Обольстить грешника

Глава 7

Наутро после этой ночи Мелисанда была несколько разочарована, когда ей пришлось завтракать в одиночестве. Вейл уже уехал из дома по какому-то туманному мужскому долу, и она решила заняться собственными делами и не встречаться с ним до вечера.

Она так и поступила. Поговорила с экономкой и кухаркой, съела легкий второй завтрак, сделала несколько покупок. И затем отправилась к своей свекрови на небольшой прием в саду. И тут ее планы рухнули.

— По-моему, мой сын никогда не посещал мои послеполуденные собрания, — размышляла вдовствующая виконтесса Вейл. — Не могу не думать, что это ваше влияние привело его сюда. Вы знали, что он здесь появится?

Мелисанда покачала головой. Она все еще не полностью осознала тот факт, что ее муж оказался на этом тихом и скучном приеме. Это не было одним из его обычных визитов, и, когда она думала об этом, у нее перехватывало дыхание, она изо всех сил старалась казаться спокойной.

Они со свекровью сидели в ее большом городском вдовьем саду, который в это время года был необыкновенно красив. На крытой террасе старшая леди Вейл расставила столики и множество стульев так, чтобы ее гости могли насладиться прелестью летнего дня. Гости сидели или прогуливались небольшими группами, большинству из них было не менее шестидесяти.

Вейл стоял на другом конце террасы в обществе трех старых джентльменов. Мелисанда видела, как ее муж, откинув назад голову, смеялся над чем-то, сказанным одним из джентльменов. Она смотрела на его сильную жилистую шею, и сердце у нее сжималось. И за тысячу лет ей не надоест смотреть, как он смеется — искренне, от всей души.

Она поспешила отвести взгляд, чтобы окружающие не заметили, с какой любовью она на него смотрит.

— У вас прелестный сад, миледи.

— Спасибо, — ответила леди Вейл. — Он и должен быть таким, со всей этой армией садовников, которых я нанимаю.

Мелисанда улыбнулась. Еще до свадьбы она обнаружила, что ей очень нравится мать Вейла. Вдовствующая виконтесса была миниатюрной женщиной. В сравнении с ней сын казался гигантом. Но, несмотря на это, она легко могла поставить его или любого другого джентльмена на место одним пристальным взглядом. Леди Вейл носила свои мягкие седеющие волосы собранными в простой пучок на макушке. Изящный овал лица, точеный носик, мягкое очертание бровей — сын совершенно не был похож на нее. Но вот глаза… И у матери, и у сына они сияли одинаково яркой бирюзой. В молодости виконтесса была красавицей и все еще сохраняла уверенность, свойственную красивой женщине.

Леди Вейл не отрывала глаз от красивых розовых и белых пирожных на тарелке, стоявшей между ними. Она немного подалась вперед, и Мелисанда подумала, что она хочет взять пирожное, но старая дама, понизив голос, обратилась к ней.

— Я так рада, что Джаспер женился на вас, а не на мисс Темплтон, — проговорила леди Вейл. — Эта девушка была хорошенькой, но уж слишком легкомысленной. У нее не хватило бы характера держать в руках моего сына. Через месяц или еще раньше она бы наскучила ему. — Вдовствующая виконтесса понизила голос и сказала доверительным тоном: — Думаю, он был очарован ее грудью.

Мелисанда сдержалась и не посмотрела на свою маленькую грудь.

Леди Вейл похлопала ее по руке и после секундной заминки, как будто прочитав ее мысли, сказала:

— Пусть это вас не беспокоит. Грудь забывается. А умный разговор — нет, хотя большинство джентльменов, возможно, не понимают этого.

Мелисанда помолчала, стараясь найти ответ. Но вероятно, он и не требовался.

Леди Вейл протянула руку к пирожному, но, казалось, передумала и взяла чашку с чаем.

— Вы знаете, отец мисс Темплтон дал согласие на брак дочери с этим викарием.

— Я об этом не слышала, — отозвалась Мелисанда. Виконтесса поставила чашку, даже не коснувшись ее губами.

— Несчастный человек. Она погубит его жизнь.

— Думаю, что нет. — Мелисанда отвлеклась, увидев, как Вейл оставил группу джентльменов и направился к ним.

