Неразгаданные сердца

ГЛАВА 3

Все, что задумала Амисия, шло как по-писаному. Когда она опустилась на траву над водопадом и начала спуск, то подставила спину ласковым лучам солнца, ощущая кожей лица прохладную водяную пыль, которая, впрочем, не могла охладить ее нетерпения. Лето выдалось на редкость теплым; на рассветном небе не было ни облачка, и это показалось ей доброй приметой. Везение сказалось и в том, что Келда, вопреки ожиданиям, согласилась занять Фаррольда беседой. Да и сам юный рыцарь бровью не повел, когда Амисия ускользнула, оставив его в обществе второй девушки, не сводящей с него восхищенного взгляда. Амисия не стала отговаривать Келду, когда та вознамерилась с утра нарядиться в тонкое льняное платье цвета луговых колокольчиков вместо грубой холщовой юбки, в каких подруги обычно ходили в лес. Что же до самой Амисии — она выбрала домотканое платье, выкрашенное в темно-зеленый цвет, точь-в-точь как лесные заросли, поскольку рассудила, что негоже представать перед разбойником в обличье высокородной барышни.

Она нисколько не сомневалась, что разбойники еще вернутся. Нельзя было придумать лучшего места для отдыха, чем эта скрытая от посторонних глаз лесная прогалина. Амисия воображала, как издалека завидит приближающихся всадников, выйдет из пещеры и пригласит их разделить с ней благодатную прохладу этого пристанища. Они, конечно же, с признательностью воспользуются ее приглашением — так и будет положено начало их дружбе. Амисия настолько увлеклась этими радужными картинами, что невзначай оступилась.

— Ой!

Из-под ее башмака предательски выскользнул камень. Она инстинктивно прижалась к скале, чувствуя, что нога не может нащупать опору. Вниз посыпались мелкие камешки. У нее так заколотилось сердце, что его стук заглушил даже шум падающей воды. К счастью, Амисия не поддалась испугу и сумела выбраться на узкий уступ, ведущий ко входу в пещеру.

Только теперь ей в нос ударил резкий запах мокрой земли и дикой зелени, исходивший от ее перепачканных рук. Безбоязненно отстранившись от каменной кручи, Амисия заметила, что с головы до пят вымазана в грязи. Оставалось только надеяться, что в пещере можно будет отряхнуть и почистить платье.

Лучи солнечного света пробивались сквозь нависающие кроны деревьев внизу, вокруг заводи, и вверху, на каменистой макушке горы. Водопад, к которому медленно подбиралась Амисия, играл ослепительными бликами.

Ступив из яркого света в густой полумрак пещеры, Амисия не стала дожидаться, пока глаза привыкнут к темноте, уверенно шагнула вперед — и вдруг наткнулась на что-то живое. Она в ужасе отпрянула назад. Если бы не железная хватка чьих-то сильных рук, удержавших ее за плечи, она бы неминуемо рухнула на камни вместе с низвергающимся потоком.

— Силы небесные, дитя мое! Так недолго и убиться! — зарокотал мягкий, низкий голос у самого уха Амисии.

Ее охватило странное волнение. Ей хотелось только одного: припасть к груди своего спасителя и переждать, пока в висках не прекратится оглушительное биение пульса. За столь короткий промежуток времени она дважды оказалась на волосок от гибели — этого не выдержал даже ее мятежный дух.

Очутившись в объятиях девушки, которая вцепилась в него, как репей, Гален лишился дара речи. Он-то решил выглянуть из пещеры в ожидании молодого Уолтера, и тут на него налетело что-то мягкое, нежно-золотистое и соблазнительно округлое. В первый момент он растерялся, что случалось с ним крайне редко, тем более если дело касалось слабой половины человечества.

— Гален! — с притворной укоризной окликнул Карл.

Невольный виновник этой сцены развел руки в стороны ладонями кверху, словно в собственное оправдание.

