Глава 25


— Маура! Мы же вот-вот станем мужем и женой, — снисходительно объяснил Роуэн, когда она застыла на пороге комнаты, только что снятой им на постоялом дворе. — Нет ничего дурного в том, чтобы провести ночь в одной постели. Да к тому же других свободных комнат у хозяина просто нет.

Они уже больше суток провели в пути, направляясь в Гретна-Грин, и оба устали от бесконечной тряски в тесном экипаже. Поэтому, когда Роуэн предложил отдохнуть несколько часов, Маура охотно с ним согласилась. Она страстно молилась о том, чтобы горячий обед и короткий сон прогнали уныние и сомнения, которые нарастали у нее по мере приближения к цели их побега.

На обед подали вареную баранину, пирог с телятиной, горошек, лук, водянистый вареный картофель и очень горький эль. Скромная еда не могла удовлетворить ее тонкий вкус, но горячая пища и эль наполнили и согрели ее пустой желудок.

Маура нахмурилась, увидев узкую койку, которую Роуэн предлагал ей разделить с ним. Девушка сомневалась, что эта постель окажется хотя бы столь же сносной, как обед.

Роуэн увидел, что Маура все еще колеблется, и накопившееся в нем раздражение прорвалось наружу. Пробормотав под нос ругательство, он быстро подошел к ней и за руку втащил в комнату, Маура подошла к маленькому камину, намеренно не обращая внимания на громко сопевшего Роуэна. Его раздражало то, как она держится, однако Мауре было не до него — она слишком устала.

Они проехали много миль, Лондон был теперь далеко, но от этого печаль в ее сердце не улеглась. Темная часть ее души винила Эверода за то, что здоровье Уоррингтона резко пошатнулось. Маура размышляла о том, обрадуется ли Эверод, когда вести о кончине отца дойдут до него.

— Как ты думаешь, Роуэн, он еще жив? — спросила она, стараясь не отрывать взгляда от мерцающих в камине угольков.

— Кто жив? Ах да, отец! — откликнулся Роуэн, с трудом выдергивая руку из рукава измятого сюртука. Он несколько раз сильно встряхнул сюртук, затем повесил его на спинку стула. — Ты же видела, в каком он состоянии, любовь моя. Не сомневаюсь, что его жизнь пришла к своему неизбежному завершению.

Дядя умер. После всего, что произошло, эта мысль казалась невыносимой. Роуэн не говорил больше ни слова, и Маура бросила взгляд в его сторону. Он смотрел на нее, снова нахмурившись. Перед нею вдруг приподнялась завеса будущего. За этой завесой скрывались годы, которые ей предстоит провести вдвоем с непрерывно брюзжащим, вечно недовольным ею Роуэном.

— А ты полагаешь, будто он еще жив?

При этом обвинении ее тонкая бровь изогнулась дугой.

— А ты разве так не думаешь?

Роуэн, волнуясь, пригладил волосы.

— Ну конечно. Что за нелепый вопрос! Я, в конце концов, самый преданный его сын.

Ему в голову пришла неприятная мысль, и Роуэн прищурил глаза. Эта мысль побудила его сердито подойти к Мауре и схватить ее за запястья. Большими пальцами он потер нежную кожу ее рук.

— А как же твоя преданность, Маура? Она столь же непостоянна, как и твое сердце?

Девушка выдержала его горящий взгляд.

— Непостоянство предполагает утрату. Но смею тебя заверить: тебе мое сердце никогда не принадлежало. — Она вырвалась из его рук и отошла подальше от человека, стать женой которого пообещала умирающему дяде. Часы, проведенные наедине с Роуэном, заставили ее усомниться в разумности этой клятвы, данной под сильным нажимом родных. Маура замешкалась у кровати, в горле застрял ком. Она ощутила жар тела Роуэна за миг до того, как он обхватил руками ее бедра. Девушка попыталась было увернуться, но он безжалостно вцепился в нее и удержал на месте.

— Твоя правда, — выдохнул Роуэн Мауре в ухо и положил подбородок ей на плечо. — Ты не подпускала меня ни к своему сердцу, ни к своему телу. Если вдуматься, это смешно: ведь я, единственный из Лидсоу, предложил тебе руку и сердце. А что же мой дражайший старший брат? Эверод искусно соблазнил тебя красивыми словами или же просто нагнул да и лишил невинности?

