Очарованная легендой

Глава 6

Танним утром в понедельник, приняв ванну, я стояла, завернувшись в большое золотое полотенце посольства и колеблясь между розовым хлопковым платьем с вырезом в форме сердечка и черно-белым сугубо деловым спортивного покроя. Я выбрала спортивное платье со снежно-белым воротником. Я была уверена, что Джеймс Фицджеральд ожидает увидеть меня именно в таком виде. Я нанесла на ногти самый бледный лак, слегка мазнула губы помадой, наложила самые незаметные тени для век, надушилась моими самыми легкими цветочными духами. Затем спустилась на быстрый и одинокий завтрак, затем в четверть восьмого вышла на солнечное крыльцо.

Десять минут прошли, а я все еще стояла, начиная нервничать и не желая потратить впустую ни секунды драгоценного времени мистера Фицджеральда. В пятнадцать минут восьмого подъедет служебный автомобиль, сказал он. Но прошло еще пять, прежде чем «лендровер», которым управлял пожилой чарагваец в кепке, наконец с ревом обогнул заросли олеандра и остановился у крыльца. Эшфорд протянул веснушчатую руку и помог мне забраться внутрь. Он дружески улыбнулся, спросил, не возражаю ли я против его трубки, сказал, что я похожа на вершину утра, и запыхтел в сосредоточенном молчании.

Впервые я увидела мистера Фицджеральда с тех пор, как поднялась по лестнице посольства в кабинет посла. Он стоял у сейфа, к которому был припаян металлический бокс со всеми ключами от секретных сейфов. Эшфорд сортировал почту за приемным столом.

Джеймс Фицджеральд повернул рифленую рукоятку по текущей последовательности цифр, составлявших код, и крышка открылась. Он никак не прокомментировал мое опоздание. Он также никак не прокомментировал мое платье, что я сочла комплиментом. Если бы платье оказалось хотя бы в малейшей степени неподходящим, он несомненно сказал бы мне.

— Ключ Евы, — сказал он, вручая его мне, словно давая на время драгоценность. — Его можно узнать по продетой через него зеленой ленте.

«Разве она не молодец?» — спрашивали его глаза. Никаких поисков номера, как в моем отделе дома, бери и пользуйся.

— Посол оставил целую пачку материалов, которые следует напечатать. Вы найдете их в вашем сейфе. А кроме того, тридцать папок, с которыми вы должны ознакомиться в течение дня. И не забудьте поливать растения Евы.

Когда он повернулся к двери, вошел полный розоволицый человек в тяжелых роговых очках и сказал мне басовитым веселым голосом:

— Вы заменили Еву.

— Подменила, — поправил первый секретарь.

— И вас зовут Мадлен Брэдли, потому что я расшифровывал сообщение. — Он протянул мне руку. — Билл Грин.

— Второй секретарь, — бросил через плечо первый секретарь, выходя из кабинета.

Мистер Грин улыбнулся мне:

— Получили указания?

Я кивнула. Скорее армейские приказы, подумала я про себя. Я вошла в смежный кабинет и открыла сейф. Там лежали ровно тридцать папок, множество писем и ежемесячных докладов посла, все аккуратно написанные от руки. Следующие пять часов я стучала по клавишам пишущей машинки, едва замечая окружающее.

Я так погрузилась в работу, что почти подпрыгнула, когда внезапно открылась дверь в коридор.

— Все в порядке, — поднял большую веснушчатую руку Эшфорд в своей рубашке с короткими рукавами. — Это всего лишь я. — Он присел на край стола. — Не возражаете? — Он взмахнул трубкой, затем наклонился и поднял последнее письмо, которое я напечатала. — Неплохо. По правде говоря очень хорошо…

Кое-что в тоне Эшфорда заставило меня спросить:

— Но не столь хорошо, как у Евы?

— Не совсем как у Евы, — медленно проговорил он. — В работах Евы есть кое-что особенное. Вы всегда узнаете, что печатала она. Ей не нужно ставить ни скромные буковки «е.т.» после черты и заглавных «Е.Т.». За нее говорит дело ее рук.

