Эмма


Наблюдая за его сегодняшней игрой, просто не могу не полюбить его спорт. Бретт и Джеймс светятся от гордости, и улыбки расцветают, когда товарищи по команде поднимают своего квотербека вверх, а публика взрывается в аплодисментах. Чемпионы Штата. У них был беспроигрышный сезон, и сегодня пришло понаблюдать много скаутов.


– Своим мастерством он единолично добыл победу в игре, - рассказывает Джеймс каждому, кто его слушает.


– Это мой парень. – Я точно так же хвастаюсь.


Я смотрю, как к нему спускаются мужчины, по футболкам с эмблемами разных университетов понятно, кто к нему подходит – Университет Пердью, Университет Джорджии, Университет Южной Джорджии, Университет Вандербилта, Стэнфорд. Прикусываю щеку, чтобы справиться с тошнотой, понимая, насколько далеко находятся три из этих университетов. Понятно, на следующей неделе он получит другие предложения, а я эгоистично хочу, чтобы из-за расстояния он был в Университете Джорджии, но это нечестно. Его страсть должна быть использована, он должен выбрать тот университет, который будет развивать ее, где он будет в наибольшем выигрыше.


– Почему ты выглядишь так, словно проигрываешь свое печенье всем этим милым людям? - Бабушка убирает с моего лица развивающиеся на ветру волосы.


– Это так очевидно?


– Только для меня. Я тебя знаю. – Стучит она пальцем мне по носу. – Давай спустимся и найдем место в сторонке, тогда ты сможешь видеть того молодого человека и расскажешь старой женщине, что тебя беспокоит.


Я чувствую себя глупо, для него это очень важно, а я устраиваю небольшой праздник жалости к себе. Бабушка всем говорит, что мы идем вниз, чтобы избежать давки, когда трибуны опустеют. Едва наши ноги коснулись асфальта, она требует ответов.

– Рассказывай, малышка.


– Все эти университеты захотят его. Я знаю. Некоторые из них так далеко.


– А некоторые – нет.


– Я хочу, чтобы он поступил, бабушка. Хочу, чтобы он добился успеха, но не хочу быть вдали от него.


– Эмма, тебе еще два года учиться в школе. Ты в любом случае не сможешь каждый день быть с ним.


– У меня были бы выходные.


– Но не во время сезона, когда он играет. И ты еще можешь, решение пока не принято.


– Мне просто надо притворяться, пока сама не поверю. Улыбаться, и пусть он выбирает.


– Нет, ты должна быть честной. Это все, чего он хочет.


– Откуда ты это знаешь?


– В тот или иной момент я устраивала вам обоим взбучку. Вполне уверена, это делает меня экспертом в том, что вам обоим нужно. Кроме того, у меня была та же самая проблема с твоими родителями. Твой папа хотел, чтобы мечты твоей мамы претворились в жизнь, и хотел пожертвовать собственными.


– Я не хочу такого.


– Дай мне закончить. Я собиралась сказать, что это не должно быть жертвой. Когда кого-то любишь, его или ее счастье становится твоим смыслом жизни. Если ты изменишь мечту или выберешь другой университет - это не жертва. Это путь к совместному будущему. Тебе не хватает времени, когда хочешь быть вместе, ну и прекрасно, потому что это побуждает тебя проводить все свое время вместе, а ведь годы сочтены. К чему я веду, будет он в пяти часах езды или пятнадцати, не будет иметь значения, так как ты для него - конечная цель. Свадьба. Дети. Дом. Все это, но только с тобой вместе.


– Бабушка, мне шестнадцать, а ему только что исполнилось девятнадцать. Мне кажется, еще немного рано для всего этого.


– Сладкая, я это предполагала еще 15 лет назад. Попомни мои слова, вы будете вместе. Вы двое не пара «здесь и сейчас»; вы пара на всю жизнь. Вы влюбились в своего лучшего друга, в разное время и в разной степени. Жизнь словно атлас, но у вас обоих все дороги ведут обратно друг к другу.


– Ты что, попробовала мамино вино перед игрой?


– Юная леди, когда ты будешь моего возраста, ты поймешь, что днем пить недостойно.


Я пялюсь на нее, понимая, что стоит кое-чему поучиться из этого жизненного урока, но я знаю ее достаточно хорошо, она оставит мне самой докапываться до истины.


– Хорошо, бабушка.


– Ты услышала что-нибудь из того, что я говорила?


– Да.


– Тогда сотри это выражение с лица. Сейчас сюда придет твой парень, и как бы больно мне ни было за тебя, молодые люди, я знаю, что игра в кошки-мышки вот-вот начнется. Сделав вид, что все нормально, ты, наоборот, породишь сомнения в его голове, не будучи расстроенной возможностью его отъезда так далеко. Это приведет к расколу, и затем я буду вынуждена вмешаться и все исправить. Вы меня все утомляете. – Раздражается она и разворачивается, встретив Уилла, она обнимает его, награждает его своей улыбкой и несколькими словами. Он смеется над каким-то советом, пока она уходит. Его глаза встречаются с моими, и, если бы на его пути ко мне что-то стояло, оно было бы сбито со всей его целеустремленностью.


Его шаги быстро покрывают пространство. Его руки стискивают мою талию, поднимая меня выше его головы. Я смотрю вниз его блестящие глаза, его лицо в поту, волосы мокрые. Белые зубы резко выделяются на его загорелом лице. Мышцы на руках выпирают, пока он держит меня над собой в воздухе. Все это завораживает. Закрываю глаза, откладывая этот момент в памяти.


– Эмс, открой глаза.


– Дай мне минутку.


– Что ты делаешь?


– Сохраняю воспоминание. Именно так ты должен всегда выглядеть.


– Как?


– Счастливым. Беззаботным. Влюбленным в жизнь.


– Я буду всегда так выглядеть, пока ты будешь в моих объятиях.


– Я люблю тебя. – Его глаза увеличиваются. Он ставит меня на землю, тут же подхватывает на руки и кружит. Его голова откинута назад, и улыбка до сих пор не исчезла.


Внезапно он останавливается, и его рот опускается к моему ушку.

– Я люблю тебя, Эмма. Хотел бы суметь сказать, как сильно. – Я крепко сжимаю его лицо, притягиваю его губы к моему рту и показываю всей чертовой школе, пялящейся на нас, что он – мой. Чур, он – мой, и я буду принимать каждый тачдаун, полевой гол, перехват, мяч… все, что я знаю. Ради этого чувства я справлюсь со всем, что жизнь нам преподнесет. Плевать, что я подросток, плевать, что я сказала эти три слова первая. К черту правила, потому что в любви нет правил. Нет ожиданий. Нет правильного и неправильного, когда ты ее находишь.


Существует дорожная карта, которой следует придерживаться, и я намерена пользоваться каждой магистралью, подворотней, мостом и туннелем, чтобы прибыть к нашему месту назначения.


– Вижу, ты решила принять мой совет. – Бабушка и ее проклятые голубые волосы (им. в виду дети индиго, которые обладают телепатическими и гипнотическими способностями. У них нет ультрамаринового цвета волос или кожи. Это абсолютно обычные на вид люди, отличающиеся цветом собственной ауры, а именно голубым).


– Я сказала то, что было важно, - отвечаю ей, но не отвожу глаз от Уилла.


– Ты унаследовала свои мозги с моей стороны рода. - Мои плечи трясутся, в конце концов, я не могу больше сдерживаться, в комфорте и силе его рук, даю себе волю и смеюсь.


– Спасибо за гены, бабушка.


– Это не все, что я тебе передала. Красота, ум, взгляды на жизнь. Но вот твои навыки вождения – это от родни твоей мамы.


– Ни слова о моих навыках вождения.


– Мне известно, дорогая, что посреди ночи угол гаража должно быть сместился и повредил твой бампер. И почтовый ящик. Когда их перенесли на середину дороги?


Уилл не может сдержать свой смех; мое вождение – это предмет огромных разногласий между нами. Он не сядет в машину со мной за рулем.


– Бабушка, я точно знаю, от кого ей достался острый язычок.


– Молодой человек, это подарок, который следуют воспринимать всерьез. Не насмехайся.


– Никогда. Я привык думать, что это исключительно ее черта, но что-то мне подсказывает, я был не прав.


Я извиваюсь в его руках, пока мои ноги прочно не становятся на землю. Передразниваю, делая рассерженный вид: руки сжаты в кулаки на бедрах, носки оттянуты наружу, говорю, - Я вообще-то здесь. Прекратите говорить обо мне, как будто я не могу слышать вас.


Мы все смеемся, потому что это нормально. Бабушка, Уилл, я, сеющие хаос, и наши родители на небольшом расстоянии позади нас, качающие головами без понятия, о чем идет речь, но подозревающие, что мы что-то задумали. Я заглядываю за Уилла и вижу, как папа прижимает маму ближе, или она его тянет назад… я не обращала на него внимание в своих ППЧ (публичных проявлениях чувств) несколько минут назад. Бретт и Джеймс, держащиеся за руки, смотрят на своего сына, словно он луну повесил.

Уилл удивляет меня и трусцой подбегает к ним, укутывает их обоих в объятия, его большие руки удерживают обоих одновременно.


– Спасибо. – Их лица – зеркальное отображение друг друга. Изумленные, с открытыми ртами, я замечаю, как они сильнее сжимают руками друг друга.


– Мы любим тебя, сын. – С трудом слышу голос Бретта – тон и дрожь в нем делают его неразборчивым.


– Я вас тоже люблю. Вас обоих. – Я смотрю на свою маму, и она подмигивает.


– Эй, Кью-Би, пора заглянуть в раздевалку, - зовет тренер Уилла, и как только он отходит, замечаю в стороне группу мудаков, с отвращением пялящихся на нас. Ничего не могу поделать с собой и показываю средний палец их лидеру, Брайану, с боку от которого стоит его брат Сет. Что за пустая трата места. Сет сужает глаза и направляется в раздевалку. Брайан пялится еще какое-то время, прежде чем отрывает взгляд и следует за бандой хулиганов. Может быть, университет в десяти часах от дома - это не так уж плохо. У нас с Уиллом другая основа, чем у большинства отношений. У нас все будет хорошо.


Пресловутые последние слова.


Я отказываюсь от поездки домой с родителями, решив подождать его. Он выходит медленно, с опущенной головой, и выглядит как противоположность парню, которым был еще час назад.


– Вот и ты, я подумала, может ты все же придешь и спасешь меня.


Его голова дергается вверх.


– Что ты здесь делаешь? – Губы в крови и разбитые суставы пальцев пугают меня.


– Жду тебя. Что случилось? – Киваю на его руки, и он засовывает их в передние карманы джинсов.


– Я всего лишь упустил свой шанс играть за команду Университета Джорджии. – Его монотонный голос и пустой взгляд указывают на то, что он страдает. – Я решил посмотреть на вещи глазами Эммы, и это привело к неприятным последствиям.


– Что? – Без понятия, из-за чего он в гневе.


– Не важно. – Он обходит меня и открывает свой пикап. – Ты идешь?


– А ты поговоришь со мной?


– Какая разница? – Он хлопает дверцей, заводит пикап и уезжает с парковки, визжа шинами.


– Для меня есть.


– Черт, оставь это в, Эмс. Ты говоришь, что хочешь, чтобы я противостоял парням, вот я и сделал это. Это произошло, и все погубило.


– Что именно там случилось?


– Я позволил словам Брайана и Сета задеть меня, и это взорвалось прямо мне в лицо. Гребаный тренер из Джорджии увидел это, и практически сказал мне то, о чем я тебе говорил годами. – Он избегает зрительного контакта и вздрагивает от моего прикосновения. – Сказанные слова не должны были так достать меня. Мои действия, вот чем я должен был проявить себя перед ним, а я все запорол. Он смотрел, как я дрался со своими товарищами по команде. Не имеет значения, почему. После он назвал меня несдержанным и сообщил, что для меня нет места в его команде. Этого я и хотел избежать, а ты бы не отступила.


Я вздыхаю и снова дотрагиваюсь до него. Он выдергивает свою руку из моей хватки.


– Прости, Уилл. Могу я что-нибудь сделать?


– Просто признай, что была не права. Ты думаешь, что, занимая определенную позицию, изменишь ситуацию. Нет. Это просто стоило мне моей мечты, и ради чего? Никто из этих парней не собирается меняться. Единственное, что меняется – это я, когда прислушиваюсь к тебе. Я могу либо уехать учиться за тысячи миль отсюда, либо в Университет Южной Джорджии, куда я старался не попасть. Я говорил, что хотел дождаться своего часа, и был бы свободен от них. Но для тебя этого было недостаточно.


Я хочу поспорить, но я в растерянности. Он заезжает на мою подъездную дорожку и не глушит свой пикап, не делает хоть какое-то движение, чтобы пойти за мной внутрь.


– Ты зайдешь?


– Неа, встречаюсь с парнями. – Я стараюсь бороться со слезами, будучи отвергнутой.


– Почему ты не поговоришь со мной?


– Потому что это ничего не изменит. Поговорим завтра. – Он перегибается и открывает мою дверь, явное приглашение для меня выйти.


– Я люблю тебя, пожалуйста, поговори со мной.


– Я позвоню тебе позже. – Он не поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня.


– Может быть, я и отвечу. – Я соскакиваю и хлопаю дверью так сильно, как только могу. По тихому району разносится эхо, и он едва ли ждет, пока я отступлю, прежде чем уехать. Я хлопаю своей входной дверью с такой же силой и сообщаю о своем приходе.


– Эмма, милое дитя, что это за грохот?


– Бабушка, почему мужчины такие тупые?


– О, дорогая, ты только что задала мне извечный вопрос. Пойдем на кухню и посмотрим, сможем ли мы в этом разобраться. – Я рыдаю и чувствую, как она укутывает меня в своих объятиях. – Твои родители ушли ужинать с Бреттом и Джеймсом, нужно выяснить, сумеем ли мы привести тебя в порядок до того, как твой папочка увидит тебя в слезах.


