ГЛАВА 5


— У сборщика податей? — При виде горы медных монет, поблескивающих на темной от времени столешнице, кустистые брови святого отца поднялись так высоко, что почти исчезли под седыми волосами, обрамляющими его лоб.

Гален готов быть сквозь землю провалиться от недоверия, сквозившего в этих словах. Будучи допущенным в тесную и мрачную келью аббата, он, к своему изумлению, обнаружил, что перед ним стоит старый знакомец, запомнившийся ему еще с детских лет, проведенных в Райборне. Хотя во время их последней встречи Гален был всего лишь мальчишкой, во что бы то ни стало стремящимся поскорее стать взрослым, сейчас только широкий капюшон плаща, скрывающий лицо Галена, мешал отцу Петеру узнать своего бывшего подопечного.

— Нам стало известно, что леди Сибилла послала вам пожертвование, а приспешник барона вознамерился его отнять, — негромко пояснил Гален, старательно пряча лицо. — Вот мы и решили восстановить справедливость.

— Достойный поступок, — кивнул отец Петер; в его глазах вспыхнула мимолетная улыбка, с детства запомнившаяся Галену. — Только это напрасно.

Забыв об осторожности, Гален вскинул голову, и капюшон упал за спину, открыв красивое лицо неверному свету четырех сальных свечей, стоявших на оловянной подставке в дальнем конце стола.

Изменившись в лице, аббат сделал шаг вперед. Он был невысок ростом и вынужден был смотреть на своего посетителя, которого вначале не узнал, снизу вверх. Взгляд зеленоватых глаз, каких он не видел больше ни у кого, приобрел мужскую твердость; детская миловидность сменилась неповторимой зрелой красотой. Когда-то щуплая мальчишеская фигурка неудержимо тянулась вверх, не успевая обрасти плотью; теперь перед аббатом стоял прекрасно сложенный, крепкий мужчина. В его движениях чувствовалась недюжинная сила и природная ловкость. Под внимательным взглядом настоятеля гость не шевельнулся. Наконец почтенный старец одобрительно кивнул, и пушистый венчик седых волос согласно всколыхнулся, словно подтверждая, что в обитель пожаловал достойный наследник славного Ледяного Воина.

— Что привело тебя сюда, на землю Райборна, сын мой? — помолчав, спросил аббат — он, как всегда, смотрел в корень.

У Галена потеплело на душе от того, что его давний наставник не утратил своей проницательности, однако вместо ответа он задал другой вопрос — слишком велико было его недоумение:

— Почему вы назвали возвращение неправедно отнятого дара напрасным поступком?

Настоятель не обиделся, что его вопрос остался без ответа; едва заметно скривив губы, он сказал:

— Мы с леди Сибиллой не так просты, как может показаться какому-нибудь злонамеренному лорду.

Гален без труда догадался, что речь идет о бароне Гилфрее — этот же эпитет он слышал в его адрес от своих родителей.

— Человек изворотливый и недобрый, он одержим чрезмерной гордыней и даже не допускает мысли, что против его намерений можно бороться одной лишь чистотой помыслов. Наш план очень прост. Леди Сибилла всякий раз посылает нам тридцать марок, а когда сюда является приспешник барона, чтобы изъять ее пожертвование, я отдаю суму, в которой лежит только пятнадцать.

Ласковое лицо аббата хранило такое невинное выражение, что Гален только растерянно моргал глазами. В детстве он считал этого коротышку-священника со смешинкой во взгляде хитрым ангелом, но никогда не подозревал, что тот способен на такую изобретательность, пусть даже во имя праведной цели. В то же время это открытие избавило его от укоров совести и убедило, что ради благого дела не грех и далее скрывать свое истинное лицо, пусть даже у собеседника возникнут на сей счет какие-то подозрения.

— Ни барону, ни его приспешнику и в голову не приходит поинтересоваться, отдаю ли я все деньги без остатка. — Отец Петер шутливо развел руками, а потом добавил, посерьезнев: — Наш план основывается на том, что, по их мнению, в этих краях все до смерти боятся прогневать барона. Им невдомек, что я подчиняюсь лишь высшей власти. Той, единственной, что благословляет наши скромные старания облегчить тяготы нищенской жизни, на которую алчные хозяева обрекли здешний несчастный люд.