— Запомните мои слова, она его погубит. — Неожиданно виконтесса резко протянула вперед руку и взяла с тарелки розовое пирожное. Положила его на свою тарелку и, посмотрев на него, подняла глаза на Мелисанду: — Моему сыну нужна теплота, но не мягкость. Он стал сам не свой с тех пор, как вернулся из колоний.

Мелисанда не успела ответить ей, как к ним подошел Вейл.

— Возлюбленные моя жена и моя мама, добрый день. — Он почтительно поклонился и обратился к матери: — Могу я похитить мою жену и прогуляться с ней по вашему прелестному саду? Хочу показать ей ваши ирисы.

— Не понимаю зачем, ведь ирисы уже отцвели, — язвительно заметила его мать. — Но идите. А я расспрошу лорда Кенсингтона о том, что ему известно о скандале во дворце.

— Вы олицетворение доброты, мэм. — Вейл предложил руку Мелисанде.

Уходя, Мелисанда услышала, как ее свекровь фыркнула им вслед.

Вейл повел ее по посыпанной мелким гравием дорожке.

— Ваша мать полагает, что я спасла вас от ужасной участи — быть мужем мисс Темплтон.

— Преклоняюсь перед удивительно здравым смыслом моей матери, — весело заметил Вейл. — Прежде всего, не могу понять, что я нашел в мисс Темплтон.

— Ваша мать говорит, что, возможно, это была грудь этой леди.

— А… — Она чувствовала на себе его взгляд, хотя смотрела прямо перед собой, на дорожку. — Мы, мужчины, жалкие существа, слепленные из глины, и, боюсь, легко поддаемся чужому влиянию и сбиваемся с пути истинного. Роскошная грудь, может быть, даже фальшивая, способна затуманить наши мозги.

— Гм… — Она вспомнила многочисленных женщин, которые были его любовницами. Неужели у них у всех была большая грудь?

Он наклонился к ней, и от его дыхания, согревавшего ее ухо, дрожь пробежала по ее телу.

— Я был бы не первым, кто принимает количество за качество и протягивает руку за большим сахарным пирогом, хотя аккуратная маленькая булочка мне больше по вкусу.

Она подняла голову и посмотрела на него. Его глаза сияли, а на чувственных губах играла улыбка. Ей было трудно сохранить строгое выражение лица.

— Вы только что сравнили мою фигуру с хлебным изделием?

— С аккуратным восхитительно вкусным хлебным изделием, — уточнил он. — Вы должны принять это как комплимент.

Она отвернулась, чтобы скрыть улыбку.

— Непременно учту это.

Они завернули за угол, и он остановился, подведя ее к какому-то кустарнику.

— Смотрите. Ирисы моей матери уже не цветут. Она посмотрела на дольчатые листья растения.

— Это пионы. А это, — указала она на какие-то растения с острыми, как кинжал листьями, растущие дальше по дорожке, — ирисы.

— В самом деле? Вы уверены? Как вы можете определить, если на них нет цветов?

— По форме их листьев.

— Поразительно. Почти как гадание. — Он посмотрел на пионы, затем на ирисы. — Они не очень смотрятся без цветов, не правда ли?

— Ваша мать и говорила, что они не цветут.

— Верно, — согласился он и свернул на другую дорожку. — Какие еще таланты вы скрываете от меня? Уж не поете ли вы как жаворонок? Мне всегда хотелось жениться ни девушке, которая умеет петь.

— Тогда вам следовало бы поинтересоваться этим еще до свадьбы, — логично заметила она. — У меня всего лишь приличный голос.

— Какое разочарование пришлось бы мне испытать!

Она взглянула на него, старясь догадаться, что он задумал. Он выделял ее из всех, как будто ухаживал за ней. Эта мысль вызывала беспокойство. Зачем ухаживать за женой? Возможно, она принимает желаемое за действительное, и такая вероятность пугала ее. Если бы она смела, надеяться, если бы позволила себе поверить, что он действительно хочет ее, то крушение этой надежды было бы еще более ужасным.

— Может, вы умеете танцевать? — высказал он предположение. — Так вы умеете танцевать?

— Естественно.

— Меня это утешает. А как насчет фортепиано? Вы умеете играть?

— Боюсь, не очень хорошо.

— Значит, мои мечты о музыкальных вечерах у камина рухнули. Но я видел ваше вышивание, совсем не плохо. Вы рисуете?

— Немного.

— И пишете красками?

— Да.

