Никогда тебя не отпущу

Глава 37

— Степан, не беспокойте меня больше звонками, — кладу трубку.

Он информацию не скажет, просто хочет использовать меня в своих целях.

Замечаю какое-то движение в будке охраны. Иду навстречу к охраннику.

— Там Денис Ярославович подъехал, — сообщает мне парень.

— Я к нему выйду сама. Не пускайте его, — направляюсь к воротам.

Еще с Денисом мне разборок не хватало. Надо его отправить поскорее, но это проще подумать, чем сделать.

— Вик, что происходит?! — набрасывается на меня, едва видит.

— Ты не вовремя. Денис, не до тебя сейчас.

— Я хочу видеть дочь! — нависает надо мной, пристально разглядывает.

Чувствую себя как под рентгеновским аппаратом.

— С Агатой все нормально. Просто сейчас… не до тебя… — запинаюсь, не знаю, как ему объяснить.

Правду говорить не хочется. С другой стороны про Галину он все равно узнает. Так какой смысл скрывать?

Неужели я настолько ему не доверяю? Мысль колет иглами прямо в кровоточащее сердце.

Нет, не настолько. Но после его выходки с женским звонком, его поспешном бегстве, хочу как можно дальше держаться от Дениса.

Не верю, что он может мне навредить… Но он столько врал…

— Жених вернулся? — скалится. Отпихивает меня и устремляется во двор.

— Стой! — кричу. Но где там, он прет как танк.

Охранники преграждают ему путь.

— Если хочешь, чтобы остались целыми, отзови, — рявкает как зверюга бешеный, глаза кровью наливаются.

Снова вижу перед собой кого-то другого, но только не Дениса, которого знала всю жизнь.

— Пусть идет, — даю отмашку охране.

Я прекрасно помню, что он сотворил с Каримом и охранниками на свадьбе. Повторения точно не желаю.

Денис вбегает в дом и как ищейка оббегает каждый угол. В шкафы и под кровати он тоже заглядывает.

Ненормальный.

Молчу. Не останавливаю его. Смысл.

Неужели он реально ищет у меня под кроватью Карима? Или еще кого? По себе меряет? Или просто калифорнийское солнышко головку напекло?

— Агата, к вам сегодня кто-то заезжал? — спрашивает дочь.

А вот сейчас велико желание его стукнуть чем-то тяжелым.

— Дедушка заезжал, — малышка пожимает плечами.

— И все?

— Все… — склоняет голову набок. — Пап, а что ты ревнуешь маму? — и улыбается как лиса.

— Стоп… — Денис на несколько секунд зависает. — Дедушка Андрей?

— Да…

— Что он тут забыл?! — рычит. — Кто его впустил в дом?

— Денис, идем поговорим, — прерываю его.

Хватаю за руку, отрывая от дочери.

— Агат, мы на кухне будем. Все окей, — натянуто улыбаюсь дочери.

— Ах, — вздыхает. — И долго вы будете? — смотрит на нас строгим взглядом.

— Будем что? — хором спрашиваем.

— Ругаться. Вместо того чтобы просто быть вместе, — а теперь как на нашкодивших детей смотрит.

И ответить ей нечего. Не объяснить же, что это невозможно. Что между нами выросла такая стена, которую никогда не сломать.

— Что твой ненормальный папаша делал у тебя дома? — накидывается на меня, едва оказываемся наедине.

— Какое ты право имеешь устраивать нашей дочери допрос? — выставляю ответную претензию.

— Я спросил у дочери, что тут происходит! Она на моей стороне и не потерпит твоих хахалей! Все козочка допрыгалась! Больше никаких мужиков! — вены на шее вздуваются, венка на виске пульсирует.

— Ты мне не будешь ставить условия! Ты отец Агаты. А для меня никто! Нет тебя для меня! — нервы сдают, и я едва контролирую голос, чтобы не орать на весь дом.

— Никто… — дергается как от удара.

— Именно так!

— Можешь говорить что хочешь, — удивительно спокойный тон, пугающий. — Но я тебя не отпущу. НИКОГДА. Если придется, я это выбью у тебя на лбу, чтобы никогда не забыла.

— А я твоего мнения не спрашиваю. Это моя жизнь и только я ею буду распоряжаться!

Подходит вплотную. Хочет поцеловать, но я в последний миг выскальзываю. Не дам затуманить себе голову.

— Выйдешь за Карима и помиришься с папашей? — выгибает губы в презрительной ухмылке.

— А вот и выйду! И твое разрешение не понадобится!

— Подпишешь ему смертный приговор, — рычит.

— Ты больной!

— Тобой да, — говорит едва слышно. — И всегда был… с первого взгляда…

Сейчас снова вижу того Дениса, открытого, нежного, моего невзирая ни на что и ни на кого. Сердце сжимается, тянется к нему в болезненно-любовных спазмах.

— Даже после всех твоих действий. Предательств, обманов, после всех… приму назад… И ребенка загубленного нашего попробую простить… Я больной… реально больной, такого не прощают, — говорит то ли мне, то ли сам себе.

Своими словами снова разрушает хрупкий миг теплоты и промелькнувшей веры.

— Уходи, — говорю глухо.

— Я хочу поехать с Агатой купить железную дорогу Марку. Я обещал, — смотрит мне в глаза болезненным взглядом. Словно его ранили, а он продолжает двигаться сквозь невыносимую боль. — Он мне уже дорог… он же твой…

— Агата останется дома. Ты все равно узнаешь, — вздыхаю. — Галину порезали сегодня. И дома отцу ее кровью угрозы написали. Поэтому он был тут.

— Что уже? — вырывается у него растерянное.

— То есть ты знал? — отшатываюсь так резко, что с грохотом врезаюсь в стол.