Окольцованная птица

19

— Михаил, это я… — Кузьмин сразу узнал голос первой жены. Могла бы и не представляться, потому что этот тихий голос дергал какую-то струну, самую тонкую из всех струн, которые были в душе этого мужчины. Что-то юное, свежее, неуловимое и ушедшее, непостижимое представлялось ему сразу. Нет, нельзя сказать, что это ему представлялось, это все равно как дыхание, невидимое, но ощутимое.

— Что случилось? — Ольга редко ему звонила, поэтому он и задал такой вопрос.

— Да нет, ничего, — тихо засмеялась она. — Просто я совсем потеряла Ульяну.

— Да? И я… — Он хотел сказать «тоже», но вовремя одумался. О чем подумает мать, если ей сказать, что дочь в Москве, но ее нет, хотя уже почти за полночь. И она на машине. Одна. Гм… Одна. Очень сомнительно. Впрочем, он нечто подобное ожидал, а если честно, он не особенно вдумывался. Девушка двадцати девяти лет имеет право на личную жизнь в таком виде, в каком она ее себе представляет. — Я думаю, она в пути.

— Она едет к тебе?

— Да, я пригласил ее в Москву. Тем более что у нее дела здесь. Она тебе говорила о Лондоне?

— Говорила. Я рада, — сказала Ольга. — Это ты постарался?

— Вот уж нет. Это, милая моя, судьба.

— Знаешь, скажи ей, это колечко — Божий промысел.

Он вздохнул. Наверное, первый шаг они сделали друг от друга тогда, когда Ольга открыто взглянула в сторону церкви — в совершенно непонятную для его натуры сферу, для него, гедониста до мозга костей.

— Я ей передам. А ты сама как?

— Я? Хорошо. Мы вернулись из паломнической поездки в Иерусалим. Это было что-то неземное. Мы были даже там, благодаря Георгию, где русских просто не бывает. В одном горном монастыре. Под самыми облаками, под крылом у Господа.

— Рад, рад за тебя.

— Ну хорошо, если все в порядке с Ульяной, я спокойна.

— Ничего не нужно тебе? Что я могу для тебя сделать?

— Спасибо. У меня есть помощник. До свидания. Передай привет Ульяне.

Он положил трубку и посмотрел на часы. Однако. Четверть второго. Она что же, останется там до утра? Благоразумно ли? Об этом не ему судить. Летние страсти. Не только по сезону, но и по времени жизни. Весна у нее уже закончилась. Сейчас знойное лето. За окном и внутри. А у того, к кому Ульяна поехала? Он ведь не спросил, сколько мужику лет. Но, судя по манерам, у него тоже еще не осень. Это хорошо.

Он подошел к окну и увидел, как джип паркуется перед домом. Ага, явилась, дочь родная. Значит, решила повременить. А с чем именно? — усмехнулся он. Потом быстро прошел в спальню, выключил свет, изображая, что спит. Незачем сейчас им встречаться. Личная жизнь — это личная жизнь. Дочь имеет право на нее.

Роман не отходил от окна, пока джип не отъехал. Он видел задние красные фонари, когда Ульяна поворачивала за угол, огибая угол дома. Ему с балкона было хорошо видно. Через несколько секунд машина скрылась под деревьями. Он ощущал запах гари, легкий, ненавязчивый, уже мало машин в этот час — ночь. Он ощущал и другой запах — терпкой свежести, не совсем понимая, как может от женщины пахнуть вот так после целого дня катания по Москве. Невероятная. Потрясающая. Долгожданная.

Он почувствовал, как горло перехватило. Почти так же, как в тот момент, когда он открыл дверь на звонок.

Он увидел ее всю, разом. Он растрепанных пшеничных волос, от зеленых глаз, длинной шеи и сильных плеч до тонких лодыжек. Ему не важно, какая юбка на ней надета и какой топик, хотя глаз скользнул по одежде, но ни за что не зацепился. Это было скольжение, восторженное скольжение по телу мужского взгляда, это скольжение обещало другое, доводящее до экстаза. Это будет, знал он. Непременно будет. Иначе она не стояла бы сейчас у него на пороге.

