Обратная сторона измены

Глава 34

Дальше на крик прибегают санитары, врач. У мамы истерика, и чем больше на нас с Денисом смотрит, тем сильнее выходит наружу ее безумие.

— Надо с врачом поговорить, — хриплю, прислонившись к стене около палаты.

— Поговорим, — Денис притягивает меня к себе, обнимает.

По хаотичным ударам его сердца понимаю, что встреча и его встревожила.

— В этом всем безумии есть доля истины. Я обязана во всем разобраться, — шепчу ему в шею.

— Она приняла меня за отца, — тяжело вздыхает.

— Ты же на него внешне не похож, — хмурюсь.

Эта мысль и меня посетила. Возможно, мать увидела то, что мои влюбленные глаза не замечают. И сходство у отца с сыном гораздо больше, чем я привыкла думать?

Мне претит сама мысль, что Денис хоть что-то мог взять от Ярослава. Но хочу я того или нет, а в нем течет кровь отца.

— Я знаю, что она видела во мне его. Просто знаю, — он гладит меня по спине.

Легкие, успокаивающие движения.

— Значит, они были знакомы… Отец тебе ничего не рассказывал?

— Вскользь упомянул, что знавал ее. Все.

— Тут нечто большее. Если просто знакомы, она бы так не реагировала. Есть нечто грязное в прошлом.

— Боюсь, грязи больше, чем мы предполагаем.

— Надо ее отсюда забирать. Определить в нормальную клинику. Возможно, ей помогут. Тут она пропадает, — всхлипываю.

— Я уже подыскиваю хорошее место для Катерины.

Мы как всегда думаем с Денисом в одном направлении.

Встреча с лечащим врачом оставляет неприятный осадок. Мужик очень скользкий. Сыплет медицинскими терминами, убеждает, что делали для мамы все, что было возможно. Дает понять, что нам лучше оставить ее тут, потому как, надо смириться, что она доживает свои последние дни.

Мать находится тут двадцать пять лет. Когда врач озвучивает эту цифру. Мне дурно становится. Столько лет провести в этих стенах… тут практически любой с ума сойдет.

Попала она сюда из-за вызова соседей. Она крушила съемное жилье, в приступе психоза, соседи вызвали полицию, а те в свою очередь врачей. После обследования ее определили сюда. Так она тут и существует. Никаких надежд на исцеление нет.

Врач говорит заученно, без малейшей запинки. В глаза старается не смотреть, показывает свою занятость.

— Мутный, — говорит Денис, когда мы покидаем кабинет врача.

— О да, — меня аж передергивает, хочется душ принять и смыть с себя липкие ощущения.

Идем по мрачным коридорам лечебницы. Перед глазами перекошенное лицо матери. Мне двадцать восемь. Матери не стало в моей жизни, когда мне было пять месяцев. Значит еще года три она как-то жила, чем-то занималась, прежде чем попасть сюда.

— Простите… — у лестницы нас останавливает пожилая женщина в белом халате.

Вопросительно смотрим на нее с Денисом.

— Вы дочь Катерины, верно?

— Да.

— Я тут работаю тридцать лет. Помню, как ее привезли. Как она днями и ночами напролет плакала. Ее тогда такими сильными препаратами пичкали. Я пыталась сказать, что это ее погубит. Но кто меня слушал, — разводит руки в стороны. — Тогда еще Петр Венедиктович у нас работал. Сейчас уже нет его на свете. К нему мужчина приходил, импозантный, важный такой. Про вашу маму беседа у них была. Я не удержалась, молодая, любопытная была. Подслушивала. Да и жалко было, красивую, несчастную женщину. Столько скорби, столько отчаяния в ее глазах. Но никак не безумие, — поджимает губы. — Не была она больной. Несчастной да. Но не больной. Но в этих стенах, мы все и пациенты, врачи, медперсонал с ума сходим. Место такое…

— О чем этот мужчина говорил с врачом? — облизываю пересохшие губы.

— Просил, чтобы не выпускали. Чтобы «позаботились», препараты просил сильнее. Чтобы она прошлое забыла. Угомонилась и смирилась, что до конца дней тут будет. Деньги дал. Я не видела, но догадалась. Потому что с этого момента, Катерину стали усиленно пичкать такими препаратами… вам лучше не знать. Я пыталась было не давать ей часть препаратов … но меня быстро вычислили. Стали угрожать и отправили работать в другое крыло.

— Вы помните этого мужчину? — Денис достает телефон и начинает что-то там искать.

— Да, он отчетливо в память врезался.

— Если, предположим, сбросить годы, это мог быть он? — поворачивает к ней экран с фотографией своего отца.

Женщина долго рассматривает, щурится.

— Нет… определенно не он. Я уверена.

— А может, — тут уже я достаю свой телефон и нахожу фото отца. — Вот этот мужчина?

— Нет, — мотает головой. — У того были сильно уши оттопырены. Я еще подумала, симпатичный такой, а уши все портят.

Недоуменно переглядываемся с Денисом. Никто лопоухий из знакомых не приходит на ум.

— Вы уверены? — все же уточняю.

— Да. Я бы узнала его.

Все же уверенности нет. Двадцать пять лет могут очень сильно изменить внешность человека.

— А она тогда что-то говорила? Когда была еще в себе?

— Она плакала. Просила ее отпустить. Обещала быть послушной. И постоянно повторяла: «Яр». Просила прийти к ней, спасти, забрать. А потом… после препаратов, она на долгое время вообще замолчала. Ни звука не произносила. Только плакала и смотрела в одну точку.

— Спасибо… — слово дается с большим трудом. Горький ком в горле мешает дышать, говорить.

А когда прощаемся с женщиной, у меня и вовсе ноги подкашиваются. Денис подхватывает меня на руки и несет к машине. Бережно усаживает на заднее сиденье.

— Вик, надо бы в больницу, — взгляд испуганный. — Ты зеленая…

— Не надо… справлюсь, — стараюсь выровнять дыхание.

— Такие потрясения, могут быть опасны для нашего ребенка, — выдает, прижимая мою ледяную руку к губам.