ГЛАВА 12


Волна окатила Амисию с головой, и уже не в первый раз. А ведь как просто все выглядело, когда Рэндольф плавно вел лодку к берегу. Прошлой ночью грести было утомительно, но она с этим справлялась без каких-нибудь особенных затруднений. А сейчас… Еще одна волна прокатилась над ней, и ей даже не сразу удалось вдохнуть воздух. Казалось, что уже прошли часы с того момента, как она села в лодку, а лодка никак не хотела двигаться в нужном направлении. И действительно, Амисия еще даже не смогла обогнуть остров, начав свой путь от мостков в дальней его части. Очень скоро ей пришлось убедиться, что она вообще не продвигается вперед и более того, ее сносит назад. Амисия стала опасаться, что море, куда более могучее, чем она ожидала, швырнет ее на острые скалы у подножия острова. Она уже почти готова была признать, что было бы лучше, если бы Фаррольд и Келда были поменьше поглощены друг другом — ведь из-за этого замок оставался, в сущности, без охраны, и никто не наблюдал за морем.

Ее руки и плечи дрожали от отчаянных попыток хотя бы просто удержаться на месте. Амисия остановилась, пытаясь разглядеть береговую линию за нескончаемыми валами, и тут она заметила другое суденышко. Этот челнок двигался в противоположном направлении, но, благодарение судьбе, двое гребцов, лица которых были скрыты за капюшонами, как видно, сжалились над ее бедственным положением.

— Перестань молотить веслами по воде.

Амисия сразу же опустила руки, подчиняясь приказу, который был произнесен благословенно-знакомым голосом.

— Теперь положи весла в лодку.

Тон Галена казался грубым и резким: таким его делали страх за ее безопасность и возмущение ее опрометчивостью. Эта безрассудная девчонка, очевидно, вышла на веслах в открытое море, чтобы в одиночку помериться силами с приливным течением!

После того как челнок Галена стал борт о борт с лодкой, откуда Амисию немедленно извлекли его сильные руки, она в восторге прильнула к нему и взглянула в светлые зеленые глаза, теперь уже не спрятанные под тенью капюшона. Измотанная телесно, душевно опустошенная, она даже не задумалась над тем, что привело его сюда и почему на нем монашеская ряса. Она понимала только одно: он спас ей жизнь. А если так, значит, он спасет ее и от прочих бедствий, уготованных ей.

— Куда это ты направлялась — одна, в лодке? — сурово спросил он.

— К тебе, — просто ответила она, не обращая внимания на его сердитый тон. Хотя небо над их головами было затянуто тучами, для Амисии сияло солнце.

Пока Амисия с обожанием созерцала своего спасителя, а Гален пытался унять в себе гнев, порожденный страхом за нее, монах по имени Ульфрик привязал пустую лодку к корме челнока, который теперь погрузился в воду угрожающе низко. Ульфрик посещал замок Дунгельд ежедневно, но вовсе не он додумался прихватить с собой на остров этого незнакомца (и, по правде говоря, подобная затея казалась ему весьма рискованной), однако он повиновался приказу настоятеля.

Снова взявшись за весла, он направил свою маленькую флотилию к дальнему концу острова. Грести по течению было куда легче, чем в обратном направлении, и очень скоро они причалили к мосткам. Монах осторожно выбрался из челнока на дощатый настил и, не имея ни малейшего представления о намерениях своих пассажиров, вопросительно взглянул на Галена.

Гален выдержал хмурый взгляд монаха.

— Мы подождем здесь, пока вы управитесь со своими делами в замке. К тому времени, когда вы соберете пожертвования и вернетесь сюда, течение наверняка переменит направление[1].

Сложив ладони под подбородком, монах молча кивнул в знак согласия и начал взбираться по шаткой деревянной лестнице медленно и осмотрительно, как было свойственно его натуре.

Как только монах отошел достаточно далеко, Амисия ухватилась за грубую коричневую рясу, надетую на Галена. Забыв о страхе и усталости — могло ли быть иначе, когда ее обнимали его горячие руки? — она улыбнулась ему, и лукавые искорки зажглись в ее глазах.

— Когда на тебе эта монашеская одежда, мне будет легче решиться на одно признание. Я должна кое в чем покаяться перед тобой, Гален.

У Галена словно камень с души свалился, когда он понял, о чем она собирается ему поведать. Тем не менее из опасения сделать что-нибудь такое, что заставит ее передумать, он постарался придать своему лицу самое бесстрастное выражение и лишь вопросительно поднял брови. Если Амисия откроет ему свое настоящее имя и положение, насколько проще будет ему сделать ответное признание! Еще раньше он решил, что не поведет девушку к венцу, пока между ними стоят нелепые секреты. Постоянное притворство было бы слишком тяжелым бременем для его правдивого сердца, да теперь и надобность таиться отпала, когда не только выяснилась цель его миссии, но и найден способ этой цели достигнуть! Он уже пообещал аббату Петеру убрать завалы лжи с пути, который должен привести его и Амисию к будущему счастью. Более того, он был уверен, что избавление от препятствия, которое казалось ему самым труднопреодолимым, поможет ему справиться и со всеми остальными.

