Оковы прошлого

8

Альбан и Коляʹ, как примерные школьники, сидели на церковной скамье. Прямо напротив них, на скамеечке для коленопреклонений устроился отец Эрик Ватье — шестидесятилетний мужчина с живым лицом, резкими движениями и зычным голосом. В руке его была найденная Альбаном открытка. Он внимательно выслушал братьев.

— Да, я помню этого господина, — сказал отец Эрик. — Такие фамилии, как ваша, не забываются! Антуан Эсперандье…

Опустив глаза, священник шепотом прочел несколько фраз, написанных им двадцать пять лет назад, потом поднял голову. Взгляд его скользнул по лицам Альбана и Коля и переместился на витражное стекло.

— Он очень мучился. Но, надеюсь, умер со спокойной душой.

— Но что именно его мучило? — порывисто спросил Коля.

Лицо священника окаменело. На пару минут он погрузился в глубокие размышления.

— Ложь. Ложь во спасение, — наконец проговорил он.

Было очевидно, что он больше ничего не скажет, и все-таки Коля рискнул.

— У нас с братьями масса вопросов!

— Но задавать их надо не мне! Плох тот священник, который не умеет хранить доверенные ему тайны.

— Антуан умер много лет назад, — возразил Альбан. — Разве это обстоятельство не снимает с вас обязательства хранить тайну исповеди?

— Ваш дед умер, но вы-то живы! Он стремился защитить свою семью, а значит, и вас.

В знак того, что разговор окончен, священник встал и махнул рукой в сторону ризницы.

— Вынужден вас оставить.

Разочарованные, братья тоже встали.

— Давид Леруа просил передать вам привет, — добавил Альбан. — Вы познакомились, когда он был скаутом.

— Леруа? Знакомая фамилия, но вспомнить не могу. Чем он сейчас занимается?

— Он унаследовал дело своего отца и теперь торгует недвижимостью в Трувиле.

— Вспомнил! Он был славным мальчуганом. Передайте и ему от меня привет.

Приятные воспоминания немного разрядили обстановку. По-дружески положив ладонь на руку Альбана, отец Эрик сказал:

— Хочу дать вам совет: перестаньте играть в детективов и копаться в этой старой истории. Идите своим путем, не надо оглядываться на прошлое, это не сулит ничего хорошего.

После этих загадочных слов он едва заметно перекрестился и пошел прочь. Альбан и Коляʹ обменялись недоуменными взглядами и вышли из церкви.

— Вот вам и современный священник! — пробормотал Коляʹ. — Он уже не носит сутану, но строго блюдет тайну исповеди. Приехать в Гавр и ничего не узнать — есть из-за чего расстроиться!

Узнав, что Альбан при содействии сестры Давида выяснил, где обретается отец Эрик, Коля примчался из Парижа, чтобы вместе с братом посетить священника.

— Мне казалось, что тебе нет дела до семейных секретов, — заметил Альбан.

— Сначала так и было, — подтвердил Коля. — Бумаги, которые дети нашли в бумажнике отца, нагнали на меня тоску. И мне было неприятно видеть, как Жо расстраивается, когда ты пристаешь к ней с расспросами. Но потом я поймал себя на том, что все время думаю об этой истории. Теперь я тоже хочу знать правду.

Альбан посмотрел на часы.

— Время обеда. Вернемся на «Пароход» или пообедаем здесь? Помнится мне, что на улице Сен-Адресс есть симпатичный ресторанчик.

— Поедем лучше домой. Мне не терпится посмотреть, что уже сделано.

Дойдя до припаркованного неподалеку сиреневого «твинго», Коляʹ сказал уже намного веселее:

— Ты до сих пор разъезжаешь на этой развалюшке? Вы — прекрасная пара, честное слово! Надо будет сфотографировать вас вместе на Нормандском мосту! Величие и упадок…

Коля начал извиняться за бестактность, но Альбан сделал ему знак замолчать.

— Согласен с тобой, рядом с «Аэробусом» я выглядел куда презентабельней. И все-таки я рад, что у меня есть эта машина. С такими тратами на ремонт я не знаю, когда смогу позволить себе другую.

По пути домой они пытались отыскать тайный смысл в словах отца Эрика. Под «ложью во спасение» могла скрываться тысяча самых разных вещей. Что такого мог сделать Антуан, чтобы отправиться искать утешения у священника? Антуан, который очень редко бывал в церкви?

— Простая житейская ложь не помешала бы ему уйти с миром, — заключил Коля. — Тем более если это была ложь во спасение.

— Может, он сделал что-то, о чем не мог рассказать Жо? Но и молчать было для него невыносимо?

— Или, наоборот, рассказал об этом Жо, и та предрекла ему адские муки! Ты ведь ее знаешь! Всеми этими предсказаниями и предрассудками она могла еще сильнее его напугать.

— Это не объясняет, почему никто не хочет об этом говорить. Они ведь никого не убивали, в конце-то концов!

— Будем надеяться, — вздохнул Коля. На этот раз он не шутил.

Альбан посмотрел на брата. Мрачный тон, которым это было сказано, его удивил.

— Мы ведь говорим об Антуане. Об Антуане! Думаешь, он мог быть убийцей?

Коля выжал из себя улыбку.

Жозефина сидела в кухне «Парохода» в своем любимом ротанговом кресле. Валентина положила туда еще больше подушек.

— Я пока еще не инвалид, — возмутилась пожилая дама, когда Валентина в третий раз попросила ее не вставать.

— Нет, конечно, но сегодня все по хозяйству делаю я! Мне пора привыкать к плите и кастрюлям.