Я иду за ней на кухню и сажусь за стол. Перед ней стоит бокал вина, но она берет другой бокал, наливая пару глотков в него. Двигая его передо мной, она подмигивает. Этого недостаточно, чтобы я напилась, но хватит, чтобы я расслабилась и почувствовала себя на равных. Я пересказываю ей все, и вместо того, чтобы быть запутанной, как я, она смеется.


– Не смешно, бабушка.


– Это не связано с тобой, Эмма. Признаю, те парни, с которыми он дружит, оставляют желать лучшего. Их родители тоже. Ему из-за чего-то больно, и он чувствует себя в безопасности, вымещая это на тебе.


– Я ему не груша для битья. Я не буду это терпеть.


– Он жестокий?


– Нет.


– Это обычная вещь?


– Нет.


– Он относится к тебе с уважением?


– Всегда.


– Ты для него не груша для битья. Ты для него безопасная гавань, и ты будешь всем, чем необходимо быть, и так долго, пока он тебя любит, так же, как и он для тебя. Он злился и сорвался на тебе, потому что знает, ты его не бросишь. Он боится быть отвергнутым. Я не согласна с некоторыми сплетнями, которые слышала о том, с кем он проводит свое время, но он когда-нибудь ведет себя, как они?


– Нет, он вешает лапшу, объясняя, мол, они играют в одной команде, и он просто не раскачивает лодку.


– Он мудрее, чем ты думаешь. Я вижу, к чему ты клонишь, но иногда мы не можем изменить людей, если они не хотят слушать, и тогда ты стараешься, чтобы у них была возможность опустить тебя до их уровня, что и случилось сегодня, как я предполагаю.


– Не понимаю.


– У Уильяма доброе сердце, но ничего не дается ему легко. Он разрывается между терпимостью и невежеством. Иногда невежество побеждает. Так устроен мир. Но только потому что оно побеждает в данный момент, не значит, что так будет всегда. Те парни застряли в невежестве. Ненавижу слово «терпимость», но, может быть, однажды у них будет ее хоть чуть-чуть. Ты и Уильям, как и большинство людей, принимаете людей. Это обусловлено его родителями, не так ли?


– Главным образом. Ненавижу слова, которые они используют.


– Он тоже, сладкая, но ему хватает ума понимать, что, по большому счету, это не имеет значения. Что бы ты ни сказал, это их не изменит, а попытки просто провоцируют вражду.


– Он пытался объяснить мне это.


– А ты его оттолкнула?


– Да. – Мне стыдно.


– Сладкая, некоторые уроки извлекаешь с возрастом и опытом. Бьюсь об заклад, он имел с этим дело намного чаще, чем ты представляешь, поэтому правильно, что его опыт перевешивает твое возмущение. В такой ситуации не тебе и не Уильяму решать, что правильно, потому что вы не ошибаетесь. По жизни ты не соглашаешься с каждым, тебе даже не обязан каждый нравиться, но ты не можешь никого изменить.


Стараюсь вникнуть в ее слова.

– Итак, оттолкнув его, я разрушила что-то важное для него.


– Нет. Я всего лишь сказала, что ты не можешь кого-то изменить. Он предпочел сделать то, что сделал, иногда с тебя достаточно и ты срываешься. Он ведь наказывает тебя, потому что ему больно, и это то, что мы делаем ради тех, кого любим. Мы смягчаем удар, как только можем.


– Спасибо, бабушка.


– Не за что. А сейчас вымой этот бокал, чтобы твои родители не посадили меня за развращение их ребенка.


– Ты завтра будешь здесь?


– Ага, остаюсь на все выходные. В том месте становится одиноко, я скучаю по своей семье по соседству.


– Почему ты опять не переедешь к нам?


– Я сама задаю себе этот вопрос.


– Никогда не поздно поменять свое мнение.


– Хватит пользоваться моей мудростью против меня же.


– Все, что ты скажешь, может и будет использовано против тебя. – Я обнимаю ее, так как собираюсь пойти в кровать.


– Последний раз, когда я слышала эти слова, была веселая ночь. – Она выглядит погруженной в свои мысли.


– Бабушка! – Журю ее.


– Записи по делам несовершеннолетних засекречены, сладкая. Это хорошо. – Она смеется над моим потрясением, когда я иду прочь.


Глава 10

Уильям


Как только отъезжаю от ее дома, я понимаю, что это ошибка, но не могу перестать проигрывать в своей голове все, случившееся за последний час. Моя мечта, мой побег от этой реальности был уже в моих руках, но в единственный момент слабости я позволил Брайану одержать надо мной верх.


– Твоя девушка – та еще штучка, Кью-Би. Она такая же тугая, как задницы, к которым ты привык? – Издевки Брайана становятся все хуже. Я не проигнорировал его и призвал все силы, чтобы продолжать идти. – Ничего не скажешь в ответ, большой парень? Я видел здесь твоих папочек. Неплохое шоу вы нам устроили. – Он все ближе к тому, чтобы нажать на все мои болевые точки. Однако я продолжаю идти, мне нужно принять душ и поговорить с тренером. – Твой секрет умрет вместе со мной, Уильям. Они усыновили тебя, поэтому ты можешь быть гомиком, прямо как они. Каково это?


– Заткни свою пасть, чувак.


– Задел за живое? Я собираюсь не только задеть за живое, когда заполучу Эмму. Не похоже, что она в твоем вкусе. – Я не отвечаю. – Слишком хороша для нас. Хорошо, что я не «крепкая задница», а то ты бы скорее заинтересовался мною. Ты слышишь, как трахаются твои папочки?


Я шагаю в его личное пространство. – ЗАКРОЙ. СВОЙ. ЧЕРТОВ. РОТ. Ни слова больше об Эмме или моих родителях.


Он злобно смотрит на меня. – Интересно, понравится ли университетским игрокам, что за их команду будет играть гомик. Я прослежу, чтобы они узнали. – Я замахиваюсь кулаком, не успев задуматься о последствиях. Удар на мгновение застает его врасплох, но затем он отвечает мне тем же. Один удар попадает в цель - мою челюсть, я прикусываю губу и понимаю, что у меня идет кровь. В моей памяти всплывают каждая издевка, каждая насмешка и каждое оскорбление, и я все продолжаю его бить. Даже когда меня оттаскивают, я продолжаю размахивать кулаками.


– Успокойся, Джейкобс! – пробивается голос тренера, я пристально смотрю на моих товарищей по команде; некоторые выглядят расслабленными, некоторые - потрясенными, а другие – напуганными. – В мой кабинет, ЖИВО!


Брайан еще в сознании, практически, и я должен быть за это благодарен, но нет. Команда спешит помочь ему подняться с пола, но Сет следит за мной глазами, и мне очевидно, что за это последует расплата. Тренер захлопывает дверь и кивает на стул; я замечаю тренера из Университета Джорджии, сидящего на другом стуле. ДЕРЬМО!

– Мистер Джейкобс, я ожидал, что все пройдет немного по-другому, но после того, чему я только что стал свидетелем, вынужден сказать, что у меня нет места для парня с «горячей головой», и мне плевать, насколько вы хороши.


– Понимаю, сэр. Обычно я не такой. – Запекшаяся кровь на руках не поможет мне его убедить.


– Одного инцидента достаточно. Спасибо, тренер Дженкинс, что позволили отнять у вас время. Мистер Джейкобс, вы талантливый игрок, исключительный ученик, и я разочарован, что не предлагаю вам место в лучшей команде и возможность играть за Университет Джорджии. Вам стоит не высовываться и держать нос по ветру. Это ваши товарищи по команде, вы должны прикрывать друг друга, а не нападать. – Я опускаю голову. Если бы он знал, какими были мои товарищи по команде, может быть, не согласился бы со своим утверждением, но опять же, он мог придерживаться политики «подставить другую щеку». Я слышу, как закрывается дверь, и чувствую это всем своим телом; мои мечты улетают за дверь вместе с ним.


– Уильям, что произошло в той раздевалке? Ты только что упустил прекрасный шанс играть в Юго-Восточной Конференции.


– Я вышел из себя, тренер. Брайан сказал кое-что, что мне не понравилось.


– Бред собачий, Джейкобс. Это на тебя не похоже. Я не смогу помочь тебе, если ты не расскажешь. – Нет ничего, что может мне помочь. Моей мечте пришел конец. Слухи распространяется на всю конференцию, и ни одна команда не захочет меня принять. – К счастью, другие тренеры не стали свидетелями твоего взрыва. Прими душ и иди отсюда. Если ты захочешь поговорить, моя дверь всегда открыта.


– Да, сэр. – Раздевалка пустая, и я быстро, как могу, принимаю душ, желая вернуться домой и развалиться.


Вымещать свою злость на Эмме было неправильно, но ее чертова позиция Поллианны (героиня одноименной повести Э.Портер, которая отличалась оптимистическим мировоззрением) так наивна, что я сорвался. Я ничего не хотел слушать. У меня всегда получалось уклониться от издевок, но сегодня по какой-то причине не смог. Когда я увидел ее одну на парковке, ждущую меня, я запаниковал. Я все исправлю, но мне нужно немного времени, чтобы обдумать, что делать. Я не получил официальных предложений и задаюсь вопросом, насколько плохо будет выбрать университет чуть подальше.


Заползаю в свою комнату, оставляя весь свет выключенным, и заваливаюсь на кровать. Мой телефон издает сигнал входящего сообщения. Эмма пишет, что любит меня. Я отвечаю, давая ей понять, что в порядке, дома, и тоже люблю ее. Сегодня мне нужно побарахтаться в своих страданиях. Внезапно меня пугает грохот, я быстро спускаюсь вниз и обнаруживаю разбитое окно, рассыпанное по всему паркетному полу стекло и булыжник с красной надписью. Буквы гласят «БЕРЕГИСЬ». Точно знаю, кто это сделал. Я годами был свидетелем их хулиганского поведения. Каждый подчинялся их воле, и в действительности я ничем не отличался.


Будь то булыжник с угрозой, брошенный в окно, или игра «на слабо» с заклятым врагом на проселочной дороге, это все ради того, чтобы напугать до смерти их противника. Они не играют по-честному, и их методы с возрастом становятся все более дерзкими. Ясно, что мне не избежать расплаты, я справлюсь, пока это не затрагивает Эмму. Она – мое слабое место, и они об этом знают. Я беру булыжник и хватаю свои ключи.


Горит костер, и двое, с кем мне нужно было увидеться, здесь, словно ждут меня. Конечно, ждут, они послали знак - и я приехал. Я подхожу к ним, не выказывая страха, желая поскорее с этим покончить.


– Что это значит? – бросаю булыжник им под ноги.


– Ты видишь, что ты сделал с лицом моего брата? – Сет шагает ко мне, но Брайан его останавливает.


– У нас дилемма. – Брайан смеряет меня взглядом. Ему не нравится, что я бросаю вызов.


– Какая?


– Слышал, ты потерял свое место в Университет Джорджии. – Я сжимаю кулаки, ожидая следующего выпада. – Сет, Марк, Адам и я получили предложения из Университета Южной Джорджии. От нас зависит, позовем ли мы тебя с собой.


– И для этого вам нужно было разбить булыжником мое окно?


– Неа, чтобы привлечь твое внимание. Я заметил, что в доме напротив темно. Родителей дома нет, только слабая старая женщина и юная девушка… совсем одни. – Моя кровь закипает. – Сегодня я отпущу тебя, если ты выберешь Университет Южной Джорджии.


Ни за что на свете.


– Принято.


– Я думал, тебе понадобится кое-какая мотивация, и я хочу тебе ее дать. Не забывай, Кью-Би, я знаю все твои слабые места. Либо ты играешь за Университет Южной Джорджии, либо нигде.


– С чего ты так решил?


– Случаются несчастные случаи, твоя карьера может полететь ко всем чертям из-за пары сломанных костей, поврежденного колена. Было бы жаль, если любимчик звезд оказался бы в машине, когда та слетит с дороги. Естественно, я об этом не имел бы не малейшего понятия.


– Естественно. – Он поимел меня и понимает это.


– Итак, следует ли мне позвонить тренеру и дать ему понять, что ты с нами?


Сглатываю желчь. – Звони.


– Увидимся, Кью-Би, - он делает звонок, а я ухожу. Я испытываю огромное желание сбить ухмылку с его лица, но подавляю его, мне необходимо защитить тех, кого я люблю. Одна вещь, которую я выучил за все эти годы – не нужно сомневаться в этих пивных мальчиках.


Всю обратную дорогу домой я еду медленнее скоростного режима, мой желудок сжимается от неопределенности. Я без понятия, дома ли мои родители и как они отреагируют на разбитое окно, но я рад, что убрал камень с угрозой. Это привело бы к тому, что они бы засуетились и разрушили все меры, которые я только что предпринял ради их защиты. Голубые мигающие огни освещают мою улицу, соседи, глазеющие со своих лужаек, укутаны в халаты, и я делаю ошибку, оглядываясь на ее дом, когда доползаю ближе к своему. Ее глаза широко открыты, не отрываются от меня, отсюда видно, что у нее текут слезы, и я понимаю, что принял верное решение. Может быть и тяжело столкнуться с насилием, проникшим в наш район, но что случится, если я не сделаю того, что они хотят? Глушу свой пикап, папа и отец бросаются ко мне.


– Уильям, у тебя все хорошо? – Эмма выскакивает прямо передо мной, и я притягиваю ее ближе.


– Я в порядке. Что происходит? – судя по тому представлению, которое вынужден устроить, мне стоит поступать на драматического актера.


– Кто-то разбил ваше окно, сынок. – Подходит офицер. – Где ты был сегодня вечером?


– У костра, праздновал победу, сэр. – Он кивает. Эмма щипает меня за бок, и я тяну ее еще ближе. Мне нужно, чтобы она держала рот на замке.


