Опасное материнство. Семья для сироты

Глава 50

Лия

Хочу стукнуть его.

Или лучше надеть пакет на его голову. Хотя обычно про пакет на голове шутят в случае с некрасивыми людьми, но лицо Эмира — это апогей самодовольства, и я больше не могу этого вынести. Даже кот, сожравший всю сметану в доме, не выглядит настолько довольным.

В коридоре Эмира я швыряю небрежно пальто на тумбочку, и отправляю с ног кроссовки в полет.

— Мне надо в туалет. — без обиняков сообщаю я ему и ухожу.

Может, он поймет, что я женщина не его мечты? Бабочками не пукаю, ем испорченную, по его мнению, еду. Еще и вещи разбрасываю. Готова поставить все свои деньги, что он хочет идеальную даму: с вечной улыбкой на лице и макияжем, гладкой кожей без единого волоска, стройную, высокую, бегающую в туалет к родителям домой, чтобы мужчина не дай бог не подумал, что она занимается такими недостойными для куклы делами.

Я задумчиво задираю испачканную на улице штанину, посмотрев, как робко пробиваются волоски на ногах. Прекрасно.

Вымыв руки и кое-как оттерев грязь с одежды, я выхожу в коридор и прислушиваюсь. Арина, похоже, спит. Тишина стоит такая, что хочется помассировать ухо, потому что кажется, словно я оглохла. Но кто ее уложил и почему я этого человека тут не вижу? Не оставил же Эмир Арину одну дома, пока ездил за мной?

Я тихонечко на цыпочках прохожу к спальне Арины и приоткрываю дверь.

— Боже. — вырывается у меня и я прикладываю руку к сердцу. Меня встречает сидящий у кроватки Егерь с детской книжкой в руках. В этот раз, значит, он? Видимо, Эмиру тоже не понравилась Арина в леопардовой шубе.

Арина тихо спит. Судя по дыханию — глубоким сном, и, подходя к двери, я не услышала голосов.

Егерь что, детские книги читает?

Мистер Шкаф поднимает палец к губам, призывая к тишине, а я, осторожно кивнув, закрываю дверь. Напоследок до моего носа доносится запах крепкого кофе. Опять литрами эспрессо пьет? Мне б его конское здоровье...

Я тихо отхожу от спальни и иду искать Эмира.

Черт, он меня обещал накормить. Если уж я оказалась тут не по своей воле, то хоть поем. Надеюсь, в холодильнике у него остались нормальные продукты, потому что мужской холодильник — это полный страх и ужас.

Я нахожу его на кухне.

— Что это? — интересуюсь я, увидев кучу пакетов на столе. Потом до меня доходит. — Это доставка из ресторана. Да?

— Да. Сделал заказ, пока мы ехали, Егерь его принял. — подтверждает Эмир, а у меня вырывается вздох.

— Лучше бы я взяла так называемые “испорченные продукты”. Эмир, мои знакомые работали в общепите, и они рассказывали мне, как продукты... — я замолкаю, когда он достает из пакета коробочку, протягивая мне и сглатываю слюну, едва посмотрев на прозрачную крышку. — Погоди, это мидии?

— Именно. Любишь их?

Я прикрываю глаза, лишь бы не видеть эти нежные тельца в раковинах, залитые соусом и зеленью.

— Я... Нет, я не могу быть уверена, что их хранили правильно. Это же морепродукты. Ими отравиться, как пить дать, а я беременна.

— Ресторан моего знакомого. Я уверен в том, что там все отлично. — произносит Эмир и я сдаюсь.

— Давай сюда. — отобрав у него коробочку и вилку, я сажусь за стол вскрывая крышку. Кажется, у меня начинает трепетать не только сердце, но и душа, стоит только запаху достигнуть моего носа. Они определенно свежие. Чудесные.

Моя прелесть.

В следующий момент Эмир поворачивается ко мне с чем-то новым, но так и застывает, увидев, как я облизываю раковину от сока.

— Лия, я заказал две порции. Все они достанутся тебе, если ты так их любишь, так что не ешь то, что несъедобно.

— Отстань. — отмахиваюсь я, продолжая. — Я так всегда облизываю их напоследок. Что там у тебя еще?

Ладно. Если он достанет что-то еще подобное, я даже готова простить Эмиру ту самую корзинку и его плохое поведение в машине и магазине.

— Я много чего взял. Рыбу, креветки, устрицы. Ну и горячее. Еще есть суп.

— Устрицы не люблю. — бормочу я. — Не понимаю, как их люди едят. Похожи на слизняков. От всего остального не откажусь, давай сюда.

