8

Ульяна положила трубку и почувствовала, что дрожит вся, а не только руки и живот. Этот голос… Эта усмешка, которую она, казалось, видела на лице незнакомца, звонившего из Москвы. Конечно, он подумал, что Ульяна Михайловна — божий одуванчик, у которого можно выманить ружье за бесценок, а в Москве перепродать за цену, которую называют немереной. Отец рассказывал ей о ружейных дельцах, он в этих делах дока. Она вспомнила, как он говорил ей:

— Если когда-то захочешь продать свой «скотт» — отсылай к английскому каталогу.

— Но разве он всем доступен? — Она кивнула на журнальный столик в гостиной отца, заваленный прайс-листами иностранных фирм, оружейными каталогами. Она только что листала каталог предстоящего аукциона «Сотбис», и по стартовым ценам на ружья можно было хорошо ориентироваться, что и почем в этом мире.

— Те, кто знает, что такое «скотт», уверяю тебя, знают все, что полагается знать о нем. Они владеют всем, чем только можно. Конечно, я надеюсь, и очень, что жизнь не припрет тебя так, что придется занести руку на «скотт-премьер», — засмеялся он. — Но всякое бывает, пока мы живы.

Это точно, бывает. Как показывает опыт, многое не по твоей вине. Но даже если вина и не твоя, все равно тебе приходится расплачиваться. Самой.

Ульяна встала из-за стола и прошла в коридор, где в металлическом сейфе стояли ружья. Она хранила их по всем правилам, хотя вряд ли участковый милиционер пришел бы с проверкой к ней. В городе — это дело обычное, а здесь, в тайге, да еще в заказнике, — нет. Здесь своя жизнь, и никто в нее просто так не сует свой нос.

Девушка услышала, как залаяла Дика во дворе, наверное, толстый котяра, любимец Сомыча, рыжий Маркиз, снова решил обследовать ее миску. Не от голода, конечно, а от неизбывной мужской уверенности, что все, абсолютно все вокруг, — это его владения. И лишь по чистой случайности поблизости живет какая-то собака. Всякий раз он с ленивой наглостью дразнил лайку: ляжет в ее миску, хотя телеса шестикилограммового кота не вмещаются в посудину, и лежит. Мол, а ну-ка отведай кошатинки! Дика давно уже не покупается на этот трюк, но все равно сердится.

Ульяна улыбнулась — дружба-вражда свойственна не только кошке и собаке. Мужчине и женщине тоже. Надо же, как задело этого московского плейбоя — она сама не знала, почему именно такое определение пришло ей на ум, но оно пришло, — что она владеет столь вожделенным для него ружьем! А то, что он просто «писает кипятком» от желания иметь его, было слышно хорошо даже за тысячу километров. А уж от того, что она умеет стрелять, его, кажется, колотун, как говорят деревенские бабульки, пробрал. А если бы он увидел, как она без промаха сбивает на стенде тарелочки? Машинка для запуска тарелочек есть у них и здесь. Купили для развлечения приезжих охотников. Это Сомыч додумался.

— Знаешь, они все равно лупят по бутылкам и банкам из-под пива. А давай-ка мы вгоним их в цивилизованное русло. Кстати, денежки будут капать в нашу казну оч-чень регулярно.

Они и механика обучили, тракториста заказника. На самом деле, теперь ни одна команда не уезжает без того, чтобы не расстрелять оставшиеся от охоты патроны, не потешить душу.

Пускай бы он понял, что бывает и женщина с ружьем, а не только «человек с ружьем». Она привыкла к удивленным глазам мужиков — надо же, какая-то девица бьет без промаха из двадцатки — ружья двадцатого калибра, а не из двенадцатого, из которого проще попасть в цель — в патроне для него заложено больше дроби, а они, как ни потеют, не могут повторить ее успех. «Эх, дядьки вы, дядьки, — думала она, глядя невинными глазами на их налитые кровью от натуги лица, — я ведь стреляю с тринадцати лет. А моим наставником был отец, чемпион своего времени по стрельбе! Он входил в команду сборной страны, так неужели он не научил меня, свою единственную дочь, тому, что сам умеет? Он научил даже патроны для стендовой стрельбы заряжать по-особому» Перед весенней охотой Ульяна всегда стреляла по тарелочкам, тренировалась перед тягой вальдшнепа. Ей больше всего на свете нравилось это время изначальной весны — наверное, результат отцовского влияния.