Амисия безошибочно угадала насмешку в голосе второго незнакомца и застыла, бессильно опустив руки и понурив голову, чтобы спрятать вспыхнувшее от стыда лицо. Когда ее спаситель отступил на шаг назад, она не подняла глаз от его мягких кожаных сапог, плотно охвативших мускулистые икры, будто боялась опозориться еще больше.

Заметив ее неподдельное смущение, Гален и сам устыдился.

— Не робей, мы это не со зла, — пробормотал он, поднимая ее лицо за подбородок кончиками пальцев.

Амисия заглянула в светлые зеленоватые глаза. Даже в полумраке пещеры они пронзали ее насквозь, подобно осколкам зеленого нефрита, на которые некогда раскололась фигурка единорога; в них читалась опасная, захватывающая дух властность, которая приказывала либо защищаться, либо сдаться на милость победителя.

— Понимаю. Просто я не привыкла…

Амисия осеклась. Она, как всегда, заговорила, не подумав, и только потом сообразила, что любая деревенская девушка запросто отбрила бы случайных встречных. Теперь ей ничего не оставалось, кроме как ухватиться за первые услышанные ею здесь слова:

— И никакое я вам не дитя. Мне уже семнадцать лет.

Его глаза насмешливо вспыхнули, и Амисия опять потупилась. Гален усмехнулся: судя по этой фразе, перед ним стояло настоящее дитя.

— Семнадцать лет — это, конечно, солидный возраст. Примите мои извинения. В свое оправдание могу только сказать, что в раннем детстве для меня не было большей радости, чем вывозиться в грязи.

Крепкие пальцы снова скользнули по ее лицу, на этот раз следуя черным потекам, испещрившим аккуратный прямой носик и розовую, как бутон, щеку. У Галена в груди всколыхнулось горячее желание еще и еще раз провести пальцами по этим дорожкам, сжать нежное личико в ладонях и вкусить сладостный нектар изящно очерченных губ. Но он приказал себе остановиться и отдернул руку, будто в нее впилось пчелиное жало, защитившее драгоценный взяток.

Из-под опущенных ресниц Амисия украдкой наблюдала за человеком, чей образ не шел у нее из головы целые сутки. Перехватив этот взгляд, незнакомец едва заметно улыбнулся, отступил назад и почтительно описал рукой широкую дугу. Амисию рассмешил этот куртуазный жест. Она чуть подобрала юбки, чтобы присесть в реверансе, а затем, следуя приглашению, ступила к кострищу, где теплились догорающие угли.

— Значит, это тебе принадлежит сложенное одеяло, которое мы нашли в углу? Не иначе как ты таким образом застолбила этот приют как свое владение.

Оглянувшись через плечо, Амисия кивнула. Гален — так назвал его спутник. Гален. Прекрасное имя, самое подходящее для благородного разбойника. И вообще, эти волосы, черные как ночь, загадочные зеленые глаза, открытое и мужественное лицо, бронзовое от загара, статная, крепкая фигура — все это было близко к совершенству.

Гален, в свою очередь, увидел в лучистых, полуприкрытых ресницами глазах девушки манящее обещание, которое ее непорочная душа ни за что не смогла бы понять, а тем более исполнить. Здесь явно таилось искушение — во всяком случае, для его благородства и душевного спокойствия.

Даже если бы Гален накануне не стал свидетелем того, как эта девушка, подобрав юбки, ничтоже сумняшееся ринулась в воду прилива, он бы все равно без труда опознал ее. Пусть ее имя было ему пока неизвестно, но происхождение их гостьи не оставляло сомнений. При всем своем изяществе и неоспоримой женственности, она была копией горячо любимого им крестного отца. Ее появление за пеленой падающей воды было слишком неожиданным, чтобы он мог сразу сделать такое наблюдение. Однако когда она решительно пробиралась к острову, на котором стоял замок Дунгельд, последние сомнения развеялись. Чего он никак не ожидал — так это ее возвращения. Женщине из благородного семейства, а тем более добродетельной девушке, пристало бежать от незнакомых мужчин как от чумы, а не искать встречи с ними, да еще в одиночку.