Настоятель опустился на простой табурет у стола и жестом пригласил гостя последовать его примеру. Потом он продолжил:

— Хотя этот кичливый грабитель безбоязненно обирает церковь, он, как видно, ни разу не заподозрил, что держатель монастырской казны также может быть нечист на руку. Это парадокс, но в то же время и благо: задумай он призвать меня к ответу, я был бы вынужден сказать правду, как повелевает мой обет.

Гален кивнул, давая понять, что не сомневается ни в честности аббата, ни в праведности его хитроумных действий.

Лицо Петера осветилось привычной доброй улыбкой. Но теперь, ответив на вопрос гостя, он потребовал такого же прямого ответа и на свой первый вопрос:

— Что же привело тебя в Райборн после стольких лет? Почему ты не поехал в замок, как подобает благородному гостю, а таишься в лесу, словно злодей-разбойник?

Гален невольно усмехнулся. Вот что значит разница во мнениях: Амисия сразу увидела в нем романтического героя, а отец Петер — ныне аббат Петер — заподозрил в злодействе. Пытаясь выиграть время, чтобы решить, можно ли довериться аббату, Гален с рассеянным видом взял со стола одну монету и задумчиво произнес:

— Мне довелось не раз испытать в бою все воинские премудрости, которым учили меня лорд Конэл и мой отец — и каждый раз я выходил победителем.

В лицо аббата, выражавшее пытливое ожидание, пристально смотрели серебристо-зеленые глаза. Гален понял: его собеседник хочет узнать, на чьей стороне он сражался в этих битвах. Снова обратив взор на круглый медяк, лежащий на ладони, словно это была редкая диковинка, он негромко сказал:

— Я не питаю почтения к нашему королю, а уж тем более — к французам. Да, год тому назад мы с отцом стояли на поле Раннимеда и смотрели, как Иоанн ставит свою печать на Великую хартию, но когда кучка знати позвала править нашей страной иноземного принца, мы отказались участвовать в этом позорном действе.

Аббат, как и многие священнослужители, поддерживал движение тех, кто заставил упрямого короля подписать документ, хоть немного ограничивающий монаршую власть и укрепляющий положение церкви. В то же время он считал, что бароны зашли слишком далеко, когда отдали страну во власть французского принца. Начались бесчисленные распри и настали мрачные времена; впрочем, к заданному вопросу это не имело ни малейшего отношения.

Аббат Петер молча поднял брови. Его питомец хорошо помнил это выражение: наставник терпеливо дожидался прямого ответа. Интуиция, которую святой отец всегда ценил у своего ученика, подсказала Галену: с аббатом стоит поделиться, тем более что он, как никто другой, может пролить свет на причины отчаянного зова леди Сибиллы.

— Вскоре после того как я со своим отрядом разгромил захватчиков, осаждавших Таррент, мне доставили письмо от леди Сибиллы. Это было первое и единственное ее послание со времени моего отъезда из этих краев.

Надеясь услышать объяснение этому странному событию, Гален сжал в руке потертый медяк и посмотрел в глаза аббату, но не увидел в них ни тени понимания. Упрекнув себя за излишнюю уклончивость, он сказал напрямик:

— Добрейшая леди Сибилла упомянула о какой-то опасности и попросила нас вмешаться, однако не пояснила, в чем же дело. Я прибыл сюда по ее зову, но мало что могу сделать, пока не узнаю, о чем шла речь в ее письме. С каким же злом мне предстоит бороться?

Не получив ответа, Гален бросил монету обратно на стол. Аббат Петер озадаченно смотрел перед собой. Гален сделал последнюю попытку:

— Вам, конечно же, известно, что вынудило ее отправить это послание?

— После трагического события, заставившего тебя покинуть замок, жизнь здесь стала тяжелой и безрадостной, но она течет по заведенному порядку — день за днем, год за годом. Ума не приложу, что могло понадобиться леди Сибилле. Она редко задумывается о чем-либо, кроме собственной души и бедственного положения простого люда. Все эти годы она исподволь помогала мне облегчать жизнь крестьян, которые задавлены тиранией Гилфрея и алчностью короля. Они недоедают, ходят в лохмотьях, ютятся в убогих лачугах, страшатся приближения зимы.