— Твоя правда. Ты должна чувствовать, что это твой дом, иначе Софи так и будет обращаться с тобой, как с гостьей.

Валентина расхохоталась. Она была счастлива, что они с Жо так хорошо понимают друг друга. В бабушке Альбана она с самой первой встречи обрела надежного союзника.

— Вы уже выбрали имя? — спросила пожилая дама.

— Это одна из самых любимых тем. Девочку я хочу назвать Агатой или… Жозефиной.

— Могла бы придумать что-нибудь посовременнее… Не забывай и об уменьшительном имени! Жозефину станут звать Жо, Жожо…

— Зато имя Жо всегда будет ассоциироваться с вами! Из мальчишеских имен нам с Альбаном нравятся Шарль и Жюльен.

— В общем, исконно французские имена.

— Альбан тяготеет ко всему классическому.

— А ты предпочла бы, чтобы он не был таким серьезным? — лукаво спросила Жо.

— Я хочу, чтобы он никогда не менялся. Я люблю Альбана таким, каков он есть. Ну, разве что за исключением одной черты — он не умеет делиться своими переживаниями и проблемами. Если что-то его беспокоит, он держит это в себе.

— Ты думаешь, у него много забот?

— Сейчас? Конечно. Ремонт, задержка с выплатой страховки, необходимость пройти обучение, если он действительно хочет получить должность директора аэропорта… Об этом мы не раз говорили, но я же вижу, что есть еще что-то, о чем он умалчивает.

— Невозможность летать — рана, которая нескоро зарубцуется. Этой печалью он ни с кем не может поделиться.

Валентина кивнула, но было видно, что Жо ее не убедила. Молодая женщина была уверена, что Альбан смирился с тем, что больше не будет летать, и все-таки он часто погружался в мрачные размышления, становился грустным и молчаливым. Был ли это страх перед свадьбой? Или рождением ребенка? Новая жизнь, обустройством которой он с таким энтузиазмом занимался, могла ли она пугать его или даже удручать? В такие минуты Валентина предпочитала ни о чем его не спрашивать. Единственный раз она рискнула задать Альбану излюбленный женский вопрос: «О чем ты думаешь?» Он, разумеется, ответил, что ни о чем конкретно. Еще она спрашивала себя, почему он не пригласил на свадьбу своих друзей. Куда вдруг подевались Нади, Марианны и все остальные? С того самого уик-энда, когда к ним в гости приехали его старые приятели-пилоты и приятельницы-стюардессы, Альбан не выражал желания увидеться с кем-то, кто не входил в круг его семьи. Он хочет отгородиться от прошлой жизни или просто хандрит?

—Что-то ты загрустила, — услышала Валентина голос Жозефины.

— Я думала о том, что Альбану, который привык путешествовать, нелегко стать домоседом. В его парижской квартире было полно вещей, привезенных из разных уголков мира, но они до сих пор лежат на чердаке в коробках.

— И что с того? Просто он не хочет захламлять комнату веерами и статуэтками! Это не значит, что он скучает или сожалеет о прошлой жизни. Смотри-ка, вода выкипает!

Валентина подбежала к плите и прикрутила газ. Она решила приготовить бланкетт[14] — блюдо, требовавшее большой кулинарной сноровки, которой Валентина не могла похвастаться. Много лет она питалась полуфабрикатами, которые разогревала в кухоньке своей однокомнатной квартиры на Монмартре. В просторной кухне «Парохода» перед ней открылись иные перспективы. Кухня была сердцем этого дома, его обитатели с удовольствием здесь собирались, и хозяйка, стоящая у плиты, никогда не знала недостатка в собеседниках.

— Возьми шумовку, — посоветовала молодой женщине Жозефина. — Хочешь, чтобы я взглянула на мясо?

— Конечно, хочу! — радостно согласилась Валентина.

Она видела, что Жо надоело сидеть без дела, а бланкетт от этого только выиграет.

Альбан и Коля, войдя в кухню, нашли обеих женщин склонившимися над кастрюльками и что-то оживленно обсуждающими.

— Экспериментальный рецепт? — поинтересовался Коля.

Он обнял Жо и поднял ее над полом. Из троих братьев он реже всех навещал ее в больнице — был постоянно занят в своем парижском бутике.

— Вот ты и поправилась! Но может, лучше было бы немного отдохнуть?

—Я и так ничего не делаю, просто помогаю Валентине советом. А как ты вообще тут оказался, сегодня же среда?

— Мы с Альбаном ездили в Гавр, и я решил остаться, — не подумав, ответил Коля.

— В Гавр?

Удивленная Валентина обернулась к Альбану, но тот отвел глаза. После непродолжительной паузы Коля сказал:

— Мы кое-что придумали к свадьбе, но вам не расскажем, это сюрприз. Скажите, чем так вкусно пахнет? Мы умираем от голода!

— Мясо будет готово через пятнадцать минут, — объявила Жозефина.

— Раз так, пойду включу радиатор в спальне.

Коля исчез, напоследок заговорщически подмигнув Альбану. Придется соврать Жо — она точно не одобрит поиски, которыми занимались внуки. Она не хочет, чтобы ее расспрашивали о прошлом, и наверняка возмутится, узнав, что они пытаются выяснить подробности жизни Анутана. Хотя…

Коля подкрутил ручки двух радиаторов, позвонил Малори, желая убедиться, что она справляется без него. К счастью, одна из подруг решила помочь ей в праздничные дни, поэтому Малори уверила мужа в том, что в данный момент необходимости в его присутствии нет. Они условились, что Малори приедет на «Пароход» в субботу вечером, после закрытия бутика.

