Невеста замка Пендоррик

Глава 5

Мой интерес к Барбарине все возрастал. Я часто приходила в ее комнату и думала там о ней. Какая она была? Страстная, ревнивая? Наверняка ужасно несчастная, если, как утверждает Дина, ее муж ходил к той женщине Луизе Селлик.

Я больше не слышала ни скрипки, ни этого странного, не в тон, голоса, поющего песенку Офелии. Очевидно, тот, кто шутил со мной, решил оставить это занятие или сделать передышку. То, что я так и не выяснила, кто же сыграл роль музыканта-призрака, тревожило меня, но лишь немного, а вот про Барбарину я желала знать все. Дебора же могла говорить о ней без устали, не упуская ни малейшей подробности. Я знала, какое платье было на Барбарине на том или ином празднике и сколько костюмов для верховой езды и какие. Очень скоро мне уже казалось, что я сама прожила с ней всю свою жизнь.

После разговора с Диной я поняла, что во что бы то ни стало должна увидеть, хоть одним глазком взглянуть на Луизу Селлик. Я еще ни разу не брала сама машину и не ездила так далеко. Просить Рока или Морвенну поехать со мной было бы безумием. Кроме того, что-то говорило мне, что не стоит ворошить прошлое. Однако любопытство и странное чувство, что все, касающееся Барбарины, касается каким-то образом и меня, одержали верх. Дай предостережения Дины подливали масла в огонь.

Не считая «даймлера» Рока и «ленд-ровера» Чарльза, в гараже стояли еще два автомобиля. Одной машиной пользовалась Морвенна, а две других были в общем пользовании.

Я уже не раз говорила Морвенне, что собираюсь как-нибудь в Плимут за покупками, и однажды утром, не говоря этого прямо, я дала ей понять, что поеду туда сегодня. Рок ушел по делам еще раньше, так что ему я не сказала даже, что вообще куда-то собираюсь. Не то, чтобы я хотела его обмануть, просто решилась я как-то вдруг, в один момент.

Проходя по галерее, я по обыкновению задержалась у портрета Барбарины. Глядя в ее прекрасные и грустные глаза, я пыталась представить себе, что сделала она, узнав о том, что ее муж продолжает связь с Луизой. Обвинила его в глаза в измене? Я сама именно так и поступила бы, узнай я такое про Рока. Я вдруг вспомнила хитрые взгляды Рейчел, дерзкие сверкающие глаза Дины Бонд и редкостную красоту Альтеа Грей.

Я не могла не признаться себе, что стала ревновать Рока с тех пор, как приехала в Пендоррик, но было ли это заложено в моей природе или же я, повзрослев, переменилась, я не знала. Что я знала наверняка, так это то, что не стала бы страдать молча.

Выехала я около половины одиннадцатого и скоро оказалась на вересковых болотах. Утро стояло чудесное, свежий ветерок шелестел высокой сочной травой. Заросли вереска простирались на много миль вокруг, и не было видно ни души. Настроение у меня было приподнятое, я чувствовала себя героиней приключенческого романа.

Притормозив у дорожного указателя, я определила, что нахожусь всего в нескольких милях от заводи Дозмари Пул.

Я двинулась дальше. Дорога была по-прежнему пустынна. Я узнала несколько курганов, где, по словам Рока, были погребены древние бритты[20]. В этих местах Король Артур, по преданию, дал свое последнее сражение. Глядя вокруг, я подумала, что с тех пор тут ничто не изменилось.

И вдруг я увидела Дозмари Пул. Заводь была невелика — не более мили в самом широком месте. Я остановилась и выйдя из машины, подошла к кромке воды. Не было слышно ни звука — только шелест травы на ветру.

Я, как должно быть, многие до меня здесь, вспоминала легенду, представляла себе, как Бедивер стоял тут у кромки воды с мечом умирающего Короля Артура в руках и боролся между чувством долга, повелевающим ему выполнить приказание и бросить меч в воду, и желанием оставить его себе. Он исполнил свой долг, и рука показалась из воды и схватила меч Экскалибур.

Я улыбнулась и повернулась уходить.

«Бедивер, — пробормотала я. — Дом Бедивер. Должно быть, уже близко. Дина говорила». Я села в машину и, проехав с полмили, увидела узкую дорогу, на которую я решила свернуть.

Отъехав совсем немного, я нагнала мальчика, идущего в том же направлении. Поравнявшись с ним, я увидела, что ему около четырнадцати лет, а когда он улыбнулся, мне показалось, что я уже встречалась с ним прежде.

— Вы потерялись? — спросил он.

— Не совсем. У меня нет определенной цели. Я еду от заводи.

— Дорога тут не ахти какая, — сказал он, — и никуда особо не ведет, если не считать дома Бедивер, а потом снова выходит на шоссе. Так что, если вам надо туда, на шоссе, я хочу сказать, то проще повернуть назад.

— Спасибо, но я, пожалуй, проеду дальше и взгляну на Бедивер. Какой он?

— Не бойтесь, вы его не пропустите. Большой серые дом с зелеными ставнями.

— Звучит заманчиво. Особенно с таким названием.

— Ну уж не знаю, — сказал он, ухмыльнувшись. — Я ведь сам там живу.

Он стоял против солнца, и я вдруг поняла, отчего мне показалось, что я его уже видела. У него были заостренные кончики ушей, что стало заметно сейчас, когда они светились от солнечных лучей… И эта улыбка, такая знакомая.

— Прощайте, — сказал мальчик.

— Всего хорошего, — пробормотала я, уставившись на него.

В этот момент послышался голос, зовущий: «Эннис!», и показалась высокая худая женщина с копной кудрявых седых волос.

— Эннис! Ах вот ты где, — крикнула она мальчику и бросила на меня взгляд, когда я проезжала мимо.

Дом я увидела сразу же за поворотом. Большой серый дом с зелеными ставнями. Как и говорил Эннис, пропустить его было трудно. В нем, должно быть, было не меньше восьми или девяти комнат, зеленая калитка открывалась на газон с цветочным бордюром, застекленное крыльцо вело к входной двери. За стеклом виднелись кадки с чем-то похожим на помидорную рассаду. Обе двери — на крыльцо и в дом — были распахнуты.

Я проехала немного дальше, вышла из машины и, заслонив ладонью глаза от солнца, огляделась вокруг. Женщина с мальчиком рука об руку вошли в ворота и скрылись в доме Бедивер. Сомнений не оставалось: женщина — Луиза Селлик. Но кто же мальчик, который так похож на многих Пендорриков, глядящих со старых портретов в доме, и, конечно же, на Рока? Эннис. Так как будто звали какого-то корнского святого?

Я переодевалась к обеду, когда вошел Рок. Мысли об Эннисе не оставляли меня, и в моем воображении сходство между ним и Роком все усиливалось, все больше тревожило меня.

Рок, вероятно, был точно таким же в свои четырнадцать лет, говорила я себе. Я представляла, как он играет на старом кладбище вместе с Морвенной и Рейчел, едет верхом в кузницу к Джиму Бонду подковать лошадь, плавает в море и катается на лодке…

— Привет, — сказал он, входя в комнату. — Хорошо провела время?

— Прекрасно, Рок. А ты?

Глядя на него, я не могла не видеть его уши. Такие уши могли быть только у Пендоррика.

— Я тоже, — ответил он.

— Сегодня я была на вересковых болотах, — сообщила я.

— Жаль, что я не мог поехать с тобой.

— Мне тоже жаль.

Он схватил меня, оторвал от земли и закружил по комнате.