Открыв кодовый замок, она вынула из металлического шкафа «скотт-премьер». В приглушенном свете лампы его колодка мерцала и переливалась. Обхватив пальцами изящную шейку, она поднесла ружье поближе, снова и снова любуясь гравировкой. Дикая утка, испуганная и переполошившаяся, срывалась из камышей на одной стороне колодки — сделано так, что кажется, она слышит рассерженное кряканье птицы, а на другой стороне ее любимица рысь затаилась перед нападением на невидимую добычу.

Ульяна понесла ружье к столу, переломила его и заглянула в стволы, наведя их на свет лампы. Идеальная поверхность. Тоже мне, «а оно не шустовано?»! «Сам ты шустованный, черт бы тебя побрал!» — мысленно выругалась Ульяна. С улицы опять донесся беспокойный лай Дики. Да что они там опять не поделили? Она не сомневалась, это местная разборка между кошкой и собакой.

Внезапно Ульяна почувствовала, как неприятно стало на душе, как тоскливо. Словно кот Сомыча залез не в миску Дики, а к ней внутрь и принялся точить когти о ее душу.

Да что же это? Неужели она собралась продать такое ружье? Чтобы он любовался им, чтобы он заряжал его, стрелял из него, хвастался им перед другими? Отдать какому-то незнакомцу часть себя?

Похожее ощущение у нее уже возникало. Однажды. Когда круглоголовый однокурсник, чем-то похожий на бурята, хотя сам был родом из-под Рязани, предлагал выйти за него замуж. Да, она спала с ним, потому что в двадцать лет играет кровь, и она играла у обоих так сильно, что они не могли отказать требованию неистовых гормонов. Ей нравилось уезжать с ним в лес и там, в глуши, «предаваться утехам», как писали в старинных эротических журналах. Один такой журнал ей перепал все от той же Зинаиды Сергеевны, смешной по нынешним временам и ужасно наивный. Когда этот парень предложил ей выйти за него после одной из таких бурных «экспедиций», она почти согласилась. Но, остыв дома, оставшись наедине с собой и испытывая невероятное ощущение свободы от него, Ульяна поняла: не-ет, она не станет делиться собой ни с кем.

А зачем? В жизни столько всего интересного! А если она свернет на накатанную дорожку семейной жизни…

Да она могла разложить до мелочей ту жизнь, которая ожидала ее с этим парнем: свадьба, распределение, он — на должность выше, чем она, хотя она по всем параметрам превосходит его и как охотник, и как биолог, но он, а не она, станет охотоведом, а она писарем. Потом ребенок, кухня, корова, свиньи, а может, козы, куры, огород, садик… Ее передернуло, когда она мысленно представила себе все это.

И вообще — перед глазами стоял вариант родителей. Как бы они ни любили друг друга с самого начала, как бы их ни влекло друг к другу, но финал известен.

Она хорошо помнит тот вечер, когда рыдала мать, скрытная всегда женщина, которая никогда и ни перед кем не выворачивала душу наизнанку, ни с кем не делилась. У нее не было подруг, которым она могла бы пожаловаться на судьбу, они ей просто не нужны. Она не была агрессивной, она не нападала на отца, не осуждала его. Она была отстраненная женщина, как потом поняла Ульяна. Именно так, самодостаточная и отстраненная. Но тогда что-то случилось, она села напротив дочери, посмотрела на нее синими, как васильки во ржи, глазами, волосы ржаного цвета вились на висках, и сказала:

— Если выйдешь замуж, не бросай его. Или не выходи. Ты копия своего отца. Ты это знаешь?

