Глава 5

С облегчением я выбежала на полуденное солнце. Я пыталась забыть явное недоброжелательство мистера Фицджеральда. Пыталась забыть дона Рамона — его романтическую внешность и романтическую историю. До встречи с Хестер еще оставалось время, поэтому я медленно шла по площади. Индейцы уже разложили на тротуаре свой товар — яркие цветные шерстяные пончо, изделия из кожи, глиняная посуда и позолоченные стеклянные бусы покрывали каменные плиты и свешивались с перил. Шерстяные пончо украшали вытканные картины с одним и тем же излюбленным сюжетом: маленькая индеанка и коленопреклоненный высокий человек с серебряным шлемом, очевидно ее Конкистадор.

Я направилась к статуе и окружавшему ее кольцу фонтанов в центре площади. Сияющее лицо босой принцессы стало поистине шедевром неизвестного скульптора, а каждая деталь брони и платья ее мужа-испанца была им вырезана любовно и тщательно. Правда или ложь, но, как бы там ни было, романтическая история дона Рамона, казалось, жила повсюду.

Даже в пышных садах белых вилл, мимо которых я шла в парк, я заметила в зарослях фиолетового гибискуса и под облаками жасмина два памятника — дон Рамон шестнадцатого века и его маленькая невеста, — так британцы ставят садовых гномов или каменных кроликов и пестрые поганки. В одном саду дон Рамон предлагал принцессе корзину белых орхидей. В другом они стояли по обе стороны декоративных ворот с протянутыми друг к другу руками.

Я дошла до кафе в парке и увидела уже привычную картину: в центре между столиками на террасе был устроен маленький декоративный водоем. Струился фонтан, и под каскадом его струй нежно улыбались друг другу каменные дон Рамон и его невеста.

Кафе было полупустым. Чарагвайцы, как я знала, завтракают поздно. Я присела за крашеный деревянный стол перед фонтаном и стала ждать.

Есть не хотелось. После встречи с мистером Фиццжеральдом я наслаждалась миром и солнечным светом. Я слушала нестройный перезвон колоколов, приглушенный шум уличного движения и крики детей, играющих среди душистых деревьев. Посетители смотрели на меня с некоторым любопытством, даже задерживались на секунду у моего столика, но никто не заговаривал. Чарагвайцы — народ любознательный и романтический, но, как сказал мистер Фицджеральд, очень осмотрительный.

В час раздался звон колоколов на всех часах и колокольнях в городе. В час пятнадцать я начала немного беспокоиться за Хестер. Кафе заполнялось. За моим стулом все чаще вежливо, но настойчиво останавливался официант. В час тридцать я услышала, что официант кому-то тихо говорит по-испански:

— Английская сеньорита сидит у фонтана.

Позади меня послышалась оживленная поступь. Тень упала на стол — выше, чем от Хестер. Я отвела пристальный взгляд от каменной статуи под фонтаном и с тревогой обнаружила, что появился реальный дон Рамон.


Мы оба удивились, дон Рамон — преувеличенно. К моему удивлению примешивалось чувство вины. Я нервно оглянулась через плечо, не видно ли кафе из окон посольства. Но столик закрывали пышные тропические деревья. Нас можно было заметить только с высоких современных зданий на другой стороне парка. И за столиками не было никого из посольства.

— Buenos dias, сеньорита, — весело улыбаясь, сказал он, поскольку заметил сменявшуюся череду, выражений на моем лице. — Какая встреча. Счастливая неожиданность — и большое удовольствие.

Я сомневалась. Многовато неожиданности и удовольствия. И глубоко в темных глазах дона Рамона светилась насмешка, возбудившая мое недоверие.

Довольно натянуто я поздоровалась и пробормотала, что рада видеть его снова.

— Вы, конечно, кого-то ожидаете? — Он все еще стоял, прямой и вежливый.

— Да. Но садитесь. — Мы обменялись улыбками, которые напомнили друг другу, что таким образом началось наше знакомство на борту самолета. — Я жду Хестер.

