Джо привёл их в коммунальную квартиру на Старом Арбате. Высокие потолки, тяжёлые двери, деревянные рамы со стёклами, стучащими по ночам, — классика старых московских квартир. Юля никогда в такой никогда не жила, Климт тем более. В коридоре было темно, Юля споткнулась о детские санки, зато в комнате висела огромная хрустальная люстра с пыльными лампочками и позвякивающими детальками. Центральное место занимал буфет с прозрачными дверцами и кучей ненужного барахла, выставленного на показ гостям — статуэтки доярок и пастушков, графины, гжель, комплекты бокалов с золочёными краями, сервизы с штампованными розочками. Ближе к окну стоял продавленный диван-кровать, разложенные наполовину, застывший в этом недо-, полу-состоянии. Странные условия жизни для принца с принцессой.
Ребята, завёрнутые в шерстяные клетчатые пледы, сидели на полу. На обоих были надеты толстенные носки, одинаковые джинсы и белые футболки. Оба рыжие, они были очень похожи, одинаково юные, совсем дети, но при этом чем-то неуловимо отличались, словно они были разными частями одного организма.
Рой налил Юле слабенький сладкий чай, Климту поставил наполненную водой чашку с отколотой ручкой. Джо закурил в форточку.
— В день нашего семнадцатилетия… — начала Делайла их общую историю, тряхнув своей рыжей гривой. Она сама на фоне своих волос выглядела крошечной, нахохлившейся птичкой.
— У вас день рождения в один день? — спросил Климт, просматривая свои записи.
— Да.
— Но вы не близнецы?
— Нет, мы даже не родственники, — ответила Делайла.
— Мы из разных Кланов. Я из Клана Художников, а Эли из Железного Клана, — подтвердил её слова Рой.
— Подождите, что ещё за Кланы?
— Наверное, лучше сразу показать вам Закон.
Эли изящно взмахнула рукой, и в воздухе повисли горящие белым светом буквы неизвестного языка, переводчик почему-то не сработал. Эли взмахнула рукой ещё раз и раздался громовой, потусторонний голос: «Нет стремления благородней нежели Созидание. На благо Созидания живут и здравствуют Старейшина, Королева, Король, а вместе с ним королевские Кланы. Во имя Созидания миру даруется Создательница, которая избирается Законом по своему суждению из числа династий благороднейших, принадлежащих к Кланам королевским. По заслугам предков и по чистоте Клана делается выбор. Корона передаётся главе Клана избранного и украшает его благороднейшее чело до тех пор, пока в роду его рождаются Создательницы. В пару Создательнице миру даруется Страж её, который проведёт подле неё до скончания века, им уготованного. Создательница и Страж рождаются вместе и остаются неразлучны до конца. Да будет их сущность такова. Нет греха худшего нежели разрушение Мира Созданного. За сий грех Создательница и Страж несут проклятье вечное, а вместе с ними и Королевство. Да продлится изгнание повинных, пока не рухнут Вечные Горы».
Юле показалось, что её бьёт озноб, как при сильном гриппе. Эти слова, словно проникали внутрь головы и бродили по телу, по венам, по нервам. Буквы погасли. Захлопнулась форточка. Джо снова открыл её и выкинул окурок наружу.
Первым от шока отошёл Климт.
— Я так понимаю, вы двое — Создательница и Страж?
— Должны были ими стать в день своего семнадцатилетия, — подтвердила Делайла.
— В чём именно заключаются ваши обязанности?
— Создательница погружается в Сон, который длится до того дня, когда новая Создательница вступит на её место. Во время Сна Создательница видит Мир Грёз, тот самый, в котором мы сейчас находимся, и по преданию может менять происходящее здесь. Страж же погружается именно в её Сон и помогает ей не сойти с пути. Старейшина живёт в обоих мирах, как вы уже, наверное, поняли. Сущность Джо позволяет ему находиться одновременно в двух местах.
— Вы, стало быть, не захотели спать большую часть жизни? Можно понять.
Внешне Дейлайла представляла собой удивительное спокойствие, но её недовольство вопросом почти осязаемо повисло в воздухе, казалось, что в комнате, над их головами висит грозовая туча.
