, оставалась под водой до рассветного прилива — к этому часу следовало уже быть наготове, чтобы пуститься в обратный путь. Похоже, у нее не осталось выбора: нужно было нырнуть в кромешную тьму подземного хода, обогнуть замок по узкой кромке суши и спуститься к мосткам по висячей лестнице.

Сумрачный вечер переходил в ночь. Месяц то скрывался за пеленой туч, то отбрасывал дразнящие блики на неспокойное море. У Амисии затряслись поджилки: лестница уходила в темноту. Ты же храбрая, убеждала она себя. Но ее бесстрашие на поверку оказалось всего лишь маской, какую надевают бродячие лицедеи, дабы спрятать истинные чувства — так можно одурачить зрителей, но не себя. А когда зрителей нет, притворяться в стократ труднее. Нашла время трусить, выговаривала себе Амисия. Ну, решайся — наградой тебе будут объятия Галена! Стараясь не думать об опасности, она начала спуск и наконец ступила на твердую кромку. Отвязав знакомую лодку, которую всегда брал Рэндольф, она шагнула через борт. Лодка качнулась, и у Амисии сердце ушло в пятки. Тем не менее она решительно взялась за весла.

Грести оказалось неимоверно тяжело, хотя приливное течение подгоняло суденышко вперед. Когда, наконец, днище заскребло по песку, Амисия, недолго думая, выскочила прямо в воду. Насколько хватило сил, она втащила лодку на берег и бросилась к лесу, не замечая, что дорожная пыль, оседающая на ногах, тут же превращается в липкую грязь.

Добравшись до ручья, где можно было не опасаться посторонних глаз, Амисия опустилась на мшистый берег, сняла мягкие сафьяновые сапожки, которые снова забыла сменить на грубые башмаки, и прополоскала их в чистой воде. Ноги уже саднило, и она опустила ступни в спасительный холодный поток. Ей хотелось предстать перед Галеном свежей и бодрой, поэтому она без ложной скромности сбросила плащ и расстегнула простую пряжку на глухом вороте домотканого платья.

Укрывшись с наступлением сумерек среди кустов в двух шагах от ручья, Гален набрался терпения и приготовился подстерегать преследователей хоть до рассвета. Его чуткий слух уловил какое-то движение в лесной чаще. Каково же было его изумление, когда он, с величайшей осторожностью выглянув из своего укрытия, увидел девушку, появившуюся у воды. Он жаждал узнать, что ей здесь понадобилось на ночь глядя, и в то же время порывался задать ей, наконец, основательную взбучку, чтобы она и думать забыла разгуливать по лесу в темноте. Его останавливало только одно: любое прикосновение к ней могло привести к роковым последствиям.

Между тем Амисия, разгоряченная от гребли и бега по лесу, прополоскала запылившийся подол в ключевой воде и принялась обтирать лицо и шею. Однако это не принесло ей желанного облегчения.

Она ослабила шнуровку и высвободила руки из рукавов. Лиф ее платья сполз до талии, открыв тело порывам ночного ветра и влажной прохладе полотна.

У Галена глаза полезли на лоб. Он боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего присутствия. Сгорая со стыда за собственное безволие, он приказывал себе хотя бы отвести взгляд в сторону — и ничего не мог с собой поделать.

Амисия опять опустила подол в воду и, не отжимая, подняла его к лицу. Она откинула голову, и густые каштановые волосы заструились по спине. Сквозь опущенные ресницы ей был виден серп полумесяца, выглянувшего из-за таинственной завесы туч.

Боже праведный! Гален неслышно охнул, когда по точеной девичьей шее побежали сверкающие в лунном свете капли воды, которые исчезали в темной ложбинке меж двух округлых холмов. У него пересохло в горле. Он не мог оторваться от этого упоительного зрелища: гибкое тело, выгнутое навстречу луне, словно предназначалось в жертву древним лесным богам. Откуда-то из глубин его души вырвался восхищенный вздох.

Амисия подскочила от неожиданности. Кое-как прикрыв грудь скомканным лифом, она хотела броситься прочь, но поскользнулась на замшелом камне и со всего размаху шлепнулась навзничь.

— Ох, милая моя, — бросился к ней Гален. — Больно ушиблась? — Он подхватил девушку на руки, усадил к себе на колено и принялся потирать ту часть ее тела, на которую пришелся основной удар.

Узнав Галена, Амисия немного успокоилась и уткнулась лицом ему в шею. Наслаждаясь его близостью, которой она так жаждала, она закрыла глаза и отдалась зову сердца. Ощущая, как он весь вспыхнул от ее прикосновения, Амисия не устояла перед искушением: она приоткрыла губы и коснулась языком его тугой кожи.