Войдя в ванную, Коля и здесь включил отопление, потом переоделся, сменив блейзер на толстый свитер с высоким воротом. У него неожиданно появилось два выходных, чему он очень обрадовался, и уже подумывал, не перекрасить ли ему по такому случаю стены своей спальни. Затеянный Альбаном ремонт разбудил в каждом члене семьи желание перемен, и Малори пару дней назад говорила, что стены медового цвета — это так здорово… А ведь, кроме медового, есть еще цвет золота, янтаря, сливочной карамели… Коля всегда нравилось смешивать краски разных оттенков. Разве можно упустить такой шанс?

Он прогулялся по второму этажу, по пути любуясь нововведениями: врезанными в стену выключателями, неброскими галогеновыми точечными светильниками, мягко освещавшими коридоры, деревянной обшивкой стен (кое-где панели имели цвет протравленного дерева, кое-где были покрашены белой краской). Ноги привели Коля к крайней комнате — спальне родителей. Перед дверью он в сомнении остановился, но потом решил, что стоит убедиться, верным ли было его предыдущее впечатление, и попытаться вспомнить, почему ему так странно знакома вышивка на портьерах. С этими шторами было связано какое-то событие, и смутные воспоминания терзали его, превращаясь в навязчивую идею.

Войдя, Коля тотчас же, как и в прошлый раз, ощутил тревогу. Ему захотелось поскорее уйти, но любопытство пересилило. Он подошел к окну и внимательно рассмотрел вышитые занавеси. Брак на ткани был только на одной, в восьмидесяти сантиметрах от пола. Создавалось впечатление, что у оранжево-голубого зимородка, вышитого как раз на этом месте, сломано крыло. Коля сел на паркет и осмотрел комнату, потом его внимание снова переключилось на зимородка. Коля немного наклонил голову, посмотрел на птичку снизу и закрыл глаза. Он вспомнил: в детстве он часами разглядывал этого зимородка, сравнивал его с другими нарисованными на шторах птичками, придумывал с его участием истории и даже дал ему имя — Пиу. В то время его кроватка стояла в комнате родителей, теперь он был в этом уверен. Все-таки он был младшим ребенком, может, его оберегали и лелеяли дольше, чем остальных? Пиу был его другом, птичкой-путешественницей с раненым крылом, и именно потому, что он непохож на остальных, однажды он улетит с этой шторы далекодалеко… Выходит, Коля прятался в своих фантазиях, но знать бы от чего? Он так много думал о птичке, потому что ему было страшно.

Страх внезапно вернулся и обрушился на него, как тошнота. Вдруг в памяти всплыли искаженное лицо матери, близко-близко от его лица, чьи-то громкие нестройные голоса, боль в области шеи. Чьи-то руки сжимали его горло, он задыхался, брыкался, извивался, как червяк, которого тащат из земли.

Коля вскочил на ноги, все еще пребывая в состоянии шока и едва дыша. Кошмар, от которого он только что очнулся, не выдумка и не сон. Это случилось здесь, на этом самом месте, у шторы. Он словно со стороны услышал свой жалобный стон, переходящий в крик отчаяния, который невольно вырвался из груди.

— Что с тобой? Что случилось?

Рядом стоял Альбан. Коля не заметил, как тот вошел. Он прижался головой к плечу старшего брата, сотрясаясь от беззвучных рыданий.

— Она… Она хотела меня убить, задушить!

Крепкие руки брата обняли его, и Альбан помог ему выйти из комнаты. За их спинами щелкнул дверной замок.

— Коля, успокойся, все хорошо…

В первой попавшейся ванной Альбан побрызгал ему в лицо водой и подтолкнул к открытому окну.

— Подыши. Вот так, хорошо. Теперь тебе лучше?

Паника отступила, забрав с собой все силы. Коля отодвинулся от окна и, поежившись, сел на бортик ванны.

— Странная вещь, — хрипло проговорил он, — я привык думать, что был любимым ребенком. Ну, ты понимаешь — младший, все тебя балуют… А она хотела меня убить! Представляешь?

— Маргарита?

Альбан смотрел на брата с недоверием, он был озадачен и обеспокоен.

— Ты не забыл, о чем писал отец? В той записке, что ты нашел в бумажнике. Там была фраза: «Коля ничего об этом не помнит». Но я все вспомнил! Вспомнил, когда увидел зимородка.

Несмотря на усталость, он подробно рассказал обо всем Альбану.

— Я не пьян и ничего не придумываю, — с горечью закончил Коля. — Наверное, я был очень маленьким, когда пережил этот ужас. Он спрятался в глубинах памяти и вернулся только сегодня.

— Кто ей помешал? Папа?

— Не знаю.

— Может, поговоришь об этом с Жо?

— Не знаю, — повторил Коля.

Альбан постоял немного в раздумье, потом закрыл окно.

— Пора спускаться. Жо и Валентина уже нас ждут.

Они вышли в коридор и направились к лестнице.

—Я сниму эти шторы, — предложил Альбан. — Отдадим их кому-нибудь, и дело с концом.

Коридор первого этажа был залит солнечным светом. Возле кухни нос защекотал аппетитный аромат тушеного мяса.

— Как ты?

— Все нормально. Спасибо, что пришел.

— Ты очень громко кричал.

Лицо Альбана помрачнело, и, понизив голос, он сказал:

— Чего я не понимаю, так это какую роль в этой истории сыграл наш дед, Антуан.

— В том случае, о котором я вспомнил, он точно ни при чем. Слушай, ты можешь мне кое-что пообещать?

— Говори.

— Мы докопаемся до сути, хорошо? Будем искать, пока не узнаем правду!

До них донесся смех Валентины и Жо.

— Обещаю, — прошептал Альбан.