Пока он говорил, вошел мистер Грин и добавил:

— Клеймо Евы. Ее знак на всем, что она делает.

— Без сомнения, так будет и с Мадлен, — любезно сказал Эшфорд. — А сейчас, как насчет завтрака с нами двоими? Чем нас больше, тем безопаснее. И Билл женат.

— Спасибо, — ответила я, — но в самом деле не могу. — Из сумочки я вынула пачку бутербродов, приготовленных Чико по моей просьбе и положила в стол. — У меня еще много работы.

— Вы же не прикованы к столу, — мягко укорил Эшфорд. — Идемте!

— Даже несравненная Ева делает перерыв на завтрак, — сказал мистер Грин.

Я улыбнулась и отрицательно покачала головой.

— Нет, в самом деле… большое спасибо, но предпочитаю успеть вовремя.

— Тогда завтра, — сказал Эшфорд. — И никаких отговорок. Не слишком усердствуйте. От этого не станут платить больше.

Когда они ушли, я оглядела кабинет. По крайней мере сейчас я чувствовала, что начала работу. Я пролистала часть папок. Они не очень отличались от тех, с которыми я работала в министерстве иностранных дел, и когда колокола церкви пробили два, я отодвинула стул и расслабилась.

Одно окно смотрело на улицу. Прямо под ним красовались расстеленные в ряд красные и белые пончо на продажу, и индейцы в серых фетровых шляпах, прислонившись к стене, зазывали прохожих в Матесе. Солнце играло на красных цветах огненных деревьев у ворот посольства, на гибискусе и пойнсеттиях перед фасадом роскошной гостиницы американского типа на другой стороне улицы, а между ними, выбрасывая плотные облака черного дыма, на скорости уворачивались друг от друга древние такси и ярко окрашенные автобусы.

Я съела свои бутерброды из свежего хлеба с нарезанным цыпленком в пряном остром гарнире. Как странно, думала я, сидеть во владениях другой девушки. На белом подоконнике стояли знаменитые растения в горшках, ярко-желтые цветы, пробивающиеся сквозь очень зеленую листву. На стене три литографии кирпично-деревянных зданий в английских деревнях и календарь с аккуратно перечеркнутыми датами, последняя — восемь дней назад, воскресенье, когда с ней произошел несчастный случай. Хотя я начинала создавать собственный портрет Евы, здесь мне мало что могло помочь, кроме безупречной аккуратности и, видимо, точного и эффективного ума.

К четырем часам я закончила печатать и пролистала двадцать шесть папок. Количеством корреспонденции я могла измерять ежедневную рабочую нагрузку. Я полагала, что, с некоторой долей удачи и без лишних помех, справлюсь. Сейчас я получила общую картину — отрывочную, но по крайней мере будет ясно, о чем говорят люди, — распорядка дня посольства. Я кое-что узнала о социальных условиях и экономике Чарагвая, прочла о британской торговле и перспективах взаимного благоприятствования в импорте и экспорте, ознакомилась с проектами помощи, которые курировал мистер Эшфорд, — поддержка в культивировании банана, поставки сейсмографов и сигнальных устройств для станции по изучению землетрясений в Беланге, и даже нашла несколько строк о студентке социологии Мораг Камерон и ее работе среди мальчиков-чистильщиков обуви.

Опять послышался тихий перезвон колоколов, затем стук в дверь. Я подняла голову, улыбаясь в ожидании Эшфорда.

— Ну, мисс Брэдли, — произнес мистер Фицджеральд, — как справляетесь?

Словно злой волшебник, заперший Гризельду на вершине башни, пришел убедиться, что солома, которую она вязала, действительно превратилась в золото. Его взгляд остановился на груде листов рядом со мной. Как и мистер Эшфорд, он поднял страницу и посмотрел на нее. Но если первый секретарь и сравнивал меня с Евой, то воздержался от замечаний. Он просто спросил:

— Как с папками?

— Я прочла все, кроме четырех. Довольно бегло, боюсь.

— Но вы увидели общую картину?

— Думаю, да.

Он кивнул:

— И где вы завтракали?

— Здесь.

— Что значит «здесь»?