— Как приятно возвращаться домой, когда ты здесь! Я поговорил с Чарли о тебе. Мы станем с тобой партнерами. Что ты на это скажешь?

— Чудесно, Рок. Я ужасно рада.

— Нам в Пендоррике не помешает еще одна светлая голова. Ты ведь была мозговым центром в мастерской на Капри.

Я вдруг снова увидела папу за работой в мастерской, и, должно быть, по моему лицу пробежала тень, потому что каждый раз, думая о нем, я неизбежно думала и о его смерти. Рок продолжал поспешно:

— Теперь, когда дни «больших сеньоров» остались в прошлом, мозги нужны здесь, как никогда. Сейчас работники на ферме в лучшем положении, чем мы. У них есть свой профсоюз, охраняющий их интересы. А вот о профсоюзе землевладельцев я, увы, никогда не слышал. Так что им, беднягам, некому помочь. Арендную плату поднимать не смей, а ремонт просто необходим. Так что работы для такой деловой женщины, как ты, хоть отбавляй.

— Ой, Рок, я с удовольствием!

Он наклонился и поцеловал меня.

— Ну вот и чудесно. Считай, ты в деле.

— Рок, скажи честно, ты ведь не боишься, что на самом деле потеряешь Пендоррик?

— Я не из таких, которые поднимают панику… иначе…

— Иначе было бы что?

— Дорогая, ну что польза волноваться? Если мы не можем себе позволить жить, как прежде, что ж, будем приспосабливаться. Где наша не пропадала!

Я обняла его за шею, и почти бессознательно мои пальцы тронули его уши — движение, ставшее для меня привычным. Он улыбался, и я живо вспомнила такую же улыбку на другом, детском лице Энниса.

— Рок, — сказала я, — я сегодня видела точно такие же уши, как у тебя.

Он весело расхохотался.

— Ну вот. А я-то думал, мои уникальны. Ты мне сама об этом говорила.

— Уши Пендорриков, — продолжала я. — Они подходят к твоим глазам. У тебя глаза и уши сатира.

— За что я должен быть благодарен судьбе и предкам, потому что именно за это ты меня и полюбила.

— И у него такие же глаза… я только сейчас поняла…

— У кого? Скажи же, где ты нашла этот образец совершенства?

— На болотах. Возле заводи Дозмари Пул. Я спросила у него дорогу. Он сказал, что живет в доме Бедивер. Его зовут Эннис.

Если и была пауза, то очень недолгая. Мне показалось все же, что я заметила в его лице настороженность.

— Что-то он очень общителен. Ты ведь всего-то спросила дорогу.

— Просто к слову пришлось, наверное. Знаешь, он ужасно на тебя похож. Вы не родственники, случаем?

— Вполне вероятно, кровь Пендорриков течет тут во многих семействах, — сказал Рок беззаботно. — Мы всегда были буяны, бунтовщики и любители весело пожить. И в этом мы не одиноки, надо сказать. В старые добрые времена кто бы посмел перечить сквайру? Снимали шапки, кланялись в пояс и за счастье почитали работать в доме или на конюшне. Сквайр имел право казнить и миловать, право «первой ночи», или «право сеньора». Поезди тут по окрестностям, и ты увидишь черты Пендорриков чуть не у половины местных жителей. Тогда это было в порядке вещей. Это сейчас все равны, «мы ничем вас не хуже». Ах, где вы, былые дни?

— Жалеешь, что не живешь в те золотые дни?

Он положил руки мне на плечи и улыбнулся.

— С тех пор, как я встретил Фэйвел Фэррингтон и женился на ней, я ни о чем не жалею и ничего больше не прошу у судьбы.

И, как всегда, я тут же поверила ему.

Как он и обещал, на следующий день Рок привел меня в свой кабинет и, сколько позволяло ему время, ввел меня в курс дел, связанных с имением. Мы не были на грани разорения, как я опасалась, но в длительной и изнуряющей борьбе со временем и с изменяющейся жизнью мы были обречены.

Рок грустно мне улыбнулся.

— Теперь ты видишь сама. Это как прилив — медленно и неотвратимо. Мы, надо сказать, продержались дольше, чем большинство помещиков старого образца. Мне будет горько, если Национальный трест приберет Пендоррик к рукам при моей жизни.

— Ты считаешь, что это неизбежно?

— Разве есть что-то, чего нельзя избежать? А вдруг я выиграю сотню тысяч?.. Это поддержало бы нас на плаву еще поколение-другое.

— Ты ведь не об азартных играх подумал? — спросила я в тревоге.

Он обнял меня.

— Я не рискую, когда не могу позволить себе проиграть.

— Ты уже говорил мне это.

— И не только это. Я говорил еще, что ужасно тебя люблю, помнишь?

Я рассмеялась.

— Помню, но мы отвлеклись от темя.

— Ха! Я же говорил, что у тебя мертвая деловая хватка и что никаких глупостей с моей стороны ты не потерпишь, а будешь держать меня в узде, чтобы я не сбился с прямой дороги. А если серьезно, то бывали времена и похуже, а мы их пережили. Да еще мой отец…

— Что твой отец?

— Наши дела тогда совсем пришли в упадок. К счастью, приданого мамы хватило, чтобы исправить положение, и мы опять встали на ноги.

Я смотрела в раскрытую тетрадь передо мной, но вместо колонок цифр видела прекрасное и нежное лицо с синими глазами и печальной улыбкой. Барбарина. Везде Барбарина.

Рок, который стоял сзади, вдруг наклонился и поцеловал меня в макушку.

— Дорогая, пусть это тебя не беспокоит. Что-нибудь подвернется, вот увидишь. У меня всегда так бывает. Я не говорил тебе, что родился в рубашке?

Как ни странно, этот день был для меня очень радостным, и расстроенные финансы Пендоррика, вместо того, чтобы огорчить, напротив, успокоили меня и вселили чувство уверенности. Дело в том, что я невольно начинал а думать, что Рок такой же, как его отец, и что я, возможно, в чем-то повторяю историю Барбарины. Но нет, между ее историей и моей была огромная разница: Петрок Пендоррик женился на Барбарине из-за денег и любил другую женщину, тогда как Рок в подобной же ситуации сделал противоположное — взял в жены бесприданницу.

Я была счастлива.

Когда я спустилась в кухню, миссис Пеналлиган стряпала корнуэльские пирожки. Лицо е раскраснелось, рукава розового хлопчатобумажного халата были закатаны по локоть, короткие пухлые пальцы ловко лепили тесто. Под столом сидела Ловелла и уплетала пирожок.

— День добрый, миссис Пендоррик, — воскликнула миссис Пеналлиган, не отрываясь от своего занятия. — Вы уж меня простите, но тут секрет весь, чтобы побыстрее слепить, да сразу в печку. Это я для папаши стряпаю, а уж он строг насчет того, чтобы все было как положено. Он любитель корнуэльских пирожков, каждый день их употребляет. Так что, когда я их делаю, то штук пять сразу ему откладываю, держу их в жестяной коробке, так они не черствеют, хотя, надо сказать правду, лучше их есть прямо из печки.

— Не беспокойтесь, миссис Пеналлиган, — успокоила я ее. — Я пришла только спросить, какой табак курит ваш отец. Я думаю пойти его навестить и хотела бы сделать ему небольшой подарок.

Над столом показалась голова Ловеллы.

— Берегись мартовских ид, — страшным голосом завыла она. — Помни! Мартовские иды[21]!

— Ах, угомонитесь же вы, наконец, мисс Ловелла! — осадила ее экономка. — Она весь день путается у меня под ногами. Выскакивает то тут, то там со своим «берегись того, да берегись сего», как из сумасшедшего дома сбежала.

