— Мама! Он совсем не обращает на меня внимания! — капризно воскликнула принцесса Мишель, влетев в комнаты второй супруги императора.
Её причёска растрепалась, руки слишком высоко приподнимали подол длинного платья, чтобы не упасть от слишком быстрой ходьбы.
Роскошная, с идеально, волосок к волоску, уложенными прядями, и безупречно подкрашенным лицом, необыкновенно очаровательная женщина, которая изящно полулежала на оббитой золотой парчой тахте и крошечными глоточками потягивала чай из изящной фарфоровой чашки, недовольно поморщилась.
— Где твоё приветствие, дорогая? — спросила она строгим тоном, однако, её голос был настолько нежен, что просто не мог звучать сурово.
— Ты обещала! Обещала! Обещала, что он женится на мне! — притопнула ногой, в возмущении девушка, не обращая внимания на справедливое замечание матери.
Она так резко развернулась к окну, отпустив юбки, что они взлетели, едва не задев дорогую заморскую вазу со свежесрезанными цветами и блюдце с печеньем, которые стояли на круглом столике возле тахты. Супруга императора нервно дёрнулась, чтобы успеть подхватить их, но это, к счастью, не понадобилось.
— Что случилось на этот раз? — благоразумно решила не настаивать на воспитательных моментах женщина.
Она отставила руку с чашкой в сторону и, стоящая рядом, служанка, тут же приняла посуду у хозяйки, и, повинуясь её, едва заметному, повелительному жесту, неслышно исчезла за дверью, плотно притворив её за собой.
— Он вчера весь вечер, если не разговаривал с этим противным Хилбертом о лошадях, мечах или военных стратегиях, то любезничал с его мерзкой сестрой! — пожаловалась Мишель, надув губы.
— Хилберт — его лучший друг и первый аштуг в войске императора. Он — второй по занимаемому посту, военноначальник после ашварси! Это нормально, если эти мужчины обсуждают свои дела. На их плечах защита и безопасность всей империи и твоя, в том числе. И, естественно, если сестра стоит рядом с братом, то ашварси вынужден был разговаривать и с ней. Ты совершенно напрасно так расстроилась из-за неё, милая! — вторая супруга императора подошла и успокаивающе взяла обе ладони дочери в свои руки.
— Мама, эта Генриетта — та ещё мымра! У неё глаза голубые и талия тоньше моей! Ты бы видела, как он ей улыбался! Мама! Что, если она ему понравится?! Или уже понравилась?! — девушка нервно выдернула ладони из материнских рук и прижала их к своим вискам.
Она быстро прошла к тахте и села было, но, тут же, вскочила с места, не в силах усидеть спокойно. Супруга императора, которая, следуя за дочерью, тоже подошла к тахте, всплеснув руками, упала на неё, не забыв при этом изящно расправить юбки.
Некоторое время Мишель помельтешила перед глазами матери. Потом подбежала к ней и схватила за плечи и затрясла, как грушу.
— Хлодвиг скоро опять уедет. Я снова не смогу его увидеть несколько месяцев! Пусть он уедет моим мужем! Поговори с отцом! Он — император! Он может его заставить! — глаза Мишель горели фанатичным огнём.
Вторая супруга только вздохнула тяжело, убирая от себя цепкие лапки Мишель. Она не знала, что делать с одержимостью дочери Хлодвигом. Когда принцесса была младше, женщина решала проблему просто, легко обещая девочке, что ашварси, конечно, женится на ней, когда она подрастёт. Но вот Мишель выросла, и размытые обещания будущего счастья больше не срабатывали. А ашварси совершенно не собирался на ней жениться.
— Хорошо, милая, я поговорю с отцом и сделаю всё, что смогу, обещаю, — супруга императора досадливо передёрнула плечами.
Она совершенно не была уверена, что сможет добиться помощи у мужа в столь щекотливом деле. Дочерей у императора, ставленника богов, только в гареме было пятьдесят три, а гениальный ашварси Хлодвиг только один.
К немалой досаде принцессы поговорить с императором вторая супруга смогла только через четыре дня и то, только благодаря старшему сыну, которого император явно выделял среди остальных восемнадцати принцев.
Принц Фредерик уже учился в высшей императорской военной академии и был весьма успешен, чем вторая супруга немало гордилась и пользовалась.