— Я принесла бутерброды из резиденции.

Наконец-то я понравилась ему. Мистер Фицджеральд улыбнулся, не только одобрительно, но и обаятельно.

— Все же не стоит привыкать к этому, — заметан он, словно мое благополучие имело какое-то значение. — В гостинице через дорогу есть хорошая кофейня. Как-нибудь вы должны…

Он задумчиво посмотрел на меня, словно впервые не находя нужных слов.

— Должна? — Я услышала, что повторяю вопросительным тоном.

Первый секретарь, казалось, мысленно встряхнулся.

— Должны туда сходить, конечно, — резко произнес он, — и сейчас, раз вы закончили работу, зайдите в мой кабинет, мне надо кое-что продиктовать.

Под его удивительно тревожащим взглядом я убрала все папки и напечатанные страницы в сейф и заперла. Затем, с записной книжкой и карандашом в руке, я последовала за ним по коридору через открытые двери с медными решетками в канцелярию.

Когда мы шли мимо шифровальной комнаты, послышался треск телепринтера. Мистер Фицджеральд отступил в сторону, пропуская меня в кабинет, и придвинул стул к своему столу так, чтобы я сидела около него.

— Сначала все здесь вам показалось несколько странным, мисс Брэдли? — сказал он со своей непривычно милой улыбкой.

— Немного.

— И к тому же подавляющий первый день, накопившийся материал. Однако вам удалось справиться очень быстро.

Полагаю, это самое приятное, что кто-либо слышал в качестве комплимента от молодого первого секретаря. За исключением Евы Трент, конечно, и я почувствовала, что таю от удовольствия.

— Итак, если не возражаете…

Он диктовал быстро, но мне удавалось не отставать. После четырех быстрых писем он даже увеличил скорость. Я подумала, что он проверяет, приближается ли моя скорость к скорости Евы. Затем он внезапно посмотрел на меня и спросил:

— Mas despacio?[4]

— Рог favor[5], — ответила я, затаив дыхание.

И мы рассмеялись.

Улыбка не исчезла с его лица, собирая морщинки вокруг глаз, и дальше он диктовал медленнее. После окончания он сказал:

— Значит, вы знаете испанский?

— Только немного.

— Занимайтесь при любой возможности. Заставьте Хестер говорить с вами — полезно для вас обеих. — Он аккуратно сложил бумаги вместе. — Вам нравится в резиденции, не так ли?

— Очень, спасибо. Хорошо, что они приняли меня.

— О, таким образом вы всегда под рукой. — Он улыбнулся. — Что называется, взаимовыгодная договоренность. Постараемся не вызывать вас ночью слишком часто, но это зависит от случая — однажды при синей луне.

Обезоруживающая улыбка стала шире. Если он останется в таком настроении, не возражаю, чтобы синяя луна восходила с неизбежной регулярностью нашей обычной земной. Я не возражала против ночных вызовов, чтобы напечатать важное сообщение, если его устроит конечный результат.

— Сейчас о вашей работе: вижу, вы сразу принялись за нее, но Ева оставила обычные передаточные записи, чтобы помочь вам сориентироваться. — Он открыл ящик стола, вынул большой конверт и подал мне. — Прочтите.

— Сейчас?

— Сейчас.

Я взяла два листа бумаги с грифом «ДСП» на конверте. Как я и ожидала, печать была безупречна. Но для передаточных записи были слишком коротки. Указания, где хранятся некоторые папки, какую раскладку любит посол и что нужно вернуть и проверить. Немного о безопасности, а также номер (как комбинация сейфа), которым открывается бокс с ключами от сейфов в кабинете посла, — 3652531.

Я прищурилась, запоминая его. 365 — это легко. Число дней в году. 25 — мой возраст. Только число 31 оказалось труднее запомнить, к нему я не могла приложить никакой мнемоники. Но у меня хорошая визуальная память, и когда я смотрела перед собой, то мысленно видела цифры 3652531 и место, где они написаны на странице. Я спрятала эти две страницы назад в конверт и отдала мистеру Фицджеральду.

— Быстро. Точно запомнили?

— Да.