Ловелла улыбнулась загадочно и направилась в пекарню.

— Ну уж не знаю, — ворчала миссис Пеналлиган, — куда эта мисс Бектив смотрит. Ей вроде бы положено присматривать за ними, как я поняла. Так чего же ее по полдня не видать, а они бегают тут и всем мешают?

— Миссис Пеналлиган, так какой табак ваш отец любит?

— Ах, да, конечно, я вам так благодарна, мэм. «Три монахини», он курит «Три монахини» — английский имперский табак. Он себе это позволяет. Мы с Марией не против, как он всего за неделю пару унций скуривает, так пусть себе потешится.

— Спасибо, я запомню.

Вернулась Ловелла, держа в руке маленький пирожок.

— Я смотрю, кто-то тут как пить дать, ужинать не будет, — пробурчала миссис Пеналлиган.

Ловелла посмотрела на нас с мрачной важностью и опять залезла под стол.

— Он уж как рад-то будет! — продолжала экономка. — Как раз сегодня собирался погреться на солнышке. А тут и вы.

— Ну ладно, я пойду, — сказала я, направляясь к выходу. Ловелла выскочила из-под стола и оказалась у двери прежде меня.

— Слушай, Невеста. Я могу с тобой, если хочешь, навестить старого Джесса.

— Не стоит, — сказала я. — Я знаю дорогу.

Она пожала плечами и вернулась в кухню — чтобы снова залезть под стол, доесть там свой пирожок, время от времени выскакивая и пугая миссис Пеналлиган, Марию или Хэтти предостережением против мартовских ид, решила я.

Единственный в деревне магазинчик располагался в одном из старинных деревенских домов неподалеку от коттеджей. Принадлежал он некой миссис Робинсон, которая как-то раз, лет двадцать назад, приехала в деревню погостить, увидела, что ближайший магазин был в двух милях отсюда, купила по дешевке этот дом и оборудовала в нем магазин. Среди прочего она продавала и табак и, зная вкусы и запросы своих соседей, всегда держала запас различных его сортов в достаточном количестве. Так что достать то, что мне было нужно, труда не составило.

Выйдя из магазинчика, я увидела поджидавших меня близнецов. Это меня огорчило, потому что я хотел а поговорить со старым Джессом наедине. Но делать было нечего, и я постаралась не показывать своего разочарования.

Молча они пошли рядом со мной, как будто мы заранее условились встретиться здесь с ними.

— А где мисс Бектив? — спросила я.

Ответила мне Ловелла:

— Укатила в маленьком «моррисе». Сказала, чтобы мы собрали ей шесть разных цветков. Для урока ботаники.

— А сколько же вы уж нашли?

— Мы еще и не начинали, сколько, ты думаешь, нам надо времени, чтобы найти шесть разных диких растений? Бекки ни слова нам не скажет, если мы вообще ничего ей не соберем. Она в жизни не признает, что мы ленимся и филоним, потому что тогда нас могут отправить в школу и прощай ее веселая жизнь в Пендоррике.

— Но она все же ваша учительница и гувернантка. Разве вы не должны ее слушать?

— О нас можешь не беспокоиться, — вступила в разговор Хайсон.

Ловелла ускакала вперед и, взбежав на насыпь, сорвала дикую розу. Она воткнула ее в волосы и стал а танцевать перед нами, напевая: «Берегись! Берегись! Мартовские иды! Мартовские иды!»

— Ну, до чего же Ловелла иногда ребенок, — заметила Хайсон. — Ей нравиться все время повторять одно и то же.

— Похоже, ей нравиться предостерегать, — сказала я. — Помнишь: «остерегайся ужасной лавины»?

— Мартовские иды мне нравятся больше! — крикнула Ловелла. — Лавин в Коруолле не бывает, зато иды бывают, где угодно. Жалко только, что они в марте, а сейчас июль.

— Ничего-то она не знает, — фыркнула Хайсон. — Не знает, а говорит!

Ловелла на секунду остановилась.

— А правда, что это за иды такие?

— Просто дата, глупая. Вместо того, чтобы говорить «пятнадцатое число», римляне говорили «иды».

— Просто дата, — протянула Ловелла разочарованно. — А так здорово звучит… Я-то думала, это что-то вроде ведьм или, там, приведений каких-нибудь. Как можно остерегаться даты М.?

— Не скажи, — возразила Хайсон. — Если, к примеру, что-то должно случиться в этот день, пророчество или предсказание какое, то это будет ничуть не хуже привидения или ведьмы.

— Да, — согласилась Ловелла, — пожалуй, не хуже.

Мы подошли тем временем к коттеджам и увидели старого Джесса на своем месте у крылечка.

— Здравствуйте, — сказала я, подходя, — я миссис Пендоррик.

Его руки вцепились в колени и задрожали еще сильнее.

— Спасибо, миссис Пендоррик, что не забыли старика.

— Я тут принесла вам табакерку. Узнала у миссис Пеналлиган, какой сорт вы любите.

Дрожащие пальцы взяли жестянку с табаком, и он улыбнулся.

— Вот уж угодили, мэм, спасибо вам. Я помню, она была всегда добра ко мне тоже…

Хайсон тем временем сходила в дом и вынесла табуретку. Она поставила ее возле Джесса и кивнула мне, чтобы я садилась, а сама присела на корточки по другую руку старика. Ловелла же исчезла куда-то.

— Ваша дочь сегодня утром напекла вам пирожков, — сообщила я ему.

— Знатная стряпуха, моя Бесси. Всегда была. Что бы я стал без нее делать, уж и не знаю. Мне есть за что благодарить Господа. И мистер Рок меня не забывает… А малышка, что, тоже пришла?

— Я тут, — ответил Хайсон.

Он кивнул и опять повернулся ко мне.

— Надеюсь, мэм, вам Пендоррик пришелся по душе.

— Я очень полюбила этот дом, Джесс.

— Вот и ладно. Долгонько же мы ждали новую Невесту… давно в доме не было хозяйки.

— Была моя мама, — сказала Хайсон, — а до нее бабуля Барбарина.

— Милая была леди… Как теперь помню тот день, когда она приехала.

— Расскажи, Джесс. Новая Невеста хочет послушать, — попросила Хайсон настойчиво.

— Ну, мы и до того ее видели много раз, так что не то, чтобы не знали се, наоборот. Я еще дитем ее помню и сестру ее с ней — гостили у нас частенько. И хозяин с хозяйкой к ним уезжали тоже. Хайсон их фамилия была. Имена какие красивые у них были, у сестричек! Мисс Барбарина, да мисс Дебора.

— Меня назвали в их честь! — похвалилась Хайсон.

— Значит, вы рады были, что она стала миссис Пендоррик, — заметила я.

— Да уж верно, миссис Пендоррик. Откуда ж было знать, что так все обернется. Мы ведь знали, как шли дела, и поговаривали, что Пендоррик придется отдать. Ну, то есть, по-прежнему уж не будет, и что с нами станется тогда, куда нам деваться, никто не мог знать. А мистер Рок вроде хотел на дочери Сел лика жениться, и тогда…

— Но он не женился на ней, а женился на моей бабушке Барбарине, — перебила Хайсон нетерпеливо.

— Ваша правда, мисс. Я и свадьбу помню. Летом это было, в здешней церкви. Еще тогда преподобный Тревин был священником. Пышная была свадьба. А уж что за картинка была мисс Барбарина, а мисс Дебора, подружка невесты — ну загляденье и только. И мистер Петрок просто красавец… Все было чин чином, как следует.