Сколько раз ночами он воображал похожую сцену, но отказывался верить, слишком невероятной казалась ему эта женщина. Да, она изобретательна, отважна, она может пойти на риск. Но она так далеко, она в глухой тайге, а стереотипы столичного мужчины не позволяли предположить подобную свободу. Но когда он увидел ее перед собой, он убедился: ничего-то он не знает о жизни за пределами Москвы. Тамошняя жизнь, не везде, но местами, намного обошла Москву. Маленькое сообщество людей среди бескрайней вольной природы, при современной технике — это Европа. Никак не Азия, из которой Москва пытается выбраться и увязает постоянно. Ульяна — часть той природы, но высокообразованная часть. Для нее нет и не было запретных тем, она видела, как рождается жизнь в природе, как она умирает. И тот ложный стыд, которым, как путами, связаны московские женщины, во многом неведом ей. Она знает правила игры, если хочет их знать, она может нарушать их в любой момент, когда захочет.

Роман подумал, что в Москве в него могла выстрелить только истеричка, но там — просто девушка-охотник. Отличный стрелок.

Он ушел с балкона, все еще не веря в произошедшее.

На кухне неубранный стол. Недопитый чай, нетронутая бутылка вина — она за рулем, а он хотел быть трезвым. Он не хотел никакого тумана.

И не было никакого тумана.

Он шумно втянул воздух и пошел в ванную. Ему хотелось быть чистым-чистым, свежим-свежим, как она… Поразительно, от нее пахло свежестью даже после того, как тело стало влажным от его пота…

«Ну так что же, Купцов?» — спрашивал он себя, стоя под душем. Струи воды долбили затылок, как клюв дятла долбит кору дерева.

А она умелая женщина, усмехнулся он, подставляя воде лицо. Тренированная.

«А что ты ожидал? — спросил он себя. — Что у тебя одного глаза на месте?»

Но значит, и она была вполне отзывчивой девушкой. Струя ударила прямо в глаз, и он дернулся. Вот тебе и предупреждение, Купцов, не думай о других хуже, чем о себе. Уж кто бы говорил насчет отзывчивости. Только что поименно не записывал и зарубок о своих победах не делал. Просто если женщина породистая, ей не нужна тренировка, она и так все знает и умеет. Интуиция, чутье, подсознание, все, что угодно. Природа, наконец. Она — дитя природы в самом лучшем смысле слова.

Сделав подобный вывод, весьма глубокий, как ему казалось, Роман почувствовал себя гораздо лучше. Да, конечно, мужчины все собственники, он это знал, и, когда встречают женщину, которую искали всю жизнь, они почему-то считают, что она обязана была сидеть и ждать их хоть до глубоких седин. Ждать и хранить невинность. Отбросить зов природы, любопытство, влечение, наконец. Они думают, что все это нужно сберечь исключительно до светлого часа, когда явится тот, кто…

Он засмеялся. Шутники эти мужчины. И он весельчак. Спасибо должен говорить и радоваться, что она свободна.

Да ну? Откуда это ему известно? Если она не замужем, то вот так и свободна?

Да, свободна, с уверенностью заявлял он себе. Потому что так заниматься любовью, как она, может только женщина, которая не испытывает чувства вины.

Но ведь Ульяна Михайловна сразу дала понять, с первой беседы по телефону, что чувство вины — это вообще не ее конек. А также сомнения или смущение.

Он выключил воду и одернул себя. Стоп, хватит. О чем он говорит? Зачем ковыряется в своих ощущениях? Он что же, хочет найти причину отказаться от слов, которые у него вырвались? Насчет… брака? Кто предлагал ей в тот момент выйти за него замуж: самец, коллекционер или одинокий мужчина? Или один в трех ипостасях?

Но, надо отдать ей должное, она не кинулась к нему на шею с восторженным: «Я согласна! Я твоя!»