— Мама, он же уедет! Уедет, а ты ещё так и не поговорила с отцом! — на третий день запаниковала Мишель, снова влетая в покои матери.
Ей, единственной дочери второй супруги, явно недоставало родительской строгости и воспитания. Тому были свои причины.
Император вспоминал о своих дочерях, только, когда того требовали политические мотивы. Едва ему требовалось укрепить какой-то союз браком, он вспоминал, какая из принцесс уже вошла в возраст для этого. При этом, ни у девушки, ни у её матери императору даже в голову не приходило спрашивать согласия на брак.
Вторая супруга, родив четверых сыновей, была невероятно счастлива дочери.
Принцев, точнее, практически всё их воспитание и образование, фактически брали на себя учителя и наставники, назначенные императором, уже с пятилетнего возраста, Принцессы оставались с матерями до самого брака. Занятий у девочек было намного меньше, чем у мальчиков, и многому матери учили их самостоятельно.
После рождения пятого ребёнка, да ещё девочки, император окончательно потерял интерес ко второй супруге, как к женщине. И она нашла утешение в заботе о дочери. Маленькая Мишель никогда не знала ни в чём отказа, и по мере взросления принцессы мало что изменилось.
Двоих сыновей из четырёх второй супруге не удалось уберечь. В гареме мальчики, вообще, плохо выживали, поскольку каждая женщина нынешнего императора мечтала стать матерью будущего императора. Особенно свирепствовали в негласной детоубийственной войне те, кому удалось родить хотя бы одного принца. Вторая супруга после похорон второго сына, погибшего от очередного несчастного случая, цеплялась за Мишель, как за соломинку, потому, что девочка, в отличие от мальчика, не умрёт, она точно будет с матерью. Девочек в гареме не трогали.
— Милая, мне не так просто найти возможность получить аудиенцию у императора, — мать терпеливо поясняла Мишель свои трудности.
— Но как же так! Ты же вторая супруга императора, — ныла девушка, просто отказываясь что-либо понимать.
— Сейчас у его любимой наложницы возможностей увидеть твоего отца гораздо больше, чем у меня! — вспылила вторая супруга, говоря очевидные вещи.
Мишель ударилась в слёзы.
— Но, не грусти, не плач, моя девочка. Я вызвала из академии твоего старшего брата. Сегодня он будет у меня. Я послала его отцу-императору приглашение с упоминанием того, что принц Фредерик будет к обеду дома и соскучился по обоим родителям. Я рассчитываю, что император придёт к нам, а не вызовет сына к себе, — вторая супруга, наконец, завладела вниманием, мгновенно успокоившейся, дочери. — В противном случае, этот план провалится.
На последних словах Мишель крепко прижала к груди, стиснутые в кулачки руки. Она подняла к потолку глаза, истово молясь всем богам об удаче.
— Но, если император придёт, я обязательно поговорю с ним о тебе и ашварси. И попрошу Фредерика поддержать меня, — закончила излагать свой план вторая супруга.
В это время, Хлодвиг, не подозревая о строящихся планах покушения на его холостяцкую свободу, отлично проводил время в компании своего лучшего друга аштуга Хилберта. Они, развалившись, полулежали на диванах в отдельном кабинете лучшего весёлого дома столицы. Перед ними на столике стояла пузатая бутылка лучшего янтарного рома империи. Этот же напиток плескался и переливался, как жидкое золото, в хрустальных бокалах, что держали в руках оба мужчины.
На небольшом пространстве между входной дверью и столиком две полуодетые девушки томно извивались в соблазнительном танце под приглушенную каменными перегородками стен тягучую музыку, что ненавязчиво доносилась откуда-то снаружи. Они тщетно пытаясь привлечь к себе внимание господ. Мужчины относились к прелестницам, так же равнодушно, как к блюду со свежими фруктами, стоящему тут же, на столике: возьмут, когда захочется, если, конечно, появится такое желание.
— Как тебе призыв этого года? Есть что-то стоящее? — обманчиво незаинтересованно спросил аштуг Хилберт.
— Ты же знаешь, Хил… Нужно, как всегда, отделить зёрна от плевел. — лениво ответил Хлодвиг, делая глоток из бокала и заедая его кисловатой ягодой. — Знаешь, я каждый раз, осматривая новых призванных, ловлю себя на мысли, что, уж в этот раз, точно, среди привезенного стада недорослей просто невозможно найти кого-то стоящего, такого парня, из которого возможно сделать отличного воина императорской армии.
