Окольцованная птица

24

— А вот и мы, — просияла Надюша, спускаясь следом за Сомычем на гравийную площадку перед поездом. В ту же секунду проводницы выставили свои желтые флажки, и тепловоз потащил старенькие вагоны дальше, на конечную станцию, в Инюг. На площадке «233 км» поезд стоит две минуты.

Надюша раскрыла объятия и стиснула Ульяну, которая кинулась к ней. Надюша понимающе подмигнула мужу, мол, видишь сам, как я права. Обычно Ульяна не выражала своих чувств столь открыто. Она бы сдержанно чмокнула воздух возле щеки Надюши или, скорее, пожала бы руку.

Сомыч и сам видел, как переменилась Ульяна, ее плавные движения словно наполнились новым смыслом, она как будто призывала любоваться собой, хотела, чтобы на нее смотрели и удивлялись.

— Ну как, герр директор? — стиснул он руку Ульяны повыше локтя и обратил внимание, что рука не напряглась. Настороженность исчезла, а вместо нее появилась доверчивость.

— Ох, Сомыч, ты уже шпрехаешь по-немецки.

— С кем поведешься, от того и наберешься. Сама знаешь, сама такая, — с полунамеком заметил он, подмигивая.

Ульяна засмеялась, она поняла так, как надо, только не поверила — откуда ему-то знать, с кем она повелась и чего от него набралась?

— Как, все в норме на нашем посту? — Он сурово свел брови.

— Д-да. На посту — да.

Они шли по дорожке к почте, возле синего домика которой Ульяна поставила машину. Она рассказывала про исполненные заказы, о новых заявках. Более того, появились заявки на осенний сезон и даже на зимний. Охотники из Москвы хотели погоняться за кабанами и лосями.

— Я тоже не спал на ходу в этой самой Германии. А сынок у нас какой правильный, да, жена?

— Он…

— Не важно, что не твой кровный, но ты над ним успела потрудиться. Без тебя он бы сидел не там…

— Но я не…

— Ты знаешь, что ему привила? Широту взглядов. Ты сама покаталась по всему миру, увидела, что люди везде живут, нормальные люди. Если ты хочешь, тоже можешь пожить, не только на этой станции или в нашем заказнике. А где-то еще. Вот сын поживет там, чему-то научится и вполне может закрутить новые дела здесь, когда захочет вернуться. Кругозор-то другой у него теперь. Ты ему, сама не замечая того, Надюша, открыла горизонты.

— Что ж, может быть, и так, — подумав, согласилась жена. Потом повернулась к Ульяне: — А как твои личные дела? — Она не стала уточнять какие, хотела послушать ответ. Потому что, отвечая на столь общий вопрос, человек сам расставляет новости по местам, в зависимости от их важности для него самого.

— Он звонит и утром, и вечером. — Она засмеялась. — Уже Дика вздрагивает. Если бы она умела говорить, то взяла бы трубку и как следует его отлаяла!

Надюша засмеялась:

— Что же он говорит?

— С добрым утром…

— А вечером?

— Спокойной ночи. Посмотри на меня во сне.

— Ты смотришь?

— Бывает, что он прорывается. — Она засмеялась. — Никуда не денешься.

— Ты ездила в Москву? — Надюша испытующе посмотрела на Ульяну.

— Тс-с. Не говори Сомычу, что я оставляла свой пост. Так надо было.

Надюша засмеялась.

— Над чем смеемся? — обернулся Сомыч, уже взявшись за ручку дверцы Ульяниного «уазика».

— Над мужиками, конечно, над чем еще, — фыркнула Надюша. — О них без смеха и без слез не поговоришь.

— Да уж, — отозвалась Ульяна, влезая за руль. — Кстати, у меня неприятности.

— Что такое стряслось? — изумился Сомыч. — По тебе не скажешь.

— «Скотт» украли. Залезли в дом и украли.

— Ты мне голову-то не морочь, — погрозил он пальцем. — Ты ведь сама дала ту дезу в сайт.

— Сама-то сама, — заметила Ульяна, заводя двигатель, — но только его через два дня на самом деле украли.

— Да ты что! — выдохнула Надюша. — Ты заявила в милицию?

— Ваньке Мокрому, что ли? — Она усмехнулась, поворачивая в сторону леса. Колеса прыгали на бетонке, всех трясло, но это было привычное чувство — приятное подтверждение, что не пешком идешь, а едешь. — Вот Сомыча жду, чтобы он нажал на все кнопки.

— Нажму, — пообещал он, удивляясь про себя Надюшиному нюху. Неужели она все правильно рассчитала? Вот голова у его жены! Прямо ясновидящая Надежда. Надежда, какое правильное имя. Без Надежды ничего не бывает в этой жизни.

— Спасибо, Сомыч, я так и думала, что ты мне поможешь.

Ульяна высадила Сомовых возле ворот, помахала Красиле рукой. Ах как он радовался, как прыгал, увидев долгожданных хозяев! Надюша дала ему печенье, специально сохранила в кармане из самолетного обеда. Пес проглотил его, не жуя, и облизал ей руки.

Ульяна поехала в райцентр, куда накануне отвезла мешок лекарственных трав, хорошо высушенных. Ей надо проверить, как с ними обошлись сортировщики.

Сомовы, оставшись одни, переглянулись.

— Слушай, жена, пойду проверю, туда ли спрятано ружье.

Он прошел в кабинет, открыл дверцу сейфа и удовлетворенно крякнул. «Скотт», цел и невредим, стоял в углу сейфа. Ружье ждало своего часа — когда его найдут.

Сейчас это время еще не пришло. Пускай потомится.

Но и самого Николая Степановича что-то томило, как будто он увидел нечто, но не рассмотрел как следует. Что это было? Что-то мимолетное, мгновенное, что?