– Не догадываешься, кто это сделал?


– Нет. Остальные парни еще там, а мне хотелось попасть домой.


– Ты чертовски отлично играл. Уверен, ты устал. Была ли там выпивка?


Я пожимаю плечами, и это лучшее, что могу сделать без откровенного вранья. Он, кажется, изучает мои манеры, ожидая прокола, но я не дам ему ничего.

– Мистер Джейкобс, - обращается он к моим родителям, - кажется, мы не можем найти инструмент, которым разбили окно. Мы собираемся тщательнее обыскать дом, но все, что можно сказать при отсутствии средства нападения – это был мелкий вандализм. Здесь поблизости мы не часто с ним сталкиваемся, но, как вы знаете, дети бывают необузданными.


Все кивают, словно верят ему, кроме моей Эм. Я чувствую ее взгляд, сверлящий дыры у меня в боку, и понимаю, что меня ожидает взбучка. Я всего лишь должен выдать ей достаточно информации и надеяться, что это ее убедит. Взрослые толпятся и собираются забить окно досками, пока мы не сможем его заменить, и Эмма позволяет мне этим заняться.


– Ты не был у костра. Меньше часа назад ты сказал мне, что был дома.


Произнося безмолвную молитву, чтобы это не погубило нас, я открываю рот, – Я солгал. Не хотел ссориться.


– Ты определенно лгал, но делаешь это сейчас. Я видела твою машину, Уильям. Что ты скрываешь от меня?


– Оставь это. Парни позвали меня к костру поговорить, вот я и пошел.


– Позвали тебя как? Разбив твое окно? – я не буду снова лгать. – Тебе нужно рассказать им, Уильям. Это не шутка.


– Нет, Эмс. Я ничего не скажу, и ты тоже. Это не шутка, но я разобрался с этим.


Ее глаза умоляют меня дать ей больше. А я не могу. Я даю ей, что могу – мои руки, обхватывающие и крепко удерживающие ее, мои губы на ее макушке для утешения, мое сердце, бьющееся для нее, разбухающее от любви, в которой я готов ее утопить. И решимость никогда не позволить мерзости коснуться ее. Я буду давать ей это каждый день, но сегодня вечером она получает еще и мое молчание.


Глава 11

Эмма


Заменить окно было достаточно легко. Гораздо сложнее добиться от него правды. И он и я, оба знали, что произошло той ночью, и только потому, что окно было отремонтировано и большинством забыто, не значит, что я это так оставлю. Однако, в данный момент у нас есть дела поважнее. Выбор Университета.


– Объясни мне ОПЯТЬ, почему ты склоняешься к Южной Джорджии? – я прикладываю гигантское усилие, чтобы попытаться сдержать раздражение в голосе.


– Из-за футбола, Эм. Все та же причина, про которую я тебе говорил вчера, позавчера и каждый божий день, когда ты меня спрашивала. Я не могу играть в Университете Джорджии из-за драки. – В которой он винит меня, но просто боится сказать об этом.


– Другие университеты тоже делали предложения. Необязательно идти туда и никуда больше.


– Они предлагают полную стипендию. И он ближе всех.


– Твои родители могут себе позволить оплатить твое обучение, Уилл.


Он закатывает глаза, устав от одного и того же разговора. – Я не хочу от них зависеть. Это важно, поэтому логичнее выбрать Южную Джорджию. К тому же, я не хочу быть далеко от тебя.


Теперь моя очередь закатывать глаза. Для нас расстояние не имеет значение. Между нами связь, которую милям не порвать. – Лучше просто скажи, что не хочешь поделиться реальной причиной.


– Я сказал тебе настоящую причину. Ты все усложняешь.


– Это ты усложняешь. Ты здесь единственный, кто что-то скрывает. Правду.


Его глубокий вздох не останавливает меня. Есть причина, по которой он собирается согласиться на Южную Джорджию, но он отказывается в этом признаваться. Я бы предпочла, чтобы он был в двух тысячах миль от тех засранцев, которые на прошлой неделе согласились играть за Южную Джорджию.


– Эмма, я сказал тебе правду. Я хочу играть в футбол. Южная Джорджия – не самый лучший вариант, но я не могу играть как Бульдог (Команда по футболу в Университете Джорджии называется «Georgia Bulldogs» - «Бульдоги Джорджии»). Южная Джорджия предложила мне полную стипендию. Он ближе, чем остальные университеты, вербовавшие меня.


– Но ты будешь заперт в нем на четыре года.


– Именно поэтому стипендия полная. – Я сужаю глаза от его излишнего уточнения.


– А как же наш план? Ты собирался сменить университет, когда я выпущусь. Об этом и речи не может быть, если ты согласишься на четырехлетнюю стипендию.


– Я уже говорил, ты можешь часто навещать меня. Я буду вынужден жить в общаге, пока не перейду на второй курс, и у меня появится отдельная комната. На первом курсе я поищу квартиру.


– И изнурительный футбольный график, такой, что я могу приехать и не провести с тобой время. Звучит очень весело.


– Футбольный сезон будет трудным, признаю. Но в остальное время я весь твой.


– Исключая половину лета в тренировочном лагере.


– Ты пытаешься все усложнить? Когда мы перестали поддерживать мечты друг друга? Должно быть, я пропустил уведомление.


Верный способ заставить меня почувствовать себя дерьмом. И вот, я смиряюсь с его выбором.


– Прости. Я за то, чтобы ты играл в футбол в университете и после него, если это то, чего ты хочешь. Просто я переживаю.


– Не стоит. Это моя работа.


– Ладно, Кью-Би. Буду сидеть в сторонке, пока ты упиваешься своей славой. Так лучше?


– Почти. Мне нужен обязательный поцелуй, чтобы проглотить свои претензии. Ты должна будешь ловить каждое мое слово. Смотреть на меня с обожанием.


– Ты перебарщиваешь.


– Смотреть на меня – это для тебя чересчур?


– Нет, сравнение меня со всеми этими болельщицами, ожидающими, когда можно будет забраться под твои щитки выводит меня из себя. Давай остановимся на том, что я, как всегда, буду твоей любящей девушкой. И мы оба в выигрыше.


– Идет. – подмигивает он мне, как только заезжает на школьную парковку. – Не забудь, я хочу, чтобы ты сегодня была рядом со мной, когда я буду подписывать контракт.


Я поворачиваюсь к нему, пристально глядя в глаза. – А где же мне еще быть? Знаю, тебе так не кажется, но я горжусь тобой.


– Я люблю тебя. – Он сжимает мою руку и оставляет быстрый поцелуй на моих губах. – Пошли на занятия.


День тянется медленно. Я жду, когда отпустят с урока, чтобы пойти на церемонию подписания. Оказаться в стартовом составе уже на первом курсе - это, своего рода, важное событие в футбольном мире маленького города; его окружает толпа любопытных. Изначально он собирался стать резервным игроком и начать как первокурсник в красной футболке (Цвета Университета Джорджии: красный и черный; футбольная форма: красная футболка и белые бриджи), но квотербек из Южной Джорджии в последней игре выбыл из строя, получив травму колена, закончившую его карьеру. Тренеры были уверены, что Уильям сможет выйти в стартовом составе на первом курсе, и я с ними согласна. Напряжение на него не повлияет, ведь к каждой игре он относится так, словно игра идет за чемпионское звание, и выполняет все безупречно. Он был рожден, чтобы играть. Помимо выбора университета, еще одной причиной разногласий были его карьерные устремления. Он не имел понятия, чем будет заниматься после футбола. Безусловно, у него есть талант, мощность, амбиции для игры на профессиональном уровне, но ему нужен запасной план. Я стараюсь и указываю на это, но сталкиваюсь с сопротивлением. Случаются травмы, у карьеры есть сроки, но у Уильяма, помимо футбола, больше нет никаких интересов. Я предлагала специальность по радиовещанию или педагогике, тогда бы он мог тренировать. Надеюсь, однажды он успокоится и продумает план действий, ему будет легко в любой специальности. Черт побери, на данном этапе я бы довольствовалась и меньшим. Для того, кто не хочет принимать помощь от родителей при поступлении в университет, ему нужно понять, что без карьеры он может обнаружить себя прожившим всю жизнь в своей детской спальне. Я не слишком требовательна, но мне действительно нужны такие вещи, как крыша над головой, еда в желудке, одежда на плечах… и после университета я смогу обеспечить эти вещи, но я отказываюсь поддерживать подростка, не желающего иметь запасной план.


Звенит звонок, и я спешу во двор, где установлен стол, и собрались журналисты. С ума сойти, здесь вместе с нашими местными новостными каналами присутствуют каналы из Стейтсборо. Что-то мне подсказывает, что они хотят завести их выпускников и местных жителей и представить им их новую звезду. Он увлеченно беседует с главным тренером, и я ищу Бретта и Джеймса. В углу замечаю его дружков, самодовольных и надменных; могу представить их ликование, чуть ли не четверть их футбольной команды будет играть вместе. Это весьма впечатляющий состав; и кроме того, упрощает игру в университете, эти парни были годами товарищами по команде. Редко встретишь постоянство, которое будет у этой команды. Не удивительно, что тренерский состав Южной Джорджии выглядит таким довольным. Я направляюсь к столу и остаюсь в толпе, пока не понадоблюсь ему. Замечаю его жест, призывающий меня к нему, и прежде, чем я могу подойти достаточно близко, его тренеры из старшей школы, товарищи по команде и новые тренеры окружают его. Уилла провожают до места, и перед ним эффектно кладутся бумаги. Выставляя на показ ручку, он быстро расписывается - и теперь все официально.


Теперь он Орел Южной Джорджии… давайте надеяться, что он будет парить и не падать.


Он позирует для снимков, стоя рядом с теми, на кого ему указывают. Журналисты настойчиво требуют сделать заявление, и он выглядит, словно начинает жить мечтой… возведенный на пьедестал, поддерживаемый в своем решении. Он подмигивает мне, и журналисты ловят его жест, меня засыпают вопросами, а я не готова ни к чему такому. Я теряю дар речи. Уильям быстро оказывается рядом, притягивая меня к себе.


– Кто это?


– Присоединится ли она к тебе в университете?


– Как давно вы встречаетесь? – вопросы выкрикиваются быстрее, чем я могу на них ответить. Делаю глубокий вдох и готовлюсь ответить им наилучшим образом.


– Это Эмма. Ее личная неприкосновенность очень важна нам, и пока что она не присоединится ко мне в университете, она полностью поддерживает меня и будет присутствовать в моей жизни. – Кажется, его заявление положило конец вопросам, которыми нас забросали, наверное, у них закончились версии, потому что они все упаковывают свои вещи, и у нас есть мгновение тишины.


– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю его, вставая на носочки, чтобы поцеловать.


– Хорошо. Рад, что все закончилось. Теперь я могу провести остальную часть года с тобой.


– Соблазнитель. – Подмигиваю ему. – Где твои родители?


– На работе или дома, наверное.


– Удивлена, что их здесь нет. – Я замечаю, что он избегает моего взгляда. – Уильям?


– Я не сказал им.


– Что? Почему? – Иногда он меня изумляет, и не в хорошем смысле.


– Я – совершеннолетний, Эмс. Мне не нужно их разрешение или подпись.


– Не нужно, но что на счет их поддержки? Что на счет того, чтобы позволить им быть здесь в такой важный день? Иногда ты такой чертов эгоист.


– Перестань.


– Я так устала от такого поведения. Я не перестану, тебе нужно очнуться и разобраться с этим дерьмом. Ты создаешь трещину, которая становится все шире и шире. Скоро этого будет не исправить.


– Ты ошибаешься. Это называется взрослением. Вот, что я делаю, может быть и тебе тоже стоит попробовать. – Вижу вспышку сожаления в его глазах, но я безумно зла.


– Я лучше пойду. – И ухожу. Я иду мимо его придурковатых друзей, всех наших товарищей, преподавателей, чтобы больше не слышать, как он кричит мое имя. Хватаю свой телефон и звоню бабушке. Она заверяет меня, что будет здесь через несколько минут, поэтому прячусь в стороне от школы, пока не вижу ее машину. Это было излишне, так как он не пошел меня искать.


– Эмма, что случилось? – бабушка смотрит на школьную дверь, а я тащу ее за собой.


– Я в бешенстве от этого парня.


– Сладкая, это не новость. Что он натворил?


– Эгоист.


– Это часть его ДНК. Мне придется поговорить с твоей мамой. Она должна была предупредить тебя о таких вещах. – Я улыбаюсь ей. – Хотя, эта девушка всего лишь танцевала от отчаяния. Но не ты, ты сопротивляешься, и кстати, это хорошо.


– Он сказал мне повзрослеть.

– Для этого у тебя еще много времени, кроме того, ты довольно зрелая. В скором времени он будет перед тобой пресмыкаться. А сейчас давай поедем домой и съедим немного мороженого, пока я готовлю ужин.


– Ты остаешься сегодня?


– А где еще мне быть? Я живу в этом доме. – Она смотрит на меня, словно я сошла с ума, раз задаю этот вопрос, и я открываю рот, чтобы спросить, что она имеет в виду, но прерываюсь от звука автомобильного гудка. Она пересекла перекресток, кажется, не обращая внимания на красный свет.


– Бабушка!


Она трясет головой, и пустой взгляд, кажется, исчез. – Теперь ты знаешь, откуда у тебя твой стиль вождения. – Не могу перестать смеяться из-за побега. Может быть, у нее просто неудачный день.


Я смакую мороженое, стоящее передо мной, вдыхая ароматы бабушкиной стряпни. Когда она остановила машину на соседней подъездной дорожке и, смеясь, тут же дала задний ход, обыгрывая свою ошибку как старую привычку, я решила, что должна поговорить с мамой или папой о ее вождении. Не думаю, что кто-нибудь еще должен подвергаться такому.