— А вы в семнадцать лет захотели бы похоронить себя в горной пещере? Сомневаюсь. Кроме того перед нами был опыт предыдущих Стража и Создательницы, их изгнали из нашего мира за то, что они полюбили друг друга. Представьте себе, в нашем мире наказывают за любовь. Казалось бы, ну и что? Но тогда получается, что оба мира могут существовать без поддержки Стража и Создательницы, зачем же тогда мучить людей, фактически лишая их жизни?
Удивительно здравые рассуждения для семнадцатилетней девицы.
— Я провёл своё расследование, — сказал Джо, закуривая новую сигарету. — Мне не удалось много выяснить, но по всему выходит, что с помощью Стража и Создательницы из Мира Грёз выкачивается магия, именно с помощью этой магии функционирует Мир Перевёрнутого Конуса.
— Кстати, откуда такое название? — спросила Юля.
— Считается, что пик Вечных Гор упирается прямо в Мир Грёз и там проходит граница между одними миром и другим. Таким образом получается, что Горы образуют перевёрнутый конус.
Когда Рой говорил, руки его летали из стороны в сторону, изображая то, о чём он рассказывал.
— Что вы можете сказать о Королеве Кэт?
— Это моя мать, — сказал Рой.
— Она сложный человек, — добавила Делайла.
Тяжёлая тема для любого, у кого не сложились отношения с родителями, особенно для мальчика, который сбежал в другой мир, лишь бы бежать от королевской воли своей матери. Рой не спешил осуждать её, его воспитали иначе, но говорить прямо и совсем её не осуждать как-то не получалось.
— Как вам в этом мире? — спросил Климт, осторожно меняя тему. — Тяжело, наверное.
— Не так, как вам кажется. Нас с детства готовили к жизни в этом мире, нас учили географии, государственному устройству, традициям, истории. С языком бывает сложно, мы затрачиваем много магии, чтобы понимать и чтобы нас понимали.
— Что планируете делать? — спросила Юля.
— Жить, — просто ответил Рой.
— Здесь?
— Это важно? Здесь или не здесь. Мы не сдадимся.
— У Климта есть связи в иномирье, он может переправить вас в более безопасное место, — сказал Джо.
Климт строго посмотрел на него. Не стоило так сразу раскрывать все карты.
— Думаю, собравшимся можно доверять, — попытался оправдаться Джо.
И тут Юля поняла, что Климт не доверяет ей, иначе почему он не хочет сейчас обсуждать свои связи, да и вообще он никогда не делится с ней своими планами, не разговаривает о делах. Это недоверие взбесило её. Захотелось встать и уйти, оставить Климта в этом чёртовом мире с его наверняка неисправным порталом.
История с Рейл-ло и козами вроде бы разрешилась, но пару раз в течение, наверное, недели я замечала этого иномирца, Климта, в компании с Юджином. Они прогуливались по мостикам через озёра, названные в честь юджиновых предков, увлечённо разговаривая. Последним человеком, который так же смог увлечь моего супруга, была я, и вылилось это всё в свадьбу, поэтому я заинтересовалась (исключительно из любопытства, ни капли ревности).
— Чего у вас с Климтом за дела? — спросила я напрямую.
— Ревнуешь? — спросил Юджин с до идиотизма серьёзной миной. Я легонько ударила его кулаком в плечо, он улыбнулся.
Мимо нас горделивой походкой прошлась птица, дикая и прекрасная смесь павлина с фламинго — розовая с длинным, пышным хвостом. Хвост метнулся вправо, нас обдало взглядом полным презрения. Пернатые в Эйа в особом почёте, что-то вроде коров в Индии, поэтому они смотрят на людей как на ничтожных существ.
— Будь я ревнивой, давно бы зарезала во сне всех твоих советников. Или нет, отравила бы, это больше соответствует образу роковой женщины. Первым я отравила бы Серджиуса. Определённо. Вы с ним, как будто близнецы, а не он с Конрадом.
— А то я смотрю, он болеет. Так вот значит, кто виноват… Если серьёзно, то Климт интересуется работой моей матери. Не знаю, откуда он об этом узнал. Даже в Эйа её научная деятельность не так уж известна.
Меня всегда удивляло то, как он говорил о матери. Обычно говоря о покойной королеве, вспоминают, что она была добрейшей, красивейшей, на крайний случай, мудрейшей, а Юджин чаще упоминал её острый ум. «Она была на грани открытия, я уверен. С ней работал Серджиус, но он так ничего мне не выдал, как будто верит, что она вернётся», — сказал он однажды. Так что ему определённо было приятно внимание иноземца к работе матери.