Они подошли к скамье на повороте дорожки, и он, прежде чем предложить ей сесть, заботливо вытер сиденье платком, который достал из кармана.

Она медленно опустилась на скамью, проверяя свою готовность к обороне. Над скамьей возвышалась беседка из вьющихся роз, и Мелисанда увидела, как он отломил цветок.

— Ох! — Он уколол шипом большой палец и сунул его в рот.

Она отвернулась, чтобы не видеть столь эротической картинки — как его губы обхватили палец и посасывают его.

— Так вам и надо — за то, что ломаете розы своей матери.

— Слишком суровое наказание. — Опираясь одной рукой о скамью, он склонился к ней. Она уловила запах сандалового дерева. — Впрочем, шипы на розе делают ее еще более желанной.

Она повернулась к нему, и его лицо оказалось в нескольких дюймах от ее глаз, как и его глаза этого странного, необычного для Англии, сказочного цвета; ей показалось, что в их глубине таится печаль.

— Зачем вы это делаете?

— Что? — равнодушно спросил он. Он провел розой по ее щеке, и от нежного прикосновения лепестков холодок пробежал по ее спине.

Она взяла его руку и сжала своими теплыми пальцами.

— Вот это. Вы ведете себя так, как будто ухаживаете за мной.

— В самом деле? — Он стоял, не шевелясь, его губы были совсем близко от ее губ.

— Я уже ваша жена. И нет необходимости ухаживать за мной, — прошептала она и не могла скрыть мольбу, прозвучавшую в ее голосе.

Мелисанда держала его руку в своей, но он поднял другую руку и провел розой по ее полураскрытым губам.

— О, а я думаю, есть необходимость, и очень большая, — сказал он.

Ее губы были такого же оттенка, что и роза.

Джаспер смотрел, как лепестки касаются ее губ. Таких мягких, таких сладких. Ему хотелось ощущать эти губы своими губами. Хотелось раскрыть их, проникнуть внутрь и почувствовать, что они принадлежат ему. Надо подождать пять дней, сказала она. Придется быть терпеливым.

Ее щеки зарделись нежно-розовым цветом, а глаза широко раскрылись, но он видел: прямо на его глазах ее взгляд затуманился, а отяжелевшие веки начали опускаться. Она отличалась большой чувственностью, так быстро откликалась на малейшую ласку. Интересно, можно ли довести ее до экстаза, просто целуя ее? От этой мысли кровь в его жилах побежала быстрее. Прошлая ночь была для него открытием. Это очаровательное создание, ворвавшееся в его комнату и завладевшее им, было эротической мечтой любого мужчины. Где она научилась таким сладострастным ласкам? Она напоминала ртуть — таинственная, экзотическая, ускользающая от него, когда он пытается схватить ее.

А он никогда раньше, до встречи в ризнице, не замечал ее. Каким же тупым, слепым дураком он был! Ну и слава Богу! Да, слава Богу! Ибо если он был дураком, то такими же были и все остальные мужчины, которые проходили мимо нее на бесчисленных балах и вечерах, не взглянув на нее. И теперь она принадлежит ему.

Только ему, в постели.

А пока он должен бороться с собой, не допускать, чтобы его улыбка превратилась в злобный оскал. Кто бы мог подумать, что ухаживание за собственной женой может быть таким возбуждающим.

— Я имею полное право ухаживать за вами, добиваясь вашего расположения. Ведь у нас не было для этого времени до нашей свадьбы. Почему бы, не заняться этим сейчас?

— Зачем вообще это надо? — с изумлением спросила Мелисанда.

— А почему бы и нет? — Поддразнивая, он снова провел розой по ее губам, глядя, как цветок оттягивает ее нижнюю губу, открывая влажную поверхность, при виде которой он ощутил напряженную тяжесть в паху. — Разве муж не должен знать свою жену, лелеять ее и обладать ею?

При слове «обладать» ее глаза блеснули.

— А вы обладаете мною?

— Обладаю, по закону, — тихо сказал он. — Но я не знаю, что у вас в душе. А может, знаю? Как вы думаете?

— Думаю, что нет. — Он отвел цветок от ее губ, чтобы он не мешал ей говорить, и она кончиком языка дотронулась до нижней губы. — И не думаю, что когда-нибудь узнаете.

Она смотрела на него, и этот ее взгляд был открытым вызовом.

Он кивнул:

— Возможно, но это не остановит моих попыток. Она задумалась.