Гален распрямил плечи. Неужели леди Сибилла просто хотела, чтобы он оказал более существенную помощь крестьянам? Маловероятно, но совсем исключать такую возможность нельзя, памятуя о ее добросердечии.

Словно читая мысли своего молодого друга, аббат поспешил его разуверить:

— Наши скромные усилия — это всего лишь капля в море, но сегодня положение ничем не отличается от того, что было вчера или год назад.

Значит, и эта догадка оказалась неправильной. Гален плотно сжал губы.

Петер понимал, каково сейчас этому полному сил молодому воину: перед ним возник враг-невидимка — неизвестность. Тогда он осторожно высказал единственное, что пришло ему в голову:

— С тех пор как я ушел из замка Дунгельд в монастырь, на острове так и нет настоящего священника.

Гален не поверил своим ушам. Во всех известных ему благородных домах непременно жил священник — а то и не один, — который ежедневно служил мессу и выполнял обязанности писца при хозяине замка.

Увидев, как озадачило Галена это сообщение, Петер поспешил объяснить:

— Когда лорд Гилфрей прибыл в замок, с ним в числе его челяди был и священник, так что надобность во мне отпала. К сожалению, мой преемник столь невежествен, что не может и двух слов нацарапать на пергаменте; он не проявил ни верности церкви, ни истинной любви к Богу. — От негодования у аббата Петера дрогнул голос. — Мало кто из обитателей замка ищет у него наставления на путь истинный — они все обращаются ко мне. Только леди Сибилла совсем удалилась от мирской суеты и никогда не покидает стен замка. Раз в неделю я сам прихожу ее исповедовать.

Погруженный в свои мысли, Гален лишь вежливо кивал. Смешок Петера вернул его к действительности:

— В исповедальне мы находимся с ней вдвоем; то, что между нами говорится, не достигает чужих ушей.

Только тут лицо Галена осветилась улыбкой. Внутри крепостных стен уединение было редкой роскошью. Он подался вперед и зашептал, как заговорщик:

— Передайте леди Сибилле, что я приехал и готов выполнить ее волю — пусть только она скажет, что ей требуется. Я полностью к ее услугам, но мне необходимо знать, какая опасность ей угрожает.

Аббат кивнул, но счел необходимым предупредить:

— Беда в том, что я посещал остров Дунгельд не далее как позавчера. Если я отправлюсь туда раньше времени, это неизбежно вызовет подозрения.

— Жаль, — сказал Гален, поднимаясь с табурета и распрямляя спину. — Значит, будем ждать.

Аббат Петер тоже встал, но при этом задел стол, и аккуратная стопка монет рассыпалась по столешнице широкой дугой. Гален поднял с пола кожаную суму и сгреб в нее монеты.

— Чтобы вы могли с чистой совестью заверить барона, что конфискованных денег у вас нет, я заберу это с собой.

На лице старика отразилась странная смесь облегчения и расстройства. Гален чуть не расхохотался:

— Нет-нет, святой отец, я не собираюсь набивать свою мошну. Вам хорошо известно, что моего состояния более чем достаточно, чтобы не польститься на деньги церкви или бедняков. Пусть эти монеты хоть как-то облегчат участь нуждающихся.

Улыбка аббата была наградой этому редкому человеку из числа представителей знати, который не одержим алчностью и сочувствует бедным. Но если Гален намеревался пойти прямиком к обнищавшим крестьянам, ему следовало знать, что они побоятся принять помощь от чужака. Требовалось снабдить его какой-нибудь меткой, которая обеспечила бы ему их доверие. Наклонив голову, Петер снял с шеи четки, не потревожив ни один волос из своего белого венчика.

— Бог в помощь. Береги себя.

Он протянул своему ученику простую нитку крупных черных бусин. Она казалась ничем не примечательной, однако, приглядевшись повнимательнее, можно было различить золотое распятие, богато инкрустированное рубинами.

У Галена потеплело на душе: этот жест бывшего наставника свидетельствовал об искреннем уважении. Без лишних слов он поклонился, принимая этот священный знак. Тщательно запрятав его под плащ, Гален сказал:

— Я найду надежное укрытие и вернусь сюда через неделю.