Когда братья вошли в кухню, Коля даже нашел в себе силы улыбнуться.

Жиль никак не мог принять решение. Взгляд его скользил по разложенным на черных бархатных квадратных подставках украшениям. Он попытался вспомнить, что именно в последнее время покупал в этом ювелирном. Сережки к годовщине, браслет на День матери и часы к предыдущему Рождеству.

— Возьму колье, — решил он.

Дороговато, но Софи будет довольна. Последние несколько дней ее настроение улучшилось, и стоит ее за это поощрить.

— Еще я хотел бы что-нибудь менее строгое, для молодой женщины.

Вот уже неделя, как он терзается вопросом, будет ли уместно сделать подарок Жюли. В принципе, в таком случае принято обходиться шампанским или шоколадом, украшение — подарок более интимный, но ему хотелось отблагодарить ее особым образом. Если бы не Жюли, ему бы ни за что не справиться с объемом работы, свалившимся на него в этом году! Каждое утро Жиль радовался, что взял ее на работу. Тем более что она была очаровательна и щедра на улыбки.

— Мне очень нравится эта серебряная цепочка, — проговорил он, стараясь, чтобы его голос звучал непринужденно.

Какая ему разница, что подумает продавщица, и все-таки он наверняка ведет себя так, словно сначала купил подарок жене, а теперь выбирает еще один — для любовницы. А ведь у них с Жюли ничего такого не было.

— Это для дочки, — объявил Жиль.

Неужели он ищет возможность оправдаться? Глупо отрицать, что его не посещали определенные желания, когда он смотрел на ножки Жюли или ее облегающие тело блузки. Два или три раза он приглашал ее на обед, но разговаривали они всегда только о работе. Если уж совсем честно, он никак не мог набраться смелости. Из страха показаться смешным не решался проявить к ней повышенное внимание. К тому же Жиль прекрасно понимал, что, стань они любовниками, ему пришлось бы врать жене, да и на работе обстановка только усложнилась бы. В общем, он еще не созрел для внебрачной связи. Жиль любил Софи несмотря на ее тяжелый характер и еще не потерял веру в идеальный брак. И все-таки соблазн был велик. Доказательство тому — покупка этой цепочки.

«В крайнем случае, оставлю цепочку для Анны, подарю, когда подрастет».

Терзаемый противоречивыми желаниями, он протянул продавщице свою кредитку. Она тоже была очень мила. И что, будем глазеть на всех без разбору женщин? И дарить всем украшения?

«Ну, все не так уж плохо! Я купил подарок Жюли, потому что она славная девушка. Она отлично справляется со своей работой, заботится обо мне, улыбается, говорит приятные вещи и делает такой кофе, как я люблю. За все это ее нужно вознаградить. А коробка конфет — как-то уж слишком банально…»

Когда Жиль переступил порог ювелирного, в кармане завибрировал мобильный. Без всяких вступлений таинственным голосом Коля начал рассказывать ему невероятную историю.

— Пока мы не женаты, — шепнул Альбан, — нам не обязательно вести себя так, как это принято в благовоспитанных семействах!

Осыпая Валентину поцелуями, он притянул ее к себе. Рука его скользнула к ней под свитер.

— Подожди минутку! — попросила она, отстраняясь. — Я хочу кое о чем спросить. Что это за сюрприз, за которым пришлось ехать в Гавр? Я думала, мы договорились, что не будем ничего скрывать друг от друга.

Альбану отчаянно не хотелось ей врать, поэтому он пытался найти ответ, но тщетно. Валентина не собиралась сдаваться, и он пробормотал:

— Это касается моей семьи.

— Если подумать хорошенько, Альбан, ты предложил мне стать членом твоей семьи!

Валентина порывистым движением опустила свитер, дав тем самым понять, что ей сейчас не до ласк.

— Послушай, я уже пробовал тебе объяснить. Мне трудно об этом говорить…

— О чем?

— О душевном здоровье нашей матери.

— О матери? Какая связь между твоей матерью и Гавром? Почему тебя именно сейчас заинтересовал этот вопрос? Рассказываешь мне бог знает что… Я, по-твоему, идиотка?

Огорченный, Альбан сделал примирительный жест, но она отступила на пару шагов, скрестила руки на груди и посмотрела ему в глаза.

— Я спрашивала у Жо о твоей матери. Она сказала, что Маргарита была странноватой, а потом у нее развилась депрессия. Это грустно, но вполне понятно. В этом нет ничего особенного. Жо говорит, что ты пристаешь к ней с глупыми расспросами. Она считает, что было бы лучше, если бы ты больше времени уделял мне!

— Разве я уделяю тебе мало времени? — возмутился Альбан.

— Не мало, — смягчившись, признала Валентина. — И все-таки очень часто ты думаешь о чем-то другом.

Альбан был зол. Так значит, Жо говорит, что в смерти их матери нет ничего особенного? А сама Маргарита была всего лишь странноватой? Настолько странноватой, что хотела задушить собственного сына! И, что самое обидное, Жо без колебаний воспользовалась Валентиной, чтобы заставить его забыть эту историю, как ей того и хотелось.

—Я не хочу это обсуждать, — холодно сказал Альбан.

— Ты ничего не хочешь обсуждать!

Воздев очи к небу, он вышел из комнаты, но дверью хлопать не стал. Он не посвятил Валентину во все подробности по одной-единственной причине — не хотел, чтобы она расстраивалась. Совсем как Жозефина — та, вне всяких сомнений, отказывалась говорить, пытаясь защитить своих внуков. Выходит, ради блага близких и он, и Жо держали при себе свои секреты, порождая тем самым множество недоразумений.