Мама и папа заходят в кухню, и мой папа по привычке переключает канал на новости. Мое лицо – это все что можно увидеть. Затем спина, когда я убегаю. Затем несчастный взгляд Уилла. Какого черта это показывают в главных новостях? Кардашьян не взорвала интернет? Кто-нибудь опубликовал секс-видео? Я имею в виду, что скорее всего это будет одна семья, но я не понимаю, чем я интересна прессе?


– Люк, Фэб показывают по телевизору! – визжит бабушка.


– Мам, это Эмма.


– Почему она целует того парня? Я говорила тебе, Люк, когда ты решил скрывать свои чувства, что однажды потеряешь ее.


– Мам, Фэб прямо перед тобой. Это Эмма, наша дочь. – Его голос успокаивал, и видно было, что в глазах сверкала боль. У мамы слезы в глазах, и мне хочется понять, что я пропустила.


Она пялится на него, затем ее лицо расслабляется. – Я знаю. – бормочет она, возвращаясь на кухню.


– Что с ней не так?


– Мы хотели поговорить с тобой вечером. Бабушка переезжает к нам. Ей диагностировали раннюю стадию Альцгеймера.


– Нет, - с трудом удается мне произнести.


– Эмма, это самая ранняя стадия. Не позволяй ей увидеть, как ты расстроена. Есть несколько правил и предупреждающих знаков, которые нам надо обсудить с тобой. Во-первых, почему тебя показывают по новостям?


– Уильям подписал сегодня контракт. С Южной Джорджией. Видимо, это огромное событие.


– Ох, я собираюсь надрать зад Джеймсу за то, что не рассказал мне, - говорит моя мама, хватая свой телефон.


– Не думаю, что он и Бретт знают. Они не были приглашены. – Их непонимающие взгляды – единственный ответ, который мне нужен. Мне не хочется пересказывать это снова. – Можем мы вернуться к бабушке?


Мой папа садится в свое кресло, а мама подходит крепко меня обнять. – Больше никаких поездок.


– Ага, я как раз собиралась вам рассказать. Она заехала сегодня за мной и напугала до смерти.


– Не хочется забирать ключи и заставлять чувствовать, словно ее лишают независимости. По словам докторов, это одно из самых худших, что можно сделать. Поэтому я собираюсь вывести из строя машину, чтобы она списала все на эти проблемы. – Я киваю, и он продолжает. – Не спорь с ней. Ты можешь аккуратно ее поправить. Но если у нее приступ, оставь все, как есть.


– Обманывать ее?


– В каком-то смысле, но только так, чтобы она не догадалась. Осложнения долго не продлятся, но у нее начнутся приступы. Конфронтация – самое худшее для нее. Она осознает, что что-то не так, но не поймет или не сможет вспомнить, что именно. В данный момент спор может навредить ей.


– Все, что угодно. – Слезы, сдерживаемые весь день, в конце концов пролились. – Я пойду в свою комнату.


– Эмма, - зовет мама. – Все будет хорошо. Мы будем с ней до самого конца. Она до сих пор твоя бабушка.


– Знаю.


– И он все еще любит тебя, независимо от того, что с тобой происходит.


– Знаю. Просто я не уверена, нравится ли мне такая его любовь.


– Вы оба еще молоды, и испытываете взрослые чувства при подростковом менталитете. Ошибки совершаются независимо от возраста, но важно, как ты на них реагируешь.


– Фэб, оставь ее в покое. – Я пользуюсь паузой, чтобы уйти. Я все еще слышу, как они обсуждают мои отношения. Папа думает, что мы слишком молоды; мама напоминает, какими были они и то, что он скрывал свои чувства, сделало ситуацию только хуже. Он говорит, что тогда все сработало просто замечательно, и она соглашается, но напоминает ему, что я – независимая личность, и ему нужно позволить мне найти свой путь. Я всего лишь хочу, чтобы этот день, этот ночной кошмар, повторяющийся в моей голове, закончился. Гуглю все, что можно, относительно бабушки и того, чего ожидать. Если я настолько потрясена, читая факты, то не могу даже представить, что чувствует она. Звонит мой телефон, на экране светится изображение Уильяма. Я не отклоняю его, но отправляю на голосовую почту. Насколько сильно я в нем нуждаюсь, настолько же сильно злюсь. Я обижена, обманута и чертовски растеряна. Спустя несколько минут открывается моя дверь.


– Знаю, ты злишься и не хочешь меня видеть, но мой папа рассказал мне про бабушку, и я понял, что тебе нужна поддержка. – Я игнорирую его, но он воспринимает это как поощрение и подходит к моей кровати. Укладываясь позади меня, крепко сжимает в своих руках. – Я буду тебя обнимать, и ты сможешь выплакаться. Дай этому выйти. Я буду здесь. - Его слова приносят столь необходимое мне облегчение и прежде, чем осознаю, я уже вымочила его плечо, мою подушку и девять сотен салфеток Клинекс, которые он мне подавал. – Я рядом, Эмс. Всегда.


– Ничего подобного. Я хочу отмотать время на год назад и заново его прожить. Хочу все начать сначала.


– В жизни так не бывает. Мы должны двигаться дальше.


– Но все и всё, кого я знаю и люблю, исчезают прямо на моих глазах.


– Никогда, малышка. Я всегда буду твоей константой. Запомни это. Несмотря ни на что, Эмс. Я люблю тебя, и я здесь. – Он – часть проблемы. Он должен это осознать. – Понимаю, прямо сейчас все кажется не так, но обещаю, мы будем в порядке. Я пойду на все ради тебя, вот увидишь.


– Уилл, я хочу не этого. Я всего лишь хочу тебя. Всего тебя.


– У тебя есть каждая моя частичка, Эмс. Клянусь.


– Но не твоя искренность.


– В большинство дней ее нет даже у меня. – Я закрываю глаза и начинаю засыпать в его руках, держащих меня, создающих безопасную гавань от внешних сил, разрывающих меня на части. Сейчас только он удерживает меня цельной. С остальным я разберусь, когда мне перестанет быть больно. Я дрожу в его руках, и он крепче обнимает меня с обещаниями, которые не сдержит, и нежными поцелуями на моей коже, которые предназначены, чтобы успокоить, а вместо этого разжигают меня. Спокойствие, которое он старается дать, превращается в бурю, грозящую выбросить меня за борт.


Я разбиваюсь.


Я тону.


Я цепляюсь изо всех сил за единственного человека, кто в состоянии перевернуть весь мой мир одним лишь жестом. Одним словом.


Люблю.


Это – свободное падение без подстраховки. Без парашюта. Без гарантий.


Только пустые обещания, самообман… и много веры. Доверие нужно заслужить, и за время моего недолгое пребывание на земле он заслужил каждую улыбку, подаренную ему, каждую слезу, пролитую из-за него. Каждое сказанное шепотом слово любви; каждую унцию гордости, которую я демонстрировала ему, были по праву его.


Обстоятельства меняются. Мы все развиваемся. Для достижения успеха мы боремся за то, чтобы найти свое место в этом мире. Водоворот, угрожающий нашей безопасной гавани, проверяет ее на прочность, но я намерена держаться и сражаться со всеми трудностями, и надеюсь, что меня не унесет прочь, и я не заблужусь.


Без него я – странник.


Скиталец.


С ним я – часть жизни. Одна из двух половинок, которые никогда не хотят разлучаться.


Любовь.


Изменчивая.


Опьяняющая.


Никогда не воспринимающаяся как должное и никогда намеренно не причиняющая боль. Так это и есть любовь? Раньше я не была так уверена, но сейчас, в настоящий момент, я купаюсь в ее тепле, под покровом темноты, позволяя просачиваться свету… прямо сейчас не сомневаюсь, что это и есть любовь. И я принимаю ее такой.



Georgia Bulldogs


Southern Georgia Eagles



Глава 12

Уильям


Каждый день она висит на волоске. Она делает вид, что все хорошо, но новости о бабушке пугают ее, и она не знает, как справиться. Их отношения неповторимы; ее отношения с родителями крепкие, понимающие - просто мечта, но ее бабушка… Эмс словно ее клон. Они зеркально отображаются в мыслях, убеждениях, манерах, и, кажется, заболевание заставило еще сильнее зациклиться на ней, чем раньше. Вместо того, чтобы идти к причалу, в кино или вообще на свидание, она предпочитает проводить это время со своей бабушкой. Выпечка, готовка, получение каждой унции знаний, которые она может узнать, пока это позволяет время. Я это понимаю, и они обе не забывают привлекать и меня, но она нуждается в перерыве. Нуждается в том, чтобы выйти из дома и ненадолго все отпустить. Но объяснить и осуществить эту задумку ради маленькой упертой кокетки –совсем другая история. Поэтому я заручился помощью. В большом объеме.


Слышится ее ворчание, пока она идет в студию танцев своей мамы, обезумевшая из-за того, что ее оторвали от приготовления торта-мороженого ради важных документов, которые Фэб попросила ее принести. На протяжении недель она не покидала этот дом, кроме как ради школы, и это сводит бабушку с ума, но ей не хочется причинять боль Эмс. Только прошлым вечером она угрожала мне своей вкусной едой, заявив, что если я не разберусь с ее внучкой, то могу попрощаться с ее домашней стряпней. Возможно, она даже осуществит пустую угрозу, и моя следующая порция шоколадного печенья не будет содержать настоящий шоколад.


– Уильям, я знаю, что ей страшно, но успокоить ее – это твоя забота. Я понимаю, ей кажется, что ее мир нестабилен, а это девочка – никто, если она не в порядке. Заставь ее потерять контроль, заставь ее почувствовать и снова жить. Я буду здесь, пока не наступит мое время, и никто из нас не знает, когда это случится. Меня это душит, и она не может продолжать в том же духе, иначе потеряет внутри себя девочку, которую я так люблю.


– Я стараюсь, бабушка, но она упертая.


– Скоро выпускной. Заставь ее захотеть пойти. Напомни ей, каково это быть подростком и быть влюбленным. Ты сможешь. А если нет, мне будет жаль твой унитаз после порции моего печенья. И ты никогда не узнаешь, какая порция это будет, а я знаю, что ты не воздержишься от такого вкусного наслаждения, когда я поставлю его прямо перед тобой.


– Вы играете нечестно.


– Это не игра, это моя семья. Я пойду на все, что угодно, за время, которое у меня осталось, чтобы сохранить ее.


– У вас есть план?


– Можешь поставить свою прекрасную задницу, что есть. Садись и слушай.


И вот мы здесь, и, надеюсь, что все получится так, как бабушка и замышляла. Этой женщине нужно держаться подальше от YouTube.


– МАМ! – В ее голосе слышен намек на раздражение. Прячу улыбку, так как начинаю нервничать. Я зажат позади вешалки с костюмами с последнего танца в студии, ожидая ее появления, чтобы мой план увенчался успехом. Прямо сейчас несколько танцоров из класса семилеток передадут ей одну из одиннадцати роз. Они несколько шагов проведут ее, и по мере того, как она будет следовать по подготовленному нами лабиринту, у нее в руках будет появляться следующая роза.


– Что за… - она затихает, осознавая, что вокруг нее маленькие ушки. Как только она поворачивает ручку, звуки песни «Suit and Tie» Джастина Тимберлейка заполняют пространство. Она входит, и огни освещают бесчисленное количество танцоров. С моего места обзора я могу видеть ее лицо, ее открывающийся рот, ее глаза, ищущие дополнительных подсказок, куда она попала. После нескольких песен, присоединяются еще больше танцоров, выступая только для нее. К ним присоединяется Люк, и она сгибается пополам от его движений JT (Джастина Тимберлейка); неожиданно слишком хорошо для него, но смех вместе с улыбкой, растягивающейся на ее лице, это больше, чем мы могли бы ожидать. Он продолжает свои дикие пляски, застеснявшись, как только Фэб выходит на середину сцены.


Наблюдать за ее безупречными движениями и вспоминать Эм в этой же студии – не что иное, как чудеса науки. Стоишь в ступоре и благоговении, смотря на Фэб, двигающуюся по полу, который становится продолжением ее, а вот Эм не может даже идти и жевать резинку в одно и то же время. Как только песня подходит к концу, они всей толпой кружатся вокруг нее и не дают ей увидеть, как на середину сцены выхожу я. У меня последняя роза с табличкой «ВЫПУСКНОЙ?». Я смотрю, как они уходят один за другим, пока перед глазами не появляется девушка, которая принадлежит мне, единственная, ради кого я стремлюсь стать лучшим человеком. Каждая ошибка, которую совершаю, каждый раз, когда колеблюсь и спотыкаюсь, я беру себя в руки, понимая, что она – моя цель в жизни. Мой дом.


Я не могу оторвать от нее взгляд. Смотрю, как морщится ее нос, а ноги тащатся в их собственном небольшом танце. Ее глаза загораются, и появляется искренняя улыбка.

– Ну? – задаю вопрос на миллион долларов.


– Да. – Ее глаза излучают счастье, полны слез, ее голос не громче шепота. Я протягиваю ей последнюю розу, поднимаю ее, кружу и кричу от восторга. Замечаю бабушку, наблюдающую за всем у дверей, она смогла стать свидетелем этому, так как мои родители тайком провели ее после того, как здесь оказалась Эмма. Ее заболевание малоизученное, время и темпы развития, ее разум и поведение могут измениться в одно мгновение. Она точно так же напугана, как и ее семья. Не зная, будет ли она здесь, чтобы увидеть, как Эм выходит замуж, и, если так и будет, запомнит ли она это. Эти вопросы и сомнения мучают ее ежедневно; она страдает молча, чтобы быть уверенной, что ее семья в порядке, пока она может о ней заботиться. Это несправедливо - все это, но будучи способен дать им обеим этот момент, это воспоминание, чтобы лелеять его как можно дольше, это всего лишь малая часть того, что я могу сделать. Что я хочу сделать.


Напряжение рассеялось, накал снизился, и, как только я отпускаю мою девушку, она попадает в объятия бабушки.