Я ходила навещать Вадима, который проводил время или запершись в комнате вместе с местным «техником», или на тренировочной площадке под строгим надзором Серджиуса и его заместителей. Идея с Интернетом продвигалась, Вадим был уже близок к тому, чтобы установить постоянную связь. В моей светлой голове постепенно формировалась идея доступной для всех обучающей магии программы, с помощью которой даже беднейшие слои населения смогли бы колдовать на простейшем уровне. Только как это сделать я пока не до конца понимала.
Серджиус, кстати говоря, выздоровел. Осталось неизвестным, что за безумие овладело им тогда. Выздоровев, он стал молчаливым, почти тихим, ещё более строгим и замкнутым, чем обычно. В свою очередь, Конрад стал одержим поиском предателя, его даже на время отстранили от работы, назвав это отпуском. Над братьями словно бы туча нависла. Может быть, она была и раньше, просто я не замечала. Их ведь разлучили в детстве, да и потом отношения складывались странно. Может, мне не понять, потому что я единственный ребёнок в семье, но ведь и Юджин недоумевал от происходящего.
Чтобы как-то улучшить дворцовую атмосферу я снова устроила девичник в своей бывшей спальне. В этот раз помимо Кайлы и своих служанок я позвала Иоланду, у которой, видимо, никогда не было подруг женского пола, поэтому чувствовала себя неловко. Я пыталась растормошить её, пока Кайла поглощала пятое пирожное неземной красоты, а Ульсия с ещё одной девушкой, Милли, плели друг другу косы.
— На девичниках принято делиться секретами, — объяснила я Иоланде. Она медленно непонимающе моргнула. — Допустим, можно рассказать про свой первый поцелуй.
Кайла с набитым ртом энергично трясла головой в знак согласия.
— Если, конечно, хочешь, — добавила я.
— Мы с Серджиусом учились целоваться друг на друге, — сказала Иоланда, чуть покраснев (вот уж не думала, что она на это способна). — Ему это умение пригодилось больше, чем мне.
Ульсия с Милли совсем затихли, Кайла издала тихий, еле слышный писк — новость сразила её наповал. Все молчали.
— По-моему, моё признание не разрядило атмосферу, — заметила Иоланда с улыбкой.
— Давайте лучше я, — сказала я, и начала долгую историю, сопровождая свою историю необходимой жестикуляцией и пантомимой. Все слушали меня внимательно, Иоланда, как мне показалось, даже расслабилась. Я рассказывала о мальчике Пете из шестого Б, который отличался слабым здоровьем и нравился мне своими ангельскими светлыми кудряшками. Мы целовались до боли в губах, пока он не упал в обморок.
Ульсия, смутившись до тёмно-розового цвета, вспоминая о своём двоюродном кузене (о ужас!), а Милли наоборот, с гордостью, рассказывала о сыне дворцового кузнеца, который был довольно известным в Эйа певцом.
Кайла отказалась раскрывать свои тайны, чего я никак не ожидала.
— Кто-нибудь из вас расскажет дяде или Джинни, и они побьют несчастного. Вот лучше расскажи, Ио, чему вас в Ордене учат такому, чего мы не знаем.
— Мы, маги, воспитанные в Храме, видим связи между людьми недоступные глазу других, даже самых сильных магов, — с готовностью ответила Иоланда (всё, что касалось работы, её не смущало). — В общем-то, это ненужное в обычной жизни знание, тяжёлое, я бы сказала. Вот как свою связь мы все чувствуем, знаем о ней, хотя и отрицаем иногда, иногда не сразу, иногда понимаем, когда слишком поздно, так и мы видим все связи.
Слишком сильное признание для девичника — все притихли, задумавшись, но мне стало интересно.
— Ты говоришь про связь с любимым человеком? Что-то вроде родственных душ?
— Между любовью и магической связью очень мало общего.
— Магия сильнее?
— Нет ничего сильнее любви, не мне это говорить. И уж точно не тебе.
Она улыбнулась. Милли ткнула Ульсию локтём в бок, обе заулыбались.