Альбан спустился в кабинет на первом этаже, встретив в коридоре одного из мастеров. Коля поехал развеяться и заодно купить краску. Жо вернулась во флигель и отдыхала. Опершись локтями на стол и обхватив ладонями голову, Альбан долго сидел не шевелясь. Он думал о том, сколько всего случилось с того дня, когда он решил переехать на «Пароход». Портмоне Феликса, молитвенник Антуана, воспоминание Коля… Некоторые элементы этого пазла пока не нашли своего места. Сегодня утром брат напугал его — Альбан нашел его в этой ужасной комнате. Коля кричал, как сумасшедший. Внезапно в памяти всплыли слова психиатра, с которым консультировался Жиль: «Обычно болезнь обнаруживает себя между пятнадцатью и тридцатью пятью годами». Коля исполнилось тридцать восемь. Нонет, речь не идет о проявлении симптомов шизофрении. Просто из глубин его памяти всплыли на поверхность ужасающие воспоминания. Если мать хотела убить Коля, выходит, он вызывал у нее отвращение, она его ненавидела. А он-то думал, что был любимым младшим сыночком…

Звук бьющегося стекла заставил Альбана подскочить на стуле. Позабыв обо всем, он открыл дверь кабинета и увидел мастера, недавно встреченного в коридоре. Тот с растерянным видом смотрел на разбитое окно.

— Это из-за трубы, — пояснил он. — Я как раз поворачивался…

На земле лежала покрытая осколками стекла длинная медная труба.

— Ничего страшного. Я попрошу, чтобы стекло заменили.

Альбан невесело усмехнулся. Ремонтные работы на «Пароходе» должны были закончиться на этой неделе, но это было маловероятно.

— Все-таки будьте поаккуратнее, — попросил он. — В этом доме все окна разные по размеру!

Он уже собрался вернуться в кабинет, когда из холла его позвал Коля.

— Посмотри, что я принес!

И брат сунул ему под нос сумку с кучей тюбиков, кисточек и валиков.

— В машине у меня двадцать литров белой краски! Буду смешивать цвета и экспериментировать, а потом ты поднимешься и выскажешь свое мнение.

Глядя на воодушевленное лицо брата, Альбан не мог не улыбнуться.

— А Малори согласна?

— Она сгорает от нетерпения — так ей хочется увидеть, что у меня получится. Старик, ремонт — заразная вещь!

Слава Богу, утренняя сцена забыта, Коля хочется перекрасить стены в своей комнате. Это значит, что старый дом не ассоциируется у него с пережитыми страхами…

На лестнице появилась Валентина — в пальто и ботинках, с ключами от машины в руках.

— Едешь на прогулку? — с улыбкой спросил Альбан.

Она не сочла нужным ответить и прошла мимо, даже не взглянув на него.

— Валентина, постой!

Он догнал ее уже на улице, на ступеньках, ведущих к входной двери, и обнял за талию, чтобы остановить.

— Что с тобой?

— Хочу подышать свежим воздухом, — сухо ответила молодая женщина.

— Ты на меня сердишься?

— Нет, что ты! Я привыкла разговаривать со стенами!

— Дорогая, мы ссоримся без причины.

— Без причины? — возмутилась Валентина. — Ты заявляешь, что не хочешь со мной говорить, уходишь, а потом оказывается, что все это «без причины»! Я не наивная дурочка, и мне не нравится такое обращение! Может, ты так представляешь себе любовь, но я — нет! И нам надо об этом подумать, пока еще есть время!

Окаменев от неожиданности, Альбан смотрел, как она уходит. Неужели она только что поставила под вопрос их брак? И это за восемь дней до церемонии? Сунув руки в карманы джинсов, он задержался на пороге. Откинув назад голову, окинул взглядом фасад «Парохода». Да, денек выдался не из легких, но неправда, что эта вилла приносит своим жильцам несчастье. Он никогда с этим не согласится.

Давид поставил перед Валентиной чашку ароматного кофе с пенкой, приготовил вторую — для себя.

— У меня новая кофеварка, целый день не могу от нее отойти. Купил, чтобы угощать клиентов, хотя и сам не могу жить без кофе.

Он закрыл дверь своего кабинета, чтобы отгородиться от остальной части гудевшего как улей агентства.

— Мы закрываемся завтра вечером и откроемся снова во вторник, второго января, — пояснил он. — Десять дней отдыха всем пойдут на пользу.

Вид у Валентины был мрачный, и Давид понял, что что-то не так. Сев напротив, он ободряюще ей улыбнулся:

— На борту «Парохода» проблемы?

— Глупая ссора. Альбан слишком скрытный, а меня это бесит.

— А, секреты семьи Эсперандье… Это целый ритуал!

— Он уходит и возвращается, не говоря, куда идет… Я не хочу за ним шпионить, но мне хотелось бы, чтобы он хоть иногда мне что-то рассказывал.

— О чем?

— Хотя бы о своей работе. Альбан устраивается на работу в аэропорт в Сен-Гатьен-де Буа, но я об этом узнала случайно, из разговора. А еще есть семейные тайны. Сейчас, например, он одержим мыслью о своей матери. Ему кажется, что она была сумасшедшей, но Жо говорит совсем другое. И я уже молчу о том, что он часами что-то обсуждает с Жилем и Коля! Иногда я спрашиваю себя, что я вообще здесь делаю!

Давид, склонившись над столом, спросил ее очень серьезно:

— Ты сомневаешься в своих чувствах, Валентина?

— Нет!

— Тогда, может, в чувствах Альбана?

— Нет.