– Спасибо, - изрекает старая шутница. Я дал ей что-то, что она будет хранить в памяти, что-то свежее, и она будет помнить это так долго, как сможет. Понятно, что однажды это воспоминание покинет ее. Черт, кто мы такие – может быть стерто из ее памяти, но я знаю, что сердцем она всегда будет помнить нас. Это самый большой страх Эммы – быть неузнанной женщиной, в которой она видит так много от себя. Потерять значительную свою часть приведет к тому, что она станет невидима для всех нас, и я буду стараться изо всех сил, чтобы она это преодолела, справилась с этим, и я создам столько запоминающихся моментов, сколько смогу.


Через три недели я подарю ей самый лучший вечер в ее жизни и момент, в котором живет ее бабушка.

– Завтра пойдем по магазинам. – Фэб в восторге.


Люк стонет, понимая, что его банковский счет понесет потери, Эмма лучезарно улыбается, а бабушка вытирает те досадные слезы, в которых она не признается. Как только бабушка зевает, Эмма тут же хочет вернуться домой, чтобы та отдохнула.


– Дитя, я старая. Так бывает. Мы утомляемся, но это не значит, что на этом заканчивается день. У меня еще есть, что законсервировать и заморозить, у тебя же свидание с этим молодым пареньком на несколько часов, и у меня с твоей мамой есть свои планы. – Она подталкивает Эмс ко мне.


– Что мне делать? – спрашивает Люк, чувствуя себя покинутым.


– Не путаться под ногами, – отвечает бабушка, пока тащит Фэб из студии. – О, и захвати список, который я оставила на столе Фэб.


– Мальчик на побегушках. Я понижен до ее шестерки, – его бурчание грозит вызвать смех у Эммы, но у нее достаточно такта сдержаться, пока он не уйдет.


– Спасибо за сегодняшний день. – Она тянется ко мне, и я поднимаю ее, чтобы быть лицом к лицу.


– В любое время.


– Я разочарована кое в чем.


– В чем?


– Я не видела твоих движений, Кью-Би.


– Я жду выпускной. Хорошего помаленьку.


– Я потребую у тебя сдержать это обещание.


– Пока ты в моих объятиях, ты можешь требовать у меня, что угодно.


– Я люблю тебя.


– Я люблю тебя. – Я захватил ее рот прежде, чем похитить ее на пару часов и побыть наедине, избежав внешних влияний, драмы и вмешательства.


Так-то лучше.


Одни. Только мы вдвоем.


Две половинки становятся одним целым.


Пазл превращается в целую картину.


Мы.

***

Новости о бабушке и моей всесторонней преданности Эмме отсрочили вопросы моих родителей по поводу подписания контракта, но я понимаю, как только я войду, мое увиливание подойдет к концу. Они оба сидят в кабинете, наблюдая, как я с опаской приближаюсь.


– Садись, сын. – Бретт кивает на сиденье напротив их единого фронта.


– Значит, Южная Джорджия, - высказывается Джеймс. Он знает ответ, поэтому фраза звучит не как вопрос, а больше, как сомнительное утверждение. Киваю, позволяя ему продолжить, так как очевидно, что он не закончил. – Ты не думал, что следовало ввести нас в курс дела? Последний раз, когда мы разговаривали, ты мечтал об Университете Джорджии, а сейчас из новостей мы узнаем, что ты подписал контракт с другим университетом.


– Я совершеннолетний. – Не знаю, почему я даю такой ответ, но это мое оправдание. Мое «дежурное» объяснение. Я взрослый, больше не их забота.


– Нам хорошо известно, сколько тебе лет. Мы отмечали каждый твой день рождения с тех пор, как тебе исполнилось три. Думаю, мы заслуживаем немного больше, чем это.


– Я не знаю, чего вы хотите.


– Правду, - Бретт вздыхает, тогда как голос Джеймса предупреждает нас, что он близок к потере самообладания. Не то чтобы он никогда не злился на меня, но уверен, не настолько сильно.


– Они предложили мне полную стипендию. – Я пожимаю плечами, стараясь казаться безразличным и понимая, что уклоняюсь от правды.


– Ты связал себя обязательствами на четыре года с университетом, который не был твоим первоначальным выбором из-за стипендии? Невероятно. – Бретт кипит от злости. – Ты не нуждаешься в стипендии, Уильям. Мы планировали и копили на этот случай. Об этом уже позаботились. Мы можем себе позволить дать тебе образование.


Я это знаю. Это тот же самый аргумент, который приводила мне Эмма. – Тебе не нужно было этого делать. Это твои деньги. – Именно эту часть бремени я и имею в виду. Я не их, не важно, что я испытываю к ним любовь, глубочайшее уважение за то, что дали мне дом, обеспечивали меня, любили меня… после стольких лет я не могу забыть, что был брошенным, нежеланным. Мы никогда не обсуждали усыновление, даже при том, что оно очевидно и никогда не скрывалось, но я хочу знать, почему я? Что во мне было особенного, что они захотели меня?


– Мы твои родители, черт возьми. Все, что мы делаем, это ради тебя. Почему ты не можешь этого понять? Почему не Университет Джорджии?


Мои глаза сужаются, кулаки сжимаются, и сердце колотится, как сумасшедшее. Почему они не могут оставить это в покое? – Потому что после игры за звание чемпиона я участвовал в драке. Тренер из Джорджии стал ее свидетелем и сказал мне, что в его команде нет для меня места. – Точно так же, как не было для меня места в жизни моей мамы, и точно так же, как для меня нет больше места в этой жизни. Безопасность каждого зависит от того, правильно ли я разыграю свою карту.


– Что произошло? – проявляется разумный голос Бретта. – Ты не из тех, кто теряет контроль над собой.


– Не имеет значения, что произошло. Я все проебал, и это моя кара.


– Следи за языком, - отчитывает Джеймс. – Ошибки случаются, но почему ты не рассказал нам? Мы могли бы помочь.


– Нет. Не могли бы. – Я защищал их, в чем не раскаиваюсь, но мне бы хотелось сделать другой выбор, который привел к этому моменту. Другой университет, честность, как только начались подколы и пересуды. Все эти годы у меня в голове была одна мысль, вернуть моим родителям то, что они дали мне… безопасность и надежность. Они не обязаны были усыновлять меня, не обязаны были давать мне идеальную, как старый ситком, жизнь, они не обязаны были поддерживать меня. Они сделали выбор, и поэтому все эти годы я предпочитал закрывать глаза на фанатиков, подвергающих нападкам их выбор и меня. Я никогда не хотел, чтобы они почувствовали стыд из-за неприятия, который я испытывал все эти годы. Даже когда они демонстрировали мне безоговорочную любовь и поддержку, у меня были друзья, и почти весь город смотрел на меня с презрением и отвращением, напоминая мне, что я не являюсь своим, так как я чужак, иностранец и ребенок гомосексуалистов. Подобное малодушие заставляет меня радоваться моему отъезду, хотя большая часть моего ада последует за мной в университет.


– Мы гордимся тобой, и, если футбол для тебя так важен, мы поддержим тебя. Просто я надеялся, что ты будешь в часе езды отсюда, а не в пяти.


– В четырех, - я с ухмылкой поправляю Джеймса.


– Ага, с ветерком. Думаю, у тебя будут деньги на штрафы за превышение скорости.


– Что ты имеешь в виду?


– Деньги на университет – твои, Уильям. Раз ты хочешь потратить их, но поскольку у тебя полная стипендия, ты не должен беспокоиться. Отложи их, позволь Бретту и Люку помочь тебе инвестировать их. Мы будем давать тебе на карманные расходы, пока ты там. Мы всего лишь хотим, чтобы ты сосредоточился на учебе и на игре.


Я киваю и встаю, шагая в их распростертые объятия, чувствуя себя грязным, так как обнимаю их, осознавая, что не заслуживаю их поддержки после каждого грубого слова, за которые я не заступался, после каждого ехидного упоминания, которые я оставил неоспоренным. Мне одновременно стыдно и радостно. Они выбрали меня и продолжают делать этот выбор, который я не понимаю, и я снова и снова чувствую, что подвожу их.


– Мы так гордимся тобой. – Они оба шепчут сентиментальные слова, и мне кажется, что я никогда больше не заставлю их гордиться, если они узнают настоящую причину, почему я выбрал этот университет. Они бы почувствовали отвращение из-за пути, по которому я пошел, а это шанс, которым я не могу рисковать. Они не могут узнать правду.


Глава 13

Эмма


Вот и выпускной вечер, и мне хочется пережить каждый традиционный момент, поэтому я потащила Холли через три города от нашего, чтобы купить презервативы. Она единственная, с кем я поделилась своими планами, и с ее стороны не было никакого осуждения. Ей известно, что мы – это надолго. Для того, чтобы уговорить моих родителей, особенно папу, разрешить мне провести ночь вне дома, потребовалось больше хитрости, чем я могла проявить. Пришла бабушка и прочитала ему нотацию, напоминая, что это Уильям, и что мы с Уильямом провели вместе много ночей. Конечно, это было до того, как мы стали парой, но она не позволила этому аргументу как-то повлиять на ее сына. Она проживала это мгновение со мной и напомнила ему данный факт. Она не пользовалась своей болезнью, чтобы вызвать чувство вины, а просто констатировала факт. Каждый день без приступов был подарком.


Вот так прошли последние месяцы. Были хорошие дни, без приступов или сбоев в ее памяти, и вдруг ни с того ни с сего мог появиться непонимающий взгляд. Она погружалась в свой собственный маленький мир, вместе с нами прогуливаясь по закоулкам памяти, но мы понятия не имели, какой именно момент она проживала. Она признавала нас, но не сразу. Я не была Эммой, ее внучкой, а была близкой подругой, с которой она могла предаваться воспоминаниям о прошлом, которого я не понимала. Несмотря на это я могла улыбаться, притворяясь, что я там присутствовала, и столь же быстро, как приступ начинался, так же быстро он проходил. В другое время приступ мог тянуться часами, иногда даже целый день. Буквально сегодня утром она смотрела канал о недвижимости и рассказывала нам, что ее ждет зачет, к которому нужно подготовиться, как только она закончит смотреть, и вновь заявляя мне, что она занималась уже несколько часов. Она могла уйти в свой «пузырь», куда никто из нас не мог проникнуть, и тогда переключения происходили быстро, словно удар хлыстом. После ее зачета, ей нужно было вернуться домой и приготовить ужин дедушке, и никто из нас не смог сказать ей, что он ее не ждет. В плохие дни ее глаза были не такими яркими. Они были пустыми и тусклыми, и это меня убивало. Я подумываю отказаться идти на выпускной вечер. Пока она заснула на диване, я нежусь в ванне, стараясь не зацикливаться на несправедливости всего этого, но это трудно.


Хорошие люди должны быть избавлены от всякого дерьма. В мире много никчемных людей, которые вредят, причиняют боль и унижают людей только лишь из собственного интереса. Все венерические заболевания и напасти должны приберегаться для них. Бабушка укорила бы меня, сказав, что я им не судья. Она напомнила бы мне о сострадании, но мой счетчик пофигизма сломан, и с каждым прошедшим днем я наблюдаю, как она все больше превращается в тень прежней себя.


Поход по магазинам в поисках платья был потрясающим. Мама была в восторге, а бабушка была собой. Ее остроумие, ее поведение… все было гармонично в тот день. Я остановилась на лиловом платье, никому не сказав причину. Это цвет ленты осведомленности о болезни Альцгеймера, и вовсе не связан с тем, что мне хотелось взять с собой частичку бабушки.



Комплект нижнего белья, который я купила, был цвета лаванды, с завязывающимися на бедрах ленточками. Я поклялась, что вечер будет воспоминанием, которое я никогда не захочу потерять, поэтому уважала каждый выбор, словно это был мой собственный. Сейчас я думаю все отменить, поэтому могу валяться дома, наблюдая, как моя опора теряет силы у меня на глазах.


Стук в дверь заставляет меня проглотить литр воды из ванны, открыв рот от испуга.


– Эмма, дорогая, становится поздно, а нам еще надо сделать тебе макияж и прическу. Тот красивый молодой человек будет здесь, чтобы сопроводить тебя, и ты не можешь выглядеть как мокрая крыса. – Я улыбаюсь сквозь слезы, так как голос моей бабушки раздается громко и ясно. Молча благодарю небеса и вылезаю из ванны.


– Иду, бабушка. – Слышу ее недовольный вздох, что я дотянула до последнего. Вытираюсь, закутываюсь в халат и тащусь в свою комнату, где мама и бабушка вытаскивают всевозможную косметику и штуковины для волос из косметички, которую мама использует для чрезвычайных ситуаций на танцевальных выступлениях. Прикусываю язык и позволяю им играть в переодевание, главным образом, потому что не знаю, будет ли у меня когда-нибудь снова такой опыт с бабушкой, и мне хочется дать маме ее момент. Она годами хотела это сделать для танцевальных выступлений, но ее мечта умерла в ту же секунду, когда я споткнулась в балетном классе. Я позволю ей начесать, подстричь, покрасить и все, что ей еще захочется сделать с моими волосами.


– Где клатч, что мы купили? – спрашивает мама, обыскивая мою комнату, чтобы в него положить мой блеск для губ.


– Просто положи его на кровать, я уберу, - заикаюсь я, зная, что припрятала в нем презервативы.


– Сиди, если только не хочешь выглядеть, как клоун с кудрявыми волосами, в свой важный вечер.


– Эмма, просто скажи мне, где он, и я соберу его, пока бабушка заканчивает.


Мою голову обжигает от шлепка, только что свершившегося.


– Дитя, скажи, где твоя чертова сумочка и сиди смирно. – Я сижу молча, надеясь, что ситуация разрешится сама по себе. Не разрешается. Моя мама-детектив обнаруживает ее спрятанной в комоде. Мои щеки вспыхивают, и я не могу взглянуть на нее в зеркало, услышав ее резкий вдох, как только она открывает ее. Блин, мне никогда не разрешат выйти из дома.