— Магия показывает дорогу, подчиненная судьбе. Любовь выше всего этого. Магическая связь сродни соседству в тюремной камере.
И тут я с ужасом поняла, что знаю, о чём говорит Иоланда. Всё же не для неё, наверное, девичники.
В своих безумных поисках Конрад нашёл то, что даже не искал. А именно — мальчишку, который украл мой медальон на рыночной площади. Я сидела в тронном зале, развалившись на троне (ну а что, он удобный), когда ввели грязного мальчишку, который ревел, икал, снова ревел и снова икал.
— Я не хоте-е-ел! Ик… Я больше ни-и-и-бу-у-удуууу!
Моё сердце сжалось, но на Конрада эти увещевания не действовали.
— Говори, кто тебя подослал!
— Ни-и-и-кто, я са-а-м. Я бо-ольше не бу-у-ду.
— Конрад, отведи его к родителям, пожалуйста. Он ничего не знает.
С ожесточённым лицом, к которому я всё никак не могла привыкнуть, Конрад скомандовал своему подчинённому в сиреневом кителе убрать мальчишку из зала.
— Зря ты так, он мог что-то знать.
— Ничего он не знал. Что с тобой происходит?
Я волновалась за него.
— Нельзя расслабляться, пока предатель не будет пойман.
— Да может нет никакого предателя, — сказала я. — Может, Гидеон ошибся.
Конрад ухмыльнулся как-то уж слишком похоже на Серджиуса.
— А небо само упало?
Признаюсь, я стала послеживать за Конрадом. Не следить, а именно послеживать, время от времени. Меня не покидало чувство, что он ввяжется в какую-нибудь неприятную историю. Для этих целей я использовала ворона Кайлы, Гидеона, с которым у нас получалось немного одностороннее, но всё же достаточно информативное общение.
Я наблюдала за Вадимом и «техником», которые прилаживали одну плату к другой, периодически исторгая громогласные ругательства на двух языках, когда влетел Гидеон и каркнул мне предостережение. Что-то случилось с Конрадом. По карканью я каким-то образом поняла, что Конрад выслеживал связного, с которым его, якобы, видела свидетельница Рихарда, и приготовился арестовывать того, кто придет к связному на встречу. Это могла быть ловушка.
Как чёрный вертолётик, Гидеон кружил по комнате. Вадим замахал на него руками: «Кыш».
— Вадим, — сказала я, — пойдем-ка со мной.
— Зачем?
— Пока не знаю.
Он вопросительно посмотрел на меня, но послушался. Гидеон летел быстро, мы едва поспевали за ним бегом. Как сумасшедшие, мы бежали по Городу, вызывая разную реакцию толпы — от осуждения до восхищения (даже не знаю, чем именно восхищались — моей смелостью или физической подготовкой). В конце концов, Гидеон привёл нас к заброшенному зданию на окраине. Голубая краска хлопьями слезала со стен, порожек ссыпался на землю, вместо окон зияли пустые чёрные провалы, ярко-синяя крыша была скошена на бок.
Не успев отдышаться, мы услышали всем нам знакомый голос:
— Лучше бы остался сегодня дома, Кон.
За этим голосом последовал громкий удар и тишина. Не раздумывая дольше, мы с Вадимом в едином порыве кинулись открывать покорёженную дверь. Внутри дом выглядел совсем иначе, он был полностью отделан, с удобной меблировкой, светел и чист. Над упавшим Конрадом стоял, наклонившись, Серджиус.
Перед глазами потемнело, в висках отбивало ритм неспокойное сердце, горло сжало железной хваткой. Я испугалась, что сейчас потеряю сознание. Краем уха, уже уплывая в бессознательное, я услышала Вадима:
— Что ты с ним сделал?
— Ничего, — ответил Серджиус беспомощно. — Он… упал в обморок.
Эта весть меня отрезвила, я подошла к Конраду, прощупала пульс, ударила его пару раз по щеке. Он точно был жив. Но настолько шокирован открывшейся правдой, что не смог дольше находиться в сознании.
Вадим стоял, выставив вперёд руку с останавливающим заклинанием, Серджиус не шелохнулся с того момента, как мы вошли, совсем как на рыцарском испытании. Я не знала что делать.
— Гидеон, пошли за Рихардом и стражей, — сказала я не своим, незнакомым голосом.