— Вот и хорошо, потому что он с ума по тебе сходит. Я говорю это не для того, чтобы тебе польстить. Альбан мой лучший друт, я знаю его, как самого себя, и могу сказать с уверенностью — только с тобой он узнал, что такое любовь. Вы прекрасная пара, и я вам жутко завидую.

Похоже, Валентина немного оттаяла и даже попыталась улыбнуться в ответ.

— Мне кажется, у тебя сильный характер, и это хорошо. Но и тебе не удастся изменить Альбана. Принимай его таким, каков он есть.

— А какой он?

— Очень сдержанный, не из тех, кто будет изливать душу каждые пять минут.

На этот раз она рассмеялась.

— А еще, — продолжал Давид, — Альбан очень любит делать сюрпризы. Что до новой работы, он ждал, пока все окончательно прояснится. Это был своего рода подарок — стабильный источник семейных доходов. Если хочешь знать, он даже мне не сказал, что решил поселиться здесь навсегда! Сомневался, что это правильное решение. Да и тебе могло тут не понравиться. Вообще, многое зависит от тебя. Очень многое зависит от тебя, Валентина.

Молодая женщина снова стала серьезной. Она несколько секунд внимательно смотрела на Давида, потом спросила:

— Думаешь, у нас с Альбаном все получится?

— Я уже ответил на этот вопрос: все зависит от тебя. Тем более что скоро вас будет не двое, а трое. Ты не представляешь, как он этим гордится!

— Правда?

На глаза Валентине навернулись слезы, и она опустила голову

— Что-то мешает тебе чувствовать себя счастливой?

— Наоборот, — сдавленным голосом ответила она. — Все слишком хорошо, и это меня пугает. Я люблю Альбана, очень хочу стать его женой и состариться вместе с ним. Я люблю ребенка, которого ношу под сердцем, и радуюсь, что его отец именно Альбан. Люблю его братьев, бабушку, «Пароход»! Мне нравится жить у моря… В общем, выходит, что я трушу, да еще без всякой причины!

— Обойдемся без крайностей. По словам Жозефины, тебя окружает аура счастья. А все предсказания Жо сбываются. Она-то считает тебя сильной, а я вижу перед собой слабую испуганную Золушку, которая боится, что в полночь ее карета превратится в тыкву!

Валентина с улыбкой протянула ему пустую чашку.

— Можно еще кофе?

Пока Давид возился с кофеваркой, она спросила:

— Альбан знает, какой ты замечательный друг?

— Надеюсь! Мы с ним знакомы сто лет. Если бы мы не попали в один пансион, я, наверное, умер бы там от скуки. Или сбежал бы. В детстве я был похож на креветку, и надо мной часто подшучивали и насмехались. Альбан был высоким и крепким, так что, можно сказать, он взял меня под свое крыло. Такое не забывается. А потом за один год я вдруг вырос — с мальчиками такое бывает: растут как на дрожжах, — и не только догнал остальных, но многих даже перерос. С тех пор мы с Альбаном неразлучны.

Валентина взяла у Давида из рук чашку и стала маленькими глотками пить обжигающий кофе.

— Ну вот, мы поговорили, и тяжесть словно рукой сняло, — сказала она.

— Через восемь дней я буду твоим свидетелем на свадьбе, а это ко многому обязывает.

— Кстати о свадьбе… Ты не знаешь, почему Альбан не пригласил своих друзей?

— Он хочет, чтобы торжество прошло в интимной обстановке. И чтобы ты не чувствовала себя одиноко в толпе незнакомых людей.

Давид умолчал о том, что Альбан не стал звать друзей, потому что подозревал: Валентине это не доставит удовольствия. Он огорчился, узнав, что никто из ее родственников не приедет, чтобы быть рядом с ней в такой день, и решил не обременять ее целой толпой представителей «Air France». Да и хотел ли он сам их видеть? Создавалось впечатление, что Альбан твердо решил перевернуть страницу, не замыкаться в своих воспоминаниях.

— Зайду в кондитерскую за тортом и поеду домой, — объявила Валентина, вставая.

— Скоро увидимся. Я у вас сегодня ужинаю.

Давид помог Валентине надеть пальто, взял сумочку, которую она поставила на пол, и накинул ремешок ей на плечо.

—Давид, можно задать тебе нескромный вопрос?

— Задавай, прелестница!

— Почему ты не женишься?

— А на ком жениться? Это проблема. В молодости я был, как и Альбан, таким ветреным юношей, немного юбочником, слегка гулякой. А потом… Знаешь, Трувиль нельзя сравнивать с Парижем. Да и такое сокровище, как ты, отыскать не так-то просто!

Он посмотрел ей в глаза, чтобы дать понять — в этой фразе нет даже намека на двусмысленность. Растроганная его добротой, Валентина встала на цыпочки и поцеловала его в щеку.

— Ты прекрасный парень, Давид.

Она вышла на улицу. Давид застыл на мгновение, глядя ей вслед, а потом вздохнул.

Споткнувшись о старый, найденный на крыше кусок брезента, Коля отступил, чтобы оценить результат своей работы.

— Весьма неплохо… Мне нравится этот цвет!

Рукой, в которой все еще был зажат валик, он помахал Альбану, красившему в это время окно.

— Как думаешь, может, мне заняться дизайном квартир?

— Бутик успел тебе надоесть?

— Нет, конечно. Но сейчас большую часть прибыли нам приносит одежда, а в этой области авторитет Малори непререкаем. Мне же больше нравятся элементы декора — аксессуары, обивочные ткани… Представь, мы с Малори даже подумывали открыть второй бутик, и угадай-ка где? В Довиле! Но в курортных городках в межсезонье покупателей будет мало, да и нам с Малори придется надолго расставаться, а это нам не подходит.