— Впрочем, я не знаю…

Он провел пальцем по ее губам.

— О каких еще талантах вы не рассказали мне, моя прелестная жена? Какие тайны вы скрываете от меня?

— У меня нет никаких тайн. — Когда она заговорила, ее губы, словно в поцелуе, касались его пальца. — Вы их не найдете, даже если будете искать.

— Вы лжете, — тихо сказал он. — И хотел бы я знать почему.

Она опустила глаза. Он чувствовал влажное прикосновение ее языка к его пальцу и от этого у него перехватило дыхание.

— Неужели вас нашли, уже вполне сложившейся, на каком-то необитаемом острове? Вы кажетесь мне прекрасной, волшебной, неземной и шаловливой нимфой, очаровывающей мужчину.

— Мой отец был простым англичанином. Ему бы не понравились эти мысли о волшебстве.

— А ваша мать?

— Она была родом из Пруссии и даже более здравомыслящая, чем отец. — Мелисанда тихо вздохнула, ее дыхание касалось его кожи. — Я не романтическая дева. Я обыкновенная англичанка.

В чем он весьма сомневался.

Погладив ее по щеке, Джаспер убрал руку.

— Вы выросли в Лондоне или в деревне?

— Большей частью в деревне, хотя мы каждый год наезжали в Лондон.

— И у вас были подруги? Милые девочки, с которыми можно пошептаться и посмеяться?

— Эмелин. — Их взгляды встретились, и в ее глазах он увидел боль.

Эмелин жила теперь в Северной Америке.

— Вы скучаете по ней?

— Да.

Пытаясь вспомнить подробности детства Эмелин, он рассеянно провел розой по ее обнаженной шее.

— Но вы почти не знали ее до школы, не правда ли? Наше фамильное поместье граничит с поместьем ее семьи, и я с пеленок знал и ее и ее брата Рено. Я бы запомнил вас, если бы вы тогда дружили с Эмелин.

— Неужели? — иронически спросила Мелисанда. Ее глаза вспыхнули гневом, но она не позволила ему начать оправдательную речь. — Я познакомилась с Эмелин, когда приезжала в гости к подруге, жившей неподалеку. Мне было тогда четырнадцать или пятнадцать.

— А до того? С кем вы играли? Со своими братьями? — Он следил за движением розы, которая, коснувшись ее ключицы, стала спускаться ниже.

Она пожала плечами:

— Мои братья старше меня. И они оба уже учились, пока я играла в детской.

— Значит, вы были одиноки. — Он не сводил глаз с розы, скользящей по ее груди.

Она прикусила губу.

— У меня была няня.

— Это совсем не то, что подружка, — заметил он.

— Вероятно, — согласилась она.

Когда она вздохнула, роза прижалась к ее груди. О, проклятый цветок!

— Вы были тихим ребенком, — сказал он, зная, что это правда. Несмотря на истории, услышанные накануне от ее тетки, он понял, что она была тихим ребенком. Почти молчаливым. Она все держала в себе. Строго следила за своими руками и ногами, у нее было небольшое аккуратное тельце. Ее голос всегда звучал ровно, и в обществе она держалась в стороне. Что произошло в ее детстве, что заставляло ее так упорно верить, что ее не замечают? Он наклонился к ней — сквозь сладкий аромат роз, окружавших их, к нему пробивался острый запах апельсина. Ее запах. — Ребенком вы держали свои мысли в тайне от остального мира.

— Вы этого не знаете. Вы меня не знаете.

— Нет, — признался он. — Но я хочу узнать вас. Я хочу узнавать и изучать вас, пока не буду осознавать ход ваших мыслей, как своих собственных.

Она замерла и затем, словно в страхе, отступила от него.

— Я не стану…

Но он прижал палец к ее губам и выпрямился. Позади них на дорожке, по которой они пришли, послышались голоса. Из-за угла вышла еще одна парочка.

— Прошу прощения, — сказал джентльмен, и Джаспер сразу же узнал Мэтью Хорна. — Вейл. Не ожидал увидеть тебя здесь.

Джаспер насмешливо изобразил поклон.

— Я всегда считал весьма поучительным для тебя гулять по садам моей матери. Как раз сегодня я научил свою жену отличать пионы от ирисов.

Какой-то приглушенный звук, словно кто-то фыркнул, послышался за его спиной.