Волна боли сбила меня с ног. Юджин хотел умереть, то, что он чувствовал, было невыносимым даже для меня, не представляю, какого было ему. В своём кабинете он лежал на полу, скрюченный, изломанный от этой боли. Наполовину ослепнув, я бросилась к нему. Я бежала к Юджину, когда меня остановила Ульсия. Она схватила меня за руку, потом смутившись, отвела взгляд, и как будто бы вся съёжилась.
— Вас вызывает принц Рихард, — сказала она.
— У меня нет времени.
— Он сказал, что накажет меня, если сейчас же не приведу вас.
Вот ведь хитрец, знает, на что надавить. Не то чтобы я верила в вероятность того, что он жестоко накажет ни в чём неповинную девушку, но не могу же я оставить Ульсию в страхе.
Открытая мною дверь в кабинет Рихарда хлопнула о противоположную сторону стены.
— Зачем я вам так срочно понадобилась?! Я нужна Юджину.
— Именно поэтому я тебя и позвал. Чтобы помочь Юджину.
Я мотнула головой.
— Не понимаю.
— Присядь, — почти ласково сказал Рихард.
— Вы уже говорили с Юджином?
— Да, и он хочет казнить своего лучшего друга.
Рихард надолго замолчал. Может, я должна была что-то сказать, но мне ничего не шло в голову, меня распирало от той боли, которую испытывал Юджин, меня мутило от эмоций, принадлежащих, видимо, Серджиусу. В общем, это было тяжело.
— Юджин и Серджиус были неразлучны в детстве, как бывают неразлучны только маленькие мальчики. Однажды Юджин спас Серджиуса от наказания. В нашем роду была ужасная, архаическая, варварская традиция приставлять к наследнику мальчика для наказаний. Принц пакостит — наказывают не его. Это очень хороший урок ответственности за других людей, хороший, но жестокий. Я был против, но моё мнение не сыграло решающей роли, кем я вообще был — третьим братом, пятым в очереди на трон; зато Юджин смог повлиять на отца. Не знаю как, в нём всегда было какое-то неведомое мне величие воли. С тех самых пор между мальчиками была особая связь, они всё делали вместе. Когда погибли родители Юджина, они никого к себе не подпускали, заперлись в комнате, на третьи сутки я обнаружил их спящими не в обнимку даже, а клубочком, как котята. — Эти откровения меня напугали. — Зачем я это говорю? Может быть, я старый дурак и мне противна мысль, что человек, которого я воспитывал с четырнадцати лет, предал всё, во что мы верили. А может быть, я волнуюсь за племянника, который получил только что нож и в спину, и в сердце.
— Главный вопрос — какова моя роль во всём этом?
— Тебе придется убедить мужа в том, что его друг не виновен. Делай что хочешь, ищи причины его предательства, бей на жалость, лги. Можешь сказать, что Серджиуса околдовали.
— А если не получится?
— Должно получиться.
У входа в стеклянную камеру вместе с обычными стражниками дежурил Вадим, ограничивая магические возможности Серджиуса. Для этого чрезвычайно деликатного дела стекла сделали непрозрачным, чтобы горожане не глазели. Вадим остановил меня.
— Постой, — сказал он. — Он пытался покончить с собой. Не пугайся, когда увидишь его.
Меня замутило сильнее. Такие вещи, как суицид, всегда кажутся слишком далёкими, чтобы быть реальностью, и вот теперь мне пришлось столкнуться с этим невозможно близко. Хотел ли Серджиус сохранить секреты революционеров? Или стыдился своего предательства? Надо идти. Пока не войду — не узнаю.
Серджиус сидел на полу, прислонившись спиной к кованому изножью кровати, от неудачной попытки самоубийства на его лице разбежалась сетка лопнувших сосудов, глаза были красными, по шее шла неровная полоса из ссадин, оставленных простынёй.
— Зачем?.. — я кивнула на его шею.
— Там, откуда ты, с предателями обращаются как-то иначе, чем везде? — ответил он жутким голосом, от которого создавалось впечатление, что каждое слово ножом царапает изнутри.
— Там, откуда я, с предателями обращаются хуже, чем ты можешь себе представить, но мы не о моём мире, а о твоём. И здесь у тебя есть могущественный покровитель, он ещё корону носит иногда, когда на улицу выходит.