— Хестер? — Он поднял его брови. — Ах да, Хестер. Дочь вашего посла, нет? — Он прищурился, напрягая память. — Приземистая молодая леди? Темноволосая?

— Нет, высокая, — сказала я, — красивая. С темно-рыжими волосами.

Глаза дона Рамона задумчиво остановились на моих волосах. Он покачал головой.

— Плохо помню ее, — развел он руками и виновато пожал плечами.

— Ну, в таком случае, — улыбнулась я, — скоро вы сумеете освежить память, когда она придет.

Я посмотрела на часы. Десять минут второго.

— Если придет, — сказал дон Рамон. Моя тревога вызвала у него улыбку. — Вам известно, сеньорита, понятие hora inglesa?

Я отрицательно покачала головой.

— Это выражение, сеньорита, повсюду в Латинской Америке обозначает точность. Английский час. Нет более пунктуальных людей, чем англичане, поэтому точность называется английским часом. Если англичанин не пришел в hora inglesa, то и не придет.

Казалось, он был доволен своей логикой.

— Ах, — улыбнулась я, — но это англичанин. Вы никогда не слышали, что привилегия женщин — опаздывать?

— Никогда. — Он покачал головой. — И англичанки, конечно, не опаздывают! Это, даже от вас, сеньорита, я не могу принять. Верьте мне, увы, ваша подруга не придет.

— Ну, в общем, посмотрим, — улыбнулась я.

Я не теряла уверенности, несмотря на то, что мое замечание сопровождалось новым перезвоном колоколов, на сей раз пробило два.

— Заключим маленькое пари? — Его вызывающие глаза дразнили меня.

— Если хотите.

— Хочу. На что? Может, в случае проигрыша снизойдете до завтрака с… — вздохнул он, — одиноким мужчиной?

— Вы же не одиноки, дон Рамон?

— Просто Рамон, пожалуйста. И да, я очень одинок. Когда-то, как мой предок у фонтана, я встречался в этом парке с красивой девушкой. Увы, не мы превратились в камень, а только наши сердца. Все кончено. Но иногда я возвращаюсь в то время. Призраки прошлого не лучшие компаньоны. Пожалуйста, сеньорита, вы согласны?

От предложения в такой форме было трудно отказаться.

— Когда признаете поражение, сеньорита? В два тридцать ваш разочарованный маленький официант отчается дождаться от вас заказа. Они — бедные люди, зависят от чаевых. Кроме того, если ваша подруга Неста придет…

— Хестер.

— Ну, Хестер… она сможет разделить нашу скромную трапезу.

В два тридцать, как только я признала поражение, дон Рамон заказал количество блюд, достойное скорее небольшого банкета, чем скромной трапезы. Выяснилось, что в Куиче можно найти разнообразную и вкусную cuisine typique[3] даже в самом маленьком кафе. Мы пили охлажденный апельсиновый сок. Мы ели омара, а затем какое-то сырное блюдо. Солнце пригревало, воздух был ароматен и свеж. Я чувствовала, что расстройства и опасения утра тают как снег.

Дон Рамон решил быть очаровательным и забавным. С того места, где мы сидели на высокой террасе, были видны многие здания на западной стороне города. Он указал собор со шпилем, который выглядел так, словно был создан из тончайшего бледно-серого кружева, старый инкский город за стенами из тесаного камня, художественную галерею, прекрасную новую клинику с большими окнами и балконами.

Хестер не появлялась. При виде женщины любого возраста дон Рамон всякий раз вежливо спрашивал: «Это ваша подруга?» Колокола пробили три часа, потом четыре.

— Ваша подруга, вероятно, перепутала парк, — сказал дон Рамон, замечая мое волнение, и, чтобы отвлечь меня, снова указал на статуи под фонтаном и начал более романтическую версию повести, так неохотно поведанной мне утром мистером Фицджеральдом.

— И как в сказке, они жили долго и счастливо? — спросила я его.