Впрочем, не унимался Купцов, выключая свет в ванной и выходя в коридор, а кто спровоцировал его? Кто первым произнес слово «свадьба»? Она! Когда надевала свое шикарное белье. Оно называется «свадебное». Что это было? Оговорка или приманка, расчетливая и…

Стоп, Купцов, стоп. А какой ей, простите, навар хотеть выйти за тебя замуж? Какую ты немереную ценность представляешь для нее? Это скорее она сейчас должна стоять под душем и размышлять, на кой ты ей нужен в мужья?

Он остановился, не совсем понимая, почему вдруг хлестнул себя наотмашь. Он никогда не занимался самоуничижением, никогда не замечал за собой мазохистских наклонностей. Так что же теперь? Почему ей не хотеть выйти за него замуж? Да он просто должен радоваться, что она…

Дурак, выругал он себя. Она задела тебя тем, что не кинулась на шею с воплем: «Я мечтала об этом». А ты привык к собственной неотразимости. За такую женщину придется побороться, и тебе, Купцов, очень повезет, если бороться придется только с ней самой.

Он ухмыльнулся. Она стоит целой вооруженной шайки.

Ульяна посмотрела на окна отцовской квартиры, они были темными. Она поднялась на лифте и открыла дверь. Тихо, отец спит. Это хорошо. Сейчас ей не нужны собеседники. Ей лучше остаться наедине с собой и понять, что это было? Как это вышло?

Сбросив туфли и не зажигая света в прихожей — отец позаботился о припозднившейся дочери и оставил слабую лампочку над зеркалом, — она бросила связку ключей на тумбу и прошлепала в кухню. В свете неоновой рекламы за окном Ульяна увидела на столе очертания кувшина с компотом. Она улыбнулась — вкусы и привычки детства не оставляют людей до старости: отец никогда не признавал ни соков, ни газировок. Он пил только компот. Несладкий.

Ульяна опустилась на стул и позволила себе расслабиться. Она и не подозревала, что напряжение было таким сильным. Компот оказался из кураги, она пила его, положив ноги на холодную батарею отопления под окном. Батарея была массивная, чугунная. Она вспомнила, что это любимая поза ее матери. Обычно она так устраивалась с книжками.

Заоконный свет задергался, и Ульяна поняла, что в кухне светло не только от рекламы, но и от уличных фонарей, сейчас их свет заколебался, насылая рваные тени на кухню. Что ж, после такой нестерпимой дневной жары наверняка прольется дождь. Хорошо бы.

Она потянулась, откинулась на спинку стула. Ей не мешает освежиться, подумала она, но позу не поменяла. Она замерла, глядя в окно, прогнувшись в талии, выпятив грудь, словно желая коснуться чего-то. Или кого-то. Кого-то? Его. Снова.

Она смотрела в окно, но видела не ночной пейзаж. Она видела Романа. У нее что же, роман с Романом? Забавно.

Ну вот они и познакомились. Сейчас? Конечно. Хотя, как оказалось, они знали друг о друге то, чего никто им не рассказывал. Она покраснела. До этого судьба просто столкнула их лбами, словно позволяя убедиться, какие они крепкие у обоих. Достойные друг друга. И те искры, которые полетели от этого столкновения, не рассеялись, не погасли, они тлели… до вчерашней встречи.

Она продолжала сидеть не двигаясь, достаточно того, что мысли прыгали и возбуждали сердце.

Хватит, сказала она себе. Нет ничего более лживого, чем ночные мысли. При свете дня они обретают совершенно другую окраску. Как и все при дневном свете.

\

В ванную, под душ. И спать.

Ульяна поднялась со стула и, сбрасывая с себя сначала топик, потом юбку, в одном белье дошла до розового царства отцовской жены. Рюшечки на занавеске, щеточки, бутылочки — все в розовых тонах. Похоже, мадам большая любительница удовольствий.

Ульяна стащила с себя трусики и лифчик, вошла в ванну, закрыла глаза и подставила лицо под струи воды. Они обжигали тело, но Ульяна терпела, наслаждаясь их колючестью.