Спустя несколько минут передо мной на столе оказывается куча еды, и я из последних сил сдерживаюсь, чтобы не начать пробовать все. Еще немного — и я сдамся, и буду рада, если Эмир будет каждый вечер забирать меня из магазина, вытряхнув из корзинки продукты. Можно закрыть глаза на плохое поведение человека, потому что отсутствие в твоем холодильнике морепродуктов из-за вынужденной экономии заставляет меня еще больше нервничать. Папина рыба, конечно, вкусная, но это не то.

— Что ты делаешь? — интересуюсь я, когда взгляд падает на Эмира. Он стоит с раковиной в руке, бессердечно ковыряясь в ней вилкой. — Это же устрица. Кто ее так ест?

— Понятия не имею, как ее можно еще есть. Вроде бы, вилка — главный инструмент, которым можно что-то подцепить.

Я откладываю в сторону приборы, поднимаюсь со стула и подхожу к Эмиру, забрав у него раковину. Честно говоря, мне впервые становится жаль устрицу. Учитывая то, что она живая... во что ее превратил Эмир — это зверство.

— Если ты так будешь ковырять моллюска, на тебя подадут жалобу о жестоком обращении с животными. — бормочу я, поддев вилочкой содержимое раковины и отковыривая его так, чтобы можно было съесть. После, взяв ложечку соуса, я выливаю его внутрь и отдаю раковину Эмиру. — Теперь просто выпивай все.

Он недоверчиво смотрит на содержимое а потом, медленно подносит раковину ко рту. Я наблюдаю за его лицом, пытаясь уловить оттенки эмоций.

— Ну как?

— Никак. — произносит Эмир, и по его каменному выражению я понимаю, что ему не понравилось. — В детстве мать разделывала селедку и давала мне попробовать молоки. То же самое, только несолено.

Н-да, интересные у него вкусовые ощущения. Такое сравнение я слышу впервые.

— Ты можешь их запечь со специями и сыром, пока они не сдохли. Так тебе больше понравится. — предлагаю я, потыкав вилочкой в мантии моллюсков. Действительно свежие. Одна из подруг вечно жаловалась, что половина устриц из доставке ей приходят уже мертвыми.

— В каком смысле — “пока они живые”?

Я медленно поднимаю на него взгляд.

— В прямом, Эмир. Это живые устрицы. Смотри, видишь, они двигаются, когда я к ним прикасаюсь.

У него нет на лице отвращения, но он смотрит на меня так пристально, что мне становится даже как-то его жалко. Боже. Ну кто знал, что Эмир не в курсе всех этих подробностей? Зато его можно оправдать. Он издевался над моллюском, не зная, что он живой.

— Прости. — хмыкаю я в кулак. — Надо было насторожиться, когда ты ковырял ее, и предупредить, но я как-то не подумала, что ты об этом не знаешь. В этом нет ничего страшного. Они ничего не чувствуют. Так что... — я смотрю на огромную коробку с устрицами. — Их надо съесть, не будешь же ты выкидывать?

Эмир медленно кладет вилочку на стол.

— Егерь доест. Отдам ему.

— Он тебе что, собака? — фыркаю я. — Ты так сказал...

— Что там надо доесть? — в кухню внезапно заходит мистер Шкаф, со вкусом потягиваясь. Мне хочется спросить — дочитал ли он “Три поросенка” и как ему сюжет, но я сдерживаюсь.

Эмир в ответ двигает в его сторону коробку.

— Вот это.

— О-о. — оживляется Егерь, потирая живот. — Самое то вечерком. А кофеек есть?

— Обычный кончился. Только растворимый.

— Сойдет.

Спустя пару мину я наблюдаю, как Егерь сыпет из банки себе в кружку кофе. Одна ложка, вторая, третья... на восьмой я прикрываю глаза и отворачиваюсь к своим мидиям, не в силах видеть издевательство над сердцем этого мистера Шкафа.

Ну и кофе с устрицами... серьезно?

Коробка с моллюсками исчезает за десять минут, как и кофе. Егерь разделывается с устрицами профессионально, в отличие от его начальника, и, похоже, его совершенно не смущает тот факт, что они живые.

— Ладно. — он забирает коробку, сгребая в нее все пустые упаковки, и, подойдя к мусорному ведру, достает из него пакет. — Спасибо за ужин. Я поехал домой, спать охота. Мусор заодно вынесу.

— Давай. — произносит Эмир, который с потухшим лицом ест рыбу, а я провожаю этого бугая взглядом.

Он меня иногда поражает, но я бы не сказала, что думаю о нем, как о плохом человеке. Егерь даже забавный, что ли. Я мало знаю людей, выносящих заботливо мусор из дома начальника.