Амисия почувствовала, как непроизвольно напряглись его руки, и испугалась, что за лицом, ставшим вдруг таким замкнутым, скрываются первые признаки сурового приговора; одна лишь мысль о такой возможности поколебала стену ее уверенности. Торопясь высказаться, прежде чем эта стена успеет рухнуть, она отважно выпалила:

— Я — не та, кем ты меня считаешь.

Боясь взглянуть ему в лицо, она решительно уперлась глазами в дубовый ствол, служивший сваей для тех мостков, у которых они стояли. Если она скажет ему, какая благородная кровь течет в ее жилах… Вдруг он — человек с таким высоким чувством чести — сочтет, что он ей не пара, и отошлет ее обратно? В следующее мгновение она вдруг подумала, как было бы замечательно, если бы она могла показаться ему в шелках и драгоценностях… да нет, в каком угодно виде, только бы не выглядеть таким жалким промокшим созданием, как сейчас.

Гален видел, что она приуныла, и поспешил вывести их разговор в светлое пространство честности, прежде чем она сможет отступить в защитный полумрак затянувшегося обмана.

— Не та? Ты в этом уверена?

Много лет он воспитывал в себе навык осторожности, но сейчас не стал прикидывать, разумно ли будет с его стороны первым признать ту действительность, которую Амисия боялась открыть. Какое это имело значение, если скоро они оба станут свободными!

— Я принимаю тебя за дочь барона Конэла и леди Сибиллы из замка Дунгельд.

Радость, которую Гален испытал от наполовину выигранного сражения, отчетливо прозвучала в его тоне, и Амисия вновь перевела на него взгляд и встретила такую ослепительную улыбку, что впору было тут же растаять. Убедившись, к великому своему облегчению, что Гален вовсе не потрясен истинным положением дел, Амисия поспешила договорить все до конца и даже не задумалась, откуда ему все известно и почему он так счастлив.

— Да, это так и есть, — признала она, цепляясь за его рясу в лихорадочной жажде излить душу. — Но умоляю тебя, поверь: мне противны все высокородные лорды, такие жадные и корыстные! Они только и думают, как бы урвать побольше, и для этого лгут, идут на клятвопреступление и вообще на любую подлость, лишь бы захватить то, чего они домогаются!

В душе Амисия понимала, что не все знатные господа такие уж законченные негодяи. Но ее пылкая речь имела одну цель: убедить Галена, что она могла бы быть счастлива с ним, несмотря на неравенство их происхождения и места в обществе.

— Я наследница замка и всего Райборна, и в этом моя беда. Ради того, чтобы не выпускать из рук такое завидное владение, мой отчим — барон Гилфрей — задумал выдать меня за своего сына, хотя Фаррольду хочется взять меня в жены ничуть не больше, чем мне хочется назвать его своим мужем.

Гален не обратил особого внимания на эту историю, которая была ему уже известна. Его встревожило другое, и он уже упрекал себя за то, что показал ей свою осведомленность. Если теперь он откроет ей, кто он такой на самом деле, она, скорее всего, увидит в нем еще одного лорда-стяжателя, который предпочел выступить под чужим обличьем, чтобы вернее овладеть добычей. Да, ему с лихвой хватало собственных богатств, но это ничего не могло изменить: ведь она подумает, что и им управляет такая же ненасытная жажда к приумножению своего имущества, как и у тех, кто ей так отвратителен. Он знал, что ей ни сейчас, ни потом не суждено унаследовать Райборн, но доказать этого не мог, не нарушив клятвы, которую свято хранил многие годы. Раскрыть эту тайну значило бы рисковать чужой жизнью, и потому ему не оставалось ничего иного, как притворяться по-прежнему и молить Бога, чтобы Амисия не узнала правду, пока в силу естественного хода событий, все тайны не раскроются. Приходилось мириться с тем, что неподъемный камень обмана и дальше будет преграждать ему путь.

Амисия безошибочно почувствовала его внезапное холодное отчуждение, пришедшее на смену радостному воодушевлению предшествующих минут, и руки у нее опустились. Она заставила себя продолжать только для того, чтобы покончить с недоразумениями:

— И вот, когда ты спас меня… а ведь ты спас меня от внезапной гибели, потому что только благодаря тебе море не расплющило меня о скалы… это еще укрепило во мне надежду, что ты освободишь меня и от той смертельной опасности, которая угрожает моему счастью… по прихоти барона.

В тревоге ожидая ответа Галена, Амисия даже дышать перестала и так крепко стиснула руки, что они у нее онемели.

— Даже человек, которого ты называешь Темным Лордом, не заставит выйти замуж женщину, которая уже замужем.

Смысл его слов не сразу дошел до сознания Амисии. А тем временем Гален пристально вглядывался в девушку, которой он только что предложил стать его женой. В неравном поединке с морем она обессилела и промокла, но это не умалило ее красоты. Пышные пряди волос, отяжелевшие от морской воды, чистые линии лица и гибкая шея выделялись особенно зримо, и над всем господствовали широко расставленные карие газельи глаза. Он не раскаивался в своем выборе, но был глубоко опечален сопутствующими этому выбору обстоятельствами.