Серджиус печально ухмыльнулся. Я прошла в комнату, и сел на кровать.
— Похоже, ты плохо знаешь своего мужа.
Это, конечно, не правда. Я достаточно хорошо знаю Юджина, и уже успела понять, что он жаждет крови бывшего лучшего друга, но сообщать об этом Серджиусу пока не собиралась. Если он будет совсем не сговорчив, скажу, может, испугается королевского гнева и начнёт оправдываться. В глубине души я на это даже не надеялась.
— Давай ты расскажешь мне всё, и я попробую найти подход к Юджину, — мягко сказала я.
— Зачем?
— Затем, чтобы помочь тебе.
Он гордо задрал подбородок, несмотря на то, что вся его поза изображала усталость и смирение.
— Меня больше не волнует собственная судьба.
— Допустим, но подумай о жене? Каково будет с милой Ридли, когда она узнает, что её муж предатель, когда она соприкоснётся с той грязью, через которую протащат всю твою семью.
Когда я сказала это слово «предатель», Серджиус дёрнулся.
— Ничего, Ридли быстро найдёт себе нового мужа. У неё поклонников всегда много было, что неудивительно — иностранка, красавица.
— Думаешь, она совсем тебя не любит?
— Любовь проходит, — сказал он тихо.
— Так же, как прошла твоя к Юджину перед тем, как ты решил предать его?
Он снова дёрнулся, и даже не пытался скрывать, как сильно его взволновал мой вопрос.
— Это не любовь, это чувство долга.
— Серьёзно? А по мне так она родимая. — Он молчал. — Что тебе даст молчание? Что такого ты скрываешь, Серджиус? Неужели что-то настолько ужасное? В любом случае, хуже, чем сейчас, не будет.
— Допустим, не я один замешан в этой истории.
— Кого же ты так отчаянно защищаешь? — тут мог быть только один ответ, я в ужасе спросила. — Конрад?
Судя по выражению лица, Серджиус глубоко разочаровался в моих умственных способностях. Если не Конрад, кто тогда? Кто был настолько дорог Серджиусу? Кто-то близкий Юджину. Рихард? Но он же сам отправил меня выуживать информацию. Кайла? Она совсем ещё ребёнок. Неужели Иоланда? Я никогда не думала о ней как о серьёзном игроке, и зря, наверное. Кому как ни ей, сильнейшей колдунье, приближённой короля, делать крупные ставки.
— Помоги мне.
— Но зачем, Марта?! — в его голосе послышалась истерика. — Ответь мне, пожалуйста, зачем тебе всё это нужно?
— Мне нужно, чтобы Юджин простил тебя.
— Любопытно… — Серджиус откинул голову так, чтобы смотреть на потолок. — Ты всё же не обычная девчонка, мечтавшая о принце и по недосмотру судьбы его заполучившая…
— Как раз я самая обычная девчонка, просто попала в необычные обстоятельства, но ты мне зубы не заговаривай, и комплименты мне твои не сдались.
— Будь я на твоём месте, поливал бы себя грязью, стараясь вытравить любые крохи симпатии, убить память. Лишь бы остаться единственным важным человеком…
Да, отправил меня сюда Рихард, но это не значило, что у меня нет собственного интереса.
— Типично мужская позиция. — Я пожала плечами. — К счастью для тебя, я поступлю, прости уж, умнее. Пока Юджин обижен на тебя, это предательство проедает всё большую рану в его душе. Ты разбил ему сердце, и я должна сделать всё, чтобы ты же собрал его обратно, потому что сердце Юджина принадлежит мне, а я терпеть не могу, когда мои вещи ломают.
Серджиус продолжал созерцать мутный стеклянный потолок.
— Умно… По-женски…
Опять мне зубы заговаривает.
— Кто ещё замешан в отношениях с революционерами?