— Тогда лучше от него избавиться. — Он поднял трубку внутреннего телефона и попросил мистера Эшфорда принести мешок для ненужных секретных бумаг. Мистер Фицджеральд улыбнулся мне через стол. — Это маленькое, очень спокойное и очень дружественное посольство, но мы повинуемся правилам. — Он взял конверт с содержимым, порвал его на мелкие клочки и, когда вошел мистер Эшфорд, сложил все в мешок и велел «поступить с ними, как обычно».

— Так, с этим покончено.

Он откинулся на стуле и слегка покачался на нем, сложив на груди коричневые руки, молодой, улыбающийся, расслабленный. Я начала успокаиваться, даже чувствовать себя дома в этом строгом, очень функциональном кабинете — никаких растений в горшках, календарей или литографий. Только книжный шкаф, полный книг, с маленькой фотографией наверху, слишком далеко от меня, чтобы увидеть изображение.

— Тем не менее в посольстве бывают приемы. Не смотрите так настороженно, я не собираюсь читать вам лекцию. Но время от времени… — Он сделал паузу и улыбнулся.

— Однажды при синей луне? — предположила я, улыбаясь в ответ.

— Два, может, три раза. Его улыбка стала шире.

— Вам придется выполнять небольшие официальные функции. Не волнуйтесь, с вами будет один из нас: Ничего серьезного — чай или прием. Ваша задача, конечно, говорить с дамами. — Он сделал паузу. — Только запомните — следует прибывать минута в минуту. — Возможно, он вспомнил мое опоздание на несколько минут этим утром. — Чарагвайцы никогда не приходят вовремя… кроме встреч с британцами. И, естественно, они ожидают, что мы поддержим традицию. Точность здесь называется hora inglesa — английский час.

— Знаю, — сказала я.

— Откуда?

— Просто знаю, — пробормотала я, густо заливаясь краской, вспомнив дона Района в парке и чувствуя себя несоразмерно виновной.

— Вероятно, из инструктажа в министерстве иностранных дел, — сказал он.

И хотя я не кивнула и не сказала «да», почувствовала себя униженной и слабой, позволяя ему предположить, что это так.

— Вероятно, вы также знаете, что дипломатический вализ в Лондон отправляют по понедельникам — собственно, уже сегодня. Он возвращается с нашей официальной почтой в пятницу. В эти дни самолет «Бритиш эруэйз» делает намеченную посадку. Билл Грин, второй секретарь, или Алекс Эшфорд, третий секретарь, отвозят вализ в аэропорт.

— Эти письма, вы хотите, чтобы они их отвезли?

— Да. Письма не отнимут много времени. Но есть еще короткий отчет на магнитной ленте. — Он взглянул на часы. — Через двадцать минут мне нужно быть на торговой встрече. Отчет записан на диктофоне в сейфе посла. Ключ от него в боксе нельзя перепутать. — Первый секретарь слегка улыбнулся. — Он золотой, а не серебряный. Я вернусь в шесть пятьдесят пять, перед отправкой вализа. — Мистер Фицджеральд встал. — Адрес на конверте — «начальнику латиноамериканского отдела, министерства иностранных дел и по делам Содружества Наций». — Он раскатал рукава рубашки, вставил запонки, поправил галстук. — На письме: «Уважаемый мистер Джон, здесь прилагается обещанный мной отчет о ситуации». — Он улыбнулся. — Пусть будут готовы. А я подпишу, когда вернусь, hora inglesa.

— Нога inglesa, — ответила я.

Я оставила мистера Фицджеральда за облачением в легкую куртку и одновременно проверкой ключей в кармане брюк. Он выглядел слишком молодым для такой ответственности, подумала я со странным уколом боли, не поддававшимся определению. Я вышла из канцелярии, вернулась в свой кабинет и начала печатать письма мистера Фицджеральда.

В пять мистер Грин просунул голову в дверь и сказал:

— Adios[6].

В пять тридцать Эшфорд предложил подбросить меня на «лендровере» и, когда услышал, что я буду все еще работать, сказал, что увидит меня снова в семь, так как его очередь везти вализ на самолет. Я слышала, как он спускается по лестнице и говорит охране:

— Buenas noches![7]

Внезапно в посольстве наступила мертвая тишина, слышалось только гудение вечерних такси на улице.