По жилам Галена пробежал огонь. Рука, гладившая шелковистые волосы, потянула за пряди на девичьем затылке, и его губы властно, но бережно накрыли ее манящий рот. Когда она робко ответила на этот поцелуй, Гален открыл ей всю глубину своего разбуженного чувства.

Амисии хотелось теснее прильнуть к его широкой груди, чтобы продолжить эту сладостную, обжигающую игру. Только теперь Гален со всей ясностью осознал, что между ними происходит нечто слишком сокровенное — и запретное. Не в силах открыть глаза, он попытался было протестовать, но никто не смог бы разобрать его слов. Ее полные обнаженные груди, оставляли пылающий отпечаток на его теле; он понимал, что никогда не избавится от этого ощущения. Еще никогда он так страстно не желал сорвать с себя тунику, которая оказалась единственной преградой между ним и мягким девичьим телом. Он попробовал отстраниться и сам не заметил, как его рука сжала округлую тугую грудь. Как он ни боролся с собой, остановиться было уже невозможно. Он мерно сжимал и гладил желанную плоть, будто его сознание раздвоилось, направляя эти движения и одновременно взывая к здравому смыслу.

— Разве можно расхаживать ночью по лесу? Ты в своем уме?

Его голос прозвучал почти грубо, но одурманенный страстью рассудок подсказал, что неискушенная юная душа в полной мере не осознает подстерегающих ее опасностей. Впрочем, такая яростная вспышка объяснялась другим: Гален понимал, что теряет самообладание. О чем только думала эта дева, когда плутала в ночных дебрях, да еще оголялась на глазах у мужчины, вводя его в непреодолимое искушение!

Однако Амисию не задели эти упреки. От нетерпеливых ласк Галена она погрузилась в бездну блаженства и закрыла глаза. Ее охватил какой-то неведомый голод, но она сознавала, что Гален властен его утолить. В ответ она лишь прошептала:

— Ты обещал, что мы зажжем костер — ярче солнца и сладостнее лунного света. — С трудом разомкнув веки, Амисия заглянула ему в глаза; ее пальцы легко пробежали по его губам. — Ты дал мне клятву. — Ее умоляющий шепот пронзил сердце Галена. — Я знаю, ты — человек чести; не отступайся от своего обещания.

Потрясенный такими словами, Гален отшатнулся. Видно, эта девушка в простоте душевной не понимала, в какую пучину увлекает их ее настойчивость. Но один взмах темных ресниц окончательно сковал его волю. Он увидел подернутые поволокой глаза, потом его взгляд упал на сочные, полураскрытые губы, просящие поцелуя, скользнул по изящной шее и неотвратимо устремился туда, где белели два идеальных полушария с коралловыми вершинами.

— Гален.

Его имя вырвалось у нее, словно вздох отчаяния. Под неотрывным взглядом зеленых глаз Амисия изогнулась ему навстречу. С прерывистым стоном Гален собрал в кулак всю свою выдержку и сжал стройную талию Амисии с благородным, но бесполезным намерением отстранить ее от себя.

Сопротивляясь этим слабым попыткам, Амисия обвила его руками за шею и запустила пальцы в густые пряди черных волос. Она прильнула к нему всем телом и жаждала, чтобы этому мучительному наслаждению не было конца. Гален не устоял: он склонился к ее лицу и припал к полураскрытым губам. Амисия с готовностью откликнулась на его немой безудержный призыв.

Поддавшись ее неискушенной, первозданной чувственности, Гален опустился на примятую траву, увлекая за собой обольстительную девичью фигурку. Он и вправду обещал зажечь ночной костер, чьи искры вот уже сколько дней и ночей будоражили его кровь. Эта хрупкая малышка, сама того не ведая, разрушила все его благие намерения, и он сказал себе, что заставит ее мучиться таким же исступленным желанием, от какого сгорал сам. Осторожно, но твердо взяв Амисию за плечи, он оторвал ее от себя и приподнял.

У Амисии вырвался обиженный возглас. Напрасно она барахталась, пытаясь избавиться от этой железной хватки. Вдруг губы Галена словно играючи коснулись ее груди. От этого воздушного прикосновения у Амисии перехватило дыхание; ей показалось, что она впадает в беспамятство. В ожидании чего-то томительного и неизведанного она закрыла глаза и ощущала только дразнящую ласку, которая странным образом волновала кровь. Амисия теряла рассудок. Она дотянулась руками до прохладных черных волос Галена и привлекла к себе его голову, чтобы беспощадно-нежные губы вобрали в себя набухший коралловый бутон ее груди.