— А что та, другая девушка?

— Про нее думали, что она уехала насовсем… и все очень веселились.

— Веселые, как свадебные колокола, — пробормотала Хайсон.

— А уж что за хозяйка она была. Добрая, милая… настоящая леди… Лошадей очень она любила и на скрипке играть. Я, бывало, работаю там во дворе и слушаю. Знатно играла…

Я почувствовала на себе пристальный взгляд Хайсон. «Не ты ли хотела испугать меня? — подумала я. — Но зачем?»

— И еще пела… сама себе… чудно так, голос такой, как не отсюда, а красиво. Я раз проходил мимо кладбища и услышал, зашел, смотрю, она там… Цветы на могилку малышки Эллен Паско принесла и поет ей, что, дескать, помнит про нее. Уж как мы любили ее все.

— Все так хорошо ее помните, — мягко сказала я.

— Будто вчера еще она говорила со мной, ну, как вы сейчас. Я тогда еще работал, до самой ее смерти. Но уже мне трудно становилось, и она знала, я ей рассказал, что со мной творится. Она мне говорила: «Не горюй, Джесс. Я тебя не обижу, позабочусь о тебе, будь спокоен». И, как ни видит меня, так сразу спрашивает, как я, да что. Я вот без глаз теперь, не вижу ничего совсем, но вы, миссис Пендоррик, похожи на нее, точно. Сердце у вас доброе, как и у нее было. Дай вам Бог счастья… Она тоже счастлива была… вначале. Но потом все переменилось у ней и уж больше бедняжка не радовалась. Что-то я разболтался тут. Бесси говорит, я все время один, как сыч, оттого и меры не знаю, как придет кто.

— Я очень рада, что вы рассказываете, — заверила я его, — Мне очень интересно.

— Конечно, — вмешалась Хайсон. — Она же новая Невеста и, естественно, хочет все знать про свою предшественницу.

— Эх-хе-хе, — продолжал Джесс, — как она, бедняжка, радовалась вначале, как поселилась тут. Да только после… а вам дай Бог счастья, миссис Пендоррик. Оставайтесь вы так вот, как сейчас.

Я поблагодарила его и спросила про его коттедж. Он сказал, что с удовольствием покажет мне, если я желаю.

Внутри все блестело чистотой — забота его дочери и внучки. Дверь открывалась сразу же в гостиную. На столике возле старого, но прочного и удобного кресла я увидела радиоприемник, подставку для трубки и пепельницу. На стене висело несколько старых фотографий в рамках. На одной был запечатлен сам Джесс, его рука лежала на плече женщины, его жены, заключила я, стоящей рядом. Они смотрели в объектив напряженно и недовольно, словно исполняли неприятную обязанность. Были также фотографии миссис Пеналлиган, в основном свадебные, и Марии в детстве.

Из гостиной другая дверь вела в кухню, которая выходила в сад, тоже очень ухоженный, с подстриженным газоном и розовыми кустами. У каменной ограды стояла бочка для сбора дождевой воды.

Наверху были две небольшие спальни. Джесс бодро взобрался по лестнице, и я подумала, что, если бы не слепота, он был бы в завидной для своих лет форме.

Проведя меня по всему дому, он наконец уселся в кресло, предложив мне стул подле себя, и рассказал о том, как он встретил Лиззи и женился на ней, как она служила в Пендоррике горничной, когда он сам работал там садовником.

Между тем Хайсон, очевидно соскучившись, тихонько выскользнула на улицу.

— А малышка где, ушла? — спросил вдруг Джесс.

— Да. Наверное, пошла искать сестру. У них сейчас должен быть урок ботаники, и они должны собрать цветы.

— Эта малышка… она все спрашивает и переспрашивает…

— Она вообще странная девочка.

Он кивнул.

— Хочет знать об этом. Из головы у ней нейдет… Не очень это ладно, когда она такая еще маленькая. Не ее это забота, скажу я вам.

— Эта история произвела на нее большое впечатление, — предположила я. — Вероятно, оттого, что это история с привидениями.

— Миссис Пендоррик, — прошептал он вдруг тревожно и так тихо, что мне пришлось приблизиться.

— Что, Джесс? Я слушаю.

— Я никому не говорил. Мистеру Петроку сказал про это, а он мне говорит: «Не рассказывай про это, Джесс. Лучше не надо». Вот я и не рассказывал никогда. Но вам я хочу рассказать, миссис Пендоррик.

— Почему мне, Джесс?

— Как вы… следующая Невеста и все такое… И что-то мне говорит, пусть лучше она знает про это…

— Хорошо, Джесс, я слушаю.

— Видел я в ту пору все хуже и хуже, порой уж и не различал почти ничего. Думаю, кто-то стоит, подхожу, а это мебель какая… Да только, как я стал видеть все хуже, так я все начал слышать, а то и вовсе мне не надо было ни видеть, ни слышать даже… а просто знал… чувствовал. Говорят, так со слепыми случается, вроде взамен глаз, миссис Пендоррик.

— Да, Джесс, я слышала, что так бывает.

— Так вот, я тогда вошел в холл, когда она там была на галерее, я точно знаю, потому как слышал, как она говорила. Тихо так… а потом будто две тени наверху… Уж не знаю, да только точно, их там две было на галерее… А через минуту она упала.

— И вы ничего об этом не сказали тогда?

— Мистер Петрок не велел мне, мэм. Там ведь, на галерее, как раз эта картина висит… той, другой невесты. А уж давно поговаривали, что, мол, ходит она там вот уж больше сотни годов, ждет новой невесты, чтоб погубить ее, значит. Две их там было, мэм, верно вам говорю… только мистер Петрок не хотел, чтобы знали о том. Я всегда слушался господ, как и отец мой, и дед до него, и его отец. Вот я и молчал все время… Но вам только и сказал, миссис Пендоррик.

— Спасибо, Джесс. Все это так давно было. Наверное, лучше об этом забыть.

— И я думал так, мэм. Да вот только, как вы новая невеста… и так мне ее напомнили… Вот я и решил, что пусть узнаете. Вроде как побережетесь, может… Чувствую я вот здесь, — он постучал себя кулаком по груди, — что не гоже вам ничего не знать об том.

Я еще раз поблагодарила его и переменила разговор, что было не трудно сделать. Открыв мне свою тайну, он, казалось, сразу успокоился и почувствовал облегчение, как если бы исполнил свой долг. Он снова заговорил о доме, о Лиззи, и спустя какое-то время я стала прощаться.

Возвращаясь в Пендоррик, я внимательно глядела по сторонам, надеясь увидеть близнецов, но их нигде не было.

Сестра Грей позвонила на следующий день.

— Лорд Полорган велел позвонить вам, миссис Пендоррик, — сказала она, — и спросить, не могли бы вы зайти сегодня днем. Кажется, он непременно хочет видеть вас, и непросто так.

Я отвечала, что приду, и справилась о его здоровье.

— Не очень хорошо. Сегодня ночью был приступ. Он сейчас отдыхает, но говорит, что будет ждать вас если не сегодня, то завтра.

Отправляясь в Полорган, я подумала, не захватить ли с собой цветов из сада, но вспомнив, что в Полоргане их еще больше, решила не делать этого.

Я застала хозяина на его обычном месте в кресле возле окна. На нем был шелковый халат с пейслийским[22] узором и шелковые тапочки. Мой приход очень его обрадовал.

— Как хорошо, что вы пришли так скоро, — сказал он. — Я боялся, что вы не выберетесь.

— Мне жаль, что вы не очень хорошо себя чувствовали.