Когда Амисия спохватилась, что стоит уставившись на чужака, забыв о приличиях, она затараторила:

— Я сюда частенько прибегаю, когда удается незаметно удрать из деревни. — Сейчас как раз представился удобный случай исподволь внушить незнакомцам, что она им ровня — девушка из простонародья. — Мы живем тут неподалеку, на краю деревни, с матушкой и папенькой; хижина у нас невелика, но в пещере, ясное дело, я не ночую, так что располагайтесь, милости прошу.

Она решила, что убила двух зайцев: выдала себя за деревенскую простушку — ей не раз доводилось видеть таких в округе — и, как и собиралась, радушно пригласила разбойников разместиться в хижине.

«Вот, значит, как, — мелькнуло в голове у Галена, — не хочет признаваться, кто она такая. Можно подумать, что ее мягкие руки и точеные черты лица могут кого-то ввести в заблуждение». Не подавая виду, что он распознал неумелую уловку, Гален жестом предложил девушке присесть на одеяло, аккуратно сложенное у тлеющего костра, и с напускным безразличием задал ей вопрос:

— А родители не возражают, что ты гуляешь по лесу в одиночестве? — Он не мог представить, чтобы добрая леди Сибилла отпустила дочь одну в лесную чащу.

На этот раз Амисия не спеша обдумала свой ответ, пока устраивалась поудобнее на одеяле и поправляла юбки:

— Кабы знали, так нипочем не пустили бы.

Пряча усмешку, Гален отдал должное такой изобретательности Амисии, которая старалась говорить самым непринужденным тоном, не заметила хитрецы во взгляде Галена и продолжила, намекая, насколько позволяли приличия, что жаждет быть с ними заодно:

— Они все в трудах, а я люблю по лесу бродить, тут чего только не случается, да вы, поди, лучше меня знаете.

Услышав последнюю фразу, Гален насторожился. Его темные брови поползли кверху. К чему она клонит? Не угадала ли она, что привело их в эти края?

Амисия, уловив этот невысказанный вопрос, смешалась. Может, она перегнула палку?

— У вас тут, видно, дела, а иначе с чего бы вам уезжать в чужие земли — из замка своего, или из деревни, или еще откуда… — Под его испытующим взглядом она еще больше смутилась, но все-таки, набрав побольше воздуху, добавила: — Я, к примеру, слышала сказания про Робина Гуда. Вот кто бьется за справедливость! Он и смелый, и благородный, и вообще… — Амисия окончательно запуталась в сетях, которые сама же расставила; она закрыла рот и сделалась совсем жалкой.

При упоминании о Робине Гуде Галена осенило: святые угодники, она ведь принимает их за разбойников! Хорошо еще, что за смелых и благородных.

Но наследница огромных угодий не стала бы радоваться такому знакомству. Не найдя, что ответить, он предоставил вести эту нелепую беседу своему товарищу.

— Преклоняюсь перед той проницательностью, с которой ты нас распознала.

Карл с трудом сохранял на лице серьезное выражение: от неумелых выдумок девушки и растерянности друга его разбирал смех. В отличие от Галена, он не знал, кто такая их незваная гостья, поэтому ему не приходило в голову: вправе ли они воспользоваться ее прибежищем, делая вид, что только оно и удерживает их в Райборнском лесу.

Со словами Карла для Галена словно захлопнулся капкан. Ему, который превыше всего ценил правду и честность, было не так-то легко заставить себя отправиться в путь под чужой личиной. А теперь ему еще приходилось разыгрывать какие-то шарады с дочерью своего горячо любимого крестного отца.

Амисия, почувствовав облегчение, одарила сияющей улыбкой второго незнакомца и только теперь как следует рассмотрела его. Он был высок ростом — почти такой же, как Гален, но лет на десять старше, кареглазый, с копной каштановых волос и улыбчивым лицом.

— Его имя Гален, мое — Карл, а тебя как зовут? — Карл, воспитанный графом Гарриком, отцом Галена, умел говорить прямо.