Я напечатала письма Джеймса Фицджеральда стремительно, но безукоризненно. Затем принесла аппарат с лентой и наушники из кабинета Евы, поставила их рядом с пишущей машинкой и заправила в нее два листа бумаги с копиркой. Чтобы напечатать отчет, оставался еще добрый час.

С расстраивающей экваториальной внезапностью опустилась темнота. Я включила настольную лампу, затем открыла соединяющую дверь. Свет в кабинете посла автоматически включился и ослепил меня. Затем я подошла к боксу с ключами. Он был заперт. Чего ожидать от мистера Фицджеральда, притом, что я сидела в соседней комнате! Я взялась за рукоятку. Уверенно повернула ее на 365, количество дней в году. Затем 25, мой возраст. И цифры без личной связи, конечно 31.

Теперь набран весь номер — 3652531.

Я потянула за крышку. Ничего не случилось.

Возможно, я не совсем точно поставила указатель на цифры. Я начала снова, медленнее и точнее, 3-6-5-2-5-3-1.

Тем не менее тяжелая металлическая крышка осталась закрытой.

По спине пробежала дрожь паники. Правильно ли я помню номер? Я закрыла глаза и увидела его на странице, 3652531.

Затем я смутилась. В первых двух группах цифр я была твердо уверена. Но последние две цифры… 13? Может, 11 или 33?

Я проверила все три — уже лихорадочно, сердце стучало, пальцы не слушались. Затем все комбинация цифр, которые пришли в голову. Затем каждую цифру.

Ничего не помогло. Я заметалась по комнате, бессмысленно пытаясь увидеть где-нибудь правильный номер. Затем бросилась вниз в отчаянной надежде найти секретный мусор и собрать частицы, если их еще не сожгли. Если бы только знать, где хранятся эти остатки! Я заговорила с охранником на своем лучшем испанском, но мой технический словарь оказался непригоден. Чарагваец печально покачал головой. Я попробовала по-английски.

— Отходы? — повторила я. Мой голос истерично поднялся. — Отходы? Отходы?

Внезапно грустное лицо охранника прояснилось, на нем зажглась яркая улыбка понимания.

— Отходы нет, хотеть нет, — медленно интонировал он, восторженно кивая.

Я снова помчалась вверх по лестнице. Всюду заперто — канцелярия, комната второго секретаря. Третьего секретаря мистера Эшфорда. Открыты только моя комната и дверь в кабинет посла.

Я села за стол, сжав руками голову, концентрируя все внимание на передаточных записях Евы. Высота, усталость, новая среда — все словно объединилось, чтобы вывести меня из равновесия. Это я виновата. Я запомнила номер неправильно.

И все же у меня хорошая визуальная память, и я была уверена, что мысленно вижу номер. Возможно, ошиблась Ева. В конце концов, у нее могли быть боли, когда она писала заметки. Она могла легко перепутать одну цифру или написать не в том месте.

Через комнату я увидела, что стрелки часов показывают уже шесть двадцать. Всего через полчаса Джеймс Фицджеральд приедет подписать письма, а Эшфорд вернется за отчетом, чтобы отвезти его вместе с другими письмами в аэропорт.

Если бы только я могла сейчас позвонить ему или даже мистеру Грину. Он не дал бы мне номер по телефону, но по крайней мере немедленно приехал. Но так много я не знала. Я не знала, где он жил, не говоря уже о номере телефона.

Я снова спустилась к охраннику и снова заговорила по-испански. Сеньор Грин, сеньор Эшфорд? Он кивнул. Ясно, он хорошо их знал. Он продолжал кивать.

— Adonde viven?[8] — в отчаянии спросила я его, но темно-карие глаза безучастно смотрели в ответ.

Я зашла за приемный стол. Там, конечно, должны быть номера телефонов персонала, но я ничего не нашла.

Прыгая через две ступеньки, я опять поднялась на второй этаж в кабинет посла и снова набрала номер, в котором была так уверена, — 3652531.