Амисия колебалась. Если судить по суровости его взгляда, то предвкушение их совместного будущего совсем не доставляет ему радости. С другой стороны, ведь он дал ей именно тот ответ, на который она надеялась. И если он сейчас сомневается, то, безусловно, лишь потому, что не уверен в ее способности обрести счастье, разделив с ним трудную, ненадежную жизнь. Она должна доказать, что его опасения напрасны! С ним она могла бы жить где угодно. Она не желала допускать, чтобы сомнения затуманивали ясное небо их будущего счастья, небо сбывшейся мечты. Но ведь в последнее время каждая из ее грез оборачивалась явью, и самый прекрасный образ из них — ее несравненный герой.

Совершенно позабыв, что выглядит жалкой замарашкой, Амисия обняла его за шею и вложила в восторженный поцелуй всю страсть, уроки которой он так недавно начал ей давать.

Как и в часы минувшей ночи, Гален не мог устоять против пылкой устремленности Амисии; он отогнал навязчивые мысли о подстерегающих их ловушках и позволил себе ответить на ласки Амисии еще более горячими ласками. Холод туманного дня сменился по-летнему жарким зноем, и в пламенных объятиях влюбленные потеряли всякое представление о времени и месте: и то, и другое перестало для них существовать.

Когда рядом деликатно прокашлялся Ульфрик, этот звук не привлек внимания молодой пары, и монаху пришлось бросить на дно челнока мешок с пожертвованиями, полученными на кухне замка. Гилфрей не отказывал в подаянии монастырю лишь потому, что так было принято у лордов, и его щедрость не простиралась дальше объедков, оставшихся от вчерашних трапез. Зато мешок был очень тяжел, и когда он свалился на дно челнока, утлое суденышко резко качнулось.

Одной рукой Гален инстинктивно прижал к себе Амисию покрепче (как будто это было возможно), а другой потянулся к настилу мостков, чтобы ухватиться за доску и выровнять челнок. Тут он увидел кромку коричневой рясы, находившуюся в точности на уровне его глаз, и перевел взгляд выше — на смущенное лицо монаха. Хотя ему показалось, что он уловил искру одобрительной улыбки, мелькнувшую в уголках губ святого отца, усиленно сохранявшего на лице самую постную мину, полной уверенности в этом у Галена не было.

— Вот и прекрасно, что вы вернулись. Как видите, течение сейчас снова направлено к берегу. По-моему, вам лучше взять этот челнок, а я доставлю девушку на берег в той лодке, которую она была вынуждена оставить.

Толковое предложение незнакомца было принято Ульфриком с немалым облегчением. Он опасался, что тяжесть мешка, вкупе с весом трех человек, отправит челнок на дно морское, прежде чем они успеют добраться до берега. Монах с удовольствием воздал должное благоразумию попутчика, хотя сцена, которую он прервал своим появлением, могла бы вызвать на сей счет кое-какие сомнения. Он-то полагал, что у юной особы, которую он видел только со спины, не в порядке не только прическа (от которой ничего не осталось после путешествия по волнам), но и нравственность; тем не менее он снизошел до того, что подал ей руку, дабы помочь перебраться с колен мужчины на мостки. И только тогда, когда она встала рядом с ним и он в первый раз взглянул ей в лицо, он понял, кто она такая.

Тут уж было не до размышлений о девичьих добродетелях. Любое дело, в котором замешана наследница, могло оказаться крайне опасным, и Ульфрик смекнул, что нужно уносить отсюда ноги, пока голова цела. В тот миг, когда Гален вышел из челнока, Ульфрик поспешил занять его место и торопливо заработал веслами.

Амисия, оцепенев, провожала взглядом монаха, который столь очевидно удирал, словно от погони. Неужели его, набожного человека, так возмутили ее поцелуи с Галеном, что он пожелал как можно скорее избавиться от их общества? Она сама устыдилась своих мыслей, и яркий румянец залил ее щеки, когда она представила, как выглядела эта сцена в глазах монаха. Каких-нибудь две недели тому назад ей тоже было ясно, что любая незамужняя женщина, которая по доброй воле садится на колени к мужчине и целует его — это просто блудница. А сейчас…

Словно прочитав мысли Амисии, Гален протянул руку и мягко коснулся ее плеча.

— Тебе нечего стыдиться. То, что мы сейчас делали, совершенно естественно для мужчины и женщины, которые скоро будут обвенчаны.

Амисия взглянула в серебристо-зеленые глаза, но не сумела выдержать их пронизывающий взгляд. То, что произошло сейчас, может быть, и простительно, но предыдущая ночь, когда она пришла к нему так бесстыдно…

— А в том, что случилось ночью, только моя вина. Да, у меня не хватило сил совладать с собой. Но я не жалею об этом и не хотел бы, чтобы об этом пожалела ты.