Ульяна оторопело взглянула на мать.

— Мам, я вообще не собираюсь замуж.

— Хорошо, не собирайся, пока не поймешь, кто ты такая.

— Я? Кто я такая? Может, кто он, возможный претендент? — Она засмеялась странному повороту мыслей.

— Нет, именно какая ты. Какая ты настоящая. Потому что обычно влюбляется в другого человека какая-то часть тебя самого. Но живет с другим такой человек, какой он на самом деле. Потому что страстью управляют гормоны, а семейной жизнью — разум.

Тогда Ульяна не совсем поняла то, о чем говорила мать, она была еще слишком юная. Но после, поразмышляв над предложением однокурсника, она уже лучше понимала слова матери. Та каждодневность, которую он мог ей предложить, не для нее.

А поскольку такие радости не для нее, то она отказала ему, отказала! Но какова обида! От этой обиды он женился через месяц. Сейчас у его жены, тоже их однокурсницы, было все то, что Ульяна мысленно перечисляла себе: двое детей, свинья, не куры, но индоутки, картофельное поле — и даже нет никакого садика с цветами. Жена не работает. Потому что единственную должность егеря охотничьего хозяйства под Вологдой занимает, конечно, муж.

Ульяна закрыла ружье с громким щелчком. Так что же, выходит, она не хочет продавать это ружье? Не хочет отдавать часть себя кому-то? Она со стоном опустилась на диван, не выпуская ружье из рук. Она положила его к себе на колени и гладила холодный металл, как гладила Дику, только у той всегда теплая шерстка.

Наверное, поэтому она и говорила с потенциальным покупателем таким тоном, чтобы он сам отстал. Будто он виноват в том, что она вынуждена продавать ружье.

Но как ей вывернуться? Как рассчитаться с кредитором? Откуда ей взять тысячи долларов — кредит с уже набежавшими процентами?

Ульяна чувствовала, как злость на звонившего нарастает. Да как он смеет вообще хотеть это ружье?! Ее ружье?!

Она быстро взглянула за окно — опускался вечер, но небо еще оставалось светлым. Она быстро оделась, натянула резиновые сапоги «по самое некуда», как выражалась Надюша, маскировочную куртку, сунула в карманы охотничьего жилета горсть патронов и вышла на крыльцо. Дики не было видно. Ульяна вложила в рот два пальца и громко свистнула. Собака как вкопанная остановилась перед ней.

— Дика, вальдшнеп!

Собака завертелась волчком, глядя в небо и не видя никакого вальдшнепа. Белоснежная шея мерцала в сумеречном свете, словно фосфоресцируя на фоне черной головы и спины.

— Вперед, — скомандовала Ульяна и натянула кепку на голову.

Дика аккуратно переставляла ноги в белых носочках — поразительный изыск природы, — носочки на передних ногах были абсолютно ровными, не скажешь, что она «обувалась» второпях. Они шли по влажной тропе на просеку, где многие годы замечательная вальдшнепиная тяга. Там сейчас никого, потому что приехавших охотников егерь повез в глубь тайги на «мотане» — поезде, который по узкоколейке возил лесорубов в тайгу. Тащил вагончики паровоз; это интересное приключение, если машинист трезвый. Приезжали как-то к ним чехи на глухариную охоту, они были просто очарованы этим видом транспорта и сказали на прощальном банкете, что они бы на этой «мотане» сделали бизнес. Они продавали бы на него специальные билеты. Сомыч тогда напрягся, Ульяна видела, что в голове его, как он сказал ей после, «замотанилось». Но пока он не выдал никакой идеи, потому что у узкоколейной дороги есть собственник, с ним не договоришься с бухты-барахты. Поезд возил охотников в более добычливые места, а коли люди приехали на коммерческую охоту, они должны получить свое сполна.

Дика бежала впереди, хорошо зная дорогу. Наконец открылась просека, на ней еще лежали остатки снега, похожие на здоровенные куски соли, которые работники заказника раскладывают для лосей. Под ногами чавкала вода, Ульяна раскатала сапоги до самого верха и уверенно ступала по кочкам, не опасаясь зачерпнуть воду.