— Бесспорно и без сомнения. И это не сказка, это история, факт. Кроме того, в ней содержится предсказание. Согласно ему, Каррадедас еще раз счастливо женится на девушке из отдаленной страны. — Для пущего эффекта он сделал паузу. — Но на сей раз она придет к нему.

Преднамеренная пылкость его взгляда помешала мне придумать подходящий ответ.

— Возможно, ваш сводный брат? — после мгновенного замешательства предположила я.

— Президент? — Дон Рамон отрицательно покачал головой. — Уже давно женат на чарагвайке. Но, увы, сыновей нет. Кажется, самой судьбой уготовано…

Но я не услышала, что же именно уготовано судьбой. Внезапно посуда передо мной ожила, танцуя и вертясь. Тарелки, словно цимбалы, со звоном сталкивались, соскальзывали на каменные плиты и разбивались вдребезги. Фаянсовая посуда разлетелась на кусочки. С тропических деревьев за нашими спинами градом посыпались твердые плоды, похожие на яблоки. Дон Рамон обнял меня за плечи. Я машинально пригнула голову и на мгновение коснулась щекой его пиджака.

Вдруг все закончилось так же быстро, как началось, почти в одно мгновение.

Спокойно, даже с улыбкой, словно такое случалось каждый день, официанты убирали осколки, поправляли столовые приборы. Я подняла голову. Люди вели себя, словно ничего не случилось. Все было как прежде, за исключением того, что дети радостно поднимали маленькие твердые плоды и забрасывали ими друг друга. И рука дона Района осталась на моих плечах.

— Ничего, сеньорита. Только легкие судороги матери-земли. Они случаются везде, даже у вас в стране.

— Не так, — сказала я.

— Иногда и так, — настаивал он, — но здесь на чистом воздухе они ощущаются больше. — Он ободряюще сжал мои плечи. Я попыталась освободиться, но он не отпускал. — Там, — сказал он, — ваша подруга?

Я посмотрела в ту сторону, куда он указал кивком головы, и увидела маленькую, очень кудрявую особу в длинной юбке и свободной блузке, которая за ухо тащила за собой человечка поменьше.

— Это не Хестер, — сказала я, — это Мораг, с одним из мальчиков-чистильщиков.

Дон Рамон притворился, что плохо видит.

— Уверены? — Он прищурил свои красивые смелые глаза, но меня не отпустил.

Он хотел, чтобы нас заметили. Я решительно вырвалась.

— Привет, вы, двое. — Мораг подошла к нашему столу и неодобрительно подняла тонкие брови. Она отказалась от предложенного доном Районом стула. — Предполагается, что ты в восточном парке, — сказала она мне. — Я только что встретила Хестер. Она рвала волосы в поисках тебя, но сейчас вернулась в резиденцию в прекрасном настроении. Что касается этого парнишки, — она трепала мальчика за ухо, пока он не завизжал отчаянно, как поросенок, — я поймала Петизо, когда он чистил карман клиента.

— Хорошенько вздуйте его, — невозмутимо сказал дон Рамон.

— О, нет, не надо, — попросила я.

С выражением отвращения на курносом личике Мораг повела мальчика к зданиям в западной стороне парка.

— А, бедняга, — сказал дон Рамон, когда я вскочила в беспокойстве и замешательстве, — вот еще одна тонкость, которую вам следует знать. Нельзя ничего сделать незаметно. Всегда кто-то видит. И сейчас, — улыбнулся он, — чувствую, вы хотите уйти и помириться с подругой. Я провожу вас к такси.

Он бросил на стол пачку купюр, не требуя счет. Мы удалились под поклоны и улыбки целого скопища официантов и вышли на улицу перед парком.

— Меня печалит тревога на вашем лице, — сказал он, сажая меня в одно из многочисленных такси… — Думаете, ваша подруга рассердится? Но в этом городе парков легко заблудиться. Центральный восточный парк, Центральный западный парк и много других. Новичок может легко перепутать.