Когда он вышел из кабинета, жена протянула к нему руки, как она делала всегда, когда они откуда-то возвращались:

— Ну, здравствуй, дорогой. Наконец-то мы дома.

— Стоп! — Он схватил ее за руку. — Вспомнил!

— Что ты вспомнил, что уже наконец дома? — Она насмешливо сощурилась. — Или ты со мной всегда и везде чувствуешь себя дома? Конечно, везде со своим самоваром…

— Я не о том. Я вспомнил, что заметил. Только не сразу понял. А ты, интересно, заметила?

— Что?

— Колечко. У Ульяны на руке было колечко. Надюша свела брови.

— Правда? Но я не заметила. Почему бы это? — спросила она себя. — Неужели я не заметила подаренного бриллианта? — Она засмеялась.

— Потому ты и не заметила, что оно не бриллиантовое. Это птичье колечко.

— Ты думаешь? Но ведь она свое отправила в Лондон? Иначе кто бы ее туда пригласил?

— Значит, кто-то дал ей колечко, которое никуда не отправил. Вот так-то.

— А ты думаешь, это он?

— А ты как думаешь? — В его глазах было самое настоящее торжество. Мол, и он тоже кое-что понимает в этой жизни.

Ульяна, не давая себе отчета, то и дело поворачивала левую руку так, чтобы скользнуть взглядом по мизинцу левой руки, на котором надето простенькое алюминиевое колечко. Оно с птичьей лапки. Только не отосланное никуда. Этот человек считает своей собственностью все, что ему попадает в руки, подумала она, усмехаясь.

— Я хочу тебя попросить об одном одолжении, — сказал ей Роман, когда прощался с ней в купе поезда, увозившего ее из Москвы.

— О каком? — с готовностью спросила она, не в силах сдержать сияющую улыбку.

Он вынул что-то из кармана.

— Дай мне твою руку.

Ее сердце бешено помчалось, она отдернула руку за спину и посмотрела на него. Он что же, вот так, без всяких слов, хочет ей… А что он хочет? Кто сказал, что он это хочет?

— Не бойся, оно не тугое.

— Я вообще ничего не боюсь, — вскинула она голову.

— Я уже понял. — Он засмеялся. — Явиться в логово к грабителю — это бесстрашный поступок.

— А разве ты не…

— Я не грабитель, я… захватчик! — Он наклонился к ней, его губы захватили ее нижнюю губу.

— О-ох, — простонала она и почувствовала, как колени задрожали.

— Теперь ты понимаешь, о чем я говорю? — Голос Романа стал хриплым. — Или вот… — Он наклонился и прихватил зубами мочку ее уха.

— Перестань, на нас люди смотрят, — прошептала Ульяна и закрыла глаза.

— Вот, правильно, закрой глаза и ничего не увидишь. Она тихонько засмеялась и не стала спорить. Проводница шла по вагону, призывая провожающих выйти.

— Как жаль. Может, мне прокатиться до первой станции? Где первая остановка?

— Во Владимире. Он улыбнулся:

— Печально, сегодня это для меня далеко, по времени. А так… хоть на край света…

— Этот поезд не идет на край света.

— Я не с поездом на край света, а с тобой. — Он ткнулся носом в ее нос. — Ну, давай скорей свой пальчик. Видишь, края колечка не запаяны и не будет жать, правда?

Она протянула руку, пальцы слегка дрожали.

Он взял ее за мизинец и медленно надел кольцо на палец.

— Это… вальдшнепиное, — удивленно прошептала она, испытывая странное чувство.

— Ты видела его у меня дома. Помнишь, когда в первый раз… ко мне залетала в комнату.

Она засмеялась и поднесла кольцо к глазам.

— Но… но… там не было этой даты, — сказала Ульяна, и теперь она могла определить охватившее ее чувство. Так чувствует себя окольцованная птица. Ее сердце билось неровно, нервно, по ее лицу Купцов понял, что происходит с ней.

— Я хочу, чтобы эта дата была нашей с тобой датой. Ты понимаешь? Видишь, день, месяц, год. Это — сегодня.

Она подняла на него зеленые глаза, сощурилась.

— Так что же, я напоминаю тебе окольцованного вальдшнепа?

Он улыбнулся, наклонился к ней и поцеловал в нос.

— Лети, летай где хочешь, но ты моя. Понимаешь?

— Но я тоже должна тебя окольцевать в таком случае!

— Чуть позже, Улей. Чуть позже… Я хотел сделать это, провожая тебя в Лондон, но я сам уезжаю…

— Надолго?

— Я вернусь в один день с тобой. — Он улыбнулся. — Но тебя встретят. Я распоряжусь.

— Спасибо.

Она не снимала это кольцо ни днем ни ночью. Она поедет с ним в Лондон, и все обомлеют, когда увидят, что у нее есть еще одно кольцо, но она никому его не отдаст.

Ульяна не узнавала себя. Если раньше ей поскорее хотелось уехать на конференцию и она ждала этого события как самого большого и невероятного приключения в жизни, то теперь эта поездка казалась помехой. Она лениво ворошила страницы собственного выступления и мечтала поскорее вернуться. Чтобы потом… чтобы потом произошли главные перемены в ее жизни.

Она не сомневалась, что эти перемены произойдут. Однажды вечером она вынула шкатулку, подаренную Зинаидой, и положила ее рядом с компьютером. Что ж, недалек тот час, когда она узнает, что приготовила ей хитрая тетка.

«Неужели Зинаида на самом деле знала о том, что „приманка“ сработает? — спрашивала себя Ульяна. — Но ведь сработала, и надо в этом честно признаться», — говорила она себе. Тетка заставила ее думать о замужестве, и мысль — уже в который раз Ульяна убеждалась в этом — материализуется.