Мэтью с удивлением посмотрел на него:

— Так это твоя жена?

— Да. — Джаспер повернулся и встретил насмешливый взгляд карих глаз Мелисанды. — Дорогая, позвольте представить вам мистера Мэтью Хорна, он, как и я, был офицером Двадцать восьмого полка. Хорн, это моя жена, леди Вейл.

Мелисанда протянула ему руку, и он склонился над ней. Все вполне прилично, конечно, но Джаспер все еще испытывал инстинктивное желание положить руку на плечо Мелисанды, как бы утверждая свое право собственника.

Мэтью отступил в сторону.

— Позволь мне представить тебе мисс Беатрис Корнинг. Мисс Корнинг — лорд и леди Вейл.

Джаспер, сдерживая улыбку, наклонился к руке хорошенькой девушки. Присутствие Мэтью в салоне получило объяснение, у него были те же мотивы, что и у Джаспера: он ухаживал за леди.

— Вы живете в Лондоне, мисс Корнинг? — спросил он.

— Нет, милорд, — ответила девушка. — Обычно я живу в деревне с моим дядей. Думаю, вы должны знать его, ведь мы ваши соседи. Он граф Бланчард.

Девушка сказала что-то еще, но Джаспер уже не слушал ее. Граф Бланчард. Этот титул Рено должен был унаследовать после смерти отца. Но Рено к тому времени уже не было в живых. Он был схвачен и убит индейцами после резни у Спиннерс-Фоллс.

Джаспер впервые пристально посмотрел на нее. Она болтала с Мелисандой, выражение ее лица было прямым и открытым. Она выглядела свежей деревенской девушкой, с волосами цвета спелой пшеницы и восторженным взглядом серых глаз. По скулам ее рассыпались веснушки. Она сама не обладала титулом, но Мэтью все же поднялся высоко, если взялся ухаживать за племянницей графа. Хорны были старинной семьей, но не имели титула, в то время как имя Бланчардов насчитывало уже несколько веков. Их родовое гнездо представляло собой обширное феодальное поместье. Девушка сказала, что живет в этом поместье.

В доме Рено.

Джаспер почувствовал, что задыхается, и отвернулся, чтобы не видеть хорошенького личика мисс Корнинг. Эту девушку не в чем было обвинять. Шесть лет назад она, должно быть, еще училась в школе, когда Рено погиб на огненном кресте. И не ее вина, что ее дядя унаследовал титул. И что теперь она живет там, где родился Рено. И все равно ему было невыносимо смотреть на нее.

Он протянул руку Мелисанде и прервал разговор:

— Пойдемте, насколько я помню, у нас есть еще дела.

Он поклонился Мэтью и мисс Корнинг, и они попрощались. Он не смотрел на Мелисанду, но чувствовал, что она с любопытством наблюдает за ним, — даже положила руку на его локоть. Она знала, что днем у них нет никаких дел. И вдруг он неожиданно осознал: отыскивая ее секреты, он рискует раскрыть свои, а они намного мрачнее. И вот этого просто нельзя допустить.

Джаспер положил ладонь на ее руку. Вроде бы обычный жест мужа, но в действительности он сделал это инстинктивно: чтобы удержать ее, не позволить ей сбежать. Он не мог рассказать ей о Рено и о том, что произошло в тех темных лесах, не мог рассказать ей, как страдала его душа, не мог рассказать о самом страшном поражении и самой горькой печали. Но он мог сохранить ее.

И он это сделает.

— …и разве он не выглядел дураком, с задницей, выставленной на всеобщее обозрение? — Миссис Мур, экономка лорда Вейла, громко шлепнула ладонью по кухонному столу.

Три горничных с верхнего этажа, давясь от смеха, попадали друг на друга, два лакея, сидевших на другом конце стола, подталкивали друг друга локтями. Мистер Оукс хохотнул густым басом, и даже кухарка, с лица которой никогда нe исчезало кислое выражение, позволила себе улыбнуться.

Салли Сачлайк улыбнулась. Челядь в доме лорда Вейка сильно отличалась от слуг мистера Флеминга. Слуг здесь было вдвое больше, но под руководством мистера Оукса и миссис Мур они были более дружелюбны и вели себя почти как одна семья. Через пару дней своего пребывания здесь Салли подружилась и с миссис Мур, и с кухаркой, которая, несмотря на строгие манеры, была стеснительной, и все страхи Салли, что она не понравится, и ее не примут в свою компанию, развеялись.