Неожиданно для Амисии Гален перевернул ее на спину, и они поменялись местами. Приподнявшись на локте, он не отрывал взгляда от ее медвяно-карих глаз, а другой рукой помогал Амисии освободиться от расшнурованного платья.

— Я долго этого ждал. — Его простые слова обожгли ее, как пламя. Гален молниеносным движением сорвал с себя тунику.

В восторженном упоении Амисия жадно глядела на его мужественный торс — литые бронзовые мышцы, которые пересекала дорожка темных завитков, спускающаяся к плоскому животу и узким бедрам, скрытым облегающими шоссами. Галена бросило в жар от ее восхищенно-пронзительного взгляда. Он лег рядом и принялся ласкать ее податливое тело руками и губами. Эти мгновения показались Амисии вечностью. Она утопала в блаженстве и беззвучно молила Галена не останавливаться. Дождавшись, чтобы по ее телу пробежала дрожь неистового желания, Гален сбросил с себя последние покровы и снова очутился над Амисией. Когда он медленно опускался на нее, жесткие завитки волос чуть саднили ее атласную кожу. Его губы изогнулись в чувственной улыбке, когда Амисия самозабвенно подалась ему навстречу.

Изнемогая от непреодолимого желания, Амисия потянулась к нему, полная решимости привлечь его еще ближе к себе, заставить его устремиться вместе с ней в пожирающее ее пламя. Охватив руками его широкий торс, она упивалась ощущением того, как напрягались могучие мускулы там, где их касалась ее рука. Гален пытался сдерживать себя, он был уже на пределе человеческих сил… но последние остатки самообладания изменили ему, когда Амисия, подавшись к нему всем телом, словно обволокла своей мягкой плотью его плоть — горячую и сильную; она прильнула к нему в том извечном порыве единения, которому инстинкт учит столь же безошибочно, как и опыт. И Гален рухнул вниз, всей своей тяжестью сминая ее податливое тело. Она с ликованием приняла мощь этого бремени; она наслаждалась его близостью. Слаще меда была эта мука, и жарче лесного пожара пламя, обжигавшее ее — и все-таки Амисия чувствовала, что и этого ей мало. Просто еще выше взметнулись в ней огни палящего желания. Она жаждала быть еще ближе, ей хотелось большего, и она еще крепче охватила руками его плечи. Ее ладони требовательно пробегали по твердой спине, и она снова инстинктивно прижалась к нему, побуждая и искушая.

Волна запретного блаженства захлестнула Галена. Его руки скользнули по атласной коже вниз; он прижимал ее бедра к своим — так, чтобы облегчить соединение, которого требовал лихорадочный жар, сотрясающий их обоих. В свои разомкнутые губы он принял ее короткий выдох боли — и оставался неподвижным, пока она сама не придвинулась к нему. И только тогда он открыл ей, что же было предметом ее устремлений и к чему она так недавно научилась его подстрекать: выше и выше взлетали они на исполинских качелях испепеляющего восторга. Амисия возносилась в поднебесье, у нее замирало сердце, и она страшилась, что не вынесет огня собственного желания. Мольбой об утолении этого желания звучали ее рыдания — и, наконец, хриплый возглас Галена словно подал какой-то знак — и жгучее пламя уступило место сверкающим искрам бездумного экстаза.

Прошли долгие мгновения, показавшиеся бесконечными — и Гален перекатился на спину, не выпуская из объятий трепещущую Амисию. Он ласкою похлопал ее по спине, пригладил спутавшиеся шелковистые пряди и нежно поцеловал в макушку. То, что произошло, казалось ему чудом — никакие видения его чувственных фантазий не могли сравниться с этой маленькой волшебницей — такой необузданно страстной и в то же время исполненной ослепительной чистоты.

Нежась в блаженном утомлении, Амисия упивалась ощущением жестких завитков и твердых мышц у нее под ладонью; она впитывала благословенный жар его тела. Она прислушивалась к гулким ударам его сердца, которые постепенно становились более редкими и размеренными… и вот он уже погрузился в глубокий и спокойный сон. Она еще немного помедлила рядом с ним, не желая терять последних мгновений этой ночи — ночи, которая была жарче пламени и слаще лунного света, как он ей и обещал; она знала, что скоро — слишком скоро — счастье минувших часов станет лишь воспоминанием и не повторится больше никогда. Ах, если бы эта ночь могла длиться бесконечно… Если бы ее лихорадочные желания могли осуществляться с такой же полнотой, с какой воплотились в жизнь ее былые грезы о благородном разбойнике… этот мужчина в ее объятиях — разве не был он живым порождением ее мечтаний? Если бы только… отказываясь поддаваться мягкому соблазну дремоты, она натянула свой плащ на них обоих, цепляясь за последние ускользающие крупицы обреченного, злополучного счастья.