– Эмма Николс. – ее голос бодрый, и мои глаза тут же устремляются вверх.


– Что там, Фэб? Ты добьешься, что я из-за тебя проткну ей голову заколкой, если она еще раз так дернется.


Я едва-едва качаю головой, не желая, чтобы мама обсуждала это с бабушкой.


– Мне известно, что ты не сходишь с ума из-за презервативов, которые она купила. – Моя челюсть падает, горло пересыхает, и от стыда мне хочется спрятаться под кровать.


– Мам, - начинает она. – Как ты догадалась?


– Я видела их в пакете, когда она их принесла. Не понимаю, почему аптеки используют прозрачные пакеты. Довольно сложно скрыть покупки, когда они у всех на виду.


– Убейте меня сейчас же…- шепчу я.


– Эмма, ты уверена?


Я пожимаю плечами, глядя на маму. В себе-то я уверена, но не знаю, что чувствует Уильям.


– Я люблю его.


– Знаю, что любишь. И знаю, что он любит тебя, но тебе только шестнадцать.


– Почти семнадцать.


– Мне всего лишь не хочется, чтобы ты о чем-то пожалела.


Моя бабушка пронзает ее взглядом. – Что твоя мама хочет сказать – это мы доверяем тебе и мы рады, что ты взяла на себя ответственность за свой выбор. Это вполне мог бы быть тест на беременность, как у Фэб.


Прикусываю изнутри щеку, чтобы не засмеяться. Не потому что ситуация смешная, она унизительная, но выражение лица моей мамы, когда ее только что поставили на место – очень забавно.


– Ты права, мама. И не нужно это обсуждать перед твоим сыном. – Они обе кивают. – Эмма, я доверяю тебе. Мне это не нравится, но я уважаю твой выбор. Мне просто жаль, что ты не пришла ко мне.


– Я уверена, и тут нечего обсуждать. Мне просто хочется быть подготовленной. Пожалуйста, не говорите ничего Уиллу. Я еще не разговаривала с ним. – Ее улыбка быстро появляется и тут же исчезает, как только она встречается со мной взглядом.


Миллион мыслей проносится в этом взгляде. Она разрешает мне взрослеть, но в этом мгновении печаль, принятие моей любви к мальчику через улицу, преклонение перед женщиной, которой я стараюсь стать, и решимость скрыть все это от моего отца.


– Я люблю тебя, - шепчет она.


– Из-за этого девчачьего дерьма мне захотелось выпить бокал вина. – Я понимаю, что приближается приступ, бабушка не из тех, кто ругается, и когда она теряет свою манеру речи, мне ясно, что и остальное стремительно приближается.


Я выбегаю из комнаты, хватаю бокал и наполняю его газированным соком. До сих пор нам удается ее обхитрить. Алкоголь не под запретом, но с ее режимом приема лекарств, мы хотим быть осторожными, поэтому обманываем. Каждый вечер за ужином, а иногда она в настроении выпить днем, и вот тогда, как правило, мы и обманываем. Это как-то неправильно, но при таком заболевании - это неизбежное зло. Надеюсь, когда-нибудь она простит всех нас. Бегу обратно в комнату.


– Вот, бабушка. – Протягиваю ей бокал в надежде, что это задержит приступ, пока я не уйду, а она не уснет. Мама держит платье, я шагаю в него, разглаживая его спереди на животе и выдыхая, как только она его застегивает.


Ярко-лиловое, ниспадающее до щиколоток, облегает меня, подчеркивая все изгибы. Вырез без бретелек не привлекает внимания к декольте. Я согласилась на такой вырез, так как хотела избавить своего папу от сердечного приступа.


– Эмма, ты прекрасна, - заявляет бабушка, потягивая сок. Ее глаза наполняются невыплаканными слезами, и она пристально смотрит на меня. – Словно я опять вижу твою маму так много лет назад. – Раздается дверной звонок, и мое внимание переключается с двух женщин, которых я люблю, на мужчину, которого буду любить всегда. Слышу голос моего папы, за которым следует Бретт и Джеймс, а затем голос, который для меня словно музыка. Глубокий баритон Уилла наполняет меня спокойствием, возбуждением и любовью. Надеюсь, сегодня вечером я подарю ему последнюю частичку себя. Он владеет всеми остальными, поэтому кажется своевременным, если он получит и эту частичку.


Его взгляд останавливается на мне; я успокаиваюсь с каждым шагом, пока иду к нему. Он приподнимает одну бровь и причудливо наклоняет голову, изучая меня с головы до пят. Не успеваю я дойти до него, как он шагает близко ко мне и нежно гладит костяшками пальцев мою щеку.

– Эмс. – Он вдыхает мой запах. – Боже, ты прекрасна. – Мое сердце бьется хаотично, и я вынуждена сдерживать свои эмоции, чтобы суметь ответить.


– Спасибо. – Целую его в щеку и вытираю следы своего блеска, чтобы его лицо не было испачкано. Уильям в смокинге меня просто ошеломляет. Его плечи широкие и раздаются все больше по мере того, как увеличиваются тренировки, чтобы подготовить его к игре в университете. Широко расставленные ноги, пристальный взгляд, щеки с ямочками, волевой подбородок лишают меня воздуха, словно я тону в нем. В моем животе порхают бабочки, порождая волнение. Не из-за того, что я хочу предложить ему, а из страха, что он не хочет того же самого. Я чувствую его прерывистое дыхание, когда он неохотно отступает, и мы начинаем делать порцию фото нашего вечера. Мои щеки загораются в знак протеста, когда я улыбаюсь в последний раз. Я заканчиваю это безобразие.

– Если ни одно из них не получится, вам всем не поздоровится. – Целую всех в щечку, когда прохожу мимо и тяну свою половинку к двери и на выход.


Папа обхватывает меня руками, крепко сжимая. – Я люблю тебя, малышка.


– И я люблю тебя, папа. – Он подмигивает мне. Мы свободны, но тут вмешивается бабушка.

– Сделай правильный выбор, крошка Эмма. – Она дерзко подмигивает мне, и если бы я сама не наливала ей сок, то могла бы подумать, что у нее в бокале настоящий «сок Иисуса». Я краснею и наклоняю голову, надеясь избежать зрительного контакта с кем-либо. Как только мы залезаем в его пикап, я сильно выдыхаю, словно избежала расстрела.


– Ты в порядке, Эмс?


– Да. – Успокаиваю его и себя одновременно.


Он на мгновение изучает меня и отступает. – Голодна? – Я не голодна, но лгу и говорю, что да. Почти весь ужин я ерзаю, желая наконец попасть на выпускной бал, пережить обязательную часть с ритуалами, а остальную часть ночи провести в его руках. Единственное место, где всё и все исчезают. В его объятиях есть место только для нас. Когда я в третий раз поднимаю салфетку, он хватает мои руки.

– Поговори со мной. – Его глаза искренние, голос умоляющий.


– Я купила презервативы, - выпаливаю. Изящный способ начать разговор, Эмма. Он захлебывается своей колой, и от неловкости мне хочется залезть под стол.


– Ты не можешь вот так просто ляпнуть такое. Мы не обсуждали секс.


– Знаю, но есть ли необходимость в разговоре? Я хочу заняться сексом, и хочу заняться им с тобой. – Смотрю, как дергается его кадык, когда он несколько раз сглатывает.


– Ты знаешь, что у меня никогда не было секса? – Я не была уверена до его признания.


– Нет. – Я опускаю глаза на свои колени.


– Смотри мне в глаза, Эмма. – Его голос приказывает мне, и я подчиняюсь. – Я хотел, чтобы мой первый раз был с тобой. Я не хотел, чтобы он был испорчен.


– Я хочу тебя.


– И я хочу тебя, но у нас полно времени. – Он пытается отговорить меня? – Нет, я не пытаюсь отговорить тебя, - хихикает он, когда я понимаю, что задала этот вопрос вслух. – Я всего лишь хочу, чтобы ты была уверена.


– Я уверена. – Пристально смотрю на него, показывая, что не буду колебаться с данным решением.


– Черт.


– Что?


– Ты не можешь вывалить на меня такое и ожидать, что я смогу несколько часов продержаться на ногах. – Я замечаю, как его рука исчезает под столом, и он смущенно сдвигается.


– Я думала остаться на обязательную часть и затем ускользнуть в наш номер для главного события. – Он понимает, что я останусь с ним на всю ночь, наслаждаясь всем опытом выпускного вечера.


Он просит счет и как можно быстрее расплачивается. Тащит меня из ресторана в укрытие его пикапа, где толкает меня назад, положив свои руки мне под голову. Я слежу, как высовывается его язык и увлажняет губы, его голова опускается и, наконец, я чувствую его губы, касающиеся моих. Губы, заявляющие на меня права. Этот поцелуй не дразнящий, не уговаривающий; это своего рода нападение, и я растворяюсь в его посягательстве, получаю удовольствие. Он отпускает мой рот и прижимается своим лбом к моему, вглядываясь внутрь меня, всматриваясь в каждый уголок моего разума и души.

– Я люблю тебя.


– Навсегда. – Он просто кивает и закрывает глаза. Помогает мне расположиться на сиденье и пристегнуться перед тем, как направиться в отель, где будет проходить выпускной вечер. К счастью для нас, там же у нас заказан номер. Я хихикаю, как школьница, когда представляю, что должно произойти ночью.


– Что такого смешного?


– Это такое клише. Я планировала, что так и будет, но в моей голове пробегают все эти мысли.


– Например?


– Я собираюсь превратиться в женщину. Ты сорвешь мою вишенку. Это лишь вершина айсберга. Я прокручиваю в голове всю эту полнейшую хрень, какую только можно придумать.


– Мы не обязаны этого делать.


– Знаю, но мне хочется. Просто я нервничаю.


– Я тоже. – Ему неприятно это признавать. Заметно, как его щеки покрываются румянцем, неловким движением он потирает свою шею. Я дотягиваюсь и беру его за руку.


– По крайней мере, нам не с чем сравнивать. – Стараюсь поднять настроение.


– Ничто не сравнится с тобой, Эмс. Даже близко.


– Пошли выпьем алкогольный пунш, станцуем под песню, попозируем для дурацких выпускных фотографий. После чего разденемся. – Мы оба начинаем смеяться, и в первый раз за этот вечер мой желудок не сжимается, когда я понимаю, что это мы. Уильям и Эмма. Естественное развитие наших отношений. Судьба. Предопределение. И любая другая избитая фраза, которую можно добавить, подходит нам.


Мы сторонимся большинства народа, как только входим, встаем в очередь, чтобы покончить с нашими фотографиями. Холли и Энди находят нас, и мы берем пунш, в который еще пока не подлили алкоголь. Я не могу ничего поделать с улыбкой, когда смотрю ему в глаза, пожирающие и обожающие меня прямо у всех на виду. Очевидно, его компашка еще не показывалась, и надеюсь, нам удастся сбежать до их появления. Келси Баллерини раздается из колонок, ее «Dibs» разносится по помещению, и я улыбаюсь, хватая одной рукой Уильяма, а другой Холли. Она прижимается к груди Энди, как только я вытаскиваю нас на танцпол и смеюсь, когда оба парня останавливаются и пялятся на Холли и меня, танцующих и подпевающих для них. Я бы предпочла медленную песню, чтобы он мог обнимать меня, но и эта сойдет. Я бросаюсь в его объятия и чмокаю в губы.


– О’кей, обязательная часть выполнена. Я получила опыт выпускного вечера, и теперь веди меня в наш номер. – Он прячет свое лицо у моей шеи и тяжело дышит. – Весь мой, - шепчу ему на ухо.


– Весь твой. – В его словах – уверенность. Клятва. Обещание, которым я наслаждаюсь.


Подъем на лифте проходит в молчании, мы в мыслях друг у друга. Наши глаза нацелены друг на друга, исподтишка появляются робкие улыбки, но мы остаемся сдержанными. Все резко меняется, когда закрываются двери. Он приглушает свет. Расстилает постель. Нежно гладит меня с головы до ног. Одежда сбрасывается. Дарятся поцелуи. Прикосновения становятся другими. Наши руки притягивают нас друг к дружке, ласкают каждый изгиб и углубление; запоминая друг друга на ощупь, мы демонстрируем любовь через прикосновения.


Мы падаем на кровать. Мы - клубок из конечностей, скручивающийся и разворачивающийся, сжимающийся и кряхтящий, притягивающий и отталкивающий, язык и губы, сочетание любви и страсти. Он играет на моем теле, словно концертирующий пианист, а я пою ему авторскую песню. Как только он последним толчком входит в меня, внизу в холле раздается песня с темой выпускного вечера. «Tonight’s the Night» Блэр Хэнкс разносится по номеру, пока мои губы ловят воздух последний раз, и мое тело рассыпается под ним. Я сохраняю в памяти каждое прикосновение, каждый поцелуй, каждое слово и каждое обещание.


В темноте я смогу вспоминать эту ночь.


В одиночестве это мгновение будет приносить мне покой.


В его отсутствие оно станет моим домом.


Глава 14

Уильям


Последние недели прошли, как в тумане. Сегодня церемония вручения дипломов, а через неделю начнутся тренировки. Семь дней с моей девушкой, и шесть недель порознь. Не знаю, смогу ли приезжать домой на выходные. Это мои первые сборы, поэтому не знаю, чего ожидать. Сет и парни поумерили свой пыл, зная, что добились желаемого, и сегодня вечером я надеюсь выглядеть правдоподобно. Я не заинтересован ни в одной вечеринке после церемонии; я согласился на семейный ужин, на котором присутствовала и семья Эммы, а после у меня заказан для нас номер. Никто из родителей не знает об этой детали, и я позволяю им думать, что мы собираемся на вечеринку. Немного лжи, с которой могу смириться, пока провожу столь необходимое время с Эммой. После выпускного вечера мы ограничены во времени, и я страстно желаю близости с ней.