— Амисия, — выпалила девушка, но тут же сообразила, что опять допустила промах, и прикусила губу. Такое редкое имя во всей округе носила только она одна. Чего доброго, они догадаются, что она и есть дочь хозяйки замка, наследница всего поместья.

С высоты своего роста Гален присматривался к юной красавице, оглядывая ее всю от пышных волос, вопреки требованиям приличий не убранных в косы, до кончиков маленьких ступней, торчавших из-под аккуратно расправленных юбок. Хотя другие девушки в семнадцать лет были уже давно выданы замуж, эта милашка, по всей видимости, мало что смыслила в жизни. Она безотчетно шла на страшный риск, ища знакомства с посторонними мужчинами. Гален понимал, что они с ней по положению равны, но не мог ни выдать себя, ни открыто признать эту гостью. О чем же в таком случае с ней можно было вести беседу?

Молчание затянулось. Амисия и сама лихорадочно придумывала, как бы поддержать разговор; наконец, перед ней забрезжил еще не вполне ясный план. Дело в том, что когда она со своими спутниками поутру отправлялась в лес, из замка выехал еще кое-кто. Тот человек вез поклажу, которая наверняка должна была заинтересовать собратьев Робина Гуда. Амисия решилась:

— Гилфрей из замка Дунгельд — настоящий злодей. Он отнимает у людей последнее.

Она с надеждой подняла глаза, но лица мужчин приняли непроницаемое выражение. И все же она не оставила затею удержать их здесь подольше: сперва пригласила их в свое уютное убежище, а теперь указала достойную их устремлений цель. Она не раз рисовала в мечтах прекрасного героя, защитника простых людей; почему бы этому герою заодно не обратить свои стрелы и против ее обидчика, Темного Лорда?

Галена в который уже раз позабавила эта девушка, но он тщательно скрывал свои впечатления. Неужели ей невдомек, что никто из деревенских жителей не посмел бы называть своего лорда просто по имени? Она явно не продумала заранее, как лучше скрыть свое истинное происхождение; видно, ей пока не довелось узнать, как живут другие. Гален терялся в догадках: не из-за этой ли девушки их призвали в Дунгельд, не она ли была причиной каких-то бед? А может, ее простодушие посеяло раздоры среди обитателей замка? Как бы то ни было, они не могли ей открыться, и для всех было бы лучше, если бы она как можно скорее вернулась к себе, за каменные стены.

— Гилфрей не уважает даже церковь, — продолжала Амисия, не ведая о раздумьях своего героя. — Хозяйка замка, которая воспитывалась в монастыре, делает пожертвования монастырю святого Марка, что на холме за деревней. Но как только ее дары оказываются в стенах обители, откуда ни возьмись появляется сборщик податей и забирает все до гроша.

Гален внутренне подобрался. Не об этой ли напасти писала ему Сибилла? Не для того ли она призвала его на помощь, чтобы он положил конец этому изощренному грабежу?

— Когда я сюда шла, меня обогнал аббат — он еженедельно посещает нашу хозяйку. У него к седлу был приторочен мешок, в котором позвякивало серебро. Стало быть, он вез в обитель пожертвования. — Амисия надеялась, что сумеет пронять Галена, но на его лице не отразилось ровным счетом ничего.

— Рады были знакомству, — сказал Гален, указывая на выход жестом, не допускающим возражений. — Но день клонится к вечеру, и твои родные скоро начнут беспокоиться.

Выглянув из пещеры, Амисия с ужасом обнаружила, что солнце бьет прямо сквозь струи падающей воды — это был верный признак близкого заката. Она так увлеклась, что потеряла счет времени.

— И верно, — охнула она. — Мне пора. Скоро наведаюсь к вам еще разок.

— Для всех нас будет лучше, если ты от этого воздержишься, — не раздумывая, ответил Гален — от чистого сердца, хотя и не без сожаления.