Маура застыла в его объятиях. Прежняя усталость отступила, как только она осознала всю опасность своего положения. Если Эверод предпочитал искушать, то в поведении его брата было что-то угрожающее. С той минуты, как они покинули лондонский особняк Уоррингтонов, Роуэн стал неуловимо меняться. Интуиция ясно говорила Мауре о том, что ее жених вполне способен просто-напросто швырнуть ее на кровать и силой утвердить свои притязания, если она будет и дальше перечить ему.

По щеке Мауры скатилась одинокая слеза.

— Твой брат, Роуэн, лжец и законченный негодяй. А подробности уже не имеют никакого значения. — Она смахнула слезинку, слегка повернулась в его объятиях и выжала из себя бледную улыбку. — Я за тебя выхожу замуж.


— Вы действительно не видели эту женщину? — Эверод сунул прямо под нос хозяину постоялого двора миниатюрный портрет Мауры, взятый им в доме Уоррингтонов. От страха опоздать и от усталости он уже с трудом держал себя в руках. — Волосы темно-русые. Глаза цвета морской волны после бури. — «Господи! Я описываю ее цветистым языком романов!» — Она, должно быть, путешествует вместе с одним джентльменом.

Трактирщик продолжал отрицательно качать головой, и Эверод глухо заворчал и скрипнул зубами. Но попробовал все же продолжить расспросы.

— Вероятно, они очень торопились. Могли остановиться у вас всего на одну ночь или даже на несколько часов.

Конечно же, Жоржетта велела Роуэну как можно реже останавливаться, пока они с Маурой не доберутся до Гретна-Грин. Графиня изначально не доверяла Эвероду, не знала точно, каковы его чувства к Мауре. Она обязательно должна была предупредить Роуэна, чтобы тот был настороже.

— Да нет, милорд. Кабы я увидел такую хорошенькую девицу, то уж наверняка бы запомнил, — сказал трактирщик с глубоким сожалением. — Что, не с тем убежала, да? Какой стыд! Желаю вам непременно догнать ее.

Эверод с такой силой грохнул кулаком по неструганым доскам стойки, что все находившиеся поблизости невольно вздрогнули. В эту минуту он бы с радостью подрался, только вот задерживаться было нельзя. Он раздраженно поблагодарил трактирщика и вышел.

Во дворе виконт прищурился от яркого солнечного света. Его измученному телу отнюдь не улыбалось провести еще один день в седле, но только так можно было надеяться догнать экипаж Роуэна. Пока один из грумов ходил за его конем, Эверод устало облокотился на забор. Он раскрыл ладонь и снова, уже в сотый раз, посмотрел на портрет Мауры. С каждым часом надежда догнать ее таяла. При мысли о том, что Роуэн дотрагивается до нее, Эверод приходил в бешенство.

Он снова мысленно вернулся к той ночи, когда Жоржетта хохотала ему в лицо и злорадно говорила, что он опоздал и не сумеет помешать Роуэну жениться на Мауре. Впрочем, этот смех сменился хриплыми проклятиями, когда пришел констебль и увел ее из дому. Долгие часы, проведенные у постели отца, Эверод подвергался невыносимой пытке: душа его разрывалась между больным отцом и любимой женщиной. Да, любимой! Теперь, когда он мог потерять Мауру, Эверод не боялся признаться самому себе, что любит ее. Солити и остальные друзья уговаривали его поспешить. Они обещали, что сами будут ухаживать за Уоррингтоном. И все же в ту ночь Эверод был не в силах оставить отца. Он знал, что Маура огорчится, если он это сделает.

— Я непременно отыщу тебя, — пообещал он, обращаясь к портрету. На этой дороге были еще два постоялых двора, где Роуэн мог остановиться, чтобы поесть и сменить лошадей. Несмотря на задержку, у Эверода было два преимущества: скорость и решимость. Когда он догонит Роуэна, власти Жоржетты над его семьей придет конец.

Эверод почесал небритое лицо и спрятал миниатюру во внутренний карман сюртука.

— Нет, Маура, Роуэн не победил! Даже если он станет твоим мужем, я обещаю, что твой свадебный букет украсит его свежую могилу.


Загрузка...