Как же он обалдел, улыбалась она, когда увидел ее на пороге! Это уже потом он стал уверять ее, что ждал. Ждал каждый день. Он говорил это, целуя ее в шею. Она снова покраснела.

Он не обманывал ее, он на самом деле ее ждал, чувствуя возникшую между ними странную связь.

— …Здравствуйте, — сказала Ульяна, когда он открыл дверь. — Простите, я без звонка, но вы, похоже, церемоний не любите. — И она переступила через порог.

— Д-да, я не привык к ним. — Он ухмыльнулся, пристраивая цепочку на косяке. Она отметила этот жест — ага, попалась, птичка?

— Я это заметила и потому пришла без приглашения.

— Я очень гостеприимный человек, я всегда рад гостям, — сказал он с ударением на слове «всегда».

— Любым?

— Ко мне плохие гости не ходят.

— Вы уверены?

— Разумеется. Прошу вас, Ульяна Михайловна.

— По-моему, вы меня иначе назвали в электронном письме.

— Да. Я назвал вас Улей. С пчелами. — Он тихо засмеялся.

— Можно называть вас Роман?

— Буду признателен. — Он легонько поклонился, но она заметила, что он тайком осмотрел себя — достаточно ли прилично выглядит в своих шортах и шлепках на босу ногу.

На ее взгляд — вполне. Шерстяная грудь, переходящая а темную, поросшую тропку на животе, скрывающуюся под поясом шорт, загорелые тренированные бедра, словно он поднимает тяжести каждый день. Костистые стопы не меньше сорок четвертого размера.

Роман провел ее в гостиную, где в шкафах под стеклом стояли ряды ружей, как в музее.

— Ого! — не выдержала Ульяна и восхищенно указала на витрину. — Между прочим, вы нарушаете правила хранения.

— Я все время что-то нарушаю, — согласился он. — Многие правила.

— Я уже поняла. По бандероли. — Она засмеялась. — Но за нее большое спасибо.

— Вам понравился мой подарок? — Его темные брови поднялись в изумлении, а сердце странно подпрыгнуло.

— Еще и поэтому я здесь. Можно мне выразить искреннюю благодарность? — спросила она, а Роман, желая смутить ее, провокационно подставил щеку.

Ульяна не отшатнулась. Если он собирался ее этим смутить, то скорее она его сейчас смутит. Она без колебаний, быстро коснулась губами его щеки.

— Спасибо. Вы попали в точку. Откуда вы узнали, что я потратила на вас последний патрон?

— Если бы у вас был еще один, то вы бы не пожалели и его тоже. — Он нарочито тяжело вздохнул, стараясь не подать вида, как подействовал на него ее невинный поцелуй.

— Считайте, что вам повезло, — сказала Ульяна.

— Мне всегда везет. У меня есть ангел-хранитель…

Вспоминая этот момент, Ульяна могла бы поклясться, что его смутил ее поцелуй. Пусть даже благодарный, нечувственный. Он точно не ожидал от нее ничего подобного.

Как не ожидал и того выстрела.

Она стояла под душем и спрашивала себя: неужели она все-таки осмелилась пойти к нему? Откуда такая уверенность, что он один, что ждет ее? Неужели ее погнала сюда вина за выстрел?

Но он ждал ее, точно, она узнала это. Об этом сказало его тело.

Ульяна залилась краской с головы до ног, ее тело до сих пор ощущало его шершавые щеки, которые терлись о грудь, о живот, о бедра…

Он ждал ее, это было видно по его взгляду, голодному мужскому взгляду, которым он окинул ее, едва открыв дверь. Да, Надюша сшила ей правильную, потрясающе правильную юбку. Восхищение в его глазах еще раз подтвердило — жена Сомыча знает мужчин.

— А знаете, Ульяна, что все в жизни повторяется рано или поздно? — спросил Купцов и потер то место, к которому она прикоснулась к нему впервые губами.

Она не ответила, пытаясь сообразить, что он хочет этим сказать. Он и не ждал от нее ответа.

— А я точно знаю. То, что произошло у нас с вами, со мной уже было.

