Неудачная дочь (СИ)

Глава 34

Филиппа уже давно не плакала. Она лежала на спине, устремив распахнутые глаза в белый потолок и ждала. Всё равно, рано или поздно за ней придут. Она специально осталась в своём лучшем платье, в котором была на вчерашнем празднике и, падая на постель, даже не сняла обувь. Зачем? Вдруг её сорвут с места и даже не дадут времени обуться?

Осознав, что натворила, напав на самого главнокомандующего императорской армией, Филиппа сначала в страхе заметалась по комнате, собирая узелок, чтобы бежать. Потом замерла над открытым ларем потому, что, растерявшись, поняла, что идти ей некуда и не к кому… Потом она долго плакала, уронив голову на руки, сложенные на крышке ларя.

Нарыдавшись, Филиппа устало подошла к двери и открыла защёлку: нет смысла закрываться, этим она только разозлит палачей. Она умыла лицо, привела в порядок волосы и легла на кровать — ожидать своей участи.

Это хорошо, что она так нарядно одета, подумалось девушке в какие-то минуты. Столько усилий Филиппа потратила, перешивая на себя именно это платье Генриетты! Оно было приятного, светло-серого цвета. С ещё одного, отданного бедной сиротке наряда сестры аштуга, совсем нового, но имеющего на подоле громадное пятно, которое ничем не сводилось, девушка спорола отличное, совсем не пожелтевшее, белое кружево и перешила его на это серое платье. Получилось очень нежно и красиво!

«Хотя бы на казнь пойду в достойном виде. А, может, сжалятся надо мной?», — обречённо думала Филиппа.

Её панические мысли перебирали в уме все возможные виды наказания и все страшные рассказы о бескомпромиссной жестокости и абсолютной непримиримости ашварси, что бродили среди бойцов в отряде. Настроение девушки мощно колебалось от надежды на полное помилование до полной обречённости в ожидании смертной кары.

Единственное, что этой ночью поддерживало Филиппу в её, порою, совершенно беспросветном отчаянии — мысль о том, что всё же есть один человек, который может пожелать спасти её. Аштуг. Возможно, он заступиться за неё перед ашварси? В империи всем известно, что они — лучшие друзья.

И тогда, ей оставят жизнь… Просто изобьют палками… или кнутом… Карлвиг иногда назначал подобные наказания слугам. Их били на конюшне и Филиппа старалась уйти подальше, чтобы не слышать душераздирающие крики. Как же страшно…

Серый рассвет сменили яркие солнечные лучи. Филиппа несколько раз подходила к двери, но так и не решилась выйти. Послонявшись по комнате, снова ложилась…

При появлении Карлвига, всё тело девушки вздрогнуло, словно, его молнией прошило с головы до пят. В груди собрался невидимый ком и стал давить, мешая дышать, в глазах потемнело…

— Доброе утро, Филиппа! Хорошо, что Вы уже одеты. Вам следует немедленно пройти в кабинет главы клана, не привлекая к себе ничьего внимания. Там Вас ждут.

Вот и пришёл её час…

Она устала ждать приговора. Пусть всё скорее закончится! Филиппа пошла так стремительно, что Карлвиг, который двигался следом, своим привычным степенным шагом не успевал за ней и временами переходил на маленькие перебежки, чтобы догнать.

Стрелой промчавшись почти пустыми коридорами, Филиппа остановилась только у самой двери в кабинет. Она постаралась немного выровнять дыхание и набраться душевных сил перед последним решающим шагом, прислонившись к гладкой деревянной поверхности пылающим лбом.

Нагнавший девушку Карлвиг, запыхавшись, сипло кашлянул за её спиной и этим, словно, подтолкнул к действию.

Она вошла, осторожно, неслышно. Остановилась у открытой двери…

Хилберт, в размышлении, стоял у стола, с силой постукивая пальцами одной руки по его поверхности.

Филиппа знала эту привычку своего начальника. Сколько раз она видела, как аштуг выбивал частую дробь длинными фалангами пальцев, когда склонялся над картами местности, планируя ход очередной предстоящей битвы. В такие минуты она занималась своми делами как можно тише, потому, что очень боялась помешать ему думать, зная сколько жизней её друзей зависят от размышлений этого мужчины.

Сейчас девушка также, почти привычно, тихо замерла, не желая помешать и прервать ход мыслей аштуга. Карлвиг снова кашлянул, всё ещё стоя в коридоре, так как Филиппа перекрывала собою вход. Хилберт вскинул, опущенную в глубоком раздумье, голову и окинул цепким взглядом вошедшую синеглазку.

В первый момент у него перехватило дыхание от накатившей волны нежности. Невысокая стройная фигурка в сером платье с белым кружевом разительно отличалась от той, в кожаных доспехах и пыльных штанах, которая постоянно жила в его памяти. Боги! Как он мог принимать её за мальчика? Ясные синие глаза и гладкое белое личико были теми же. Сейчас синеглазка так доверчиво смотрела на него, с какой-то жадной надеждой… На что?

Хилберт в два широких шага подошёл к Филиппе, одной рукой решительно обхватывая девушку за талию и притягивая к себе, одновременно, ладонью второй руки, захлопывая дверь прямо перед носом любопытного Карлвига.

Управляющий немного потоптался у закрытой двери, безуспешно попытался подслушать, прислонив к ней ухо и, подумав, отправился заниматься организацией подготовки комнат для сопровождения аштуга, которое уже вот-вот должно было появиться.

Прижимая Филиппу к себе, Хилберт жадно вглядывался в её лицо, безумно желая, но не решаясь поцеловать.

— Ты плакала… Почему? — заметил он покрасневшие и чуть припухшие веки девушки.