Салли склонилась над чашкой с остывающим чаем. Лорд в леди Вейл уже пообедали, и наступил час обеда для слуг.

— И что же было дальше, миссис Мур, позвольте мне спросить?

— Ну… — начала та, явно довольная, что ее попросили продолжить эту скабрезную историю.

Но ее прервало появление мистера Пинча. Мистер Оукс мгновенно стал серьезным, лакеи выпрямились на своих местах, одна из верхних горничных нервно хихикнула, ее соседка одернула ее, а миссис Мур покраснела. Салли с сожалением вздохнула. Мистер Пинч был словно ведерко грязной воды из Темзы, вылитое на всех, — холодный и неприятный.

— Могу вам чем-нибудь помочь? — спросил дворецкий.

— Спасибо, нет, — проговорил мистер Пинч. — Я пришел за мисс Сачлайк. Ее требует хозяйка.

Он сказал это таким бесцветным, невыразительным тоном, что горничная с верхнего этажа снова хихикнула. Ее звали Гасси, и она относилась к людям, у которых любая мелочь вызывает смех. Но мистер Пинч так холодно взглянул на нее своими зелеными глазами, что смех замер на ее губах.

Злыдень, подумала Салли, вставая из-за кухонного стола.

— Благодарю вас, миссис Мур, за восхитительный рассказ.

Миссис Мур заморгала и покраснела от удовольствия.

Салли улыбнулась, всем сидевшим за столом и не спеша, вышла из комнаты. Мистер Пинч, конечно же, не стал ее ждать.

Она догнала его на повороте черной лестницы.

— И зачем вам надо быть таким противным? Он даже не приостановился.

— Не пойму, о чем это вы, мисс Сачлайк.

Она сделала удивленные глаза и, задыхаясь от быстрой ходьбы, проговорила:

— Вы почти никогда не едите с другими слугами, а когда вы все же появляетесь, то давите разговор, как лошадь, севшая на кошку.

Они дошли до конца лестницы, и он остановился так внезапно, что она налетела на его спину и чуть не свалилась с лестницы.

Он обернулся и без всякого смущения схватил ее за руку.

— Вы красиво говорите, мисс Сачлайк, но, думаю, вы чересчур близко познакомились с другими слугами.

Он отпустил ее руку и стал подниматься дальше.

Салли даже не показала язык его широкой спине. К сожалению, мистер Пинч прав. Ей, камеристке леди, следовало ставить себя выше других слуг, кроме мистера Оукса и миссис Мур. Вероятно, нужно было отказаться от, их веселых трапез и свысока относиться к их смеху. Но тогда ей почти не с кем было бы поговорить на нижних этажах. Может быть, мистеру Пинчу нравилось вести жизнь отшельника, но только не ей.

— Но разве вам трудно быть хотя бы дружелюбным? — проворчала она, когда они дошли до коридора перед спальней хозяина.

Он вздохнул:

— Мисс Сачлайк, молодая девушка, такая как вы, едва ли может…

— Я уж не так молода, — прервала она его.

Он снова остановился, и она увидела по его лицу, что этот разговор его забавляет. Зная, каким бесчувственным он обычно выглядит, можно было подумать, что он смеется над ней.

Она уперлась руками в бока.

— Должна вам сказать, что в следующий день рождения мне исполнится двадцать лет.

У него насмешливо дрогнули губы.

— А сколько вам лет, дедушка? — рассердилась она. Он самым раздражающим образом приподнял бровь.

— Тридцать два.

Она отпрянула, изображая чуть ли не потрясение.

— О Боже! Удивительно, что в вашем возрасте вы еще можете стоять на ногах.

Он только покачал головой в ответ на ее шутки. — Идите к своей хозяйке, девушка. Не сдержавшись, она показала ему язык и скрылась в спальне леди Вейл.

В этот вечер Мелисанда прибыла на маскарад леди Грэм и, пряча дрожащие руки в складках своих пышных юбок, вошла в зал. Потребовалась вся ее смелость, чтобы приехать сюда. Решение все-таки посетить бал пришло в последнюю минуту: если бы она стала раздумывать, то, скорее всего, осталась бы дома. Она терпеть не могла подобные развлечения. Там собирались люди, крепко связанные между собой, они сплетничали и разглядывали всех и, казалось, никогда не замечали ее. Но для Вейла это была своя, привычная обстановка. А поэтому ей надо противостоять ему именно здесь, если она хочет показать ему, что она достойная замена в строю его любовниц.

