Последняя неделя выдалась тяжелой. Срыв контракта по вине стороннего подрядчика, уголовное дело из-за нечестного на руку партнера. Инга достала, обрывая телефон, сыпала извинениями и заверениями что “больше так не будет”. Уже не знал как донести до этой недалекой бабы, что не будет между нами уже ничего? это абсолютно точно. Да, все ошибаются и имеют право на второй шанс. Дело не в этом. Я увидел ее истинное лицо, а фарш, как известно, назад уже не провернуть, как ни старайся. Зачем тратить время впустую?
Свалило меня внезапно. Вечером еще держался на ногах, утром – ломит все тело, горло саднит, в голове гул, как в трансформаторной будке. То бросает в жар, то знобит. отвратительное состояние. Не помню когда последний раз болел простудой. А все чертовы ледяные процедуры. С одним повезло, мать в эти дни как раз уехала в путешествие. Иначе мне бы пришлось терпеть ее режим “курицы наседки”, она даже на расстоянии не расслабляется, засыпает голосовыми с советами «пить больше теплой воды, лежать в кровати и не геройствовать».
В доме хлопочут: Эмилия Аркадьевна распоряжается, Валентина Петровна варит суп, Татьяна меняет простыни, Ангелина бегает туда-сюда, как солнечный зайчик – каждую минуту заглядывает, проверяет “бедного папулю”.
Я не привык быть в такой роли и чувствую себя не в своей тарелке.
– Папа! Ты дышишь? – первый утренний вопрос моего солнышка.
– Дышу, – сиплю. – Осторожно, зайчонок. Ты можешь от меня заразиться.
– Ангелина, дорогая! – слышу голос няни. Кристина заглядывает смущенно в дверь. – У тебя урок. Не надо тут прятаться от учителя и тревожить папу, пожалуйста.
– У папы снова температура! – завляет моя сладкая кнопка. – Я волнуюсь.
– Принести градусник? – спрашивает негромко Кристина, обращаясь ко мне.
– Конечно принеси, – говорит Лина.
– Принесите, – киваю. Голос отзывается в груди ржавым скрежетом. – Дочка, а ты, пожалуйста, сходи на урок. Ради меня.
– Хорошо, а за тобой Крися пока присмотрит.
Няня возвращается через минуту, встряхивает электронный градусник, словно это ртутный, заметно, что очень смущена, но прячет это за скромной улыбкой:
– Как вы себя чувствуете, Амир Каримович?
– Отвратительно, – хриплю.
– Вам что-нибудь нужно? Хотите, сделаю вам малиновый чай? Он меня всегда ставит на ноги.
– Пожалуй. Если со мной выпьешь.
– Конечно. Он очень вкусный.
Уходит на кухню, возвращается с подносом, на котором булочки, чайник, чашки. Разливает ароматный напиток. Садится в кресло.
Рассказывает мне о Лине, ее проделках и успехах.
Вскоре прибегает дочка, урок длился всего полчаса, а мне показалось, мгновение прошло. Любимка устраивается на краю кровати, болтает ногами. В руке у нее книжка с картинками.
– Пап, я почитаю тебе! Про волшебного лебедя.
****
Вечером дочь и ее няня снова напоминают мне померить температуру.
Градусник показывает тридцать восемь и пять. Кристина хмурит брови.
– К ночи поднимается. Давайте, сделаем компресс?
Холодная влажная салфетка ложится на лоб, и мир сразу становится терпимее. Ее пальцы осторожно касаются виска – на секунду. Сердце отчего-то делает неправильный шаг.
Ангелина читает мне сказку, сбиваясь, придумывая половину слов, и я ловлю себя на том, что впервые за два дня улыбаюсь. Кристина сидит рядом, подыгрывает дочке, подсказывает шепотом. Ее голос – мягкий, низковатый. Убаюкивает.
Через полчаса Валентина Петровна приносит суп. Уговаривает, что надо хоть пару ложек съесть. Пар, укроп, курица – все, как надо. Я отворачиваюсь: есть не хочется.
– Папа отказывается есть суп! – торжественно докладывает Ангелина. – Крис, у тебя точно получится его уговорить!
Кристина берет ложку. Не торопит, не уговаривает «для здоровья, для силы». Просто ду́ет на ложку и ждет, когда я посмотрю на нее. Смотрю. И почему-то неудобно быть упрямым.
– Две ложки, – сдаюсь.
– Три, – спокойно поправляет.
– Договорились.
Я съедаю три, а потом и еще две, потому что суп оказался на редкость вкусным, а взгляд Кристины – терпеливым. Лина довольно улыбается:
– Ты молодец, уговорила папулю. Я тоже хочу его покормить, – заявляет важно.
– Потом, – шепчет Кристина. – Папа устал.
Она меняет компресс, гладит ткань на подушке, чтобы не морщилась, поправляет одеяло на уровне груди. Все движения – внимательные и почти невидимые. И от этого они почему-то значат больше.
– Спасибо, – говорю глухо.
– Пожалуйста, – и снова эта короткая улыбка, от которой в груди становится теплее, чем от имбирного чая.