Птицы, мелкие, почти не различимые в густоте хвои, но голосистые, словно орали в микрофон, надрывно возвещая о приходе весны. Больше всех старался дрозд. Ульяна закинула голову и увидела птаху на самой вершине, ели, которая была метров тридцать высотой. Он сидел на самой маковке и пел, подражая всем тем птицам, которых услышал, летя домой через моря, и горы, и леса.

Вальдшнеп тоже подаст голос, но у него свой собственный — хор-хор-цик. Этот-то голос и выдает его. Он летит сейчас из Италии и Франции, чтобы найти себе пару, свить гнездо, вывести птенцов. То есть совершить тот круговорот жизни, который предписан ему природой.

Природа позаботилась и о том, чтобы охотники стреляли только самцов, это они летят и хоркают и цикают, привлекая внимание к себе. А самочки сидят тихо, молча, не подавая голос, храня себя для потомства.

Не так ли распелся этот тип, что звонил? Разве не было в его дурацких вопросах неизбывного мужского желания показать женщине: я вот какой. Я самый лучший. Я все равно лучше тебя, потому что я мужчина. Такому отдать это ружье?

Она сняла «скотт» с плеча, насторожилась, уловив тонкое циканье. Птица налетела на нее, Ульяна вложилась в ружье и спустила курок. Легкий толчок в плечо, и через секунду Дика уже несла в зубах добычу.

— Молодец, молодец, моя милая собачка. Отдай сюда. Дика нехотя рассталась с птицей.

Тушка была еще теплой, Ульяна взяла птицу за длинный клюв и осмотрела. На лапке блеснуло алюминиевое колечко. Она поднесла к глазам. Надпись по-английски. Дата. Название местности. Адрес.

— Дика, да ты только посмотри, что у нас такое! — Ульяну распирало от удивления. Надо же, никогда еще до сих пор ей не попадались окольцованные птицы. Птицы, которые побывали в руках биологов, изучающих пути миграции вальдшнепов. С кольцом на… лапке. Похожем на обручальное кольцо. Сердце забилось, Ульяна почему-то взглянула на безымянный палец правой руки. Ее тоже когда-то окольцуют? И тотчас в воображении всплыла шкатулка Зинаиды, так до сих пор и не открытая. А ведь прошло уже… девять месяцев! Какие странные совпадения. Совпадения? Через девять месяцев позвонил…

Она почувствовала жар в теле. Вот уж размечталась! Да на кой ей нужен этот плейбой? Он хочет ружье, ему не важно, кто хозяин. Хоть столетний дед. При чем тут она или он? Просто Зинаида всадила в нее глупую мысль. Назойливую. Но она в силах отвязаться от нее. Она сможет… если захочет.

Внезапно Ульяна почувствовала, что ей расхотелось продолжать охоту. Не важно, что это самая любимая охота и она бывает всего-то десять дней в году. Она вдруг почувствовала, что у нее вдруг пропали удивление от охоты и та безудержная радость, которая всегда сопровождала ее. Оказывается, ее кровь сейчас горячится… от другого. От мысли про какого-то мужчину, совершенно неизвестного ей.

Внезапно подул северный ветер, он пробирал до самых костей. Ульяна набросила на голову капюшон и поняла, что охота на сегодня закончилась. Птица не полетит в такую погоду, она засядет в кустах и мудро дождется более приятного времени для полета. А через несколько минут пошел снег, зима настойчиво напоминала весне, что рано расслабляться. Она еще здесь, никуда не ушла, просто завернула на другую просеку.

Ульяна тоже решила отступить, взяла вальдшнепа за шею, которая уже стала холодной и твердой, свистнула Дике, углубившейся в чащобу, и направилась в сторону дома, положив ружье на плечо.

Надо что-то придумать. Надо сделать так, чтобы ружье осталось обязательно с ней.

Загрузка...