Перед ним стояло незаурядное создание. Он знал слишком многих представительниц прекрасного пола, но такой оценки заслуживали считанные единицы. Жаль, что у него не было времени разобраться, почему она ведет себя столь неожиданным образом — подобрав юбки, бросается в воды прилива, ищет знакомства с посторонними, жаждет опасных приключений. Эта девушка пробудила его интерес.

Если бы они встретились в подобающей их положению обстановке, он постарался бы найти ответы на все свои вопросы. Впрочем, такая возможность еще может им представиться.

— Я хочу с тобой дружить. — Глаза Амисии потемнели от обиды на того, кто так явно стремился поскорее от нее избавиться; повинуясь порыву, она сделала шаг ему навстречу и положила свою маленькую ладонь на его широкую грудь.

Карл, тихонько хмыкнув, не удержался от язвительного замечания:

— Если б она захотела «дружить» со мной, уж я бы своего не упустил.

Гален быстрым взглядом заставил его умолкнуть, но сам подумал, что эти слова могли бы образумить девушку, послужить ей предостережением. Но Амисия думала о своем: ее мягкие губы слегка приоткрылись, и Гален заключил ее в объятия и привлек к себе.

Оказавшись в непривычной близости к мужчине, Амисия задрожала от радостного волнения. Не задумываясь о последствиях своего безрассудства, она таяла в его крепких руках. Ее захлестнули неизведанные ощущения, разум затуманился, а под ее ладонью все сильнее билось чужое сердце.

Прижимая к своей груди эту прелестную женщину-девочку, Гален вспыхнул, словно в огне. Когда она розовым кончиком языка провела по мягко очерченной верхней губе, искушение оказалось слишком сильным. Наклонив голову, он прильнул к ее губам и ощутил их пьянящую, ни с чем несравнимую сладость и опасную власть над собой.

Охваченная бездумным ответным порывом, Амисия прижалась к нему еще сильнее. Она обвила руками его шею, запустила пальцы в густые, черные как смоль волосы и потянулась к огню, словно мотылек, приносящий себя в жертву беспощадному пламени.

— Хм-м-м, пойду прогуляюсь, — пробормотал Карл, обходя обнявшихся.

Заслышав слова друга, Гален откинул голову назад. Подумать только, он едва не совершил непоправимое. Видя перед собой опущенные ресницы, закрывшие от его взгляда испепеляющую страсть, которая вспыхнула под покровом невинности, он отстранил от себя восхитительную податливую фигурку, чтобы положить конец опасным объятиям.

Амисия, слишком неискушенная, слишком глубоко окунувшаяся в новизну чувств, чтобы осознать, какую угрозу пытается отвести от нее Гален, беспомощно опустила руки, спрятав пылающее лицо на его широкой вздымающейся груди. Гален стиснул зубы; он понимал, что было бы жестоко затоптать костер, который из-за него разгорелся с такой разрушительной силой в чужой невинной душе. Поэтому он приобнял девушку за плечи, касаясь подбородком пахнущих цветами волос, и стал бережно поглаживать ее по спине.

Карлу, чтобы протиснуться к выходу, пришлось бы их потревожить, и он молча поплелся в дальний угол, который не освещало мерцание костра.

Борясь против урагана чувств, Амисия вдруг поняла, что Гален ласкает ее, как отец свое дитя; он больше не хотел разжигать в ней вспыхнувшее пламя. Полная решимости прийти сюда снова, чтобы дознаться до самой сути закружившего ее смерча, она все же заметила, что за водяной завесой появилось розовое закатное сияние; это означало, что прилив достиг опасной высоты. Если бежать что есть сил, можно было еще успеть. Вся надежда была на кобылку, оставленную под присмотром Келды и Фаррольда.

Амисия попятилась к выходу и на прощание сверкнула улыбкой:

— До завтра!

Все старания Галена оказались напрасными. Не просто напрасными, сказал он себе, а роковыми — для них обоих. Это неразумное дитя не осознавало, какая пропасть разверзлась перед ней самой и какому испытанию подвергается его сила воли. Только он раскрыл рот, чтобы запретить ей появляться здесь, как ее уже и след простыл.