— В вас уже стреляли? — Она посмотрела на него круглыми глазами.

— Нет, меня уже целовали. Она откровенно засмеялась:

— Ах, вы об этом. Да кто бы посмел усомниться?

Он проводил ее к дивану, она поспешно села, потому что ноги ее внезапно задрожали.

Роман молча уставился на нее, словно пытаясь понять, как на самом деле она себя сейчас чувствует. Она не отвела глаз, но поняла, что медленно краснеет.

— Я вот что имел в виду, когда говорил, что все рано или поздно повторяется, — начал он, опускаясь в кресло напротив нее. — Когда мне было одиннадцать лет, я подарил одной девочке на Восьмое марта кактус, потому что она меня незадолго до того обидела. А она не только не разозлилась, но даже поцеловала меня. Она сказала, что больше всех цветов на свете любит кактусы. Между прочим, это мой первый поцелуй.

— Но сейчас был не второй в вашей жизни поцелуй, — сказала Ульяна, — ведь правда?

— Буду искренен с вам, хотя вы не поверите. Он на самом деле второй. Потому что он не стоит в ряду всех остальных поцелуев. Такой — второй.

…Струи воды стали горячее, хотя Ульяна не трогала кран с красным маховичком. Могла ли она поверить в искренность его слов? Она не была доверчивой и наивной уже давно, но от себя не скрывала, что ей понравились слова Романа Купцова.

— Допустим, — обронила она тогда уклончиво, чувствуя, как сердце начинает трепыхаться в груди. Она осмотрелась, ей нравилось у него. Этакое охотничье логово, здесь и шкуры, и рога, и чучела. Высоко под потолком заметила чучело вальдшнепа.

— Неужели? — Она кивнула на птицу и привстала.

— Да, это вальдшнеп. Между прочим, окольцованный.

— Вы сами его окольцевали?

— Нет. Я его добыл на весенней охоте, довольно давно. Но мне не захотелось отсылать кольцо. Сам не знаю почему.

— Вы добыли его из «скотта»?

— Как вы угадали?

— Потому что своего я добыла тоже из «скотта». Они ведь у нас с вами парные.

— Да, они — пара. Так задумал заказчик. А мастер строго подчинился заказчику. Они — пара, — повторил он. — Вам не кажется, что в этом что-то есть?

Ульяна не ответила, он посмотрел на нее и спросил:

— Хотите выпить?

Выпить не помешало бы, подумала Ульяна. Но она за рулем. Второй раз ей наверняка не повезет, если ее остановят на дороге. Не на всех постах расставлены земляки.

— Спасибо. Я за рулем. В другой раз, ладно?

— О, рад слышать.

— Вы имеете в виду, что я отказываюсь?

— Нет, что соглашаетесь.

— С-соглашаюсь? — Она свела брови. — Ах да, я сказала другой раз. — Она пожала плечами: — Это вышло автоматически.

— Жаль. Я поверил.

— Вы очень доверчивый?

— Нет, я просто уверенный.

— Понятно, — сказала она, не желая продолжать плести словесные кружева. Поскольку оба понимали, что для них сейчас важны не слова, а тембр голоса и интонация. Они походили на токующих по весне птиц, и оба, как охотники, это знали.

— Но вы не откажетесь от сиреневого молока? — Он поднялся и, в упор глядя на нее, покачивался, переступая с носков на пятки.

— А у вас есть?

— Будет! — засмеялся он.

— Но откуда вы знаете, что я его люблю?

— Я все про вас знаю. — Он сощурился, а ей показалось, он увидел, как у нее трепещет сердце и волны желания устремляются только по одним им ведомым путям. Ни один мужчина в жизни не действовал на нее вот так.

— Вы слишком самонадеянны, Роман. — Она вздернула подбородок и сцепила пальцы на коленях.

— Нет. Просто я попросил референта узнать про вас как можно больше.

— И… что он узнал?

— Она узнала. Мне все понравилось. Совершенно искренне.

— Но я про вас мало знаю.