Неотвратимый рассвет обозначился на восточном краю неба, и Амисии пришлось признать неизбежное: наступало утро. Невозможно было оттягивать возвращение в замок: отмель наверняка и сейчас уже почти залита водой. Амисия осторожно высвободилась из объятий кумира своих фантазий, превратившегося в пылкого любовника, и подивилась тому, что вопли отчаяния, столь громко раздававшиеся у нее в душе, не разбудили его. Она натянула платье, а плащом аккуратно укрыла возлюбленного, чтобы защитить его от знобящего утреннего холода. Ей самой плащ был ни к чему: шерстяная ткань какой угодно толщины не могла бы отогреть сердце, оледеневшее от сознания утраты.

Ночной сумрак еще не покинул лесную чащу, но Амисия быстро прошла по знакомой тропинке, которую они с Келдой протоптали в прежние времена, и скоро достигла берега. Поднимающийся прилив не сулил безопасного пути через отмель. Все же Амисия задумала вернуться в замок именно этой дорогой, а лодку оставить на берегу, с тем чтобы потом послать кого-нибудь за ней; в состоянии безмерного изнеможения, в котором Амисия сейчас пребывала, ей нечего было и думать самой садиться за весла и грести до самого острова. Лишь ценой немалого усилия воли она заставила себя тронуться в путь. Ноги словно наливались свинцом, и каждый шаг давался ей труднее, чем предыдущий. Впервые за много лет Амисии не удалось набраться отваги, чтобы достойно встретить врага. Замок, возвышавшийся на фоне предрассветного неба, затянутого облаками, был сейчас для нее врагом — символом злой судьбы. Ее ждала темница, где нет места ни счастью, ни мечтам о счастье. Амисия медленно шла, опустив голову, не видя ничего, кроме того клочка дороги, куда надо было поставить ногу при следующем шаге. А волны, перекатывающиеся через отмель, поднимались все выше и выше.

— Наконец-то блудная дочь возвращается домой! — Глумливая издевка слов Гилфрея была явно рассчитана на то, чтобы задеть побольнее.

«И опять, встречает Темный Лорд», — тупо отметила про себя Амисия. Однако она была так поглощена своей кручиной, что не смогла сразу придумать какую-нибудь подходящую дерзость из тех, что у нее обычно бывали наготове для такого случая. Она даже не потрудилась поднять на него взгляд.

— Я хотел, чтобы твой будущий супруг сам убедился, насколько необходим железный кулак, чтобы прекратить твои мерзкие, постыдные выходки. — В голосе Гилфрея зазвучало еще более злорадное торжество, когда он увидел, как замерла падчерица, хотя она так и не взглянула на него. — Вот я и привел его сюда пораньше, чтобы он полюбовался, как ты возвращаешься на рассвете — в таком непотребном виде и явно только что из чужой постели. Теперь-то и дураку должно быть понятно: ни один благородный мужчина отныне не сочтет женитьбу на тебе завидной партией.

Не испытывая ни малейшего стыда за свое поведение и желая, чтобы назначенный ей в мужья человек это понял, Амисия гордо вскинула голову — и онемела от изумления. Прямо перед ней стоял Темный Лорд, но с ним были еще двое: ее мать и… Фаррольд!

— Ближе к полудню… нет, не сегодня, а завтра — в часовне замка ты будешь обвенчана с моим сыном, — напыщенно провозгласил барон Гилфрей.

Он торжествовал: наступил решающий момент, к которому он стремился все эти долгие годы, вынашивая мстительные замыслы. Жестокое удовлетворение так и рвалось наружу, когда он добавил:

— И благодаря детям, которых вы с ним наплодите, мой род будет и впредь владеть Райборном.

Даже его гнев против лесного разбойника бледнел и казался незначительным по сравнению со злобной радостью, которую он находил в предвкушении такого будущего. То была вершина его триумфа, то была победа, одержанная им над Конэлом, по чьей милости — так считал Гилфрей — он некогда лишился высокого положения, которое намеревался занимать всю жизнь, и терпел мучительные унижения.

Амисия не намерена была показывать отчиму, каким болезненным оказался нанесенный им удар. Она вздернула подбородок и медленным безразличным взглядом обвела двух его спутников. На лице леди Сибиллы явственно читались печаль и крушение надежд, а Фаррольд смотрел перед собой со стыдом и отчаянием.


Загрузка...