Мелисанда нервно мяла пальцами юбку и пыталась успокоить дыхание. Ей немного помогло то, что это был маскарад. На ней была бархатная полумаска фиолетового, почти черного цвета. Она не скрывала ее лица, но все же придавала ей некоторую уверенность в себе. Мелисанда набралась мужества и осмотрелась. Вокруг нее смеялись и громко разговаривали леди и джентльмены в масках — ведь они собрались, чтобы на других посмотреть и себя показать. На некоторых было домино, но многие дамы, полагаясь на свои полумаски, решили надеть яркие бальные платья.

Мелисанда, придерживая домино из фиолетового шелка, пробиралась сквозь толпу в поисках Вейла. После встречи в саду у леди Вейл она его не видела. Они разъехались в разные стороны — он верхом на лошади, а она в карете. Из осторожных расспросов мистера Пинча она знала, что ее муж будет в черном домино, но в этом зале так была одета половина мужчин. Мимо нее проследовала дама, толкнув ее плечом. Другая оглянулась на нее без особого интереса.

На мгновение Мелисанде захотелось сбежать. Покинуть этот зал, отказаться от поставленной цели и найти убежище в ожидавшей ее карете. Но если сегодня днем у Вейла хватило смелости представить ее обществу старых леди, то, с Божьей помощью, ей хватит смелости преодолеть ужасы бального зала ради того, чтобы найти его.

Вдруг она услышала его смех и, обернувшись, увидела своего мужа. Вейл стоял, почти на голову возвышаясь над толпой, в окружении улыбающихся мужчин и одной-двух смеющихся леди. Они все были красивы, все абсолютно уверены в себе и своем месте в этом мире. А кто была она, чтобы присоединиться к этой группе? А что, если они взглянут на нее и засмеются?

Она уже была готова уйти и укрыться в карете, когда леди, стоявшая слева от Вейла, красивая желтоволосая женщина с нарумяненными щеками и большой грудью, положила руку на его рукав. Это была миссис Редд, бывшая любовница Джаспера.

А теперь это был ее муж, ее любовь. Мелисанда сжала руки в кулаки и направилась к этой группе.

Когда она была в нескольких ярдах от них; Вейл посмотрел в ее сторону и застыл. Она встретила взгляд его синих глаз, блестевших в прорезях черной атласной полумаски, и, не отрывая от него глаз, продолжала идти к нему. Окружавшие его люди расступались перед ней, и вот она уже стоит перед ним.

— Разве это не наш танец? — спросила она хрипловатым от волнения голосом.

— Моя возлюбленная жена, — он поклонился, — простите меня за мою непростительную забывчивость.

Мелисанда взяла предложенную им руку, торжествуя, что он так легко оставил ту женщину. Пока Джаспер молча вел ее сквозь толпу, она чувствовала сквозь ткань камзола и домино, как напрягаются его мускулы, и у нее перехватывало дыхание. Затем они присоединились к танцующим, заняв положенные танцем позиции. Он поклонился, она сделала реверанс. Они шагнули навстречу друг другу и разошлись, но его глаза не отрывались от ее лица.

Когда фигуры танца близко свели их, он шепотом сказал:

— Я не надеялся увидеть вас здесь.

— Не надеялись? — Она подняла под маской брови.

— Кажется, вы любите день.

— Разве?

Танец развел их, и она задумалась над этим странным заявлением. Когда, делая полукруг, они снова сблизились, она положила свою руку на его.

— Вероятно, вы принимаете привычку за любовь. Его глаза загорелись.

— Объясните.

Она пожала плечами:

— Все мои дела обычно совершаются днем, ваши же — ночью, но это не значит, что вы любите ночь, а я люблю день.

Он сосредоточенно свел брови.

— Возможно, — шепнула она, когда они расходились, — то, что вы делаете по ночам, всего лишь игра, к которой вы привыкли. Возможно, на самом деле вы предпочитаете день.

Когда они сошлись, он вопросительно посмотрел на нее:

— А вы, моя милая жена?

— Возможно, моя сфера все-таки ночь.

Танец опять развел их. Когда он снова свел их, от прикосновения его руки дрожь пробежала по ее телу.