— Я думаю, этой малости вам выше головы, — усмехнулся он. — Но я не всегда такой, честно…

— Вам очень нужно мое ружье? — быстро спросила Ульяна.

— Мы еще поговорим об этом. За сиреневым молоком, ладно? А то я никогда вас не напою им. Вы посидите здесь или будете наблюдать за действиями мастера?

Она засмеялась, уловив странную застенчивость в его интонации.

— Люблю наблюдать.

— Ясное дело. Мог бы и не спрашивать. Вы ведь охотник.

— Верно. И не только за птицами. Между прочим, моя мечта — африканское сафари.

— Вы хотите завалить льва? Что он вам плохого сделал?

— Не-ет, лев пусть живет. Я хочу погоняться за антилопой.

— Я всегда говорил, красивые женщины не любят друг друга. Это биология.

Она засмеялась:

— Как угодно, но мне хочется.

— Спасибо за льва. Вы сами не знаете, как меня обрадовали.

— А почему вы так о нем печетесь?

— Я не о нем. О себе. Я Лев по гороскопу. Ульяна засмеялась:

— Вот как? Опасный знак.

— Для вас нет опасных знаков. Я знаю, кто вы.

— Даже это вам известно?

— Я же вам сказал, что референт провела работу.

— Дорого обошлось? — бросила она, скривив губы.

— Не дороже денег.

— Ясно. Вам помочь? — Она кивнула на сок и молоко.

— Нет-нет, я гордый.

— Хорошо, я сяду в углу и буду ждать…

— …когда кошечке нальют молочка, — протянул он насмешливо.

— Я не похожа на кошечку.

— Да уж, конечно, нет. Но вы все равно из породы кошачьих. Вы самая настоящая рысь, — говорил Роман, боясь остановиться и в то же время опасаясь ляпнуть что-то не то. — Вот, пожалуйста. Ваше молоко.

Ульяна отпила глоток. . — Неплохо, — произнесла она тоном опытного мастера. — А у вас есть лед?

— Но когда меня угощали у Сомовых, лед не клали. — Он растерянно смотрел на Ульяну.

— Погода была не та. Сейчас со льдом в самый раз. Он полез в морозильник и вытряхнул кубики в мисочку.

— Прошу вас.

Она кивнула и щедро насыпала в бокал.

— Вот теперь — настоящий кайф. — Она зажмурилась, и пока Ульяна ничего не видела, он жадно всматривался в ее лицо.

Она открыла глаза и поймала его взгляд. Чтобы не выказать неловкость, сказала:

— А в обед очень приятно выпить томатный напиток. — Он молчал. — Очень просто приготовить. У вас есть миксер?

— Да где-то был у жены, — бросил он, краем глаза наблюдая за гостьей.

— Тогда вы берете миксер, — продолжала она не моргнув глазом, словно ее сообщение ничуть не удивило, хотя сиреневое молоко вдруг показалось, из-за льда, наверное, слишком жидким и водянистым, — взбиваете два стакана томатного сока, полтора стакана молока и кефира, добавляете соль и перец. Потом наливаете в бокалы и посыпаете зеленью. Можете сами сделать, когда жены нет дома.

— Я лучше попрошу жену, — кивнул он, внимательно наблюдая за ней. — Когда она у меня будет.

Ульяна уставилась на него зелеными глазищами.

— А… она у вас приходящая?

— Нет, Ульяна. — Он шумно вздохнул. — Они у меня все уходящие.

— Не поняла.

— Я сначала тоже. А потом не стал вдумываться. Взял и привык.

— Так как же…

— Ну как — привык, и все. Есть жена, потом нет.

— Потом следующая…

Он пожал плечами, не скрывая наглой улыбки.

— Все думаю, может, какая останется, задержится… — Он снова шумно вздохнул. — Навсегда…

Ульяна засмеялась и заметила, что он, кажется, испытал облегчение от ее смеха.

— А вы как относитесь к разводам? — осторожно спросил он.

— Я ребенок разведенных родителей, — сказала она. — Стало быть, спокойно.

— А сами пробовали?