— С нами, со стариками, всегда так, голубушка. Не одно, так другое. Я уж привык. А, вот и чай несут.

За чаем он был непривычно молчалив и едва притронулся к еде. Казалось, он ждет чего-то.

— Фейвел, — сказал он наконец, в первый раз называя меня по имени, — подойди и сядь вот тут, возле меня. Мне нужно кое-что сказать тебе, и, боюсь, это будет для тебя шоком. Я ведь говорил, что я старый ворчун и тиран, помнишь?

Я кивнула.

— Совершенно невозможный человек. В молодости я ни о чем не думал, кроме денег. Я и женился-то в основном ради того, чтобы иметь сыновей — наследников, которые продолжили бы и приумножили мое дело. Дела мои шли успешно, а вот семейная жизнь не задалась, и в конце концов моя жена ушла к другому — к одному из моих служащих. Он был небогат, и, помню, я не мог понять, как она могла променять жизнь в довольстве и роскоши на полунищее сосуществование… но она сделала это. Как она ни боролась, при разводе суд оставил мне дочь, которой тогда было шесть лет. Двенадцать лет спустя дочь тоже меня оставила.

— Может, вам сейчас не стоит вспоминать об этом? Вам нельзя сейчас волноваться.

— Мне, конечно, горько вспоминать, но я хочу, чтобы ты поняла. Моя дочь ушла от меня потому, что я старался устроить брак между ней и Петроком Пендорриком, который к тому времени овдовел. Я не хотел упустить случая породниться с ними. Я ведь считался здесь чужаком и думал, что родственная связь с одной из старейших корнуэльских фамилий исправит положение. Пендоррикам нужны были деньги, у меня они были. Этот брак казался мне идеальным решением. Но она так не считала.

Он замолчал и беспомощно смотрел на меня — в первый раз, с тех пор как мы познакомились, признавая свое поражение.

— В семьях часто бывают такие разногласия, — постаралась я помочь ему.

— Жена меня бросила… потом дочь. Казалось, я должен был бы кое-что понять. Я всегда гордился своей хваткой в деловых вопросах и тем, что умею учиться на ошибках… Но на этот раз я опомнился слишком поздно… Фэйвел, не знаю, как объяснить тебе. Открой вот тот ящик. Там ты найдешь кое-что, что все тебе скажет.

Выдвинув ящик, я достала фотокарточку в рамке. Я смотрела на нее, не в силах оторваться, слыша за спиной его вдруг охрипший голос:

— Девочка моя, подойди же ко мне.

Я взглянула на него, он сидел в своем мягком кресле в этой огромной роскошной комнате — такой слабый и хрупкий, и такой вдруг родной.

Я бросилась к нему и порывисто обняла. Я держала в объятиях его худое хрупкое тело, как будто он был ребенком, которого я хотела успокоить и уверить, что я не дам его в обиду.

— Фэйвел… — прошептал он.

Я отстранилась, глядя ему в лицо. Глаза у него были мокрые, и я, взяв из кармана его халата шелковый носовой платок, вытерла их.

— Почему же ты раньше мне не сказал… дедушка? — спросила я.

Он вдруг рассмеялся, и его суровые черты смягчились. Таким я еще не видела его.

— Боялся, — сказал он. — Потерял жену и дочь, хотел удержать внучку.

Я все еще не могла опомниться. Мысли путались, все казалось сном. В те первые минуты мне не пришло в голову удивиться и задуматься над тем странным стечением обстоятельств, которое привело меня в Пендоррик: случайная встреча с человеком, ставшим потом моим мужем и оказавшимся соседом моего деда. Задумалась я уже потом.

— Так что же ты думаешь о своем старом новом деде? — спросил он, улыбаясь.

— Я так поражена, что не знаю, что думать, — призналась я.

— Тогда я скажу, что думаю о своей внучке. Если бы я мог выбирать, какой хочу, чтобы она была, то выбрал бы точно такую же, какой я ее нашел. Ни малейшей черточки бы не изменил. Знаешь, Фэйвел, ты так похожа на свою мать, что, когда ты сидела здесь со мной за шахматами, мне порой казалось, что прошлое вернулось, что она никогда не покидала меня… У тебя такие же волосы, глаза того же цвета — то голубые, то зеленые. И по характеру… так же добра и… порывиста, бросаешься иногда, очертя голову, неизвестно куда, не успев подумать и взвесить… Я часто размышлял над тем, что получится из ее замужества, как все обернется. Говорил себе, что это не может продолжаться долго. Но я ошибался… И она выбрала тебе корнское имя. Значит она не с таким уж сожалением вспоминала о прошлом, ведь правда?

— Конечно, дедушка. Но… отчего она никогда не рассказывала мне?..

— Никогда? Ни она, ни он? Но ведь должны же были они хотя бы упоминать Корнуолл… хоть иногда. А ты, Фэйвел, как получилось, что ты ни разу не спросила?

Я оглянулась мысленно назад, в безоблачные дни моего детства.

— Мне кажется, они так любили друг друга, что все случившееся до их свадьбы стало им неважно. Их жизни были так… переплетены… они жили друг для друга. Еще, возможно, они знали, что ей недолго осталось. А я сама… я как-то никогда не задумывалась… принимала жизнь такой, какой она для меня была. Поэтому, наверное, все так переменилось для меня после ее смерти.

— Ты и отца своего любила очень, да?

Я кивнула.

— Он приехал однажды сюда. На этюды. Снял какую-то развалюху в миле отсюда, на берегу… когда она сказала, что выходит за него замуж, я решил, что это глупая шутка. Но выяснилось, что совсем не шутка. Она умела быть упрямой… И поступала часто сгоряча. Я сказал ей, что если она за него выйдет, я не оставлю ей ни пенни. Сказал, что он просто охотится за се деньгами. И в один прекрасный день они просто уехали вместе, и больше я не имел от нее известий.

Он сидел передо мной — одинокий старик среди своего богатства, в своем роскошном, огромном и пустом доме… А ведь все могло быть иначе. Не было бы стольких потерянных лет, не было бы одиночества…

Теперь он выучил свой урок, признал, что ошибся он сам, а не мама. И только я еще могла скрасить его оставшиеся дни, дать ему то тепло, которым он пренебрег долгих двадцать лет назад.

Комок подступил мне к горлу, и, сглотнув, я сказала:

— Дедушка, я так рада, что вернулась домой, к тебе.

— Моя милая девочка. Моя дорогая девочка, — проговорил он прерывающимся голосом. — Расскажи мне еще про нее. Она сильно страдала?

Я покачала головой.

— Нет, дедушка… Те несколько последних месяцев, когда она знала, и мы знали… они были ужасны, особенно для папы… Но это длилось недолго, хотя казалось, что очень долго…

— Я мог бы заплатить за ее лечение, пригласить лучших специалистов! — воскликнул он в отчаянии и гневе.

— Дедушка, не надо, не терзай себя. Никто ничего не мог сделать, даже лучшие врачи. Не думай об этом. Я теперь с тобой, и я твоя внучка. Я теперь буду очень часто приходить. Как замечательно, что мой дом так близко! Мы…

Я остановилась. Перед моим мысленным взором возникла картина: залитая солнцем мастерская, двое мужчин. «А вот и моя дочка Фэйвел», — говорит папа, и меня встречает ироничный и изучающий взгляд Рока Пендоррика.

Я сказала медленно:

— Как странно… Рок оказывается вдруг твоим соседом… Такое совпадение!

Он улыбнулся.

