Опрометчивость

ГЛАВА 16

«Георг V», с точки зрения Стэна, был лучшим отелем в Париже. Некоторые предпочитали «Ланкастер», но, на его вкус, он был слишком чопорным. А в «Георге V» царили богемные нравы. Здесь все время что-то происходило, и ты чувствовал себя частицей этой праздничной жизни, как в «Шерри Неферланд» в Нью-Йорке, буквально в его доме, когда он находился вне домашних стен. Вообще-то, подумал Стэн, если бы не Джесси, он был бы счастлив, да, очень счастлив поселиться в «Шерри». Великолепное расположение, комфорт, отличное обслуживание в номерах, каждый вечер в баре знакомые лица по Лос-Анджелесу, ощущение постоянной готовности во что-то включиться, действовать – чего еще человеку надо?

– Джесси! – закричал он. – Я собираюсь звонить Парис Хавен. Ты будешь говорить?

Джесси находилась в спальне, где она примеряла платье от Диора, которое купила вчера и которое только что доставили. Прекрасно, она сможет надеть его нынче к ужину.

– Парис, кто?

– Хавен. Ну, ты же знаешь… дочка Дженни.

– Ах, да, ну, конечно… Я поздороваюсь с ней… Подожди, Стэн, ты что, собираешься пригласить ее ужинать с нами?

– Ну да, я обещал ей это, ты же знаешь. Когда она была в Лос-Анджелесе, я пообещал, что мы вместе поужинаем – она, возможно, ждет этого, Джесси.

Джесси пристально смотрела на него. Она не хотела идти к «Лассере» с Парис Хавен. С ее точки зрения, девушка слишком уж старалась походить на француженку, да и Дженни ей никогда не нравилась. Ее раздражало дружеское отношение мужа к этой актрисе.

– Я уже пригласила Джонсонов, – резко возразила она. – Они живут в «Ритце». Я столкнулась с ней сегодня в бутике «Живанши». Мне не хочется выслушивать непрерывную болтовню Парис, она бывает ужасна и все время почему-то хочет говорить о своей матери.

– Чепуха! – резко сказал Стэн, поднимая трубку и называя номер на неожиданно хорошем французском.

А Джесси все смотрела на него, пока он прикуривал сигару и ждал ответа. От этих проклятых сигар всегда так много дыма.

Парис выглядела великолепно. Она была худа как вешалка и загадочно бледна. Короткая стрижка подчеркивала высокие скулы. Худоба шла ей, но не голодание. Она столкнулась с этим фактом после провала своего шоу, когда все ее надежды обратились в прах, а баланс в банке был равен нулю. И не только ее, она потеряла и деньги сестер. Если бы не чувство ответственности перед ними и твердое решение расплатиться, она могла бы покончить с собой той ночью – особенно потому, что Олимпи не позвонила.

Олимпи стала единственной яркой вспышкой на сцене, единственной связующей нитью между провалом и успехом. Олимпи знали все: к ней прислушивались люди из мира моды, они уважали ее мнение. Когда Диди рассказал ей, что она была и застала конец шоу, бросив фразу, что зрелище было сказочное, Парис надеялась, что, может быть, Олимпи выручит. Особенно после той ночи… Она всякий раз вздрагивала, когда вспоминала… Лучше уж не вспоминать. В жизни каждого случаются события, которых стыдишься, говорила она себе в моменты уныния, когда, замирая, повторно раскручивала в памяти эпизоды в ее квартире – обычно в постели, в середине ночи, когда не спалось.

Она устало поднималась по ступеням в свою студию. У нее был тяжелый день у Мицоко, где она теперь работала моделью. А что ей оставалось делать? Это все, на что она была способна, после того как провалилась в качестве дизайнера. Ирония судьбы заключалась в том, что она получила работу у Мицоко, из-за которого и провалилось ее шоу – а, может быть, оно все равно бы провалилось? Она вставила ключ в замок, все еще думая о модельере. Ее короткая стрижка – это тоже его причуда. Все девушки Мицоко должны были коротко подстричься, именно такой он видел весеннюю моду. Закрыв за собой дверь, Парис швырнула сумку на чертежное бюро, заваленное теперь книгами и журналами вместо эскизов. Потом подхватила на руки маленького белого котенка – нечто вроде утешительного подарка от Диди – подбежавшего к ней с приветственным писком.

– Ну, конечно, любовь моя, – бормотала она, уткнувшись в его шерстку, судорожно прижимая к себе маленький теплый комочек. По крайней мере, теперь ей было к кому спешить домой.