День тянется невыносимо медленно. Засыпаю на десять минут, просыпаюсь от шепота за дверью: Ангелина убеждает Кристину «что папе помогает когда они с ним в комнате, и он очень любит когда ему читают”. Кристина не хочет лишний раз тревожить больного меня. Но дочка побеждает. Раскладывает карандаши, увлеченно рисует, Кристина ей помогает, делает набросок смешного доктора с огромным градусником. Дочка хохочет довольная, я тоже смеюсь и кашляю.
К вечеру следующего дня лихорадка отпускает. Уже меньше мерзну, меньше злюсь на весь мир. Утром наблюдаю в окно, как Кристина и Лина играют в мяч. Внезапно понимаю: эта простая домашняя картина опаснее любой близости.
Кристина заглядывает ко мне в обед:
– Амир Каримович, вам что-нибудь нужно? Эмилия Аркадьевна тоже слегла. И все горничные. Но не волнуйтесь, мы справляемся. У Лины английский, а я сейчас помогу Валентине Петровне с обедом.
– Вы не должны взваливать на себя чужие обязанности.
– Мне не сложно. Это же форс-мажор, а я всегда рада помочь… Ладно, загляну к вам попозже, принесу суп.
– Не уходите, – вырывается.
Она замирает на пол-шага, кивает и садится на стул. Мы молчим. Чувствую ее близость, и мне спокойно, как давно не было.
– Расскажите немного о себе. Семья, детство. Если конечно не сочтете это любопытство излишним, - добавляю, потому что Кристина замирает, словно не ожидала такого вопроса. Легкая тень смущения пробегает по ее лицу.
– У меня не очень хорошие отношения с родителями сейчас, – начинает, подбирая слова. – Говорить об этом нелегко. Мой отец бизнесмен, мама - домохозяйка.
– Вы одна в семье?
– Нет есть старшая сестра Марина Сейчас она с мужем и моими племянниками в Лондоне.
– Как интересно. Значит, у вас не простая семья?
– Да нет, самая обычная.
– Вы наверняка учились в университете. Что заканчивали?
– Я училась на дизайнера. Это не очень нравилось моему отцу.
– Почему?
– Он считал эту профессию легкомысленной. В общем, мы не сошлись с ним по этому вопросу, к сожалению.
– Понимаю… Видимо и выбор стать няней – протест отцу? – произношу задумчиво.
– В какой-то степени. Можно и так сказать, – вздыхает как-то особенно горько Кристина.
Мне становится неловко, что вот так беззастенчиво влез в ее личное пространство. Забыл, что эта девушка на меня работает, увлекся.
– Нам очень повезло с вами, Кристина. Невозможно переоценить что вы сделали для моей дочери. Всегда буду вам за это благодарен.
– Ну что вы, – отвечает тихо Кристина, опустив глаза. – Просто так получилось, что я могу быть полезной. Мне очень нравится заниматься с Ангелиной. Она просто прелесть.
– Мне очень отрадно это слышать. Надеюсь, вы останетесь с нами надолго? – говорю, чуть улыбаясь.
– Я… – начинает, но замолкает, замявшись, ее смущение выглядит естественно и очень идет ей. – Я очень постараюсь.
Она чуть улыбнулась, и эта показалась мне чем-то большим, чем слова. Простое молчание, тихая забота и лёгкая загадка – вот что стало связывать нас.
Потом Кристина уходит за чаем и возвращается с кружкой – молоко с медом и щепоткой корицы. Делаю глоток и, черт возьми, готов признать: мне все больше нравится эта забота. Наше сближение.
Поздно вечером дочка задремала в моей постели. Просыпается на минуту, тянется ко мне:
– Пап, ты не умрешь?
– Нет, что за глупости, Ангел.
– Я Эльф. Так зовет меня Кристина, – чинно поправляет Лина и снова засыпает.
Кристина аккуратно поднимает ее, уносит в детскую. Слушаю ее шаги в коридоре и ловлю себя на мысли, что за эти несколько дней я не просто «переосмыслил правила». Я впервые допустил рядом с собой человека. И это не про каприз и не про похоть – хотя желание никуда не делось; оно стянуто узлом где-то под ребрами, стоит ей приблизиться. Это про доверие. Про дом, в котором спокойно.
Кристина возвращается, чтобы забрать поднос. Я задерживаю ее взглядом, и это, наверное, лишнее. Но слова все равно выходят:
– Спасибо вам… за сегодня.
– Это моя работа, – отвечает привычно. Делает шаг к двери и вдруг добавляет, не поднимая глаз: – Я очень рада, что вам лучше, Амир Каримович.
– Просто Амир, пожалуйста. И на ты? Хорошо? Если конечно ты не против. Мне просто странно выкать той, которая в эти дни кормила меня супом с ложечки.
– Хорошо. Амир, – говорит смущенно.
Мягко закрывает дверь. Остаюсь в полутьме, прислушиваясь к тишине. Температура упала, по коже больше не бегут мурашки от озноба. Они теперь другие – поднимаются каждый раз, когда я вспоминаю наше общение за эти дни. Прикосновение тонких пальчиков к своему лбу. Нежный голос. Улыбку.