— Мне сложно об этом говорить. Я давал присягу. Сама знаешь, что это такое… Хотя, пожалуй, как ты сказала, хуже уже не будет… Отец Юджина был тяжёлым человеком. После смерти родителей Юджин старался сохранить о нём память как о великом короле. Отчасти так оно и было. Даже не отчасти, король действительно был значительной фигурой, много сделал для страны, ещё больше пытался сделать, но методы его… Его методы можно было оценить по-разному. Так или иначе в личном общении он был похож на грозу — мощно, по-своему, ужасающе красиво, но страшно. — Вот уж не ожидала от Серджиуса поэтических сравнений. — Королева Луиза была красива, обаятельна, великодушна, ум острый как кинжал, занималась всеми возможными науками, но не было в ней достаточно твёрдости, чтобы повлиять на мужа. А в Юджине удивительным образом сочетаются лучшие качества родителей: величие, сила воли отца и доброта матери. Он гордый до безумия, гору головой протаранит, но лучше умрёт, чем причинит зло другому человеку. Вот и на отца он оказывал сильнейшее влияние, король даже смягчился в последние годы правления. Юджин умеет влиять на людей, оставлять в их жизни не смываемую печать. Иногда я думаю, какой ужас случился бы, достанься эта его способность плохому человеку. Так вот он сумел изменить отца, но я-то лучше многих знал, на что король способен.
У меня разболелась голова. До ужаса не хотелось услышать жалкую, мелочную историю о том, как мальчика унижали в детстве, и он решил всем отомстить.
— В восемь лет меня разлучили с семьёй, с братом… Первые пару лет я чувствовал Конрада, а потом вдруг перестал. Было страшно, как будто ноги отказали. Но речь не об этом. Я был чем-то вроде домашнего животного принца, нужного только для того, чтобы научить венценосного ребёнка ответственности. Это я теперь понимаю, тогда-то всё было совсем иначе. Я понимал, что моей семье не придётся голодать, что я живу во дворце, что когда-нибудь скорее всего стану не последним человеком в стране. Да и Юджин относился ко мне как к брату, мы были семьёй. Думаю, Конрад до сих пор мне этого не простил. Точнее не думаю, а знаю. Все знают, грязное бельё нашей семьи уже хорошенько протряхнули на всеобщем обозрении… Юджин защищал меня ото всех, особенно от отца, но тогда я присягнул на верность королю, не Юджину, и я служил безусловно. До этого момента я свято хранил верность присяге.
Что-то я совсем перестала понимать, к чему он ведёт.
— Хочу пить. В горле пересохло.
Я позвала Вадима, который отправил одного из стражников за графином с водой. Ожидая, мы молчали, разглядывая друг друга. Наглядная иллюстрация того, о чём говорила Иоланда — заключённые в одной камере, связанные по прихоти Жизни.
Пришедший с водой стражник всячески избегал смотреть на Серджиуса, всучил мне графин, почти не глядя.
— Когда мне было двенадцать, — продолжил Серджиус, когда напился, — на улице ко мне подошёл человек. Сначала я не понял опасности, у нас с Юджином только что был урок астрономии, мы рисовали звёздные карты, это было очень интересно, учитель позволял нам разговаривать, смеяться, я шёл всё ещё окрылённый уроком. Человек предложил мне посмотреть, как живут бедняки в самом страшном квартале Города, и я согласился. Из тщеславия, наверное, мне тогда казалось, что как помощник принца, я должен интересоваться жизнью граждан. Не буду рассказывать про ужасы трущоб, да это и не важно. Человек предложил помочь. Ничего дурного, только информация. Крохи информации — и людям станет лучше. Несложный выбор, не правда ли? Для меня выбор был элементарным. Я был верен королю до безумия. Я отказался. Человек сказал, где его найти, если передумаю. Следующие недели стали для меня катастрофой, я сгорал от стыда, от унижения оттого, что кто-то позволил себе мысль обо мне как о предателе. К тому же я теперь хранил секрет. Это сжирало меня изнутри. Тогда я пошёл и признался во всём королю, сказал, что он может делать со мной, что хочет, что я раскаиваюсь и готов служить верой и правдой, что сделаю всё, что нужно. Король рассмеялся, потрепал меня по голове и сказал расслабиться, однако через пару дней он вызвал меня к себе. Как ты, наверное, уже поняла, он попросил меня стать двойным агентом.
— Тебя? Двенадцатилетнего?
— Не думай, что я жертва. Я надулся от гордости, как индюк. «Мой маленький шпион», — говорил король. Как же я гордился тем, что уже сейчас реально помогаю в государственных делах, даже чувствовал своё превосходство перед Юджином, который только и мог пока, что звёздные карты рисовать. Вот так.
— А потом?