— Попугайчики-неразлучники?

— Мы друг другу не надоедаем, — подтвердил Коля радостно. — И по-прежнему влюблены. Надеюсь, у вас с Валентиной будет так же, старик.

Какое-то время братья молча орудовали кисточками и валиками, потом Альбан спросил:

— Ты справился с утренним шоком?

— Честно говоря, меня это здорово встряхнуло. Может, стоит даже сходить к психологу, чтобы окончательно снять с себя эту ношу. Я чувствую себя молодой женой Синей Бороды, которая влезла в запретную комнату!

Альбан обернулся, чтобы посмотреть на брата, веселый тон которого его удивил. Что ж, выходит, Коля умеет ограждать себя от неприятных переживаний. Быть может, немалую роль в этом играет его фантазия. «У него счастливый характер», — часто говаривала о Коля Жозефина. А Жиль на это снисходительно усмехался: «Он повзрослеет». Напугав всю семью отказом продолжить образование, младший из братьев выстроил свою жизнь так, как ему хотелось, и теперь даже самые гнетущие детские воспоминания не могли поставить под сомнение его способность быть счастливым.

— Если завтра ты мне поможешь, — сказал Коля, взбираясь на лестницу, — к приезду Малори мы все закончим. У тебя получится?

— Конечно.

— А как же тысяча дел, которые надо переделать до свадьбы?

— Все идет по плану. Не хватает только невесты. Надеюсь, она скоро вернется.

— Она уже вернулась! — отозвалась Валентина с порога. — И даже позаботилась о том, чтобы купить малярам тортик, а это значит, они ей очень даже небезразличны!

Осторожно шагая по расстеленному на полу брезенту, она подошла к Альбану.

— Ты не стал заклеивать стекла скотчем? — удивилась она.

— А зачем? Это же так интересно — отдирать краску от стекол! — рассмеялся Коля.

Альбан положил кисточку, вытер тряпкой руки и порывистым движением притянул Валентину к себе, обняв ее за шею.

— Ты хотела меня напутать? — шепотом спросил он. — Куда ты ушла? Ненавижу ссоры.

— Я тоже. Я была у Давида в агентстве, и мы говорили о тебе.

— Всегда говорите только о нем! — лукаво заметил Коля. — Малышка Валентина, завтра утром у тебя будет время нам помочь? Мы оставим тебе двери, все же их красить легче.

— Коля, ей нельзя дышать краской! — возмутился Альбан.

— Водоэмульсионная краска не пахнет, и она не токсична. Но если у Валентины есть дела — подготовка к Рождеству или к свадьбе, я пойму.

—Хорошо, завтра утром буду красить дверь.

Валентина посмотрела на Альбана и ослепительно ему улыбнулась.

—Я не сахарная, — заверила она.

Внимательнее осмотрев комнату, женщина присвистнула от восхищения.

— Великолепно!

Выбранная вдохновенным Коля медово-янтарная гамма полностью изменила атмосферу в комнате.

— Жена не пожалеет, что дала тебе выходной, — предрек Альбан.

Топот на лестнице оповестил их о приезде Софи с детьми.

— Разве они должны были приехать сегодня? — удивилась Валентина.

Она подумала о том, что одного торта на всех не хватит. Разумеется, Софи на «Пароходе» у себя дома, но почему ей доставляет такое удовольствие ставить их в неловкое положение, не предупреждая о своем приезде?

— Вау! — воскликнул возникший в дверях Поль. — Можно войти?

— Ни в коем случае, — отозвался Коля. — Измажетесь!

Луи и Анна, широко открыв глаза, замерли рядом с братом.

— Мам, а что, если перекрасить и наши комнаты? — не допускающим возражений тоном спросила Анна. — Чур, моя будет розовой!

— Подождем до весны, — ответила Софи.

Через головы детей она поздоровалась с братьями мужа, проигнорировав Валентину.

— Цвета просто превосходны! — сказала она с легкой завистью в голосе. — И все-таки, по-вашему, сейчас подходящее время для того, чтобы перекрашивать стены?

— Завтра вечером все будет готово, — уверил ее Коля. — В воскресенье мы все будем помогать тебе готовиться к Рождеству!

То, что все привыкли считать Софи хозяйкой дома, приводило Валентину в отчаяние. Два дня назад Валентина предложила Альбану съездить за елкой, но тот ответил, что этим займутся Жиль и Софи, они всегда выбирают рождественское дерево вместе с детьми.

«Счастье, если мне позволят повесить на елку хоть одну игрушку», — с горечью подумала Валентина. Она сердилась на себя за свою нелюбовь к Софи, но никак не могла забыть ту поездку в Париж за свадебным нарядом и колкости, на которые была так щедра ее будущая невестка.

— Займусь-ка я ужином, — предложила Валентина. — Не знаю, хватит ли на всех…

— Я все предусмотрела! — с удовлетворенным видом отрезала Софи. — Сейчас распакую багаж и спущусь. Еще раз браво, Коля! Дом на глазах превращается в дворец!

Она вышла, увлекая за собой детей, а Валентина, прижавшись к плечу Альбана, проговорила шепотом:

— Господи, как она меня раздражает! Я злюка, да?

— Ну что ты, — тоже шепотом отозвался Коля, который в этот момент вытирал валик. — Она всех раздражает, только никто не признается.

Валентина прыснула, а Альбан громко расхохотался.

Жозефина удобно устроилась в кресле-качалке. Давид по ее просьбе налил им «в полпальца» поммо[15].

— Значит, ты и правда это любишь, — вздохнул он.

— А тебе не нравится?