— Ну, не такое уж странное, как ты думаешь, дорогая. Видишь ли, твоя мама мне не писала. Я не знал, ни где она, ни что с ней. Я сказал ей, что не хочу иметь с ней никакого дела, и она поймала меня на слове. Но твой отец написал мне однажды, месяца за два до того, как Рок Пендоррик собирался ехать на континент. Он написал, что Лилит умерла и что у них есть дочь Фэйвел. Спрашивал, не хочу ли я тебя увидеть, и оставил адрес.

— Вот как, — сказала я с удивлением. — Но я не понимаю, почему все же он вдруг написал.

— Не могу сказать. Я, конечно же, сразу заподозрил, что ему что-нибудь нужно. Говорят, богатым быть легко и приятно. Как бы не так, можешь мне поверить. Когда ты богат, твои мысли все время вертятся вокруг твоего состояния, ты боишься потерять деньги или ломаешь голову над тем, как бы их приумножить, на окружающих ты смотришь с подозрением, полагая, что все, что им нужно от тебя, это твое состояние, и что они ищут знакомства с тобой лишь потому, что ты богат. Так или иначе, я с недоверием отнесся к письму. Я говорил себе, что, очевидно, Лилит не позволяла мужу писать мне, а теперь, после ее смерти, он решился. Что хочет денег у меня занять, может быть. На письмо я не ответил, но не выбросил его, и мысли о моей внучке не оставляли меня с тех пор. Я все думал, какая она… сколько ей лет. Твой отец ведь не сказал. Я хотел узнать про нее побольше.

Он замолчал, задумчиво глядя на меня. Я сказала:

— И ты поручил Року… разведать?

Он кивнул.

— Узнал, что он собирается в Италию и попросил оказать мне эту услугу. Сам ведь я поехать не мог. Я хотел, чтобы он посмотрел и рассказал мне, как и что, а потом я, возможно, пригласил бы свою внучку в Полорган… вместе с ее отцом, если бы она не захотела приехать без него.

— Так вот почему Рок пришел в мастерскую…

— Совершенно верно. Но вместо того, чтобы привезти с собой отчет о вас, он привез тебя саму. Ты стала его женой.

— Значит… Рок знал… все это время.

— Знал.

— Но он ни словом не обмолвился мне… ни разу!

— Видишь ли, я просил ничего тебе не говорить. Я не хотел, чтобы ты узнала, что я твой дед. Я желал узнать тебя прежде, и чтобы ты узнала меня и составила обо мне мнение. Но стоило мне увидеть тебя — ты так похожа на свою мать! — как мне показалось, что моя дочь простила меня и вернулась. Ты не представляешь себе, как твое появление перевернуло мою жизнь. Но я долго не решался открыться тебе…

— Но отчего же Рок не сказал мне уже потом, после того, как я стала приходить сюда?

— Я ему сказал, что сам хочу это сделать. Не обижайся на него.

Я задумалась, вспоминая историю моего знакомства с Роком Пендорриком, его рассказы о Пендоррике и об их соседе, лорде Полоргане, и его «Причуде».

— Ты хотел, чтобы мама вышла за отца Рока… И вот теперь я одна из Пендорриков. Ты рад этому?

— Я рад тебе, кем бы ты ни была и кем бы ни был твой муж, девочка моя. Будь он хоть рыбаком, хоть мусорщиком. Мне дорого стоила моя ошибка. Ах, если бы я не был так упрям тогда! Они бы жили здесь, со мной. Может быть, она не умерла бы так рано… Мне не пришлось бы ждать, пока моя внучка вырастет и выйдет замуж, прежде чем я смогу увидеть ее.

— И все-таки, дедушка, ты рад, что я вышла именно за Рока?

— Рад, — сказал он медленно. — Рад, потому что ты его любишь. Не потому, что он Пендоррик.

Он сидел, откинувшись в кресле, не выпуская моей руки из ладоней. Вены набрякли у него на висках, на щеках горел лихорадочный румянец. «Такое волнение ему вредно», — подумала я с тревогой.

Я смотрела на него, и множество мыслей проносилось у меня в голове. «Мой дедушка, — думала я. — Значит, у меня есть родственники… семья моей мамы. Значит, я не одна на свете, и не бедна…»

Я оглядела комнату. Все картины на стенах были старой школы и, судя по всему, стоили целое состояние. Только картины… а все остальное? Я вспомнила его слова о том, как нелегко и неудобно быть богатым, таким богатым… И хотя пришло немногим больше часа с тех пор, как я узнала, что я внучка миллионера, но я уже хорошо понимала, что он хотел сказать, и, более того, чувствовала правду его слов.

Я пробыла в Полоргане еще час. Мы говорили о будущем, вспоминали прошлое, и я снова и снова рассказывала о своем детстве, о маме. Он сказал мне, что Полорган — мой дом, и я должна теперь считать его таковым.

На полпути в Пендоррик я остановилась. С этого места видны были оба дома — моих дома. Что я чувствовала? Радость? Гордость? Наверное, да, но к этим чувствам, отравляя их, примешивались темные мысли и горькие сомнения.

Поднявшись к себе, я с облегчением обнаружила, что Рок уже вернулся.

— Рок, — позвала я, и, обернувшись, он сказал:

— Итак, он сказал тебе.

— Как ты догадался?

— Ты, любовь моя, выглядишь точно так, как должна выглядеть внучка миллионера, которой только что об этом сообщили.

— И ты знал все это время!

Он кивнул, улыбаясь.

— Столько времени хранить такой секрет! Это что-то из ряда вон.

Он засмеялся и, шутя, потряс меня за плечи.

— Неумение хранить секрет — слабость скорее женская, согласна?

Он попытался обнять меня, но я отстранилась, чтобы видеть его лицо.

— Подожди, Рок. Я хочу подумать… Ты пришел тогда в студию, чтобы увидеть меня. Собирался поделиться впечатлениями с дедушкой.

— Ага. Я даже собирался сделать несколько фотографий — показать ему. Уж делать дело, так делать как следует.

— Да, ты действительно все сделал, как следует. Даже перевыполнил задание.

— Я рад, что ты одобряешь мои методы и отношение к работе.

— А папа… — сказала я, — он ведь тоже знал?

— Разумеется, знал. Он ведь жил возле Пендоррика, когда познакомился с твоей матерью.

— Папа знал… и тоже молчал…

— Я объяснил ему, что обещал хранить секрет.

— Но… на него это так непохоже! Он не умел ничего скрывать.

— Дело было очень серьезное. Ему важно было, чтобы ты понравилась деду. Вполне естественно.

Я внимательно на него посмотрела. Вид у него был самодовольный.

— Как бы мне хотелось…

— Чего бы тебе хотелось?

— Чтобы ты не знал.

— Но почему? Что здесь такого и что тебе не нравится?

Я молчала, испугавшись, что зашла слишком далеко.

Еще немного, и я спрошу Рока, не женился ли он на мне из-за денег. Но что бы это дало, кроме того, что Рок мог оскорбиться, если я ошиблась? А мне так хотелось бы ошибиться!

Барбарина. А я-то еще совсем недавно радовалась, что наши истории не могут быть похожими… Так ли я уверена в этом сейчас? Ответа я не знала.

— О чем ты подумала сейчас? — спросил Рок настойчиво.

— Нет, ни о чем. Я просто не могу никак опомниться, — уклонилась я от ответа. — Мне нужно прийти в себя, привыкнуть к тому, что у меня есть родные… и вообще…

— Но ты сейчас как будто не со мной, будто взвешиваешь меня… Мне это не нравится.

Он говорил с улыбкой, но глаза его смотрели серьезно и пристально.

— Почему не нравится?

— Боюсь, что ты найдешь, что во мне многого не хватает.