— Потом король с королевой умерли, а я остался. Меня разрывало от желания сказать Юджину правду, сделать как лучше и не шокировать Юджина. В итоге я решил промолчать. Мне не хотелось чернить память короля, да и он не давал мне новых указаний, я просто продолжил делать то, что делал.
— Не хочу сказать, что ты поступил правильно, но король поступил с тобой нехорошо.
— Король поступает не по системе координат «хорошо-плохо», а из соображений общественного блага.
— Мне абсолютно не хочется вступать с тобой в философские дебаты. Историю я передам Юджину в том виде, в котором захочу, и можешь быть уверен, казнь тебе не светит. Он, конечно, будет зол, но потом остынет.
Мы вперились друг в друга изучающими взглядами. Серджиус сдался первым, тяжело, с видимым усилием сглотнул. Я, наконец-то, смогла расслабиться.
— Раз уж сегодня день откровений, расскажи мне, откуда такая враждебность по отношению ко мне.
— Ничего личного. — Он пожал плечами. — Мы с Юджином и Иоландой в некотором роде были обычными подростками: шутили, влюблялись, не слушали старших. Всё это было. Но при этом мы жили с четким пониманием, что наши жизни нам не принадлежат, мы своеобразные жертвы государственному благополучию и не имеем права на слабости, присущие другим людям. И до сих пор мы были равны в своей ноше. Но Юджин влюбился, и мне показалось… Точнее нет, это была бессознательная злость на то, что он будто бы предал нас своей любовью. Я понятно выражаюсь?
— Понятнее некуда. То есть ты никогда не любил жену… Кому же тогда принадлежала идея этого брака?
— Рихарду, конечно же. После смерти короля он всеми силами старался показать, какой он либерал: разрешил мне видеться с семьёй, я даже переехал к ним на какое-то время, но жить вместе мы в итоге не смогли, не все ошибки можно исправить. А потом, когда мне было девятнадцать, Рихард загорелся желанием меня женить, чтобы у бедного мальчика, разлученного с родными, появилась своя семья. Нет, я понимаю, он хотел как лучше. Я сделал предложение той девушке, которая тогда мне нравилась. Вот и вся история. Связать свою жизнь с жизнью другого человека навечно… Нужно нечто большее, чем симпатия и отчаянное чувство вины отцовской фигуры.
— Как по-твоему, Рихард хороший человек?
— Ему не было тридцати, когда на него свалилось это счастье: власть, которую он не хотел, мы трое гормональных подростков и восьмилетняя Кайла, которая хочешь — верь хочешь — нет, была ещё капризнее, чем сейчас. Лучше со всем этим никто не справился бы. Но отвечая на твой вопрос, я не считаю, что человек, обладающий властью, может быть хорошим.
— И Юджин?
— Всё, что я делал в жизни, всё ради того, чтобы ему не приходилось идти против своей совести. Теперь полагаю, эта честь принадлежит тебе.
— Юджин оскорбился бы, узнав об этом разговоре.
— Это не значит, что я не прав.
«Вынеси из комнаты всё, что есть, чтобы пылинки не осталось», — отдала я указание Вадиму. Забавно, как командир и подчиненный стали узником и стражником.
Оказалось, что пока меня не было, Юджин пытался продвинуть идею смертной казни для предателя (сам он отказывался встречаться с Серджиусом), Рихард с Иоландой активно с ним не соглашались.
— Извини, Юджин, но и я вынуждена выступить «против».
— Да что вы… — Он метнулся в сторону в бессилии, заскрипел зубами. — Может, кто-то из вас с ним заодно?!
Рихард разочарованно покачал головой.
— Юджин, одумайся.
Я поделилась с ними тем, что узнала. Рихард сказал, что нечто подобное он и представил себе. Иоланда молчала, Юджин тоже затих и, слушая меня, перемещался по залу, заламывая руки и тяжело вздыхая. Я понимала, что его жизнь в один миг перевернулась, быстро такое не прощается.
Пожалуй, именно тогда, в тот злополучный день, а точнее ночь, перед сном обнимая Юджина, защищая его от всего мира, который так настойчиво пытается сделать ему больно, замыкая целую вселенную на нашей постели, я впервые по-настоящему ощутила себя королевой. Благодаря мне завтра утром король встанет и будет править своим народом, а не рассыплется от горя.