Джаспер улыбнулся, словно зная, что происходит, когда он дотрагивается до нее.

— Так что вы собираетесь делать со мной, моя владычица ночи? — Они сделали круг, лишь кончиками пальцев касаясь, друг друга. — Станете моим проводником? Станете играть мной? Просветите меня, что такое ночь?

Они разошлись и раскланялись. Она не спускала с него глаз. Его глаза горели сине-зеленым светом. Когда они сблизились, он наклонился к ее уху, но их тела не соприкасались.

— Скажите мне, мадам, осмелитесь ли вы соблазнить такого грешника, как я?

Она взволнованно задышала, сердце затрепетало в ее груди, но лицо оставалось серьезным.

— Это надо считать вопросом?

— А какой вопрос вы бы предпочли?

— А вы позволите себе быть соблазненным мною?

Они остановились, танец закончился, и музыка умолкла. Глядя ему в глаза, Мелисанда присела в реверансе. Затем встала, по-прежнему не спуская с него глаз.

Он взял ее руку, наклонился и, целуя ее, прошептал: — О да.

Они отошли к стене, и их мгновенно окружили. Джентльмен в алом домино прижался боком к Мелисанде.

— Кто это прелестное создание, Вейл?

— Моя жена, — спокойно сказал Вейл, ловко притягивая Мелисанду к себе. — И надеюсь, вы не забудете об этом, Фаулер.

Фаулер рассмеялся пьяным смехом, кто-то бросил какую-то колкость, Вейл легко парировал ее, но Мелисанда не расслышала слов. Она слишком остро ощущала напор разгоряченных тел и злобный прищур недобрых глаз. Миссис Редд исчезла — навсегда, как надеялась Мелисанда. Вся ее программа выполнена: она нашла Вейла и танцевала с ним, а теперь хотела одного: вернуться домой.

Но он повел ее в толпу, крепко держа за локоть.

— Куда мы идем, милорд? — спросила Мелисанда.

— Я подумал… — Он рассеянно взглянул на нее. — Только что приехал лорд Хасселторп, а мне надо обсудить с ним одно дело. Вы не возражаете, не правда ли?

— Нет, конечно, нет.

Они подошли к группе джентльменов, толпившихся у входа в бальный зал. Они были заметно трезвее, чем те, с которыми раньше говорил Вейл.

— Хасселторп! Какая удача, что вы оказались здесь! — воскликнул Вейл.

Лорд Хасселторп оглянулся, и даже Мелисанда заметила его смущение. Но Вейл протянул ему руку, и тот был вынужден пожать ее, хотя в глазах его появилась тревога. Хасселторп был ничем не выдающимся, человеком среднего роста, с тяжелыми веками и глубокими морщинами на щеках и около рта. На его лице застыло мрачное выражение, как и подобало члену парламента. Рядом с ним стоял герцог Листер, высокий, крепко сбитый мужчина в сером парике. В нескольких шагах от них — красивая блондинка, давняя любовница Листера, миссис Фицуильям. Видимо, бал ей не нравился, и она стояла в стороне.

— Вейл, — медленно произнес Хасселторп, — это ваша милая жена?

— Да, — сказал Вейл. — Думаю, вы встречались с виконтессой на вечере в вашем доме прошлой осенью.

Хасселторп пробормотал что-то в ответ и склонился над рукой Мелисанды, а затем, как будто тут же забыв о ней, уставился на Вейла — на его лице не было и намека на улыбку. Что-то за всем этим скрывалось, она не могла знать — что именно, но одно было ясно — это мужское дело.

Мелисанда улыбнулась и положила руку на рукав Вейла.

— Боюсь, я устала, милорд. Вы очень расстроитесь, если я уеду домой пораньше?

Он повернулся, и она увидела на его лице неуверенность, но выражение лица лорда Хасселторпа, заметила она, смягчилось.

— Очень, очень расстроюсь, моя милая, но не стану вас задерживать.

— Тогда доброй ночи, милорд. — Она присела перед джентльменами. — Ваше сиятельство. Милорд.

Джентльмены поклонились, прощаясь с ней.

Она встала на цыпочки и прошептала Вейлу на ухо:

— Помните, милорд: еще только одна ночь.

Она направилась к выходу. Но, проходя через толпу, она услышала позади себя два слова, прозвучавших в группе оставленных ею джентльменов.

«Спиннерс-Фоллс».