Он отворил дверь, наклонил голову, чтобы не задеть низкую притолоку, и исчез в темноте.


Когда во мгле явственно обозначился квадрат света, а на его фоне — крупная согнувшаяся фигура, у Амисии вырвался вздох облегчения. Но вот дверь закрылась, и она опять осталась сидеть в кромешной тьме, притаившись на нижнем суку раскидистого вяза. Прошло еще немного времени, и она увидела приближающуюся тень, но заставила себя дождаться, пока идущий окажется рядом.

Терпение не относилось к числу добродетелей Амисии. Она едва удержалась, чтобы не покинуть свой наблюдательный пост. Оставив Келду и ее воздыхателя на парапете башни, она без промедления помчалась сюда. Преодолев узкую косу между островом и каменистым морским берегом, девушка пробралась через темную чащу. Она надеялась, что сумеет вернуться в замок до прилива, если быстро управится со своим делом; однако понимала, что этой надежде вряд ли суждено сбыться.

Чтобы не поддаваться безотчетному страху, Амисия решительно шла к цели. Каково же было ее разочарование, когда она обнаружила, что пещера за водопадом пуста. Несмотря на растущую тревогу, она отказалась от первоначального замысла дождаться Галена здесь, в безопасном укромном месте. Она не сомневалась, что под покровом темноты он отправился в аббатство, чтобы вернуть святым отцам отнятые у них деньги. Забыв о благоразумии, она побежала туда, где можно было перехватить его на обратном пути. Но оказалось, что ей куда легче преодолеть страх, чем неподвижно сидеть на одном месте в ожидании Галена.

Вот разиня, нельзя было спускать с него глаз, обругала себя Амисия, потеряв из виду черную тень. Она была вне себя от досады. Ухватившись рукой за нависающий сук, Амисия нагнулась, чтобы получше разглядеть тропинку.

— Ай!.. — Сук резко распрямился, и Амисия с истошным воплем рухнула на землю.

К счастью, она упала на мягкую кочку, поросшую папоротником, и почти не ушиблась, но понимала, что являет собой самое жалкое зрелище: ее плащ задрался, а юбки сбились в бесформенный ком. Как назло, нижние ветви вяза раздвинулись, и в просвет заглянуло знакомое лицо с незабываемыми серебристыми глазами. Амисия чуть не взвыла, однако вовремя опомнилась и мужественно изобразила улыбку, когда сильные руки подняли ее, как ребенка.

Изумление Галена при виде девушки из благородного семейства, которая свалилась с дерева в ворохе листьев и коры, быстро сменилось досадой: она опять появилась неожиданно и совершенно некстати. Не заметив, что с ее плеч соскользнул плащ, Гален вынес Амисию на тропинку и поставил на ноги. Сжимая хрупкие девичьи плечи, он разрывался между желанием покрыть ее лицо поцелуями и намерением задать ей хорошую взбучку. Пресвятая дева Мария! О чем думает леди Сибилла, позволяя своей дочери такие выходки? А если леди Сибилла целиком погружена в благочестивые мысли, то уж Анна была просто обязана удержать хозяйскую дочь от такого безрассудства. Но он не мог высказать эти возмущенные мысли, чтобы не выдать себя и свое прошлое, связанное с замком Дунгельд. Вслух он лишь грубовато спросил:

— Что тебе понадобилось в лесу среди ночи?

Амисия сразу забыла о своем позорном падении и вспыхнула от обиды:

— Я пошла на огромный риск — и все ради того, чтобы предупредить тебя об опасности.

Гален поднял брови, но ничуть не смягчился. Он не стал спрашивать об очевидном.

— Ну и ладно! — воскликнула Амисия, до глубины души уязвленная его черствостью. — Барон тебе еще покажет!

Она вырвалась от него и хотела броситься прочь, но зацепилась за куст терновника. Шипы крепко держали ее юбку. Резко обернувшись, Амисия попыталась освободиться, но только сильнее запуталась.

— Погоди, порвешь платье, — сказал Гален, стоя у нее за спиной. — Дай помогу.

Но Амисия в ярости дергала материю, не желая принимать от него помощь.

Гален поневоле схватил девушку одной рукой за талию, прижимая к себе, а сам наклонился, чтобы высвободить ее юбку из цепких шипов терновника. При всех благих намерениях это было ошибкой. Его одурманили запахи луговых цветов и обольстительные формы девичьего тела, оказавшегося совсем близко.

От ощущения сильной руки, удерживающей ее на месте, и близости теплого, крепкого тела, у Амисии захватило дух. Ее праведный гнев улетучился как дым. Она решила хотя бы изобразить оскорбленное достоинство и опустила густые ресницы, чтобы не смотреть, как свободная рука Галена отцепляет материю ее юбки от многочисленных шипов. Это было опрометчиво, но Амисия спохватилась слишком поздно. В темноте, не нарушаемой даже лунным светом или игрой теней, она отчетливо осознала свое влечение к мужчине, чьи черные, как сама ночь, волосы легко касались ее щеки. Амисия перестала сопротивляться. Она только боялась, что крепко обхватившая ее рука почувствует, как у нее колотится сердце, и тогда Гален догадается, что она так взволнована не от страха или гнева, а от воспоминаний об их последней встрече, когда она подчинилась его пламенным объятиям.

Юная красавица растаяла как воск, оказавшись в опасной близости от Галена. Его рука замерла у очередного цепкого шипа. От ее легкой дрожи и прерывистого дыхания у него в жилах вспыхнул огонь. Ему осталось совсем чуть-чуть повернуть голову, чтобы его губы оказались у атласного изгиба между девичьей шеей и плечом.

Амисии показалось, что ей на кожу поставили тавро — так обжег ее этот поцелуй. Однако она не отстранилась, а только выгнула шею. Мучительное наслаждение охватило ее… Со сдавленным стоном она откинула голову на широкое мужское плечо.

Этот тихий стон лишил Галена рассудка. Вначале он успокаивал себя тем, что, вкусив медвяного нектара, сможет вовремя остановиться. Теперь выдержка изменила ему. Он резко оторвал последний клин материи от острых шипов, отступил назад и развернул Амисию к себе лицом. Его руки скользнули под плащ и стали поглаживать девичью спину, с каждым движением теснее привлекая Амисию к груди. Его рот жадно и вместе с тем бережно накрыл ее губы и заставил их приоткрыться. Поцелуй становился все более страстным, и Амисию закружил ураган неизведанных ощущений.

Когда она порывисто привстала на цыпочки и изгибы ее тела совпали с изгибами его твердой плоти, Гален понял, что держится из последних сил. Хваленая выдержка готова была вот-вот ему изменить. Если эта неискушенная, но обольстительная дикарка не одумается, он ничего не сможет с собой поделать.

Но Амисия уже утратила способность рассуждать, поэтому она не поняла, что Гален пытается ее отстранить из самых благих побуждений. Она не могла смириться с кажущейся холодностью и снова прильнула к его груди.

Теперь и у Галена вырвался слабый стон. Эта девушка, сама того не ведая, подвергала его чрезмерному искушению, а себя — неминуемой беде.

Опасаясь, как бы он не оттолкнул ее опять, Амисия просунула свои тонкие пальчики сквозь сильные мужские пальцы. Прикосновение мягких, не привыкших к труду ладоней еще раз утвердило Галена в мысли, что эта наивная обольстительница девственна и высокородна — два этих обстоятельства стояли как преграда на пути к удовлетворению заветного желания. Гален едва не угодил в ловушку, расставленную ими самими, забыв, что и девушка, и он выдают себя не за тех, кто они есть. Человек чести, он не мог позволить себе взять то, что она в своем неведении готова была отдать — это было бы равносильно предательству памяти его покойного крестного отца. Что и говорить, эта девушка при всем своем очевидном сумасбродстве была слишком невинна, чтобы понимать, на что она себя обрекает под покровом лесной темноты. Но Галену, с его обширным опытом, не подобало терять контроль над своими ощущениями. Однако, несмотря на эти разумные доводы, он никак не мог унять огонь в крови. Напротив, его волнение только усиливалось. Высвободив пальцы, он положил ладони ей на плечи и решительно отстранил ее от себя.

— Так чем же грозит мне барон? — хрипловато спросил Гален, глядя прямо в ее глаза, вспыхнувшие недоумением.

