Огонечек для ледяного герцога

Глава 37 Тепло и уют родного человека

Я резко отвернулась от него, от этого пронзительного взгляда, который, казалось, видел насквозь всю мою боль, весь мой страх, всю мою беспомощность.

Его прикосновение всё ещё жгло кожу, оставляя невидимый след, напоминание о силе, которой мне так отчаянно не хватало.

Мне нужно было действие.

Не слова, не расплывчатые обещания мести, а что-то простое, осязаемое, реальное. Дрова. Они были материальны. Их можно было нарубить, сложить, поджечь. Они могли дать самое необходимое — тепло тем, кого мне доверили, кого я уже едва не потеряла.

Не глядя на Талориана, я метнулась к закопчённому, холодному камину. Он зиял пустотой и мраком, словно склеп. Я с силой, от которой заболели пальцы, дёрнула железную заслонку. В ответ раздался сухой, скрежещущий звук, и на пол посыпались пыль и старая, серая зола, похожая на пепел от сгоревших надежд.

— Дров здесь нет, — выдохнула я, и мой собственный голос прозвучал чужим, плоским, лишённым всяких эмоций, будто кто-то другой говорил моими устами. — Всё сгнило. Высохло.

Я обернулась, ища глазами в полумраке хоть что-то, что могло бы стать топливом. Взгляд наткнулся на старый, рассохшийся стул с одной отломанной ножкой, беспомощно валявшийся в углу. В голове вспыхнул слепой, отчаянный порыв — схватить его, с силой обрушить на колено, разломать в щепки, бросить в ненасытную глотку очага… сжечь дотла всё, что можно, лишь бы добыть немного тепла.

Но сильная, уверенная рука легла на моё запястье, резко останавливая меня. Его пальцы обхватили мою дрожащую руку — не грубо, но так твёрдо, что дрожь начала понемногу стихать, поглощённая его уверенностью.

— Успокойся, — сказал Талориан тихо, и его слова были предназначены только мне, нашему маленькому, разбитому миру внутри этих стен. — Ты не одна. Тебе не нужно самой искать дрова.

Он отпустил мою руку, и на мгновение я почувствовала ледяную пустоту на месте его прикосновения. Затем он развернулся и двинулся к двери.

— Оставайся здесь, — бросил он через плечо уже тем самым, привычным командным тоном, не терпящим возражений. — Я вернусь через несколько минут.

Дверь захлопнулась за ним, и сторожка снова погрузилась в гнетущую, давящую тишину, нарушаемую лишь прерывистым, испуганным дыханием Флоры и тихим, жалобным похныкиванием Кая.

Я осталась стоять посреди комнаты, и жгучая волна стыда захлестнула меня с головой.

Я, дикарка из леса, способная обернуться свирепым зверем, победить тёмную магию, не могла справиться с простейшей задачей — развести огонь, чтобы согреть тех, кто от меня зависел. Мои пальцы, обычно такие ловкие и уверенные, предательски дрожали, и всё валилось из рук.

Минуты тянулись мучительно долго, каждая — как вечность. Я бесцельно бродила по тесному, пыльному помещению, мои пальцы скользили по грубым стенам, отыскивая хоть что-то полезное, хотя бы крупицу. В самом тёмном углу, под толстым слоем пыли, я наткнулась на грубое, но невероятно плотное шерстяное покрывало. Оно пахло молью, старостью и забвением, но было тёплым.

— Держи себя и брата в тепле, — прошептала я, набрасывая его на плечи Флоре. Голос мой сорвался на полуслове.

Девочка молча кивнула, её большие глаза полные доверия и страха, и благодарно прижалась к грубой, колючей ткани, стараясь укрыть и сонного Кая.

Затем мои пальцы наткнулись на что-то холодное и гладкое — маленький, закопчённый медный чайник. А следом, в одном из наших брошенных мешков, я нащупала аккуратно перевязанный пучок бабушкиных трав. Мята, чабрец, душица…

Я поднесла его к лицу, и знакомый, успокаивающий аромат дома, того самого, что, казалось, остался в другом мире, ударил в нос, заставив сжаться сердце от тоски и какой-то безумной надежды.

В этот момент дверь скрипнула, и в сторожку вновь вошёл Талориан. На его плече лежала аккуратная охапка нарубленных сухих веток. Он, не говоря ни слова, прошёл к камину, опустился на одно колено и с удивительной для его вида и статуса аккуратностью сложил растопку.