Его вина? Как же это могло быть его виной, когда она искала его с единственной целью — отдать ему свою невинность? Она не могла подобрать слова, чтобы объяснить ему это. Вероятно, он собирается жениться на ней только ради того, чтобы избавить ее от той участи, которой она страшилась, и принял это решение, движимый чувством вины за минувшую ночь. Она покачала головой и направилась в сторону ожидающей их лодки в безрадостной убежденности, что он не питает к ней любви, которая хотя бы в малой степени могла сравниться с ее любовью к нему. Когда он предложил ей пожениться, он не выказал даже намека на какое-то чувство, и от этого померкла радость дня, которой мог бы стать самым счастливым днем ее жизни.

Понимая, что сейчас ему нечего добавить к сказанному, Гален сел на весла позади Амисии и направил лодку к берегу.

К тому моменту, когда они приблизились к берегу, прирожденная сила духа Амисии снова возобладала над унынием. Лучшее, что она может сделать, твердо заявила она себе, — принять его образ жизни и сделать этот образ жизни своим. Она докажет ему, что может стать для него надежной, достойной спутницей, и если сейчас он не питает к ней пылких чувств, она заслужит его любовь… пусть даже для этого понадобятся годы.

Когда днище их лодки заскрежетало о камни на мелководье, наполовину скрытые слоем песка, они увидели своего бывшего попутчика-монаха, прибывшего раньше. Теперь он быстро удалялся от берега по мощеной бревнами дорожке, ответвляющейся влево. По этой удобной, ровной — хотя и извилистой — гати путь в аббатство святого Марка был более легким. Существовал и другой путь, через деревню, но там требовалось преодолеть крутой подъем по склону холма и обогнуть водопад. Амисия молила Бога, чтобы Гален выбрал именно этот путь. Тогда она могла надеяться, что он позволит ей остановиться у пещеры и хоть немного привести себя в порядок, а то уж очень растерзанный был у нее вид после морской прогулки. Что ни говори, это был день ее свадьбы, и, хотя не приходилось ожидать пышной и торжественной церемонии, на которую могли бы рассчитывать другие высокородные невесты, ничего иного ей не оставалось… да она и не хотела иного.

Гален вытащил лодку на берег, и Амисия наклонилась и извлекла плотно скатанный сверток из-под сиденья на носу, куда его раньше затолкал Гален. Потом она обернулась и подняла карие глаза, светившиеся беспредельной нежностью, на своего суженого, который молча ждал ее.

Когда Гален встретился с ней взглядом, Амисия выразительно перевела глаза с пути, по которому удалился монах, на склон холма. Галену стало ясно, что его невеста предпочитает не следовать за монахом. Медленная улыбка осветила его холодное лицо; улыбка, в которой цинизм мешался с благоговением. Его невеста… Как странно! Он всегда с такой опаской относился к самой мысли о женитьбе; он, прекрасно понимающий, с какими трудностями придется столкнуться — он был счастлив от предвкушения их общего будущего. Со всей возможной галантностью он двинулся в том направлении, куда хотелось ей, сожалея лишь о том, сколь незначителен этот дар, который может преподнести своей родовитой невесте наследник графского титула в день их свадьбы.

С этого момента послеполуденные часы прошли для Амисии словно в каком-то розовом мареве. Получив возможность остаться на некоторое время в пещере в одиночестве, она быстро смыла остатки морской соли с волос и тела чистой водой из водопада: воду она набирала в пригоршни, высовывая руки из-под свода пещеры и подставляя их под холодные струи. Затем она натянула другое платье, которое путешествовало по морю в виде плотно скатанного свертка (со щеткой и кинжалом внутри) под носовым сиденьем и потому осталось на удивление сухим.

Поднимаясь снова на вершину холма, она обнаружила, что Гален, в обществе своего юного спутника, уже ожидает ее. Уолтер вручил ей венок из лилий, и когда она в знак благодарности поцеловала его, он залился густым румянцем. Когда они проходили непривычно тихую деревню Брейстон, Гален объяснил, что крестьяне в поисках безопасности бежали в Уильд — Южную чащу, под защиту его друга Уилли. То, что прославленный рыцарь оказался другом Галена, укрепило Амисию в убеждении, что ее возлюбленный — действительно благородный разбойник.

Она не поняла и не пыталась как-то истолковать быстрый предостерегающий взгляд, который Гален бросил аббату, когда попросил последнего совершить обряд венчания между Галеном Фиц-Уильямом и его невестой Амисией; точно так же не заметила она, как неодобрительно нахмурился священник.

Уолтер и Ульфрик, уже зная что-то об отношениях молодой четы, выступали в качестве свидетелей брачного обряда, а затем приняли участие в скромной трапезе. И только тогда, когда новобрачные уже стояли у дверей, собираясь выйти из аббатства, Гален обернулся и еще раз обратился к настоятелю:

— Итак, завтра утром вы отправляетесь в замок к назначенному часу и сообщаете лорду Гилфрею, что его падчерица уже замужем.

— Я сдержу свое слово. А ты?