Единственное удовлетворение, которое она испытала у Мицоко – это когда Финола, гордая своим положением модели-звезды, подчинилась требованию хозяина обрезать волосы. Без своей развевающейся белокурой гривы она выглядела долговязой школьницей с такими же незапоминающимися чертами лица, как у куклы Барби – весь драматизм ее облика исчез. А Мицоко хотел драму – элегантные точеные носы, длинные-длинные шеи, трагические рты, выступающие скулы, а тут неожиданно оказалось, что Финола не тянет на это. С тех пор он не использовал ее, а чтобы волосы вновь отрасли, потребуется время.

Парис поцеловала котенка в белую головку и отнесла пакет с курицей на «кухню», где отколупнула кусочек для своего маленького голодного друга. «Иди сюда, Алиса!» Она поставила блюдце на пол, и котенок жадно прильнул к нему. Парис не знала, почему назвала котенка Алисой, должно быть, по какой-то ассоциации с «Алисой в Стране чудес» – она помнила, как Дженни читала им эту книгу, и они все ее любили. Ей не хотелось сегодня вечером думать о Дженни, никакого смысла нет снова перебирать воспоминания. По крайней мере, подумала Парис, сбрасывая туфли и наливая себе стакан белого вина из холодильника, я, кажется, научилась мужественно встречать будущее, а не только оплакивать прошлое.

Зазвонил телефон. Это, должно быть, Диди – он это делал каждый вечер просто так, чтобы поболтать и убедиться, что с ней все в порядке, или Алан Маркус, молодой и талантливый фотограф, с которым она обещала пойти в галерею на открытие выставки, а потом, возможно, и поужинать.

– Парис? Ты как, черт побери?

Голос Стэна Рабина оказался струей холодной воды. Она никак не ожидала, что прошлое обрушится на нее именно сегодня вечером в виде этого проходимца, и на минуту это выбило ее из колеи.

– У меня все хорошо, Стэн.

– Отлично. Послушай, мы с Джесси здесь и я вспомнил, что обещал взять тебя на ужин к «Лассере». Сегодня твой вечер, Парис. Надень свое лучшее платье и приезжай—мы в «Георге пять очков», уже готовы и собираемся заказать самый шикарный ужин, какой тебе когда-либо доводилось есть. – Стэн счастливо пыхнул сигарой, он всегда радовался, когда имел возможность выполнить свое обещание.

Парис молчала, пытаясь усмирить закипающий в ней гнев. Это был гнев на все, что случилось с ней, на ее провал, на то, что за ним стояло, она не забыла тот страшный день после похорон матери. И она не сумела загнать эти чувства внутрь и обратила их с наслаждением на Стэна, выплеснув яростные слова дрожащим хриплым голосом:

– Послушай, ты, старый жулик, – начала она, – если ты думаешь, что оказываешь мне великое благодеяние, приглашая меня в дорогой ресторан и угощая ужином на деньги моей матери, то ты ошибаешься. Ты вытянул из Дженни достаточно, чтобы жить в роскоши всю оставшуюся жизнь, а потом вышвырнул ее, когда дела пошли не так хорошо. Ты палец о палец не ударил, чтобы что-нибудь сделать для нее или для нас. Ты ведь был нанят, чтобы не допустить того, что произошло, ты, Стэн, самый умный адвокат, какой только есть в Беверли-Хилз, или нет? Так как же ты, такой блестящий адвокат, не увидел, что клиента обирают, и не позаботился как следует о деньгах нашей несчастной матери? Ты… ты хоть что-нибудь сделал для нас, Стэн? Сомневаюсь, что ты вообще хоть раз подумал о нас, по крайней мере, пока Дженни не умерла. Очень своевременно умерла, не так ли? А вот я думаю, что бы произошло, останься она жива? Тогда обязательно должны были быть даны какие-то объяснения. Публичные объяснения. Ты знаешь, как Дженни любила публичность?

Челюсть Стэна отвисла, дымящаяся сигара задрожала в пальцах. Джесси с изумлением взглянула на него.

«Что за бес вселился в девчонку?» – ошеломленно размышлял Стэн по мере того, как ее слова достигали его сознания. Она угрожает ему сейчас, угрожает судебным делом. Она собирается возбуждать дело от имени своих сестер! Господи! Стэн с трудом сглотнул комок в горле.