Достал из кармана кремень и огниво. Несколько уверенных, отточенных движений — и в очаге затрещали, затанцевали первые робкие язычки пламени. Они лизнули сухую щепу, разгораясь всё увереннее, пока не превратились в ровный, горячий, живой огонь, от которого по телу сразу разлилось долгожданное тепло.

Он встал, отряхнул ладони и кивнул на чайник в моих руках. В его глазах читалось некое странное одобрение.

— Кажется, ты нашла то, что нужно. Детям нужно горячее питьё.

Пока вода набирала тепло, Флора, ободрённая жаром от огня, принялась с новым рвением обследовать дальний угол. И с торжествующим, почти счастливым вздохом вытащила оттуда грубую, но целую деревянную кровать, застеленную пожелтевшим соломенным матрасом.

— Смотри, Раэлла! Постель! — она осторожно, с материнской нежностью, уложила на него уже засыпающего Кая, заботливо укрыв его краем нашего покрывала.

Я не смогла сдержать улыбки, глядя на сестру, и закусила губу, чувствуя, как по щекам катятся предательские слёзы. Эта маленькая, не по годам взрослая девочка, в самый тёмный час проявляла такую стойкость и заботу, что моё сердце сжималось от гордости и боли одновременно. Она вырастет прекрасной хозяйкой. И удивительной матерью.

Налив в жестяные, помятые кружки кипяток, я бросила туда щепотку душистых трав. Пряный, знакомый аромат мгновенно наполнил сторожку, словно живое существо, оттесняя запах пыли, страха и неизвестности.

Я протянула одну кружку Флоре, а затем, сделав глубокий вдох, подошла к Талориану. Он стоял на своём посту у двери, неподвижный, как изваяние, его взгляд был устремлён в тёмную щель между дверью и косяком.

— Возьми, Талориан, — тихо сказала я, протягивая ему вторую кружку.

Он медленно повернул голову.

Его пальцы обхватили кружку, и на мгновение наши пальцы встретились. Его кожа была обжигающе горячей после ночного холода.

— Спасибо, родная, — его голос прозвучал неожиданно мягко, почти нежно. И прежде чем я успела что-то понять, он легко притянул меня к себе.

Я не сопротивлялась.

Это было именно то, в чём я так отчаянно нуждалась — не в страсти, не в ярости, а в простом человеческом тепле, в уверенности, что я не одна. Он просто прижал меня к своей груди, и суровый, холодный герцог куда-то исчез, остался только мужчина, который согревал меня своим телом, своим дыханием.

Я уткнулась лицом в его плащ, пахнущий морозом, дымом и чем-то неуловимо своим, и позволила себе на мгновение расслабиться, почувствовать себя не воительницей, не главой семьи, а просто женщиной. Защищённой.

Перстня на его пальце не было, и в этой маленькой детали таилась целая вселенная надежды. Может быть, он и правда оттаивал. Для меня.

После нескольких минут, проведённых в тишине, под мерный треск огня и ровное дыхание детей, я сделала шаг назад. Мои щёки горели.

— Я пойду к ним, — прошептала я.

Он кивнул, отпуская меня, и его взгляд снова стал собранным, бдительным.

Я вернулась к кровати, устроилась на самом краю рядом с Флорой, накинула покрывало на нас обоих. Тепло от огня, пряный, успокаивающий вкус чая на языке и жаркая, всепоглощающая усталость наконец сделали своё дело.

Мои веки стали тяжёлыми, как свинец, мир поплыл, краски и звуки смешались в единую, уютную муть. Я медленно проваливалась в сладкую, целительную дрему.

Последнее, что я видела перед тем, как сознание окончательно отключилось, была его фигура — неподвижная, твёрдая и незыблемая, как скала, освещённая отблесками живого пламени.

Он стоял, прислонившись к косяку двери, его профиль был резок и суров, взгляд устремлён во тьму за дверью. Но каждым нервом, каждым мускулом я чувствовала, что он здесь. С нами. Охраняя. Обеспечивая тот покой и безопасность, которые сам себе позволить не мог.

— Спи, моя Раэлла, — его шёпот был едва слышен, похож на шелест ветра за окном. — Завтра будет тяжёлый день. И нам нужно набраться сил для борьбы.

И я позволила себе поверить ему. Позволила себе уснуть. Под защитой белого леопарда.