Упорный взгляд аббата, казалось, насквозь пронзал рыцаря, который обещал раскрыть невесте свое подлинное положение, но, очевидно, не сделал этого.

Гален вздрогнул, словно ужаленный. Неужели отец Петер собирался выложить все, как есть, — здесь и сейчас? Господи, не допусти этого! Галену нужно было время, чтобы убедить Амисию в искренности своих чувств и помыслов. Она должна понять, что ему нужна только ее несказанная прелесть, а не наследство, которое она считала своим.

Ее взгляд не отрывался от Галена, с тех пор как он стал ее супругом. Она с удивлением заметила, что его лицо вдруг приняло растерянно-виноватое выражение. Если не считать тех мгновений, когда он возложил на себя вину за ночь их бурного соединения, она ни разу не видела, чтобы ему изменила самоуверенность или убежденность в собственной правоте. А теперь было очевидно, что и он может терзаться какими-то сомнениями, и, как ни странно, это лишь укрепило ее преклонение перед ним. Она просунула руку ему под локоть и легким пожатием напомнила о себе.

— Солнце скоро зайдет, нам нужно добраться до места, пока не стемнело. — Изображая притворный страх перед дорогой в темном лесу, она вздрогнула; никто не должен был знать, что она трепещет не от тревоги, а от предвкушения радости.

Гален слегка усмехнулся. Как будто после минувшей ночи он мог поверить, что она боялась леса или темноты! Тем не менее он и сам был более чем готов уступить ее желаниям. Ловко управляясь с простой веревкой и железным затвором, чтобы открыть дверь, он успел метнуть на аббата выразительный взгляд, чтобы тот не задерживал их.

Аббат Петер пожелал новобрачным счастливого пути. Однако, заперев за ними дверь, он устало прислонился к косяку, закрыв глаза, и молча вознес к небесам горячую молитву, чтобы молодой паре было дано благополучно пройти по дороге, загроможденной завалами притворства. Миновали мгновения, а он так и стоял, поглощенный мыслями о безрассудствах молодости, пока не вспомнил, что он здесь не один. Уолтер, оставленный в аббатстве на ночь, неловко переминался с ноги на ногу, ожидая, что ему укажут, где находится отведенная ему постель. Аббат вышел за дверь, подав юноше знак следовать за ним.

По тележной дороге, почти в том же месте, где Карл и Гален несколько дней назад остановили сборщика податей, шествовала только что обвенчанная пара. Оба молчали; они были поглощены размышлениями об огромных переменах, которые произошли с ними в этот долгий день. И хотя перед мысленным взором каждого из них роились картины, в равной мере озаренные светом и надеждой, видения Амисии и Галена разительно отличались. Один видел будущее в рамках реальности, а другая наблюдала его отражение в радужной поверхности мыльного пузыря — но такие мечтания всегда сопряжены с опасностью, что пузырь лопнет.

Она счастлива превыше всякой меры, твердила себе Амисия. Ее фантазия воплотилась в жизнь. Она проведет свою жизнь в лесу, вместе с романтическим героем, вершителем справедливости, защитником бедных и угнетенных. Счастье быть с Галеном стоило любой цены. Это, по крайней мере, не противоречило истине — в глубине души она была в этом убеждена. Вот только… после двух ночей, проведенных на земле, такая перспектива чуть-чуть, самую капельку, утратила свою привлекательность. Восторги минувшей ночи стали бы еще более упоительными, если бы все это происходило на настоящем ложе — с теплыми покрывалами, мягкими подушками и драпировками, преграждающими путь холоду… разве не так?

Амисия нахмурилась, недовольная собой: как могла она допустить, чтобы подобные эгоистические мысли омрачали такое прекрасное событие! И вообще, какая разница, где им придется сейчас ночевать? Она наследница родового поместья. Даже если в замке Дунгельд для них нет места, пока жив Гилфрей, отправится же он когда-нибудь к праотцам. Но поселятся ли они в замке? Согласится ли на это Гален? Может ли она ожидать, что человек, избравший для себя вольную лесную жизнь, последует за ней в мир, скованный жесткими ограничениями, в котором господствуют строгие законы и порочные властители? Нет, она даже и пытаться не станет изменить своего суженого ни на йоту! Если понадобится, чтобы она научилась спать на гранитном валуне и стряпать на костре (а она и понятия не имела, как это делается) — ну что ж, это очень даже невысокая плата за счастье в любви! Тем не менее, если он когда-нибудь выберет более легкую жизнь, она, безусловно, и не подумает возражать. По невысказанному обоюдному согласию они свернули с тележной дороги в лес и теперь стояли на мшистом берегу заводи. Гален бросил взгляд на лицо Амисии, и, заметив хмурую гримасу, от которой потухли золотые искорки в карих глазах, снова проклял обстоятельства, вынуждавшие его ко лжи. Он не сомневался, что Амисию гложут мысли о сложностях, с которыми сопряжен их брак, но не смел открыть ей, что постромки от колесницы их судьбы — у него в руках, и он держит их твердо, и все скоро устроится должным образом. Решиться на такое объяснение значило бы раскрыть секреты, которые он клялся сохранить. После того как здешние дела будут улажены, ему придется серьезно поговорить с ней об их будущем в замке Таррент. Он жаждал рассказать ей, какие дни и ночи их там ожидают — дни в теплом и сердечном кругу семьи и друзей и ничем не омрачаемые ночи вдвоем. Несмотря на благоразумное решение помалкивать, пока не придет пора открыть все тайны, слова так и рвались у него с языка, но тут Амисия восторженно охнула, и слова признания так и не прозвучали.