Он пожал плечами и успокоительно улыбнулся.

Но меня волновало совсем не это. Меня волновало то, что я заметила, когда садилась в такси. Мой глаз уловил солнечный отблеск на движущемся стекле — словно кто-то следил за нашей встречей в бинокль. С балкона новой клиники, где лежала несравненная Ева Трент.

Когда я вернулась в резиденцию, Хестер была в странном настроении. Она сидела за столом на веранде, выписывая билеты для одной из экспедиций Мораг по сбору средств. Хестер посмотрела на меня со смесью любопытства, негодования и вины.

Она отмахнулась от моих объяснений.

— Легко перепутать парки. Я могла ошибиться.

— Собственно, так и получилось, — сказала я спокойно.

Она вспыхнула:

— Но вы встретили дона Рамона, не так ли?

— Действительно.

— Но именно это вы и хотели, не так ли?

— Вы хотите сказать, что преднамеренно отправили меня туда на встречу с доном Районом?

— Конечно, нет. Когда я предложила место встречи, у меня не было других намерений. Затем…

— Затем?

— Я подумала, что пойду в другой парк.

— Почему? Без причины?

— О, причина была, очень серьезная, но я не хочу ее приводить. Собственно, не имею права. Она очень личная.

— Эта личная причина имеет отношение к Джеймсу Фицджеральду?

— В каком-то смысле — да, пожалуй. Но мне действительно нельзя ее разглашать.

— Ладно, не возражаю. Только ваш Джеймс Фицджеральд более или менее предупредил меня держаться подальше от дона Рамона.

Она посмотрела на меня с внезапным раскаянием. Затем так же быстро выражение ее лица изменилось. Теперь оно выражало и неподдельную нежность.

— Джеймс? О, как характерно для Джеймса!

— Так я и подумала, — горько сказала я. — И ему не понравится, что сразу после предупреждения я отправилась на завтрак с этим человеком.

— Завтрак? — Хестер встала с негодованием. — Вы завтракали с доном Рамоном?

— Ну, в общем, в этом и состояла цель прогулки, — сухо ответила я. — Предполагалось, что мы встретимся за завтраком. Я сидела и ждала, и…

— Потом сюрприз, сюрприз, появился дон Рамон.

На мгновение мы застыли, негодующе глядя друг на друга. С тревогой я подумала, что не только восстановила против себя молодого первого секретаря, своего прямого начальника, но и ссорюсь с дочерью мистера Малленпорта. Что на меня нашло? С усилием я скрипнула зубами и промолчала.

— И он не прошел мимо?

— Нет, естественно, он остановился.

— Полагаю, он искрился веселым обаянием, лестью и заговорил вам зубы?

— Ничего подобного, — сказала я. — У него несколько экстравагантная манера разговора. Но он любезен.

— Вот видите! Вы уже верите ему, как все девушки.

— Нет! И даже если так, ничего бы не вышло. Он страстно влюблен в девушку, которая, очевидно, ужасно с ним обращалась.

— Он так сказал?

— Конечно, нет. Он ничего вообще о ней не сказал, за исключением того, что она красива.

— Красива, и только?

— Да.

— Так почему он не ухаживал за ней со всем своим обаянием, а? — надавила Хестер.

— Не знаю.

— Он говорил, что роман закончился?

— Да.

— И почему?

— Он сказал, что они не превратились в камень, как его предки в парке. Окаменели только их сердца.

Сначала мне показалось, что Хестер глубоко тронули эти слова. Затем она тряхнула головой и резко ответила:

— Ну, в общем, я довольна, что не была там, чтобы слушать такой сентиментальный вздор! — Хестер схватила свою ручку и начала яростно писать. — От Джеймса не услышишь такой ерунды, — добавила она.

— Уверена, — холодно сказала я.

Еще бы, подумала я. Его сердце уже превратилось в камень. Вряд ли его вообще можно открыть ключом.

Загрузка...