Карл присвистнул:

— Заковыристая штучка, верно? — Подойдя к застывшему на месте другу, он потер подбородок и вздохнул с притворным сожалением. — Эх, если бы такая селяночка положила глаз на меня…

— Да, это было бы славно, если не считать, что твоя жена спустила бы с тебя шкуру, — поддел его Гален. — К тому же наша красавица невинна, да и селяночкой ее никак не назовешь.

Улыбка Карла говорила о том, что Гален точно предугадал возможную реакцию Майды, однако вторая часть фразы ввергла его в недоумение.

— Вызови-ка в памяти ее черты, — сказал Гален. — Неужели они тебе никого не напоминают?

Карл умолк, словно пораженный громом: у него расширились глаза и отвисла челюсть. Опомнившись, он закрыл рот и в изумлении покачал головой.

— И впрямь поразительное сходство…

Там, где лесная тропа выходила на лужайку, Келда металась, точно в клетке, моля Всевышнего о скорейшем возвращении подруги. Она перемежала истовые молитвы приглушенными проклятиями и так ломала руки, что у нее заныли пальцы. Бывали случаи, когда она готова была придушить Амисию. В лесу смеркалось; памятуя, как они накануне опоздали к ужину, Келда надеялась, что хоть сегодня не придется вброд переходить отмель.

— Больше медлить нельзя, нужно возвращаться, — теребил ее Фаррольд, стараясь не выдать своей тревоги. — Если уж из замка вышлют сюда лодку, мы, по крайней мере, будем ни при чем. Почему из-за одного должны страдать другие?

Фаррольд приводил самые веские доводы, чтобы убедить свою миловидную спутницу. Они должны сделать все возможное, чтобы только избежать наказания. Отец будет в ярости, им всем не поздоровится, а ведь виновата на самом-то деле одна его смазливая наследница-падчерица. Теперь в голосе Фаррольда зазвучала неподдельная боязнь:

— Я Амисии зла не желаю, но и расплачиваться за ее сумасбродство нам с тобой ни к чему.

Келда остановилась и взглянула на своего компаньона, который уже натягивал три пары поводьев, неловко переминаясь с ноги на ногу. Ей сделалось совестно за Амисию. У Фаррольда было больше причин опасаться кары, чем у них обеих вместе взятых. Во время послеполуденной прогулки он, среди прочего, поведал ей, что законный сын может подчас пойти наперекор родительской воле, тогда как незаконнорожденный всецело зависит от милости отца и не смеет ни в чем ему перечить.

— Наверно, ты прав. Давай привяжем кобылку здесь — Амисия ее с легкостью отыщет. Если вода поднимется не слишком высоко, она еще сумеет нас догнать.

Келда чувствовала себя предательницей, но и подводить Фаррольда тоже не годилось. Семеро одного не ждут.

С проворством и сноровкой, которых он доселе не проявлял, Фаррольд отделил лошадь Амисии от двух других и передал их поводья Келде, а сам привязал серую в яблоках кобылку к молодому деревцу в тени раскидистого дуба. Подсадив Келду, он ловко оседлал своего жеребца.

Держась чуть позади, Фаррольд перехватил брошенный через плечо беспокойный взгляд Келды и ободряюще улыбнулся. Откинув за спину тугую косу, перевитую сапфирово-голубой лентой, Келда пожала плечами, выражая полное равнодушие, и устремилась туда, где розовела полоска горизонта.

Они пустили лошадей во весь опор и хохотали, как дети, когда из-под копыт летели брызги, обдававшие их с головы до ног. Однако по мере приближения к извилистой дороге, ведущей в замок, их веселье заметно пошло на убыль: впереди маячила зловещая темная фигура со сложенными на мощной груди мясистыми руками.