Он проследил, куда направлен ее благоговейный взгляд, и ему открылось волшебное зрелище. На западном краю неба тучи разошлись, позволив лучам заходящего солнца заиграть всем великолепием красок в бесчисленных брызгах водопада. Словно радуга разбилась на крошечные частички, и ее взлетевшие осколки исполняли в воздухе некий завораживающий танец.

— Гален, Гален! Спасибо тебе за этот дар, за эту несравненную красоту! Я буду вспоминать ее до конца дней своих! Никогда, никогда, ни в каком дворце не увидишь такого великолепия! — Амисия пылко обвила руками его шею и, заставив любимого наклонить голову, шепнула ему на ухо: — Насколько же больше счастья сулит мне жизнь с тобой в зеленых чертогах природы, чем с каким-нибудь скаредным лордом среди давящих каменных стен!

Этими пламенными речами она, скорее всего, стремилась убедить не столько Галена, сколько себя, но Гален принял ее слова за чистую монету и приуныл, подумав о том, что она скажет насчет зеленых чертогов природы, когда зимний холод отнимет у этих самых чертогов все краски и покроет их инеем и льдом.

Он все еще держал ее в объятиях, и она откинула голову назад, чтобы одарить его обольстительной улыбкой. Ответная улыбка не заставила себя долго ждать, но оказалась весьма натянутой. Такие восторженные речи лишь усилили его смутные опасения. Как он сумеет провести ее по пути, где их ожидают такие крутые повороты? В ближайшие дни ему придется поддерживать в ней наивные заблуждения — а потом разрушить их, но разрушить так, чтобы у нее не осталось ощущения, будто она стала жертвой обмана и бессовестной интриги.

Все эти опасения Галена ускользнули от внимания Амисии: ее душой безраздельно завладела радость от того, что она по праву может наслаждаться близостью Галена. По законам божеским и человеческим ей позволено прильнуть к тому, кто в действительности оказался прекрасней любого придуманного ею героя! Ее руки медленно скользили по литым плечам, рукам и груди; она чувствовала, как напрягаются его мускулы при ее прикосновении, и упивалась своей новообретенной силой. Уткнувшись лицом в грудь Галена и тесно прижавшись к нему, она прошептала слова, которые не осмелилась бы произнести, глядя ему в глаза:

— Отведи меня в пещеру и покажи еще раз, как горяча и сладостна страсть.

Дурное настроение Галена тут же растаяло, и даже воспоминание о его причинах сгорело в огне, который зажгли в его крови эти слова. Он провел пальцами между вьющимися прядями медовых шелковистых волос у нее на затылке и слегка потянул их назад, чтобы ее лицо обратилось к его зовущим губам. Он поцеловал опущенные веки, щеки и уголки губ, и лишь потом, тихо засмеявшись, ответил:

— Новобрачную полагается вносить в опочивальню на руках, но, увы, не в моих силах отнести тебя ни вверх против течения водопада, ни вниз по склону холма.

— Да нет же! — Амисия метнула на него проказливый взгляд и весело рассмеялась. — Я могу и сама добраться до места. Бьюсь об заклад, что буду там раньше тебя. Но… — она кокетливо покосилась на него, — если я выиграю, ты должен заплатить мне любую пеню, которую я потребую.

Не медля ни секунды, даже не позаботившись удостовериться, что он принял ее вызов, Амисия вырвалась у него из рук, вскарабкалась по знакомому пути на крутом склоне и спустилась по другому склону, купающемуся в закатном зареве. К тому моменту, когда огромный силуэт Галена показался на розовом фоне водопада, она уже сидела на одеяле у костра.

— Я выиграла! — Ее торжествующая улыбка была неотразимой. — И я требую награды!

Глядя на эту чудесную водяную фею, которая сидела, обхватив руками подтянутые к груди колени, упершись в колени подбородком, Гален был готов поверить, что видит перед собой очаровательное дитя. Но золотое пламя, горящее в карих глазах, убедительно доказывало: нет, она уже не ребенок. Он подавил вспыхнувшее в нем чувство вины — ведь он сам был причиной этого превращения! — напомнив себе, что поступил честно, сделав ее своей женой. Честно? Так ли уж честно — сделать ее женой разбойника? Да, конечно, на самом деле он не разбойник, но какое это имеет значение, если она считает его таковым… по его вине.