— Ашварси… — тихо произнесла Филиппа, растерянная его крепкими объятиями.

Вообще, с того момента, как Хилберт привлёк её к себе, девушка начала плохо соображать, в голове будто всё дымом заволокло, и горло перехватило. Без военной формы, в этой белой рубашке, аштуг был таким непривычным и невероятно волнующим. Она едва заметно шевельнулась, пытаясь немного отстраниться.

— Что, ашварси, девочка? — он крепче сжал руки на её талии, явно желая удержать.

— Он меня теперь казнит?

— За что?

Спрашивая, аштуг думал, что знает ответ. Он предположил, что Филиппа по-прежнему боится разоблачения её подмены своего брата. Но то, что он услышал…

Филиппа всё рассказала. Девушка говорила сначала медленно, потом всё быстрее, переживая, что её перебьют и не дадут оправдаться. Она сбивалась, путалась в подробностях, иногда повторялась, глухо признавалась в своём проступке, уткнувшись лбом в грудь Хилберта, цепляясь пальчиками за его рубашку, будто опасаясь, что мужчина оттолкнёт её, узнав то, что она наделала.

— Он схватил меня за грудь! Понимаешь? Это само вышло! — с шумом выдохнула в последний раз и затихла, ожидая приговора.

Филиппа не сразу осознала, что её ласково гладят, по спине, по голове. Ей даже показалось, что Хилберт поцеловал её в макушку. Она недоверчиво, но с робкой надеждой подняла голову.

Хилберт широко улыбался!!! Потом, и вовсе захохотал, не переставая прижимать к себе девушку. Мощная грудь мужчины ходила ходуном, прижатая к её телу. Потом, вдруг, он наклонился и легко коснулся губами её губ. Уже через мгновение Хилберт несколько раз чмокнул по очереди её щёчки, лоб и нос, при этом, с лица аштуга не сходило выражение полного умиления. Тяжёлый ком страха, который так долго давил на грудь Филиппы, скукожился и совсем исчез, но чувство недоумения осталось. А ещё, ей стало настолько надёжно и приятно в объятиях аштуга, что она с облегчением выдохнула и сама обняла его, прекратив сжимать в кулачках ткань рубашки на груди.

Едва Хилберт сквозь тонкое полотно почувствовал на своей спине горячие ладошки девушки, его смех окончательно затих. В больших руках, всё сильнее прижимающих её к себе, Филиппа вдруг ощутила болезненную мощь.

— Тебе нравится ашварси, Филиппа? — вдруг услышала она немного странный вопрос.

— Ну… да, конечно. Он великий военноначальник императорской армии. Каждый житель империи…

— Нет, Филиппа. Тебе нравится ашварси Хлодвиг, как мужчина? Ты бы хотела уехать с ним в его дом? Или, к примеру, стать Хлодвигу женой?

У Филиппы в голове пронеслась картинка, как она обнажённая лежит на постели, а прекрасный ашварси стоит над ней в полном боевом облачении: «Недостаточно широко раздвинула ноги, боец. Двадцать палок!». Девушку передёрнуло.

— Нет! Пожалуйста! Вы же не допустите этого, господин? — воскликнула девушка.

— Хилберт. Зови меня Хилберт. Я для тебя не господин, — заметил он, не переставая гладить её спину, перебирая и дробно постукивая пальцами по позвонкам. Это работала его привычка при работе мысли, но Филиппа притаилась и не мешала. Ей было слишком хорошо там, где она находилась: ни страхов, ни угроз, только ощущение душевного покоя и надёжной защиты.

— А принц тебе нравится? — продолжил свой странный допрос аштуг.

— Прынц? — удивилась Филиппа. — Он нормальный. Неплохой, но всё же слишком нос задирает, он для меня не такой хороший друг, как Тиль, Барт и Коротыш. Как они там? Живы? Здоровы?

— Живы… Барт в лазарете, но с ним всё будет хорошо. Так говоришь, не такой хороший… Значит, ты бы не хотела стать его женщиной?

— И попасть в весёлый дом? Конечно, нет! Ни за что! Да, лучше смерть… Вы же не допустите этого? А можно мне здесь остаться? Спросите Карлвига, я всё-всё умею и хорошо работаю!

— Ещё никто не называл гарем во дворце весёлым домом. Это ты слишком. Лучше попридержи язычок, — строго произнёс Хилберт, но тут же продолжил совсем другим тоном, — Если хочешь остаться здесь, тебе придётся согласиться стать моей невестой. Ты согласишься?

Филиппа подняла лицо и некоторое время внимательно вглядывалась в каменное лицо аштуга. Она уже поняла его интерес, ощутила чуть ниже живота. Девушка невольно вспомнила ту ночь, когда увидела его обнажённым, в бане, потом в голове пронеслись все их встречи в крепости, его неизменная защита от ужасов войны, постоянная забота и, наконец, спасение из армии и надёжный приют… Поэтому просто сказала:

— Если хотите, чтобы я стала Вашей женщиной, я согласна. Необязательно делать меня своей невестой и, тем более, женой. Я понимаю, что не ровня главе клана.

Выражение лица Хилберта было настолько бесстрастным, что, если бы не бешенный стук его сердца, который она ощущала, всё ещё будучи прижатой к мужчине, и не яростный перестук пальцев по её же позвоночнику, девушка ни за что не догадалась бы как сильно он волнуется.

— Я хочу перед всеми объявить тебя, Филиппа, своей невестой. Ты согласна? — настойчиво переспросил Хилберт.

— Конечно, согласна! — сама не веря в своё счастье, ответила девушка, хотя начинала чувствовать неприятную боль в спине, которая уже устала быть барабаном.