— Я предпочитаю кальвадос вечером и яблочный сок по утрам, но никак не их смесь! Поужинаешь с нами?

— Нет. Впереди череда праздников, и я хочу отдохнуть.

— Приятно это слышать. А я-то подумал, что молодежь тебя не пригласила.

— Они всегда мне рады, — улыбнувшись, мягко сказала пожилая дама. — Альбан повторяет мне это на сто ладов, а Валентина ему вторит. Но будет лучше, если они больше времени станут проводить вдвоем, а не возиться со старушкой.

Давид подал ей стакан, они чокнулись, и он сел у стола.

— Иногда я спрашиваю себя, знаешь ли ты, как сильно твои внуки тебя любят?

— Я это знаю. Но они живут своей жизнью, и это нормально. А мне очень нравится мой маленький уютный домишко!

Она сделала глоток и прищелкнула языком.

—Ты пришел, чтобы я тебе погадала? — неожиданно с волнением в голосе спросила Жозефина. — Знаешь, с того самого дня, как я попала в больницу, карты лежат в ящике и мне совсем не хочется их доставать.

— Я и не думал о картах, Жо. Я пришел, чтобы поцеловать тебя и… поговорить.

— Ты выглядишь озабоченным… Что-то случилось? Это связано с женщиной?

Окинув его строгим инквизиторским взглядом, она заключила:

— Это не серьезно.

Когда она так на него смотрела, Давиду казалось, что он становится прозрачным, поэтому он поторопился выложить то, что было у него на душе.

— Это касается тебя. Тебя и твоих проклятых секретов. Ты сеешь неприятности в своей семье, Жо.

— Я?

— Ты отмалчиваешься, а они ищут. Угадай, зачем Альбан ездил сегодня утром в Гавр? Чтобы поговорить с отцом Эриком!

— Не может быть! — взорвалась Жозефина. — С отцом Эриком Ватье? Да откуда они могли…

— У меня не спрашивай, я понятия об этом не имею. Зато расскажу тебе о визите Валентины. Она пришла ко мне сама не своя. Она видит, что Альбан что-то от нее скрывает. Он постоянно о чем-то размышляет, а что, по-твоему, думать Валентине? Он боится рассказать ей о том, что его мать была сумасшедшей, потому что Валентина ждет ребенка. И из-за этого они ссорятся. Кстати о ссорах. Мы с Альбаном на днях, на пляже, тоже чуть не поссорились. Он подозревает, что ты рассказываешь мне то, что таишь от него, и злится.

— Но ведь тебя все это не должно касаться! Ну зачем, черт побери, Альбан вернулся? Прошлое спокойно спало, все было так хорошо…

На последнем слове голос Жо оборвался — было очевидно, что потеря желанного спокойствия приводила ее в отчаяние. Встревоженный Давид придвинул свой стул так, чтобы оказаться лицом к лицу с пожилой дамой, и взял ее руки в свои.

— Не расстраивайся, Жо, тебе это вредно. Я просто пытаюсь прояснить ситуацию. Альбан, Жиль и Коля сейчас, как охотничьи псы, — они не собьются со следа!

— Думаешь, они станут счастливее, обнаружив вожделенную падаль? Это гадкая история, Давид. Я храню ее в тайне не потому, что мне так хочется. Она меня душит. Правда же заключается в том, что мы — нехорошие люди. Все Эсперандье — нехорошие люди! По-твоему, было бы лучше, если бы я бросила это в лицо внукам?

Жозефина кипела от долго сдерживаемого гнева, но причиной его были не трое мальчишек, которых она воспитала.

— Да, это тот еще дом! Совсем как в «Джен Эйр», сумасшедшая бродила по вилле, опасная, как бешеная собака. Мой несчастный Феликс безропотно ждал, когда разразится гроза, и, в итоге, в него-то и угодила молния. Антуан, бедный мой Антуан, решил все уладить. Он переодел правду в другую одежку, не такую мерзкую. Если бы ты знал, скольких бессонных ночей ему это стоило…

Крупные слезы текли по морщинистым щекам Жозефины.

— Нужно было продать это проклятое мусорохранилище, когда я тебе говорила, Давид.

— Нет. Не такое уж оно проклятое, — тихо ответил Давид. — Это прекрасный дом, гордость твоего отца. Вспомни, ты ведь сама мне рассказывала.

Он злился на себя за то, что из-за него она расстроилась, но слова Жо пробудили в нем любопытство. Все Эсперандье — нехорошие люди? Что такого могло случиться, чтобы Жозефина могла сказать такое? Однако если принять во внимание то, что он уже знал, можно было ожидать чего-то еще более ужасного.

— Налить тебе еще поммо? — предложил Давид. — Тебе есть чем поужинать? Ты не забываешь принимать лекарства?

Наверное, если бы он проявил настойчивость, она бы все ему рассказала, но сейчас ему этого совершенно не хотелось. Жозефина сидела перед ним — измученная страданиями, маленькая и хрупкая в своем кресле-качалке, которое было для нее слишком велико… Сердце его сжалось от сочувствия.

— Давай я отведу тебя на «Пароход», Жо. Поговоришь с молодежью, развеешься!

Жозефина вынула из кармана фартука носовой платок и вытерла слезы.

— Не такие уж вы и молодые, — попыталась пошутить она.

— Идем! — настаивал Давид.

Он отпустил ее руки, встал и снял с вешалки большую шаль. Разве можно было так расстраивать Жо? Если с ней снова что-то случится, виноват будет он. И что он тогда сможет сказать в свое оправдание? Ведь он не имеет права доискиваться правды, которой так жаждали братья Эсперандье, и в первую очередь Альбан.