Амисия заметила, как он помрачнел, и забеспокоилась: что такого она сделала, чтобы вызвать его раздражение? Может быть, его мужская гордость уязвлена тем, что в состязании с ним победила женщина? Неужели он столь мало уверен в себе, что такой пустяк может задеть его? Вот уж никогда бы не подумала, но…

— Ох, я ведь выиграла только потому, что не предупредила тебя по-честному, как полагается. Я вызвала тебя на состязание и сразу умчалась, прежде чем ты успел принять мой вызов… Но ведь ты же такой быстрый, где мне с тобой равняться!

И опять от ее слов всякие сумрачные мысли развеялись как дым. Добравшись до пещеры первой, она вообразила, что его это могло огорчить! Когда до Галена дошло, что она пытается таким образом его утешить, он откинул голову назад и облегченно рассмеялся:

— Нет, радость моя, я даже не пытался тебя обогнать. Зачем я стал бы это делать, если мне больше хочется уплатить пеню, чем выиграть состязание?

Когда ее коснулся его опытный взгляд, который она ощутила не менее остро, чем телесную ласку, щеки Амисии вспыхнули, и она в волнении прикусила нижнюю губу, вспомнив о том, какого приза она потребовала. Но взгляда она не отвела.

Гален созерцал ее нежную красоту — от блеска медовых волос до шелковистой кожи, которую он не мог забыть, хотя она и была сейчас скрыта под грубым домотканым платьем. С самого начала их отношений именно она так самозабвенно побуждала его все к большей и большей близости, хотя он считал это неразумным. Она стремилась принести ему в дар свою невинность и соблазняла его, чтобы он принял этот дар, от которого ему, человеку чести, следовало бы отказаться. Но теперь она принадлежит ему. Возможно, она пожалеет об этом, когда узнает истину, но у него есть оправдание: он должен был поступить так, а не иначе, чтобы оба они могли пройти через сегодняшние испытания и обрести достойное будущее.

Решимость, полыхнувшая в зеленых глазах серебряным огнем, еще усилила воодушевление Амисии. Взгляд новобрачной не дрогнул, когда Гален распустил шнуровку у ворота своей тонкой зеленой туники и снял ее через голову, взлохматив при этом черные волосы и снова явив перед взором Амисии ошеломляющее зрелище сильного мужского торса. У Амисии перехватило дыхание, когда она увидела, как перекатываются под кожей бугры мышц. Отблеск слабого света от углей костра мелькнул в черных блестящих волосах, когда он резким движением стянул с ног сапоги. Только после того как он развязал ременные шнурки своих шоссов, Амисия дрогнула, и ее внимание перекинулось на растущую горку одежды. Вся прежняя бравада улетучилась, разъеденная сомнениями. Скованная внезапной робостью, она оставалась недвижимой.

Щадя ее нежную застенчивость, Гален не стал снимать шоссы. Лишь ослабив их завязки, он опустился на колени рядом с ней. Прижав ладони к ее щекам, он поднял лицо Амисии к своему, склонился к ней, легким поцелуем коснулся ее губ — и они открылись ему. Он принял дар и вернул его со сдержанной горячностью, тем самым еще подлив масла в огонь, занимающийся между ними. Все запреты перестали существовать, когда Амисия поднялась, и прижалась к нему так сильно, что не осталось ни малейшего просвета между ее телом и телом любимого. С восторгом осязая их нерасторжимое соединение, Гален провел руками вниз, по напряженному изгибу ее спины и плотно прижал ее бедра к себе, к своей жаждущей плоти. Его движение не устрашило Амисию; ее сжигало нетерпеливое стремление освободиться от преграды, состоящей из ее юбок и его свободно сидящих шоссов.

Гален поднял лицо в надежде, что прохладный воздух хоть немного остудит полыхающий в нем жар, и возмущенно попрекнул себя за чрезмерную поспешность. Он понял, что надо взять себя в руки, иначе наслаждение будет растрачено слишком скоро. Прошлой ночью Амисия завела его далеко за пределы разумного, и он не был уверен, что к моменту последней вспышки она достигла той же высоты изнеможения, как и он. А потом она ушла до его пробуждения. Сегодня он намеревался позаботиться, чтобы в пожирающий огонь страсти она окунулась на равную с ним глубину — и вместе с ним.

— Не торопись, любимая, не торопись, — мягко пророкотал он. — Пламя, которое медленнее разгорается, горит жарче, греет дольше.

Он слегка отстранился от нее, но его тихий низкий голос проникал в самую глубь ее существа, и дрожь пробежала по ее телу от головы до ног.

Гален упивался сознанием, что именно он вызывает в ней этот сладостный трепет, что она принадлежит ему по праву и никто другой не будет иметь над ней власти. Он — победитель, а барон с сынком — побежденные.

Удерживая свою пленницу, свой военный трофей одной лишь силой взгляда зеленых глаз, Гален провел пальцами по ее шее и подцепил шнурок у нее под подбородком. Она прикусила губу и замерла, а он, не теряя времени, ловко распустил шнуровку ее ворота и в первый раз порадовался, что на Амисии надето только это простое платье, а не многослойный наряд, какой полагается носить девушке ее круга. Он положил ладони на безупречный изгиб, где шея переходит в плечо, и большие пальцы его рук, которые сомкнулись во впадинке под подбородком, ощутили неистовое биение ее пульса, и улыбка Галена стала напряженной. Он с намеренной медлительностью провел руками под тканью и убрал их с плечей Амисии, предоставив платью самому соскользнуть вниз.