— Я забыл заказать напитки. — слышу я голос Эмира и поворачиваюсь к нему. — Что-нибудь выпить хочешь?

Я приподнимаю немного бровь.

— Мне нельзя алкоголь.

— Я об обычных напитках, Лия. Чай, кофе, минеральная вода.

— Если можно, то чай. — вздохнув, произношу я. Если отбросить мысль о том, что Эмир в очередной раз без моего согласия привез меня сюда, то я чувствую себя прямо окруженной заботой.

Эмир протягивает руку, ткнув в кнопку электрического чайника с водой, и какое-то время я молча наблюдаю за маленькими пузырьками, танцующими в синем цвете подсветки. Почему-то мелькает воспоминание о том, что в детстве у родителей Эмира был тоже электрический чайник, и тогда я ему дико завидовала. Меня бесила вечно горячая ручка моего чайника, и то, что при наливании воды в кружку, крышка каждый раз смещалась, выпуская горячий пар и обжигая пальцы.

— Послушай. — внезапно вырывается у меня вопрос, который я, в общем-то, не хотела задавать, но само вышло. — После того, как ты... уехал из дома, ты когда-нибудь вспоминал о нашей дружбе?

Если до этого опроса Эмир казался расслабленным, то после него всю расслабленность словно стирают с его лица. Только едва приподнятая бровь говорит мне, что Эмир не злится, иначе бы я сильно начала беспокоиться.

— С чего вопрос? — произносит он. — Было дело.

— Было дело? — хмыкаю я. — Ну хоть так. Просто мне всегда было интересно — почему ты хотя бы не написал письмо? Последний раз мы виделись в школе и я одолжила тебе учебник. Мне потом влетело от библиотеки... Просто мне всегда казалось, что это не в духе такого обязательного ученика, как ты — даже не извиниться за стыренную книгу.

Лицо Эмира трогает тень улыбки.

— Могу поискать и вернуть сейчас. Возможно, она где-то еще у меня.

— Не надо. — вылетает у меня смешок. — Думаю, библиотеке уже плевать, да и вопрос не об учебнике, а о тебе.

— Мне было не до этого. Честно — даже не знаю, можно ли было написать кому-то из друзей письмо. — Эмир пожимает едва заметно плечом. — Даже если можно, то не уверен, что мне бы позволили.

Я хмурюсь.

— Все было настолько плохо?

— Ну, детский дом явно не самое хорошее место в мире, Лия.

Я замолкаю. Учитывая то, что случайно рассказал мой отец — это был глупый вопрос.

Как же изменилась наша жизнь с тех пор. Казалось бы, девочка, которая жила с родителями и хорошо училась в школе, должна стать более успешной, чем мальчишка из детдома, сбежавший потом на улицу, но, смотрите-ка, сейчас я работаю продавцом в магазине подарков и изо всех сил коплю деньги на содержание ребенка. А у Эмира денег столько, что он даже бровью не повел, когда покупал мне вещи и видел на чеке сумму с кучей нулей.

Что бы там не говорил отец, но этот человек вызывал уважение. Когда-то мир поступил с ним невероятно несправедливо, дважды лишив родителей.

— Мне жаль, что тогда я ничем тебе помочь не могла. — вырывается у меня. — Мой отец ведь был полицейским. Если бы я попросила его найти, где ты живешь, и послала его в детский дом, чтобы передать тебе письмо, думаю, ему бы не смогли отказать. Если к тебе несправедливо там относились, я бы рассказала это отцу.

Я чувствую, как Эмир смотрит на меня, но не могу посмотреть ему в глаза.

— Вряд ли я когда-нибудь тебе рассказал, что там происходило. Так что не вини себя в том, что не сделала, Лия.

Он ставит передо мной кружку с дымящимся чаем.

— Пей. Уже поздно, кстати. Может, останешься здесь?

Если до этого я чувствовала, как страдает мое сердце и душа, при мыслях о том, что пережил подростком Эмир, то теперь на мое лицо резко наползает каменное выражение.

— О, нет, спасибо. Когда-то я осталась с тобой на ночь.

— Вряд ли ты еще раз сможешь сейчас забеременеть.

— Эмир. — я стреляю в него мрачным взглядом. — Этот аргумент делает только хуже.

— Я к тебе не притронусь. — произносит он, встретив мой взгляд. — Здесь две спальни. Можешь запереться на замок. Тебе нужно отдохнуть, поэтому я буду настаивать.

У меня вырывается вздох.

Если Эмир настроен настаивать — у меня нет ни единого шанса. Я только нервы себе вымотаю.