— Правда боишься?

— Не знаю… Дорогая, ты что-то скрываешь от меня.

— Это называется «с больной головы на здоровую». Кто умеет скрывать, так это ты.

— Я скрыл от тебя только одну вещь. И лишь потому, что это не моя тайна и я дал слово молчать.

Он вдруг засмеялся, схватил меня и поднял вверх, держа над собой на вытянутых руках.

— Послушай меня и пойми раз и навсегда. Я женился на тебе, потому что люблю тебя. И будь ты хоть внучкой и дочкой последнего бродяги, это ничего бы не изменило.

Я протянула руку и дотронулась ему до уха. Он опустил меня, пока мое лицо не оказалось вровень с его, и поцеловал. И как всегда, когда я была с ним, мои страхи и сомнения улетучились.

Новость быстро распространилась. Я стала предметом разговоров, домыслов и удивления на многие дни. Где бы я ни появлялась, меня встречали любопытные взгляды. Казалось, все видят меня новыми глазами. И, конечно, в этом не было ничего удивительного. Появившаяся невесть откуда новая Невеста Пендоррика оказывается внучкой старого лорда Полоргана — это ли не пища для разговоров? Многие еще помнили, как моя мама убежала с художником и ее отец чуть не проклял ее. Мое возвращение в качестве хозяйки Пендоррика как нельзя лучше соответствовало романтическим мечтам и представлениям о судьбе уроженцев Корнуолла.

Миссис Робинсон в магазинчике возбужденным шепотом сообщила мне, что мою историю можно по телевизору показывать. Дина Бонд утверждала, что сразу почувствовала во мне что-то необычное и потому так хотела увидеть мою ладонь. И позволь я погадать себе, она давно бы рассказала, что меня ожидает. Чарльз и Морвенна были счастливы, Ловелла шумно выражала свой восторг и прыгала вокруг напевая что-то несуразное, вроде: «Когда дедушка пригласил бабушку на второй менуэт». Хайсон смотрела загадочным взглядом, всем своим видом показывая, что именно такого развития событий она и ожидала.

Из многих разговоров в те дни моя память ярче всего запечатлела два: один — с Рейчел Бектив и другой, который я невольно подслушала.

Как-то днем я пошла поплавать на наш пляж. Я уже выходила из воды, когда из садовой калитки появилась Рейчел. Я огляделась вокруг, думая увидеть близнецов, но она была одна.

— Как сегодня вода? — спросила она, подходя.

— Вполне теплая, — ответила я и легла на гальку.

Она уселась рядом, рассеянно перебирая камешки.

— Как вы удивились, должно быть, — проговорила она после недолгого молчания. — Вы правда ни о чем не догадывались?

— Абсолютно.

— Не так-то часто люди в вашем возрасте находят престарелых близких родственников. Да к тому же и миллионеров.

Мне не понравилось, что она сказала и как она сказала это, я молча поднялась, собираясь уйти.

— Рок-то знал, разумеется, — продолжала она, неприятно засмеявшись. — Представляю, какое удовольствие он получил.

— Вы считаете это забавным, когда разбиваются семьи?

— Я считаю забавным то, что Рок отправился найти вас и привез вас в Пендоррик — своей невестой. То-то у него вид был такой самодовольный.

— Что вы хотите сказать?

Зеленоватые глаза под песочно-желтыми бровями недобро блеснули, губы сжались в тонкую линию. «Она ужасно обижена, задета и разочарована», — подумала я, и вдруг моя собственная злость против нее улетучилась.

Она, казалось, одумалась и взяла себя в руки.

— Я просто говорю, что Рок обожает знать больше всех. Ему, я думаю, нравилось, что мы все были в неведении, он ужасно веселился. К тому же…

Я ждала, что же она скажет, но она пожала плечами и сказала явно не то, что собиралась:

— Есть же такие везунчики! Подумать только: миссис Пендоррик и внучка и наследница лорда Полоргана, который к тому же души в ней не чает.

— Я, пожалуй, пойду в дом. Тут прохладнее, чем мне казалось.

Она только кивнула, оставшись сидеть на гальке, глядя вдаль. Я могла представить себе выражение ее лица в эту минуту. Она почти прямо призналась только что, что завидует мне и ревнует. Потому что я внучка лорда Полоргана? Жена Рока? Или и то и другое вместе?

Два дня спустя я сидела во внутреннем дворике и случайно слышала сквозь раскрытое окно разговор Морвенны с Чальзом. Я даже не поняла сначала, что речь идет обо мне.

— То-то он был так доволен собой.

Это был голос Чарльза. Ему ответила Морвенна:

— Как никогда. Она очень милая. И у нее есть все.

— Очень кстати. А то я уже и не знал, что нас ждет. Правда, еще рано строить планы. Неизвестно, как он обернется.

— Да что там неизвестно! Такие, как он, большую часть оставляют в семье. Она ведь его внучка, а он вряд ли долго протянет.

Я вскочила и с пылающими щеками бросилась в дом через южную дверь. Войдя, я встретила взгляд Барбарины и остановилась, глядя на нее. Мне почудилось, что выражение ее лица изменилось, теперь она смотрела на меня с жалостью, и в ее взгляде я читала: «Я понимаю тебя. Кто, как не я может понять тебя? Я пережила уже то, что предстоит тебе».

Дедушка хотел отметить мое возвращение к нему. Он сказал, что давно не было гостей в Полоргане и что он хочет дать грандиозный бал в мою честь и пригласить всех соседей.

— Но ты себя еще плохо чувствуешь, — возражала я, но он был непоколебим.

— Не лишай меня этого удовольствия, Фэйвел. Мне это будет только на пользу. Бал будет в честь тебя и Рока. Я хочу, чтобы ты все сама организовала. Пожалуйста, родная, скажи, что ты согласна!

Он так загорелся этой мыслью, что мне ничего не оставалось, как согласиться. Когда я сообщила о нашем плане Року с Морвенной, им эта идея очень понравилась. Я уже не сердилась на Морвенну с Чарльзом и не обижалась, понимая, как им дорог Пендоррик и как рады они, что теперь, когда я богата, с домом ничего плохого не случится.

— Подумать только, — воскликнула Морвенна, — в Полоргане наконец снимут чехлы с мебели!

Близнецы были на седьмом небе, а когда Ловелле сказали, что балы не для двенадцатилетних девочек, она смело явилась к моему дедушке и попросила приглашения для себя и Хайсон.

Такой поступок — он назвал это «проявила инициативу» — ужасно ему понравился, и он тотчас же написал Морвенне, прося ее разрешить близнецам присутствовать на балу.

Ловелла буйно выражала свой восторг, она бегала по дому и декламировала, страшно завывая: «И шум веселья слышался всю ночь…». У Хайсон возбужденно и радостно блестели глаза, хотя она старалась не показать вида, что ей это так же интересно, как и ее сестре.

Морвенна знала всех в округе и взялась составить список гостей и разослать приглашения.

— Все захотят прийти посмотреть на внучку лорда Полоргана, — сказала она.

— Ерунда, — вмешался Рок, бывший в то время рядом. — Все захотят увидеть миссис Пендоррик, а вовсе не внучку Полоргана. Быть миссис Пендоррик куда почетнее и интереснее.

— Должно быть, моя история наделала много шума, — предположила я.

— Думаю, дорогая, что это сенсация кратковременна. Здесь у многих семейств свои тайны — так сказать, свои «скелеты в шкафу», — сказал Рок.

— Он прав, — согласилась Морвенна.