Ужин – натянутый. Во время торжества у бабушки случился срыв; слишком много шума, много народа, желающего ей добра, и, когда она не смогла узнать всех, стала раздраженной и вышла из себя. Ненавижу сравнивать ее с ребенком, закатывающим истерику, но так оно и есть. Я провел свое собственное исследование, желая оказать поддержку Эмме, и это разбивает мне сердце. Для людей, страдающих болезнью Альцгеймера, такое поведение – защитный механизм, но знать факты и сталкиваться с реальностью - это значит вести войну между своим сердцем и головой. Ты понимаешь реакции, но от этого видеть их не легче.


Люк повез бабушку домой, и я мог видеть, какая борьба шла внутри Эммы. Ей хотелось быть здесь для меня, но также и быть дома с бабушкой, быть единственной, кто будет за ней ухаживать. И Фэб, и Люк – оба пытаются настоять на своем и ограничить время, когда она нянчится с бабушкой, но Эмма может вспыхнуть, когда на нее давят, и она непреклонна в том, что будет постоянно ухаживать за бабушкой. Я понимаю и согласен с волей ее родителей. Она берет на себя бремя, которое подросток брать не должен. Черт, даже взрослый человек не должен подвергаться такой боли и потерям, которые случаются ежедневно. Кажется, что ей с каждой неделей становится все хуже, и я уезжаю в самое трудное время.


– Готова? - Я прощаюсь со своими родителями и Фэб. Эмма расплатилась по счету полчаса назад. Ее бесполезная попытка улыбнуться разбивает мне сердце. – Мы можем заехать ненадолго и проведать бабушку, прежде чем уедем. – Знаю, что небольшое компромисс ее успокоит.


– Спасибо.


– Не нужно благодарности, малышка. Я рядом, чтобы тебе ни понадобилось. Стоит только попросить.


– Такое ощущение, что ты понимаешь меня и без моих просьб. – Она соединяет наши пальцы.


– Это моя работа.


Несколько слезинок беспрепятственно катятся по ее лицу. – Я буду так сильно по тебе скучать.


– Я вернусь еще до того, как ты поймешь это. Кроме того, ты будешь занята в летней школе, мой маленький филолог. – Она решительно настроена не сидеть сложа руки, и следующие два года будут под завязку заполнены занятиями. Летом она будет изучать иностранный язык и три углубленных предмета в следующем году. Она говорит, что будет также продолжать учить их и в выпускном классе. Эмма закончит старшую школу чуть ли не второкурсницей в университете. Я рад, что она будет занята, но немного беспокоюсь, что она слишком много на себя берет. Опять же, пытаться переубедить ее бесполезно, поэтому я вынужден оставить все, как есть.


Я останавливаюсь на ее подъездной дорожке и следую за ней, мы оба стараемся быть тихими. Люк смотрит новости, но прерывается, как только мы входим. Протягиваю ему контейнер, который дала мне Фэб, зная, что внутри его любимое блюдо.


– Спасибо. А где моя жена? – Он наклоняется и целует Эмму в лоб.


– Она сказала, что выпьет пару бокалов вина с моими родителями. – Люк усмехается и качает головой.


– Как бабушка?


– Эмма, - одергивает он ее.


– Папа. – Ее передразнивание вызывает еще один смешок.


– Она была возбуждена, когда мы добрались до дома. Я дал ей успокоительное, и она сразу же пошла спать. Некоторые ситуации слишком ее подавляют. – Люк притягивает Эмму ближе. – Мы знали, что это случится.


– Но не так быстро. – Ее голос срывается, а я беспомощно наблюдаю, как она расплакалась в объятиях своего папы. Я вижу, какую борьбу он ведет, держа свои эмоции под контролем, пока старается ее утешить. Спустя несколько минут, кажется, она собралась, так как начала извиняться. Я не обманываю себя тем, что она идет умыть лицо; Эмма напрямик пойдет к бабушке проверить ее.


– Она принимает это так близко к сердцу, - вздыхает Люк.


– Я не знаю, как ей помочь.


– Ты отлично справляешься, Уильям. Я хочу поблагодарить тебя за всю твою поддержку.


– Она и моя бабушка тоже. – Может быть, и не в биологическом смысле, но во всех остальных – да, она – моя бабушка.


– Знаю, сынок, и надеюсь, тебе известно, что сегодня она бы тобой гордилась. Это где-то здесь. Поймано в ловушку. Потеряно, – его голос замирает.


– Не сомневаюсь. – Я оглядываюсь через плечо, так как мне кажется, что слышу Эмму, но ее не видно. – Я думаю перенести мою стипендию или отказаться от нее совсем. Я могу два года учиться здесь, в местном колледже. Не хочу оставлять Эмму. – Понятно, что это рискованно, но я взвесил все «за» и «против». Я не доверяю Брайану и Сету, но если они будут в университете, это должно быть безопасно. Если же ситуация обострится, я попрошу помощи, позволю всем узнать, что произошло.


– Нет. – Голос Эммы испугал меня. – Ты не откажешься от своей стипендии, от своего шанса играть в футбол, от своего образования. Я тебе не позволю.


– Эмма… – начинаю я.


– Я согласен. – Люк захватывает мое внимание. – Ценю твое предложение, но скажу то же самое, что сказала и моя дочь. Я понимаю, что это тяжело, так много перемен, но об этом ты не должен беспокоиться. Вы – дети, и я хочу, чтобы ты осуществил свои мечты, жил своей жизнью, пошел в университет, играл в футбол. Оставь заботу нам. Она моя мать, и будь я проклят, если не буду ухаживать за ней так же, как она ухаживала за мной все эти годы. – Мне кажется, Эмма не понимает, что выталкивает отца на обочину, пытаясь вмешаться и заниматься своей бабушкой. Он старается поступить правильно, сделать так, как велит его сердце, несмотря на всю боль. Люк хочет ухаживать за своей матерью не из чувства долга, а из любви. Обожания. Уважения.


Я киваю и поворачиваюсь к Эмме. – Поехали. – Хочу попытаться поговорить с ней сегодня вечером. На ней надеты шторы, и из-за них она не видит других перспектив в этой ситуации. Надеюсь, она меня выслушает. Наша поездка проходит в тишине, мы оба погружены в размышления. Бабушка, мой отъезд, ее школьная нагрузка, чувство вины, боль, самопожертвование. В эту минуту не похоже, что оно того стоит, но я отодвигаю сомнения и фокусируюсь на самом главном. Мы оба, получающие образование, я, играющий в профессиональный футбол, создающий нашу собственную семью… я вижу это так ясно, и нужно сохранять эту целеустремленность.


Я иду все проверить и возвращаюсь за Эммой. Мы направляемся в наш номер, и оба заваливаемся на кровать. – Нам нужно поговорить. – Я провожу пальцами вниз по ее руке и сжимаю ее.


– Ладно. – Она не встречается со мной взглядом.


– Эмс. – Требую ее внимания.


– Просто давай покончим с этим. Не понимаю, почему ты привел меня в отель, чтобы бросить меня.


– Малыш, послушай меня. Я не собираюсь бросать тебя сейчас или когда-либо вообще. Тебе нужно расслабиться. – Ее глаза тут же останавливаются на моих, в них пылает огонь. Понимаю, что она готовится надрать мне зад, но я счастлив видеть в ее взгляде что-то другое, помимо печали.


– Не будь ослом. Я бы с удовольствием расслабилась. Возможно, маникюр и педикюр. О, погоди-ка, мой мир рушится. Моя бабушка не в своем чертовом уме, у моего папы, кажется, случится инфаркт из-за тревоги и боли, мы расстаемся, мама загружена в студии как никогда. Холли с Энди, и у них трехнедельный круиз с его семьей, поэтому, когда у меня будет возможность расслабиться, я сразу же воспользуюсь ею.


– Ты закончила? – Иногда лучше всего дать ей выпустить пар и успокоиться.


– Да. – Ее тон говорит об обратном, но я попытаюсь.


– Я хотел поговорить с тобой о твоем папе и бабушке. Я кое-что заметил вечером, на что ты не обращаешь внимания, как мне кажется. Все, что ты видишь, - это что он близок к тому, чтобы сломаться, но это не так. Ему нужно быть основным человеком, кто заботится о бабушке, и находиться в постоянной борьбе с тобой за это право делу не помогает. Это его мама, Эмс. Он чувствует себя беспомощным в нынешней ситуации, но и ты, вытесняя его и соревнуясь с ним за ответственность, даешь ему почувствовать себя бесполезным.


Вижу, как меняется ее лицо, и чувствую себя мудаком из-за того, что именно я обидел ее, но она должна это понять.


– Думаю, я знала это, но я стараюсь его защитить. Насколько сильно вся это ситуация причиняет мне боль, настолько же сильно она его убивает. Если я могу избавить папу хоть от одной капли боли, я хочу это сделать.


– Все не так просто. Тебе становится хоть чуть-чуть легче, когда ты находишься все время рядом и заботишься о ней? – Она качает головой. – Так же и для твоего папы. Тебе больно, независимо от того, кто за ней ухаживает. Вот с чем ты должна смириться. Каждое исчезающее воспоминание, каждая устроенная истерика, каждый раз, когда она забывает твое имя… это будет причинять боль, и ничего, что ты делаешь или не делаешь, не изменит ситуацию. Мне бы хотелось это исправить, взять и разобраться со всем самому, но не могу. Ты должна перебороть себя и продолжать делать то, что делаешь, но уступить кое-что твоему папе.


– Каждый день мне кажется, что я прощаюсь с ней. Она еще здесь, еще дышит, еще выглядит, как моя бабушка, но затем ее глаза рассматривают мое лицо, пытаясь меня узнать, или не помнит событие, которое я ей описываю, не может вспомнить мое имя, кричит на папу и маму, выталкивает меня из своей комнаты… я теряю ее каждый день, и легче никогда не будет.


Я притягиваю ее ближе и обнимаю. – Знаю, малышка. Знаю. Не думаю, что будет легче. С некоторыми вещами ты должна свыкнуться. Повторяемость, вопросы – их легко упустить их виду, но значительные дела… воспоминания, любовь… они могут исчезнуть из ее сознания, но они в ее сердце, и также они должны оставаться и в твоем. Тебе нужно дать выход своим чувствам, или они раздавят тебя, и никому от этого хорошо не будет.


– Я люблю ее.


– И она любит тебя. Ты знаешь это здесь, - я прижимаю свои губы над ее сердцем. – Ты для нее весь мир.


– Ты нужен мне. – Ее рот обрушивается на мой, и мне очевидно, что она пытается избавиться от всех мыслей, крутящихся в ее голове, и пока что я буду ее отдушиной. Я дам все, что ей нужно, и если мое тело, наша близость позволят ей вырваться из этого ада, я с радостью дам воспользоваться ими и дам ей контроль.


Каждый поцелуй раздувает пламя.


Каждый стон поддерживает жар.


Каждое движение может привести к воспламенению.


Каждое слово любви, сказанное шепотом, разжигает страсть.


Пока мы вместе не тушим ее.


После я несколько часов держу ее в своих объятиях, купаясь в приятном воспоминании и задаваясь вопросом, как, черт возьми, я собираюсь пережить следующие два года при нерегулярных визитах.


Ее прикосновение – это бальзам для моих ран.


Ее голос – это успокоение для моего смятения.


Ее любовь – это вся моя жизнь.


Глава 15

Эмма


Он сказал найти отдушину. Папа сказал успокоиться. Мама сказала, что я слишком худая. Бабушка кричала, чтобы я вышла из ее комнаты. Мысли стучат в моей голове, обгоняя музыку, ревущую в ушах, а биение сердца подстраивается под удары моих кроссовок, пока я наворачиваю круги, милю за милей. Долбанная отдушина. Я бегаю по утрам. Я бегаю после школы. Я бегаю после кризисов моей бабушки. Я бегаю после пятиминутного разговора с Уильямом. Продолжаю бегать в поисках своего места. Никогда не находя успокоения, которое ищу. Никогда не находя ответов на все вопросы, переполняющие мою голову. Они безответны.


Сегодня Уильям приезжает домой, и я чувствую себя настолько оторванной от него. Шесть долгих недель. Мне известно, что его режим был изнурителен, я могла слышать, насколько уставшим он был, когда разговаривала с ним… целых пять минут, на которые он был отпущен. Кажется, что моя жизнь идет по одному и тому же кругу, проигрывая ужасные дни на повторе. Не могу заставить действительность не воспроизводить все с начала. Бабушкины лекарства не помогают, ей нравится швыряться вещами, а недавно взялась еще и кусаться. Я слышу, как мама и папа обсуждают медицинские учреждения для людей с расстройством памяти, и каждую ночь засыпаю в слезах. Я отказалась от ежегодного празднования своего дня рождения. Знаю, эгоистично лишать этого дня моих родителей, но веду себя как избалованный ребенок. Мои пирожные будут приготовлены уже не бабушкой, она не подарит мне тщательно продуманный сногсшибательный подарок, который сведет с ума моего папу, а моим родителям и так хватает забот. Я сказала им, что мы отпразднуем, когда ситуация устаканится. Не думаю, что это случится, но позволяю им выйти из положения без чувства вины и без попыток заставить меня передумать.