— Ну… как вам сказать…

— Так, как я. Прямо. Как выстрел, в цель.

Она захохотала от души, и он заметил, как тонкий топик заколыхался, от чего его воображение нарисовало то, что хотело. Он поерзал на стуле и, положив ногу на ногу, стал качать носком шлепанца, полагая, что отвлекает внимание на него.

— А не боитесь расчихаться? Глаза будут слезиться.

— Давайте как в русскую рулетку. Или холостым, или с пулей. Чтобы насмерть.

— Ну хорошо, я скажу вам, если хотите. Я не выходила замуж. Потому что мне было это неудобно.

— Вот как?

— Да, потому что я считаю, для секса нужно влечение, а для брака кое-что еще.

— Но влечение требует удовлетворения?

— А кто вам сказал, что я не согласна с этим? Тело вправе хотеть и вправе получить то, что хочет.

— Понял.

— Я рада.

— Почему вы рады?

— Потому что всегда приятно иметь сообразительного собеседника.

— Но вы когда-то намерены расстаться со своей свободой? Когда-то вам будет удобно жить в браке?

— Наверное. Если я встречу своего мужчину.

— Вы его ищете?

— Объявлений не даю, — хмыкнула она, отставляя в сторону пустой стакан.

— Еще?

— Нет, спасибо.

— Тогда, может быть, вы приготовите томатный напиток?

— Нет, это сделает ваша жена, когда она появится.

— Ах как хочется, чтобы поскорее.

— Что ж, может быть, ваши молитвы будут услышаны. — Она возвела глаза к потолку.

— Я тоже надеюсь, — сказал он и поставил стаканы в мойку.

— Вы покажете мне ваше ружье? — Ульяна решила перевести разговор на другую тему. Разве она приехала не ради того, чтобы разобраться и с ружьями?

— Пожалуйста.

Роман подошел к шкафу и вынул «скотт».

Ульяна взяла это ружье, и ей показалось удивительным — то же самое ощущение, как от своего. От этого чувства узнавания ей показалось, что она и с хозяином ружья знакома так же хорошо.

— Можно я открою?

— Конечно. — Он засмеялся. — Первое желание знатока — заглянуть в стволы. Нет ли раковин. Как почищено. Нет ли осыпи. А вам хочется сравнить со своим?

Она пожала плечами, ничего не ответила и разломила ружье. Она заглянула в стволы и почувствовала, как волна удовольствия прошла по телу.

— В отличном состоянии. Как и мое.

— Я рад, — кивнул он. — Значит, заказчик обоих ружей смотрит на нас с облака и радуется.

— Наверняка, — усмехнулась Ульяна. — Хорошо «бы узнать, кто этот заказчик. Вам ружье как досталось?

— А вам? — спросил он.

— Мне подарил отец, когда я закончила институт. Охотоведение.

— О, какая экзотическая для женщины специальность!

— Я всегда хотела быть такой, как отец. А вы, откуда вы взяли это ружье? Ружье номер два. — Она кивнула на цифру золотом. — Между прочим, мне всегда хотелось узнать, где ружье под номером два, когда я увидела на своем цифру 1.

— Вот видите, ваше желание осуществилось. А мое — нет. Мое желание было жестоко наказано. — Он шумно вздохнул и посмотрел на нее печальными глазами…

Ульяна выключила душ, вышла из ванны, надела отцовский халат и снова вернулась на кухню. Она стояла у окна, за которым ветер унялся, но дождя так и не принес.

Она сама не знает, как это вышло, но вдруг оказалась в его объятиях. Его губы накрыли ее губы, горячая волна затопила ее тело. Со стоном она запустила пальцы ему в волосы и притянула лицо к себе, раскрыла губы и почувствовала, как его язык сцепился с ее языком.

— Пойдем, — сказал он, и ты увидишь, что Великий Мастер создал еще одну пару. Тебя и меня.

Она тихо засмеялась:

— Я это знаю. Я… не искала тебя. Я знала, что ты сам найдешь меня.

— Я искал тебя, — бормотал он, его рука скользила по шелку юбки. — Я знал, что ты есть.