Гилфрей с трудом передвигал ноги — они у него вечно опухали и нестерпимо болели, отчего он зверствовал еще сильнее; но как только всадники оказались на расстоянии вытянутой руки, он ринулся вперед и выбил Фаррольда из седла. Юноша упал в пенящуюся воду.

— Чтоб неповадно было своевольничать, — прорычал Гилфрей, глядя на него сверху вниз, а потом перевел злой, колючий взгляд на Келду.

Вымокшая от брызг, дрожащая от ветра и страха, Келда нашла в себе силы спешиться и удерживала свою лошадь между собой и клокочущим от ярости бароном.

— Не браните ее. — Фаррольд, собравшись с духом, попытался вступиться за девушку, в которой нашел сочувствие. Он еле-еле поднялся на ноги, но набежавшая волна небывалой высоты снова швырнула его в воду.

Забыв о боли в ногах, Гилфрей бросился на неблагодарного отпрыска:

— Ты еще смеешь указывать мне?

С трудом встав, Фаррольд в который раз потерял равновесие, подкошенный новой волной и отцовской злобой.

— Мы давно могли бы вернуться, но до последнего надеялись дождаться нашу спутницу.

Келда ахнула, услышав такие вероломные речи из уст своего заступника. Она покинула Амисию ради того, чтобы он не понес наказания, но ей никогда не пришло бы в голову указывать пальцем на подругу — пусть даже та была виновата — чтобы выгородить себя.

Фаррольд заметил осуждение Келды и содрогнулся от собственного малодушия. Он сгорал со стыда: ведь Амисия оказалась первой девушкой, проявившей к нему благосклонность и сочувствие. Она не позволила себе ни одного выпада против его происхождения и воспитания, ни одной насмешки над его нескладной фигурой и несуразной внешностью. Тогда он не знал, что встретит здесь вторую девушку, у которой найдет еще большее понимание, а возможно, даже одобрение. Келда поймала его умоляющий о прощении взгляд.

Барон схватил за шиворот жалкого, вымокшего до нитки недоросля, который сделался похож на полуживого котенка.

— Забирай лошадей да пошевеливайся! — Гилфрей швырнул сына в размытую дорожную грязь, прямо к ногам девушки. — И помни: со мной шутки плохи.

Доброе сердце Келды сжалось от мыслей о судьбе несчастного юноши. Она помогла Фаррольду подняться. В смятении и спешке они не заметили, как в густых сумерках показалась движущаяся фигура.

В каскадах брызг по волнам прилива мчалась серая лошадь в яблоках. Всадница, невзирая на опасность, пустила ее во весь опор, хотя узкая каменистая коса была едва различима.

— Ах ты безмозглая тварь! Чуть не загубила мою лошадь! — Теперь гнев Гилфрея обратился против падчерицы, которая, как всегда некстати, напомнила ему о прежнем хозяине замка.

— Хотя бы и так, — бросила Амисия отчиму, загородившему дорогу. — Но если бы вместе с лошадью сгинула и я, вы бы сочли, что дешево отделались.

В глазах Амисии метался золотой огонь дерзкой храбрости, который всегда вспыхивал при стычках с этим человеком. Она пришпорила лошадь, да так, что упрямому самодуру не оставалось ничего другого, как посторониться, чтобы не свалиться с узкой тропы в бурные воды прилива.

— Я бы еще приплатил, — рявкнул он вслед Амисии. — С души воротит, как подумаю, что ты меня переживешь. — Он продолжал выкрикивать проклятия, не надеясь догнать бунтарку. — Но лошади тебе больше не видать! Пусть только конюхи посмеют пустить тебя в стойло — всем шеи сверну!

Амисия не подала виду, что эта угроза задела ее за живое: ведь так недолго было лишиться возможности еще раз увидеть героя-разбойника. Поднимаясь вверх к замку, она запрокинула голову, и ее звонкий хохот эхом разнесся по каменистым склонам. Хотя чуткий слух уловил бы в нем горечь, несвойственную юности, цель была достигнута: она в который раз заявила, что не склонится перед своим недругом. То был голос вольности, который ранил больнее, чем стрела.