Бретт подменяет моего папу в офисе, а Джеймс берет дополнительные уроки ради моей мамы, так как бабушка не может больше оставаться одна. Неделя проходит за неделей, и со все большей и большей ясностью становится понятно, с чем мы столкнулись. Я не могу сражаться с болезнью вместо нее, мои родители не могут… она не может. Этого не достаточно. Ненавижу, что говорю это. Понятно, что лекарства от данного заболевания нет, некоторые средства помогают, а иногда «дерьмо случается», и мы противостоим ударам судьбы. В последнее время мне хочется раздавать удары вместо того, чтобы терпеть их снова и снова. Еще тяжелее от того, что нет возможности прибежать к Уильяму и спрятаться от всего. Он - мое спасение, и он далеко. Каждый вечер обнаруживаю себя в его комнате, сжимающей его подушку, тайком одетую в его футболку, чтобы спать в ней. Бретт и Джеймс никогда не говорят ни слова, просто с жалостью наблюдают за мной, когда я пересекаю их порог и впадаю в спячку на несколько часов в его комнате. После третьей недели они перестали спрашивать, могут ли они чем-нибудь помочь. Две недели назад Джеймс дал мне пузырек с его лосьоном после бритья, и я облила им свои простыни и подушки. Ловлю себя держащей этот пузырек у себя под носом и просто вдыхающей.


Он – мой наркотик.


Он – мое решение проблемы.


Он – мое лекарство.


Он должен быть здесь, так как я не могу справиться без него. Но проблема в том, что я должна. Уильям пробудет две недели дома перед тем, как начнутся футбольный сезон у него и занятия у нас обоих. Для меня это будет, словно адская неделя… в стиле «дня сурка». Встать, сходить в школу, покушать, сделать домашнюю работу, поплакать, заснуть - и по новой. Оу, и бегать. Милю за милей. Снова и снова. Я ищу бездну, которая ускользает от меня, каждый раз бегу еще дальше и быстрее, чем в предыдущий. Моя отдушина не отражает натиск эмоций, затопляющих меня на каждом повороте пути, каждый куплет, звучащий у меня в ушах, рисует другой образ, мимолетное мгновение запечатлено у меня в уме, но растворяется в следующем.


Кажется, что это бесконечный цикл, и я без понятия, как его остановить. Только бег заставляет меня уставать в конце дня так, что я погружаюсь в прерывистый сон. Полагаю, три часа беспокойного сна лучше, чем ничего. Судороги, которые чувствую, загнав себя слишком далеко, помогают сосредоточиться на чем-то другом, кроме боли в сердце. Сведенные мышцы снова переключают мое внимание. Вот чего я добиваюсь; чтобы приступ физической боли вызвал у меня онемение, и тем самым притупил тошнотворную правду о том, что мой мир выходит из-под контроля.


Я подхожу к своей двери в тот же самый момент, как его пикап въезжает на подъездную дорожку, и я бегу через свой двор, перебегаю дорогу и вжимаю свое тело в его. Его глаза загораются, когда он обхватывает мою талию, его губы набрасываются на мои, страсть разжигает мою кровь, и как только он подхватывает меня, мои ноги сжимают его торс словно в тисках. И не хочу отпускать.


– Привет, малышка. Скучала по мне?


– Каждую секунду, - отвечаю ему, мои губы не хотят прерываться для разговора. Мне нужно почувствовать, как его сердце бьется напротив моей груди, как его дыхание сливается с моим, что его любовь соразмерна с моей.


– Ты вся вспотевшая. Где ты была?


Отступаю назад с надутыми губами. – Бегала.


– Что?


– Ты сказал найти отдушину. Я нашла.


Его глаза изучают меня, а руки ощупывают. Он захватывает меня врасплох, когда подбрасывает меня в воздух и с легкостью ловит.


– Чувствуется. Похоже, ты бегала слишком много. Ты почти ничего не весишь, Эмс. – Я вздыхаю и закатываю свои глаза. Только не он, туда же.


– Неа, это просто из-за того, что ты нарастил мышцы в лагере. – Я не преувеличиваю. Мальчик, уехавший отсюда, окреп. Он вернулся домой рельефным, сформировавшимся и крупным. Его грудные мышцы выделяются, ведь футболка натянута, его бицепсы напрягаются, когда он устраивает меня в своих объятиях. Я выворачиваю руки между нами и пробегаю кончиками пальцев по его брюшным мышцам. Чувствую, как они вздрагивают от моего прикосновения, и чувствую неровности, твердость, мою собственную «дорожную карту».


– Иди прими душ и будь готова через час. Я собираюсь привести себя в порядок и распаковаться. – Он ставит меня обратно на ноги и пропускает мои волосы сквозь пальцы, притягивая мой рот обратно к своему. Когда мы отрываемся друг от друга, мы оба задыхаемся. Шлепая меня по попе, он подталкивает меня делать то, что сказал. Не хочется уходить на весь день, но не могу отрицать свою потребность быть с ним. Я обязательно позвоню и поговорю с родителями, чтобы узнать, как бабушка.


Летняя школа закончилась, поэтому следующие две недели я свободна лентяйничать с моим парнем до того, как отправлю его в Университет. Я и глазом не моргну из-за других девушек; я знаю, он будет верным. Никогда в этом не сомневалась. Я переживаю, что он увязнет с Брайаном и Сетом, но должна доверять ему. Они не оказывали на него влияние с тех пор, как он подписал контракт с Южной Джорджией. Дела шли гладко, или я была слишком сосредоточена на других вещах, чтобы что-то заметить, если это не так. Пробегаю щеткой по своим влажным волосам после самого быстрого душа, когда слышится крик.


Я туго завязываю халат и бегу к его источнику. Моя бабушка сидит в глубоком кресле, швыряя в маму все, до чего может дотянуться.


– Дай мне уйти. Вы не можете держать меня здесь в заключении.


– Бабушка! – Я останавливаюсь прямо перед ней, и как только ее рука касается моей щеки, моя мама отталкивает меня назад.


Я в шоке.


Никогда она не поднимала на меня руку. Потираю место удара и чувствую под рукой жжение.


– Вы не можете просто так обращать людей в свою секту. Одна из вас отвезет меня домой прямо сейчас. – Я встречаюсь взглядом с мамой и вижу страх и глубокую печаль.


– Бабушка, - я снова пытаюсь.


– Не знаю, кто ты, и хватит меня так называть. Надеюсь, полиция найдет вас, ребята. Это неприемлемо. Вы не можете похищать людей.


– Ладно. Пойду соберу твои вещи, и мы отвезем тебя домой. – Мама задом двигается к передней двери и ни на секунду не отводит глаз от бабушки. Я смотрю вниз и замечаю, что бабушка обута в свои туфли. Знаю, если бы я могла их снять, она бы не стала пытаться уйти. У нас было несколько случаев с ее уходом, и, если мы прятали ее обувь, она не покидала дом. Я нагибаюсь посмотреть, могу ли я их как-нибудь снять, и она ногой отталкивается от меня.


– Эмма! – кричит моя мама. Она жестами показывает подойти к ней, уже позвав подкрепление. – Бретт и Джеймс смотрят за дверями. Твой папа уже в дороге. – Ее шепот не имеет смысла. Мы окружаем бабушку как взбесившееся животное. Шагаю к ней, и мама тут же стискивает своей рукой мою. – Нет. – Она изучает мое лицо, и я уверена, там остался отпечаток ладони. Открывается передняя дверь, и заходит мой папа. Мама кратко рассказывает ему о случившемся, его глаза уставляются на мое лицо.


Он указывает на меня. – Ты поедешь с Уильямом. Он хотел сделать тебе сюрприз, но вы все на несколько дней поедете в Тайби-Айленд. [Прим.: Тайби-Айленд - прибрежный курортный город в округе Чатем, штат Джорджия, в 25 км на юго-восток от Саванны, расположен на небольшом острове Тайби (Tybee), самой восточной точке штата] Бретт и Джемс встретят вас вечером прямо там в качестве сопровождающих.


Я хочу возразить, но знаю этот тон. Я не выиграю. Возвращаюсь в свою комнату, чтобы одеться, собрать вещи, и стараюсь прислушаться к шепоту родителей.


– Я позвоню чуть позже. – Целую их обоих.


– Нет, ты освобождена от своих обязанностей на три дня. Если будет экстренная ситуация, мы позвоним тебе. Я серьезно, Эмма. Отдохни. Проведи какое-то время с Уильямом до его отъезда в университет. – Ощущаю, как нарастает беспокойство. Мой папа любит Уильяма, но добровольно он не отправил бы меня на каникулы с ним, не важно, кто бы нас сопровождал.


– Что происходит?


– Ничего. – Его взгляд перескакивает на маму, и для меня очевидно, он что-то скрывает.


– Папа… - умоляю я.


– Эмма, ступай. Прямо сейчас, чем меньше здесь людей, тем быстрее я смогу ее успокоить. – Я смотрю на кресло, отмечая, что бабушка вообще не расслабилась. Она настороже, готовая к борьбе.


Киваю. – Пока, бабушка. Люблю тебя. – Она кричит о какой-то газетной утке и лидерах секты, но я не обращаю внимания. Когда вернусь домой, она будет в своем нормальном состоянии.


Уильям ждет у машины с пакетом льда, который прикладывает к моей щеке. – Прости. – Он знает, мне плевать, что она ударила меня, но не на причину этого. Это произошло. У нее, черт возьми, нет понятия, кто ее семья.


– Поехали. – Впервые мне хочется немного времени и расстояния. Я думаю о пробежках по берегу и про себя даю себе «пять» за то, что не забыла упаковать свои кроссовки и экипировку.


– Готова к солнцу и рыбалке?


– И ко сну голышом?


– Ты же знаешь, что мои родители тоже там будут. У нас будут отдельные номера.


– Вызов принят.


Он смеется над моей беспардонностью и хватает меня за руку. Притворяйся, пока это не станет правдой – отныне это моя мантра. Мне так плохо из-за сцены, свидетелем которой я только что стала, поэтому собираюсь использовать все вокруг как способ забыть про нее.


Ночами я теряюсь в его объятиях, прикосновениях, тепле. Днем мы резвимся на волнах, обсыхаем под солнцем и рыбачим с причала. Смех был безудержным, и он был настоящим. Я наблюдала, как Уилл проводит необходимое время со своими родителями, без возведения вокруг себя стен, без сооружений, за которыми можно спрятаться. Они наслаждались, бросая мяч, фрисби и переигрывая друг друга. Я звонила родителям несколько раз в день, но безуспешно. Бретт заверил меня, что они связываются с ними, но хотят, чтобы я наслаждалась жизнью. Я стараюсь, но кажется, что что-то не так.


Я даю ему достаточно времени припарковать пикап, прежде чем несусь к дому. Толкаю открытую дверь, в нетерпении узнать, как обстоят сейчас дела, и замечаю моих маму и папу, обнявшихся в кресле. Новости не включены, нет никакого шума вообще. – Я дома. – Они оба смотрят на меня, и я вижу грусть, написанную на их лицах.


– Нет, - кричу я. Папа подбегает и хватает меня.


– Это не то, что ты думаешь, Эмма. Иди присядь. – Я позволяю ему отвести меня к дивану, когда слышу его вдох, и он протирает глаза. Заметно, как он устал. – После того дня нам пришлось перевезти бабушку в центр для людей с расстройством памяти. Мы дали ей четыре дозы успокоительного, Эмма, и не смогли ее утихомирить. Она могла сама себе причинить вред.


– Ты обещал.


– Проклятье, знаю. Ты думаешь, я хотел отправить свою мать к кому-то другому, чтобы они ухаживали за ней? Это были запланированные действия. Мы можем навещать ее в любое время, и у нее есть круглосуточный уход терапевтов, специально подготовленных к этому. Нам это было не по силам. Что, если бы она ушла и пропала? Или с ней что-нибудь случилось? Я не мог так жить, в страхе.


– Как она должна теперь помнить о нас? Она не сможет. Она не будет видеть нас постоянно.


– Она не будет помнить нас независимо от этого, Эмма. Пора это признать. Мы для нее просто незнакомцы. В какие-то дни мы враги, в какие-то – друзья. Ее нет. Ее тело здесь, но разум – нет. В этом никто не виноват, и это невозможно изменить.


– ЗАМОЛЧИ! Перестань это говорить. Она вспомнит. Ей станет лучше, - я рыдаю, мое тело дрожит, и я вырываюсь из хватки моего папы. Он не сможет утешить меня, когда отправил ее к кому-то другому для ухода за ней. – Ненавижу тебя. - Как только произношу эти слова, тут же жалею о них, но уже обидела его так сильно, как только могла. Выбегаю через заднюю дверь, добираюсь коротким путем до парка, падаю на причале и даю выход агрессии, сдерживаемой внутри. Я понимаю, что, с логической точки зрения, так лучше для всех. Не могу перестать чувствовать вину. Мы должны заботиться о ней; мы должны быть рядом, когда ей страшно, когда она счастлива, вспоминая или забывая. Чужие люди будут отмечать ее победы, поддерживать ее в неудачах. Она будет помнить их, а не меня.


Сильные руки поднимают меня, и я знаю, что это не Уилл. – Пожалуйста, не надо меня ненавидеть, - мой папа задыхается. Прячу свое лицо, уткнувшись ему в шею, и плачу. Другого способа выпустить гнев у меня нет.


– Никогда, - успокаиваю его. Я не должна была говорить те слова, но моя ненависть так сильна.


Ненавижу, что теряю бабушку снова и снова.


Ненавижу быть незнакомкой для женщины, научившей меня так многому.


Ненавижу, что Уильям уезжает.


Ненавижу, что не знаю, как все исправить.


Безумно ненавижу болезнь Альцгеймера.


– Мне так жаль, - повторяю я раз за разом. Его руки никогда меня не отпустят, и никогда не прекратится его поддержка. Хорошо мне или плохо, мой папа рядом. Счастливая я или печальная, он – моя опора. – Я не ненавижу тебя.


– Прости меня, Эмма. Я старался ей помочь.


– Мы все старались. – Я знаю, ему больно. – Мы справимся с этим. Так лучше для нее. – Как бы больно не было признавать этот факт, этого не изменить. На данном этапе жизни мы – не те люди, в которых она нуждается, и я должна ее любить достаточно сильно, чтобы дать ей лучшее, даже если для меня это не так.


___________________________________



ТЕЛЕГРАМ

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Большая библиотека с любыми жанрами и авторами

Большая Библиотека

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги