Мишель раздражённо швырнула бриллиантовую диадему на резной туалетный столик у овального зеркала в белой раме.
Месяц… Прошёл всего месяц с того дня, как она проводила мужа, и месяц и одна неделя, как она замужем, а тоскливо так, что выть хочется. Или, бить посуду и всё, что бьётся… Или рвать на мелкие клочки всё, что рвётся…
— У-у-у-у… — принцесса и в самом деле тихонечко завыла, капризно сложив губы трубочкой и украдкой поглядывая на дверь, опасаясь быть услышанной.
Вот, зачем она сегодня полдня так тщательно наряжалась? Бросила все опостылевшие задания Майры и пошла к себе, прихорашиваться…
«Для кого я так долго выбирала платье? Кто увидит эти сверкающие драгоценности? Эта гадюка, Майра?», — Мишель сжала кулачки от одного вспоминания о первой помощнице управляющего, которую в поместье ашварси все называли просто смотрительницей замка. — «Да, знаю я, знаю, что неприлично мне, принцессе, говорить «гадюка», но… Ненавижу её!».
Мишель положила локти на столик, вгляделась в своё отражение, мысленно приговаривая: «Я — красавица! Я — принцесса!».
Молодая жена ашварси тяжко вздохнула, вспоминая минувший месяц и её войну со смотрительницей замка, которую ашварси назначил её наставницей по управлению поместьем.
«Вот зачем мне нужно с этим возиться, для такой работы и нужны управляющие!» — мысленно спорила Мишель с мужем.
Именно «гадюка» Майра каждое утро будила принцессу на рассвете, заставляла приводить себя в порядок и спускаться к их совместному завтраку.
— Немедленно встань! Что ты себе позволяешь? — вскричала принцесса, когда Майра села с ней завтракать за один стол, в самое первое утро без Хлодвига.
— Госпожа…? Что-то не так? — растерялась пожилая смотрительница.
— Я принцесса, третья дочь великого императора, ставленника богов на нашей земле! Как ты посмела сесть со мной за один стол? — кипела праведным негодованием Мишель.
— Но господин… Это он велел мне каждое утро завтракать с Вами. Простите… Наверное, я что-то не так поняла. Я сейчас же напишу ему и спрошу ещё раз.
— И напиши о своём проступке, и о том, как я возмущена им, — высокомерно добавила Мишель.
Голубиная почта обернулась быстро. На следующее утро настороженная Майра снова присела за один стол с принцессой, объявив, что такова воля ашварси.
— Я не буду сидеть с тобой! — возмутилась принцесса, вскакивая со своего места.
— В таком случае, ашварси запретил давать вам какую-либо еду, — строго объявила смотрительница
— Он приказал морить меня голодом? — поражённо прошептала Мишель.
— Нет, господин распорядился, чтобы Вы завтракали, обедали и ужинали только за одним столом со своей наставницей, со мной.
В то утро, фыркнув, Мишель гордо удалилась, без единого слова. Но выдержала она всего два дня. Никогда в жизни принцесса не испытывала голода. Это был её первый, и, надо отметить, пренеприятнейший опыт. На третий день, а точнее, вечер, наступив на горло своей гордости, Мишель села у стола с самого краю, противоположного от того, где сидела Майра, и нерешительно потянулась за булочкой. Смотрительница ничего на это не сказала и принцесса, осмелев, начала жадно есть. Больше голодовок Мишель не объявляла.
Но ненавистные совместные завтраки — это были далеко не все случаи военных действий принцессы с первой помощницей — лишь небольшая их часть.
Майра без конца пыталась заставить Мишель участвовать в жизни поместья и выполнять работы в замке.
— Госпожа, как хозяйка, Вы должны изнутри понимать, как всё устроено. Знать, что делают в пошивочной, прачечной, на кухне, уметь выполнять самостоятельно большинство работ, которые проводятся в поместье. Вам необязательно выполнять их в совершенстве, но научиться нужно, чтобы недобросовестные слуги не могли вас обмануть, и, чтобы вы сами правильно понимали и ценили труд своих работников.
Каждое утро, сразу после завтрака, смотрительница всегда вела принцессу с собой в людскую, к слугам, чтобы раздать тем поручения на день. Мишель, обычно, скучая и рассеянно смотря по сторонам, стояла за её спиной и ладошкой прятала утреннюю зевоту.
Потом Майра, определяла на работу, а скорее, на учёбу, и саму молодую хозяйку.
Для Мишель это было хуже всего: ей, принцессе, целый день заниматься какой-то мерзкой работой! Она умеет шить и вышивать — этого для знатной девушки, тем более, принцессы, достаточно!
Противная Майра потом спрашивала выполнение работы и докладывала ашварси, гадина. Мишель не ждала ничего хорошего от этих докладов, поскольку, за этот месяц принцесса: трижды сожгла весь хлеб, когда ей поручили проследить за ним, пересолила суп, когда ей дали посолить варево, испортила жаркое, когда насыпала слишком много специй, упустила молоко, забыв отставить его вовремя. А один раз выронила в реку всё бельё, которое полоскала во время знакомства с работами в прачечной. Впрочем, почти все вещи выловили селяне, за мостом, и вернули.
Единственное, с чем у принцессы совсем не было проблем — это шитьё и вышивание. Тут её матушка как следует научила.
Над расходными книгами замка Мишель засыпала, роняя на раскрытые страницы свою красивую головку, с такой удивительной быстротой, что даже сама удивлялась этому.
— Ненавижу цифры! — кричала она Майре.
Почтовые голуби летели, летели, летели… Они несли ашварси сообщения, какая его жена неумёха. Мишель, думая об этом, ужасно себя чувствовала, и, почему-то, виноватой в своих горестях считала доносчицу Майру.
Почему, скажите Боги, она должна попробовать выполнять сама все женские работы в поместье? Что за блажь наставницы? Можно же, просто, пару раз посмотреть. Она — принцесса! Мишель часто представляла, как Майра малюет Хлодвигу кляузы на неё: не годна, не справилась, не умеет, испортила…
За целый месяц всего четыре раза управляющий Виль неохотно давал принцессе экипаж и сопровождение для визита во дворец, к матери, которой Мишель с упоением жаловалась на свою несчастную судьбу. Но вторая супруга не спешила поддерживать дочь.
— Девочка моя! Ты должна угодить своему мужу! Тогда твоему брату будет легче, когда он, по окончании академии, приступит к службе в императорской армии. Постарайся! От ашварси зависит какая жизнь будет у нашего Фредерика. Ты должна очаровать мужа и задобрить его. До лета осталось совсем мало времени.
Мишель каждый раз возвращалась от матери без настроения. Она несколько раз просилась у управляющего Виля, через «гадюку», конечно, нанести визиты к своим подругам.
— Простите, госпожа, но визиты и посещения подруг Вам будут позволены только тогда, когда Вы достигните хотя бы каких-то успехов в обучении управлению поместьем. Это — распоряжение ашварси, — ответил принцессе Виль.
«А оценку моим успехам даёт эта гадюка. Так я никогда никуда не выйду, до конца жизни», — горевала Мишель.
Так и получилось, что за целый месяц четыре выезда к матери были самым светлыми часами её новой жизни.
Мишель положила растопыренную ладонь с перстнем на каждом пальчике поверх украшений в раскрытом сундучке на столике перед зеркалом. Броши, серьги, ожерелья, кольца, цепочки, перстни, диадемы, заколки для волос — всё из золота и драгоценных камней. Только кто это видит? Когда и куда ей это надевать? В прачечную? Или на кухню?
Вдруг какое-то движение за окном привлекло её внимание, и девушка на миг приникла носом к прозрачной поверхности. И тут же тоскливое настроение исчезло, не оставив следа!
— Хлодвиг!!!
Мишель птицей полетела из своей комнаты в коридор, а оттуда, к лестнице, которая вела к парадному входу, по пути инстинктивно, на ходу, схватив со столика у зеркала диадему и водружая её на голову. Не зря она сегодня наряжалась, не зря!
Хлодвиг, в сопровождении управляющего Виля, успел войти в холл замка и снять перчатки, отдав их служке, когда наверху лестницы появилась его молодая жена.
Она была чудо, как хороша! Светлые локоны, художественно выбивающиеся из причёски, которую украшала диадема с бриллиантами, чуть разлетались оттого, что девушка спешила к нему. Осенний день сегодня был удивительно солнечным и высокие сводчатые окна пропускали яркие лучи, которые играли в драгоценных камнях диадемы, создавая принцессе сияющую корону. Карие глазки девушки сверкали искренней радостью от встречи. Тонкие пальчики, унизанные перстнями, излишне высоко приподнимали подол платья, открывая маленькие стройные ножки в белых чулочках и изящных туфельках, которые сейчас мелко перебирали ступеньки лестницы, приближая к ашварси свою хозяйку.
— Хлодвиг! — Мишель подбежала к мужу и застыла перед ним в нерешительности, продолжая смотреть счастливыми глазками.
— Мишель, — он всё же улыбнулся и приобнял малышку, встретившую его так ликующе, несмотря на всю его строгость и установленные им для неё порядки и правила. — Ты чудесно выглядишь.
— Спасибо, — нежные щёчки девушки вспыхнули от удовольствия.
Хлодвиг, рассматривая жену, решил, что, пожалуй, навестит её в спальне этой ночью, а не отправится расслабиться в весёлый дом, как собирался: и ближе, и удобнее, и крошка хороша.
— Ступай, займись делами. Вечером увидимся, — он чуть развернул Мишель и подтолкнул её к, как раз, вошедшей Майре.
«И это всё? После целого месяца отсутствия?» — она, сама не замечая этого, шла в заданном направлении, пока не остановилась перед экономкой.
— Приветствую Вас, господин! — Майра поклонилась Хлодвигу и повернулась к принцессе. — Госпожа, Вы уже посчитали сколько муки нам потребуется заказать на следующую неделю?
Мишель даже передёрнулась. Хуже счётных книг была только варка мыла: там страшно воняло. К счастью, Майра не потребовала, чтобы принцесса работала в мыловарне, только несколько раз приводила туда посмотреть на работы, но Мишель и этого хватило, чтобы определиться с самым неприятным для неё местом в поместье.
— Нет ещё. Как раз считаю, — уныло ответила она «гадюке» и направилась в классную комнату, где она ещё утром оставила пылиться в одиночестве счётные книги по кухне.
За целый день Мишель так больше и не увидела Хлодвига. Муж до самого вечера работал в кабинете, один или с посетителями.
Майра, в очередной раз, занудно пыталась объяснить Мишель почему рассчитанное ею количество муки неправильное, но девушку это не особо интересовало. Все её мысли были о муже и о его словах о том, что они с ним увидятся вечером. Принцесса снова и снова вспоминала их встречу в холле, его короткое объятие и ласковую улыбку. Мишель мечтательно улыбалась: какой же её муж красивый! Он похвалил её внешний вид! Как же хорошо, что она сегодня бросила всё и стала наряжаться! Это Боги ей помогают, это они направили её!
Вечером они не просто увиделись за ужином или в гостиной, как мечтала Мишель — нет, ужинала она, как и всегда, в последнее время, с Майрой. Муж сразу пришёл к ней в спальню.
Принцесса поначалу очень сильно испугалась, вспомнив первую брачную ночь. Но, понимая, что супружеский долг женщине, хочешь — не хочешь, а нужно выполнять, и, к тому же, припомнив слова матери о том, что она должна постараться угодить мужу, чтобы помочь брату, Мишель твёрдо решила быть послушной и потерпеть. Раз уж это мужчинам это так надо…
Утром, разомлевшая от сладкой неги, Мишель недоумевала: почему люди не занимаются этим самым с утра до вечера и с вечера до утра, если это так безумно приятно?
О-о-о-о! Теперь она смотрела на мужа не только, как на очень красивого молодого мужчину, весьма достойного быть мужем принцессы, облечённого огромной властью и несомненно баснословно богатого. Нет! В эту ночь Мишель узнала, какое бесконечное, невероятное, взрывающееся изнутри, удовольствие он может подарить ей своими прикосновениями!
У них было всего три ночи и Хлодвиг, закончив дела, ради которых приезжал, снова уехал в расположение армии.
— Учись быть моей женой, маленькая! — нежно потрепал муж Мишель за щёчку на прощание.
Он в этот раз не поучал её, не говорил о правилах, не пугал наказаниями, не спрашивал об успехах или неудачах. Хлодвиг целыми днями был занят вопросами управления своими землями: слушал доклады, читал отчёты, принимал решения и раздавал указания. Ашварси виделся с молодой женой лишь ночью, с удовольствием расслабляясь после хлопотного дня. Попросту говоря, ему было не до малышки Мишель.
Единственное, о чём он, всё же, не забыл и сделал для этого всё необходимое — молодая жена не должна пока забеременеть.
Хлодвиг снова уехал на долгие месяцы, а Мишель впервые поняла, что такое настоящая тоска по любимому мужчине.