– Подожди, Парис, понимаю, ты немного не в себе… – а она продолжала свое. Но у нее ведь не было возможности узнать что-нибудь, или была? Как? Нет, невозможно…

– Успокойся, Парис, давай поужинаем и поговорим обо всем. Сейчас ты слишком возбуждена.

Парис почувствовала облегчение. Хоть раз она одержала перевес, а Стэн Рабин дрогнул. Это произошло в тот момент, когда она пригрозила судом, вот когда он вдруг зашевелился и попытался утихомирить ее. Может быть, ей следует подать в суд, может быть, этот ублюдок действительно скрывал что-то?

– Это относится к Биллу Кауфману тоже, – сказала она, еще больше повышая голос. – Ждите судебного иска, мистер Рабин. И, кстати, завтра в «Хлое» распродажа, ваша жена может легко спустить там несколько тысяч долларов из денег Дженни, которыми вы пока еще владеете…

Она хлопнула трубку на рычаг и сделала основательный глоток белого вина. Господи, как хорошо она себя почувствовала, тысячу лет ей не было так хорошо.

«Лассере» был именно таким местечком, как о нем и говорили. Здесь имелось все, что и должно быть в хорошем ресторане, думал Стэн, играя своим pate de foie gras с белым виноградом. Но почему же он не наслаждался всем этим так, как всегда? Джесси занялась болтовней с Джонсонами, довольно приятной парой из Нью-Йорка, которую Стэн то тут, то там встречал иногда в юридических кругах. Однако Френк Джонсон все больше раздражал Стэна тем, что настаивал, будто это тот ресторан, где обязательно следует заказывать утку.

– Каждая утка у них пронумерована, – говорил он, – так же, как бутылки хорошего вина. Ну разве не фантастика?

Стэн пытался втолковать ему, что на утке специализируется Тур д'Арджент, но Френк Джонсон пропускал его замечания мимо ушей, и Стэн наконец сдался без боя. А теперь уже все они прицепились к этой проклятой утке.

Сегодня вечером ему не хотелось ни с кем спорить, он радовался, что Френк и Джесси судачили друг с другом, не трогая его. Господи, эта малютка Парис Хавен завела его, по-настоящему завела этой смехотворной угрозой подать в суд! Конечно, она не сделает этого, ей не потянуть. Он вычислял, достаточно ли она умна, чтобы поручить дело крупному юристу и заплатить ему проценты в случае выигрыша. У нее есть шансы, как юрист он понимал это, и если даже она не выиграет, то безвозвратно разрушит его репутацию. Когда он вернется, лучше позвонить Биллу. Стэн сделал глоток Meursault, которое он заказал к foie gras – вино хорошее. А, к черту все, подумал он, тоже мне, он еще нервничает из-за такого ничтожества, как Парис Хавен. Он справится с ней даже со связанными за спиной руками. Дерьмо. Он должен наслаждаться жизнью, он выдержал весь этот путь, чтобы насладиться.

Официант принес утку, но Стэн жестом отослал его.

– Я не хочу этого, – заявил он, – я передумал. – Принесите мне лучше куропатку.

– Но, Стэн, – запротестовала Джесси, – они ведь уже приготовили утку, мы все хотели ее. Уйдет масса времени, пока тебе приготовят что-то другое.

– Пятнадцать минут, мадам, – объяснил официант.

– Вот и отлично. – Стэн откинулся на спинку стула и полез в карман за сигарницей. – А вы начинайте, ешьте. Я подожду свою куропатку. А после всего, я думаю, мы все получим удовольствие, съев холодный мусс из манго.

Он подмигнул миссис Джонсон.

– Вам понравится, – пообещал он, – это будет очень приятно – прохладный мусс после огненно-острой утки.

К тому времени, когда принесли куропатку, Стэн прикончил два стакана Leoville Las Cases. Птица соблазнительно пахла и была красиво уложена между тостами и паштетом.

– Второй раз паштет, – осуждающе заметила Джесси, разглядывая его тарелку.

– Вот и хорошо, – сказал Стэн, накинувшись на еду, – я проголодался.

Они уже прикончили свои порции утки – и Джесси про себя отметила, что Стэн был прав, следовало заказать что-нибудь еще – а теперь сидели, медленно пили вино и наблюдали, как ест Стэн. Вот почему для них явилось полной неожиданностью, когда лицо его внезапно побагровело, и он, раскрыв рот, начал глотать воздух, не в силах произнести ни слова. Он умер раньше, чем они осознали это.