Платье не упало на пол сразу. Оно уже не держалось на плечах и лишь едва прикрывало грудь Амисии. Она опустила длинные ресницы в мучительном предвкушении… но Гален не шевельнулся. Амисия стояла не дыша, мгновения казались ей бесконечными; она все ждала, чтобы он наконец освободил ее от постылой ткани. Когда же вместо этого он убрал руки, у нее вырвался слабый возглас разочарования. И последняя преграда упала. Карие глаза широко распахнулись, а руки непроизвольно взлетели вверх, чтобы прикрыть дотоле спрятанную прелесть.

Гален перехватил ее руки и отвел их в стороны; его глаза, горевшие зеленым огнем, не могли оторваться от дарованной ему красоты. Один взгляд — и он сражен. Прошлой ночью так и случилось. Но его ожидало сказочное наслаждение, и на этот раз у него не было желания ни отвергать это наслаждение, ни откладывать его на потом.

Не в силах выдержать мощь его взгляда, Амисия закрыла глаза. Она готова была умолять, чтобы он положил конец этой огненной пытке… нет — вознес пламя еще выше. С бессильно опущенными по бокам руками, Амисия чувствовала себя потерянной в темной бездонной пропасти неутолимого желания. Когда Гален мягко прикоснулся губами к ее груди, горевшее в Амисии пламя разрослось в огненный вихрь, и она закричала от неожиданного наслаждения.

Хотя Гален и до того момента был уже ослеплен видом несравненных форм ее тела, его снова и снова поражала пылкость, с которой Амисия отвечала на его ласки. Собираясь обнять ее за талию, он выпустил ее руки — и они немедленно взметнулись к его черной гриве… она пыталась вернуть его губы туда, где они дарили ей такой невообразимый восторг… но он чуть-чуть отстранился. Горестный протестующий вскрик вырвался у нее из пересохшего горла, и Галена порадовало это новое доказательство ее неудержимого желания. Она делала все, чтобы вжаться затвердевшими сосками в крепость его обнаженной груди — а он… он удерживал ее на расстоянии тихого шепота, хотя и достаточно близко, чтобы эти чувствительные бугорки ощутили прикосновение жестких колючих завитков… и новый вскрик восторга, вырвавшийся у нее, был для него еще одной наградой.

Рассчитанными движениями подавшись вперед и вынуждая ее отклониться назад, он опустил ее на одеяло, которое Уолтер так аккуратно расстелил неподалеку от костра. И здесь Гален настиг ее своим сводящим с ума поцелуем. Она с готовностью покорилась его требовательным губам, жгучей ласке рук, которыми он провел вдоль ее тела, отбросив в сторону ненужное теперь платье… теперь он, и только он мог обладать ею безраздельно.

Все, что могло ее сдерживать, уже давно обратилось в прах. Амисия гладила его грудь и плечи, ее пальцы играли с завитками волос, которые так недавно дразнили ее своим прикосновением. Для нее в целом мире не существовало ничего, кроме жара и крепости его мускулов. Когда же он, отвечая лаской на ласку, нежно провел пальцами от ее шеи, через долинку между грудями, и ниже, и задержался на крошечной впадинке пупка — для Амисии это было уже последней каплей. Голова ее откинулась назад, а руки с силой обхватили его грудь. Застигнутый врасплох этим порывом, Гален утратил всякую власть над собой. Он опустился на нее всей своей тяжестью; он с ликованием ощущал, как подается ее плоть под напором его литого тела, как вершится вселенское чудо — слияние мягкого и твердого начал всего сущего. И когда она беспомощно и судорожно попыталась повторить ритм того танца, в котором они соединились прошлой ночью, он понял, что время пришло. Он высвободился из требовательных рук и, как ни снедало желание его самого, улыбнулся, услышав ее протестующий стон. Но он не медлил и стремительно скинул с ног остатки ненужной, раздражающей одежды. Он передвинулся так, чтобы тело ее оказалось полностью под ним, и она с криком восторга приняла это блаженное бремя. Сегодня ему не понадобилось доводить ее до высот страсти — она сама с радостной готовностью шла ему навстречу.

Глаза Галена, горящие ровным зеленым пламенем, прожигали ее насквозь, когда он начал медленно раскачивать качели наслаждения. Беззаветным порывом встречая каждый бросок его тела, цепляясь за его густую черную шевелюру, глядя в его лицо, напряженное от мучительного желания, она тщетно пыталась ускорить примитивный ритм извечного танца любви, чтобы достичь запредельной цели, манящей ее. И когда она уже думала, что не сможет пережить более ни одного мгновения в разгорающемся огне, она услышала:

— А теперь… в самое пламя… вместе!

И они рухнули в полыхающую бездну упоения, и тонули в ней, пока утоленная жажда обладания не сменилась блаженной усталостью, а та — глубоким и спокойным сном.


Загрузка...