— И каждый раз ты, к счастью, ошибаешься, — хмыкнул Хилберт
— Да, тут ты прав, — довольно улыбнулся Хлодвиг. — Разработанный мной порядок тренировок новичков даёт отличный результат.
Друг уважительно кивнул, без слов соглашаясь.
— Я даже взял за правило лично осматривать призванных, которых только собрали по городам, и, потом оценивать работу новоназначенного туга со своей первой сотней и сравнивать призыв до и после обучения, — оживился Хлодвиг.
— Кстати, в этом году новый молодой туг со своей первой сотней идёт в мой отряд, — не выдержал и сдал причины своего особого интереса к теме Хилберт.
— А-а-а… — ашварси сделал вид, что только что это понял, — Так, вот почему ты так живо интересуешься, есть ли что-то стоящее. То-то я удивился!
Хилберт недоверчиво приподнял бровь. И Хлодвиг мстительно добавил:
— Обычно ты первым мне рот затыкаешь, если я заговариваю о делах на отдыхе, а тут, надо же, сам спрашиваешь!
— Ну, есть такое… — нехотя признал Хилберт, и тут же спросил, — Так как пополнение?
— Есть неплохие, крепкие с виду, парни, подающие надежды, — сжалившись над другом, ответил, наконец, Хлодвиг, потом, задумался и продолжил, — Но есть и…Представляешь, я только прибыл в тренировочный лагерь, до рассвета, проверил сторожевых, охрану, посты, выслушал предварительный короткий доклад молодого туга, решил посмотреть первый подъём будущих воинов по сигнальной трубе. Иду, не спеша, по спящему лагерю, осматриваюсь, ищу недостатки. И тут, меня едва не сбивает с ног безобразное жирное короткое недоразумение с расквашенным носом и огромными чёрными кругами вокруг глаз. Я сразу предположил, что этого несчастного толстяка уже крепко избили и гнались, чтобы добавить ещё. И не ошибся! Через пару мгновений из-за угла палатки, из бокового прохода, выскочили два нормальных крепких парня, которым не терпелось утопить кулаки в рыхлом теле пухлого, который в меня врезался, да так и замер.
Хлодвиг замолчал, со вкусом делая новый глоток рома и выбирая ягоду, достойную того, чтобы бросить её себе в рот. Хилберт не выдержал паузы.
— Ну, и? Помешал им добить его? — спросил и, на согласный кивок Хлодвига, задумчиво продолжил, — Ты же знаешь, такому не выжить. Так этот твой пухлый, возможно, хотя бы сравнительно быстро отмучился. Зачем тогда?
— По двум причинам. Во-первых, эти трое толкнули меня в присутствии нескольких свидетелей. Этого я, ашварси, не мог никому спустить: наказание палками каждому из этой троицы было неизбежно. Какое могло быть, в таком случае, продолжение драки или погони? А во-вторых… у этого жирного такие… яркие синие глаза… И он с таким чистым восторгом смотрел на меня… Не знаю… Что-то дрогнуло внутри. Вот только не надо ржать, как конь. Это было… было… как будто ребёнка обидеть! Перестань ржать, говорю по-хорошему! Ты же знаешь, я детей никогда не трогаю. Нет, ну Хилберт! Помнишь, я даже с императором пару раз из-за детей крупно поспорил. Первый раз, когда он приказал мне подавить мятеж в северной провинции и уничтожить всех мятежников под корень, включая их семьи. Второй раз, когда ловили вожака пустынников, который устраивал грабежи на наших южных границах, и истребляли весь его народ.
— Да, знаю я, знаю. — Хилберт перестал смеяться. — Но только… Хлодвиг, всех мальчиков, которых ты тогда пощадил растят как будущих воинов императорского войска. В созданных для них специальных приютах, эти дети не видят ни радости, ни тепла. А девочки, все, стали рабынями. При чём, самые миленькие из них с ранних лет попали в весёлые дома. Тебе не кажется, что смерть была бы для них предпочтительнее?
— Нет! Не кажется! Если есть жизнь, то можно что-то изменить, рано или поздно. Только смерть никогда ничего не позволит сделать. — Хлодвиг сделал ещё глоток рома и угрюмо добавил. — Ты же понимаешь, Хил, каково спорить с императором? Это — единственное, что я смог для них выжать у него.