Он положил ее на постель, она смотрела не отрываясь в его горящие желанием глаза.

Его губы, его руки, его тело — все такое же горячее, как и у нее. Все прекрасно сочеталось. Все подходило так, как будто и впрямь они были созданы по заказу…

Юбка соскользнула с нее и шелковой лужицей растеклась возле кровати. Топик опустился на нее, словно капля сливок на поверхности кофе. Она лежала на кровати в том самом белье, которое купила, не зная зачем. Или зная? Может быть, она уже тогда готовилась к этой встрече?

Она ТИХОНЬКО засмеялась.

— Почему ты смеешься? — спросил он с улыбкой, любуясь ее телом.

— Знаешь, как называется мое белье?

— Лифчик и трусики. Кстати, они сейчас совершенно лишние.

А потом она унеслась на волнах, которые качали ее, поднимали и опускали, и без сил, но с необычайной радостью она выбралась на берег.

Они лежали и смотрели в потолок. Свет ночника отбрасывал тени, и они плыли по потолку, потому что ветер из форточки колыхал абажур.

— Ты мне очень подходишь, — сказал он, открывая глаза. — И я тебе — очень.

— Это правда, — сказала она. — Никогда еще мне не было так хорошо.

— Ты останешься до утра?

— Нет, — сказала она. — Мне пора ехать.

— Жаль. А я думал…

— Не сегодня, — сказала она.

— Я рад.

— Что не сегодня? — поддела она его.

— Что ты все равно останешься. В другой раз. Она села на кровати и потянулась за одеждой.

— Так знаешь, как называется комплект моего белья? От неожиданности он открыл рот.

— Как? — поинтересовался Купцов, ожидая услышать что-то необыкновенное.

— «Свадебный». Когда я его купила, то не могла понять, что такое я сделала?

Роман засмеялся и наклонился к ней, пристально глядя в глаза.

— Ты веришь, что в жизни все не случайно?

— Но..

— То, что мы сейчас делали, это прелюдия… свадьбы.

— Ох…

— Я точно знаю. Я женюсь на тебе, Улей. Ты выйдешь за меня замуж?

— Перестань, — засмеялась она. — Я не девочка, чтобы…

— И я не мальчик. Мы подходим друг другу. А главное, наши ружья так подходят друг другу… — Он тихонько засмеялся. — Ты знаешь, сколько времени я его искал? А теперь нашел, и при нем такая женщина! Я женюсь на вас обоих. Мы все подходим друг другу. Ты согласна?

— Согласна.

— Вот и хорошо. — Он удовлетворенно откинулся на подушку.

— Согласна, что мы все подходим друг другу. Мое ружье — твоему, и мы друг другу — в постели, — добавила она. — Но для свадьбы этого…

— Тс-с… молчи! — Он накрыл ее губы своими, не позволяя словам сорваться с ее губ. — Ничего не произноси, это минута умиротворения…

В ту минуту Ульяна готова была согласиться с ним, что у них есть многое, что сближает, но теперь, издали рассматривая произошедшее, она подумала, что не стоит спешить с выводами. Страстные коллекционеры готовы на все, чтобы получить желанную вещь.

Что, даже женщину в придачу?

Разум, которому Ульяна доверяла больше, чем чувствам, и так было всегда, говорил ей, что такое возможно. Причем сам человек может искренне верить, что его чувства устремлены на женщину, а не на предмет, которым она обладает. Хотя чувства уверяли ее, Роман увлечен ею. Так заниматься любовью, как это делал он, может только мужчина, который страстно хочет именно эту женщину. Ее.

Потом в памяти всплыл вопрос, когда она уже прощалась с ним и стояла у двери.

— Значит, ты решила не продавать ружье?

— Я выкрутилась, — сказала она. — Чему очень рада.

— А я нет, — сказал он.

Девушка не стала уточнять, чему он не рад — тому, что она выкрутилась? И не продает ружье?

Она поплотнее запахнула розовый махровый халат, собираясь об этом подумать, но после, уже на свежую голову.