Дебора радовалась не меньше близнецов. Она позвала меня к себе посмотреть материю, из которой Кэрри собиралась сшить ей бальное платье. Она хотела, чтобы я помогла ей выбрать цвет.

В комнате на столе были выложены два куска крепдешина — нежно-лиловый и светло-розовый. Я потрогала материю, качество было изумительное.

— Теперь такой крепдешин и найти невозможно, — заметила я.

— Мы давно его купили. Правда, Кэрри?

Я и не заметила, как в комнату молча вошла старая служанка. В руках у нее были ножницы, на шее висел сантиметр, к поясу была прикреплена подушечка для иголок.

— Я брала его в Плимуте, — проговорила она, — боялась, что не хватит вам двум.

Дебора смотрела на нее с нежной улыбкой.

— Кэрри у нас просто мастерица, — сказала она. — Вот посмотрите, какое платье она мне соорудит для бала.

— А помните те платья, что я сшила к помолвке? — зашептала Кэрри в возбуждении. — У вас тогда было розовое, а у нее лиловое.

— Да, помню… Мы тогда решили в первый раз надеть разные цвета.

— Ага. А до того все одинаковое носили, что одна, то же и другая…

Я вот миссис Пендоррик пригласила помочь мне выбрать цвет.

— Лиловый был ее цвет, — продолжала Кэрри, как будто не слыша Деборы. — Лиловый… Она его все носила после…

— Пожалуй, я остановлюсь на розовом, — решила Дебора. Проведя меня в свою гостиную, она, как всегда усадила меня возле окна и сама села подле. Глядя в даль, она сказала задумчиво:

— Я, правду сказать, побаиваюсь, когда Кэрри шьет мне новые вещи. Ей это напоминает прошлое… когда она шила всегда на нас обеих, каждой вещи по паре. И привыкла…

Выйдя от Деборы, я столкнулась с Рейчел Бектив. Она криво мне улыбнулась и сказала почти со слезами на глазах:

— Все говорят об этом приеме, бале, который устраивает лорд Полорган. Я чувствую себя Золушкой… Но, конечно, он вряд ли пригласит гувернантку…

— Не говорите глупости, — возразила я. — Разумеется, вы приглашены.

— О! — пробормотала она смущенно. — Спасибо. Я… я польщена.

Она повернулась, чтобы идти, а я подумала: «Она никак не может забыть о своем положении здесь. Если бы она поменьше об этом думала, ей было бы легче, да и мне она бы больше нравилась».

В следующие несколько дней я много времени провела в Полоргане. Дедушка желал показать мне весь дом, и вместе с Доусоном и его женой я обошла все комнаты. Теперь, когда они знали, что я внучка их хозяина, они относились ко мне с еще большим почтением.

Внутри Полорган очень отличался от Пендоррика. В то время, как Пендоррик состоял как бы из четырех самостоятельных и одинаковых зданий, это был один огромный дом с анфиладами комнат и огромным залом, где и должен был состояться бал. Доусоны убрали чехлы с мебели, чтобы я увидела его во всей красе.

Зал был прекрасных пропорций, с высоким сводчатым потолком, стенами, обшитыми дубовыми панелями, и возвышением для оркестра. Доусон предложил поставить по стенам экзотические растения из оранжереи. Он сказал, что я должна сама поговорить об этом со старшим садовником и выбрать, что именно я хочу.

В зал выходило несколько довольно просторных комнат, где можно было накрыть столы. Поговорив с миссис Доусон, я убедилась, что женщина она очень деловитая и умелая, и она была рада возможности проявить свои таланты.

Она показала мне кухню — образец современного удобства.

— Видите, мэм, какая жалость: все это простаивает совершенно без дела! Для его светлости я готовлю вот на этой маленькой плите. Правда, для сестры этой приходится повозиться, могу вас уверить.

При упоминании об Альтэа Грей миссис Доусон поджала губы. Должно быть, сестру Грей не очень-то тут любят, подумала я.

Она показывала мне другие комнаты, когда появилась сама Альтэа, как обычно, красивая и улыбающаяся. И опять ее красота поразила меня, и я невольно и с неприятным чувством вспомнила, как увидела их с Роком на пляже.

— Значит, вы показываете миссис Пендоррик дом, — сказала она.

— Как видите, сестра Грей, — ответила экономка язвительно.

— Если хотите, я сама покажу. У вас, верно, много дел?

— Это входит в мои обязанности экономки — показывать дом хозяйской внучке, сестра Грей.

Альтэа пожала плечами и улыбнулась, но, словно бросая вызов миссис Доусон, осталась с нами.

Миссис Доусон явно была вне себя, всем видом показывала, что не замечает ее, обращаясь исключительно ко мне. А я все думала, чем же Альтэа Грей могла заслужить такую к себе неприязнь.

По красивейшей лестнице мы поднялись на второй этаж. Из огромных окон открывался чудесный вид на побережье, как и из окон в Пендоррике. Изящная антикварная мебель стоила, очевидно, немалых денег.

— Сокровища в каждом углу, — сказала Альтэа, озорно блестя глазами.

Миссис Доусон только фыркнула, но промолчала. Их плохо скрываемая вражда меня смущала.

— Я слышала, будет не меньше шестидесяти человек, — обратилась Альтэа ко мне. — Хорошо, тут зал такой огромный, а то пришлось бы наступать друг другу на ноги.

— Ну уж это, сестра, к вам никакого отношения не имеет, — вставила миссис Доусон, дернув носом. — Вам незачем волноваться.

Та рассмеялась.

— Так уж и незачем! Я терпеть не могу, когда мне ходят по ногам, или вы думаете, что я просто сиделка лорда Полоргана и на балу меня не будет? А вот и ошиблись, миссис Доусон. Конечно же буду. Не могу же я отпустить его одного, не так ли?

Она весело мне улыбалась, будто приглашая вместе с ней порадоваться победе над экономкой, которая даже покраснела от досады. Эти двое терпеть друг друга не могут, решила я, они вечно спорят, кто из них важнее и занимает более высокое положение.

— Конечно, конечно, — поспешила я согласиться. — Одного его нельзя оставлять.

Лицо миссис Доусон потемнело.

— Думаю, мэм, — сказала она сухо, — сестра Грей сама покажет вам остальные комнаты.

Я поблагодарила ее и попыталась исправить положение, сказав, что была бы рада, если бы она осталась, но она была неумолима и ушла, сославшись на неотложные дела. Альтэа Грей довольно ухмыльнулась ей вслед.

— Дай ей волю, она устроила бы мне веселенькую жизнь! — заметила она. — Такая завистливая старая ведьма!

— Вы полагаете она завидует вам?

— Да это всегда так со слугами. Им просто поперек горла, что они должны нам прислуживать. Все время хотят доказать, что не хуже нас, из кожи вон лезут.

— Вам верно, трудно с ними?

— Ничуть. Я знаю, как поставить на место таких, как миссис Доусон. Так что меня это совсем не беспокоит.

Несмотря на ее изящную хрупкую внешность, я была уверена, что Альтэа Грей может постоять за себя.

Мы подошли к комнате дедушки и, когда вошли, он приветствовал меня теплой улыбкой, от которой мне стало легко и спокойно на душе.

Сестра Грей распорядилась, чтобы подавали чай, и мы втроем сели за стол. Разговор в основном вертелся вокруг бала, и, уходя, Альтэа напомнила дедушке, что любое, даже приятное волнение ему вредно.

— Вы не потеряли свои таблетки? — спросила она.

Вместо ответа он достал из кармана коробочку и показал ей.

— Ну и чудненько, — сказала она и, улыбнувшись, оставила нас вдвоем.