Амисия, сгорая в пламени чувств, не сразу сообразила, о чем он говорит. Кровь гулко стучала у нее в ушах. Она не на шутку смутилась, когда поняла, что не может столь же легко совладать с собой, как Гален. Видно, она ничуть не привлекала его. От обиды ее глаза снова полыхнули огнем.

Гален криво усмехнулся. Ему стало ясно, что его сдержанность, которая далась ценой неимоверных усилий, оскорбила самолюбие девушки, но он знал, какое потрясение ожидало ее, вздумай он воспользоваться ее доверчивостью.

Амисия пришла в негодование: в его улыбке ей померещилась насмешка. Она демонстративно отвернулась и нашарила под ногами упавший плащ, потом выпрямилась и заговорила, кляня себя за дрожь в голосе:

— Гилфрей отправляется на рассвете, чтобы поквитаться с тобой за ограбление сборщика податей. — Под пристальным взглядом серебристо-зеленых глаз Амисия забыла, что ей следует быть осмотрительнее в своих речах.

От плохо скрытого насмешливого удивления у Галена в углах рта пролегли заметные складки. Неужели эта девчонка не слышит, что говорит? Она же выдала себя с головой. Кто, кроме обитателей замка Дунгельд, мог бы прознать о планах барона? Кто, кроме членов семьи, осмелился бы назвать барона запросто — «Гилфрей»? А ведь у нее такая оговорка проскользнула не в первый раз.

Амисия сразу почувствовала свою оплошность. Она, как всегда, выпалила, не подумав, и теперь поспешила сочинить правдоподобное объяснение своей осведомленности:

— Мне… моя сестрица Мелли прислуживает наследнице поместья Райборн — та ей проболталась. Вот Мелли мне об этом и рассказала, когда вернулась домой, а дело было к вечеру. Я все бросила — и сразу к тебе, чтоб до рассвета успеть.

Если бы Гален не знал, кто она такая, он бы, пожалуй, попался на эту удочку. Единственное, что еще не нашло своего объяснения — это фамильярное упоминание имени барона.

— Спасибо, что побеспокоилась. В благодарность я провожу тебя до хижины, что стоит на краю деревни — так, кажется? — Он сделал паузу, чтобы посмотреть, как эта изобретательная девчонка сумеет отказаться от его великодушного предложения.

Улыбка так и застыла на губах Амисии. Лихорадочно соображая, как бы выкрутиться, она теребила завязки у ворота плаща. Впервые жизни ее застигли врасплох.

Гален заметил, как нахмурились тонкие брови и опустились уголки пухлых губ. Если бы она отказалась от его сопровождения, ей бы пришлось ночевать в лесу, в полном одиночестве. Он быстро нашел выход:

— Впрочем, не стоит плутать в чаще, когда вокруг кромешная тьма. Обитателям леса это может не понравиться.

Амисия с облегчение вздохнула.

— Да уж, и люди, и звери здесь лютые. Не знаю, кто хуже.

Гален ответил ей заразительной улыбкой:

— Мы с тобой знаем укромное местечко — пещеру за водопадом. Там и заночуем.

Амисия пришла в ужас: она только теперь осознала, как близко подошла к опасной грани. Надо думать, Гален по-своему истолковал ее порывистость: иначе зачем бы он стал звать ее среди ночи в пещеру? Ни одна деревенская девушка ему бы не отказала. Она робко подняла свои карие глаза и заметила, что над темными верхушками деревьев взошла луна.

— Мои товарищи наверняка уже видят десятый сон.

Амисия не знала, огорчаться ей или радоваться.

Гален как ни в чем не бывало продолжал:

— То-то они удивятся, когда поутру обнаружат, что провели ночь в обществе прекрасной дамы.

Видя, как она разрывается между облегчением и сожалением, Гален понял, что их терзают сходные чувства. Это его смягчило. С шутливым поклоном он предложил Амисии руку.

Исподтишка покосившись на Галена, Амисия положила пальцы на его согнутую в локте руку и направилась вместе с ним в сторону заветного укрытия. Она не стала уточнять, почему он считает, что идти через лес к пещере безопаснее, чем к деревне. Так или иначе, у нее не было выбора — все лучше, чем ночевать одной в лесу.


Загрузка...