Но тем не менее тяжелая крышка осталась закрытой крепче, чем устрица.

Я продолжала пробовать и пробовать — снова и снова. Все виды комбинаций, сейчас торопливо, наугад, надеясь и молясь, вдруг крышка откроется.

Единственное, что открылось, — входная дверь, и раздался добродушный голос Эшфорда:

— Что вы делаете?

Я наполовину рассказала ему, когда дверь открылась снова.

Когда я последний раз видела Джеймса Фицджеральда, он был в спокойном и дружелюбном настроении. Сейчас его лицо было тяжело и неулыбчиво.

— Сейчас я подпишу письма, и давайте отправим отчет, — бросил он мне.

Эшфорд прикрыл меня:

— Думаю, у нее небольшая проблема с застрявшей крышкой бокса.

— Она никогда не застревала прежде.

Я выпалила всю историю невозможности достать ключ и поэтому…

— Мой отчет не напечатан.

Я повесила голову:

— Мне ужасно жаль, но…

— Она забита или что? — Он привычно повернул рукоятку и через две секунды открыл крышку.

Смертельно тихим голосом он произнес:

— Какой номер вы набирали?

Эшфорд сказал:

— Она пробовала 354…

— Дайте ей ответить, Эшфорд!

Я сказала:

— Номер 3652531.

— Тогда не удивительно, что не открылось, — голос был ледяной, но лицо потемнело от гнева, — если номер — 3545213.

— Но…

— Мисс Брэдли…. — Я видела, что он в ярости, несмотря на то, что голос оставался холодным как сталь. — Вы сказали, что прочли, поняли и запомнили передаточные записи мисс Трент.

Я почувствовала, что мое лицо побледнело и похолодело. Во рту было слишком сухо, чтобы говорить. Я только кивнула.

— Номер в записях?

Я снова кивнула. Я сумела выговорить:

— Но не тот номер. Мисс Трент чувствовала себя не очень хорошо и, возможно…

Даже это звучало как попытка переложить вину, и ясно, что он подумал то же самое.

— Непохоже, чтобы мисс Трент сделала такую ошибку, независимо от самочувствия.

Он даже не ждал ответа. Он сказал Эшфорду:

— Лучше возьми вализ сейчас. Самолет садится через пять минут.

Затем они вместе вошли в канцелярию, и минутой позже я услышала лязг закрываемых решеток, поворот ключа и шаги Эшфорда.

Мистер Фицджеральд, однако, вернулся в кабинет. Он прошел и сел в кресло посла, намеренно оставив меня стоять.

— Но вы, мисс Брэдли, — продолжал он, как если бы не выходил из комнаты, — как чувствуете себя сегодня вечером? Все еще действует высота?

Я отрицательно покачала головой.

— Но вы сделали ошибку.

Я опять отрицательно покачала головой.

— Наверняка сделали, мисс Брэдли!

— У меня хорошая память и…

— Мисс Брэдли, вы здесь новичок, и обстановка вам незнакома. Сообщение важное. Теперь отчету придется ждать неделю. Однако он не жизненно важен, иначе я заставил бы вас сесть и напечатать его и держал британский самолет и его сто пятьдесят пассажиров на земле, пока вы не закончите. Понятно?

— Я кивнула.

— Честное признание ошибки — не столь плохо. Что нежелательно, так это ее отрицание. Разве вы не согласны?

Я опять кивнула.

— Но нахожу наиболее тревожным отрицание, что это была ваша ошибка, и обвинение в чужой адрес.

Я стояла молча.

— Вы делаете ошибки, мисс Брэдли?

— Обычно нет, — сказала я. — Должно быть…

— Я не возражаю, каково это, мисс. Поскольку нам работать вместе, мы должны иметь в виду, что вы допускаете ошибки. Сейчас это полностью доказано! — Он сделал паузу, ожидая от меня ответа. Так как я все еще молчала, он добавил: — Не только сегодня. Вчера тоже.

— Вчера?

И тут он взорвал свою бомбу.

— Вчера, мисс Брэдли. У вас ведь была назначена встреча? И вы пошли в другой парк!