Опрометчивость

ГЛАВА 26

Через Коте д'Азур пронесся первый осенний мистраль, разгоняя тяжелые, серые облака в тонкую пелену дождя. Облаченная в казенного вида свитер и синие джинсы, она спешила по тихим улочкам Сен-Тропеза. Последние летние визитеры уехали в уик-энд словно перелетные птицы в более теплые края, оставив за собой пустынный, словно вымерший город. Выцветшие за лето навесы над опустевшими кафе хлопали на ветру, а на окнах притихших бутиков появились безнадежные наклейки «РАСПРОДАЖА».

Венеция, дрожа от пронизывающего ветра, укуталась поплотнее. Лето кончилось, впереди предстояла одинокая зима в Лондоне. Единственно хорошее, что ее ждало – это воссоединение с Кэт и Ланкастерами. Она вышла в город, чтобы накупить для всех них подарков, на что потратила изрядную сумму из накопленного жалованья, она покупала всякие экстравагантные вещи, которые, она знала, им понравятся, и теперь ей только и оставалось, что все упаковать и быть готовой к отбытию ранним утром. Команда пригласила ее вечером поужинать с ними в качестве почетного гостя, и она приготовила по этому случаю огромный торт-мороженое, на котором написала все их имена, нарисовала маленький кораблик и сделала надпись: «Прощай, «Фиеста»!» По какому-то импульсу Венеция остановилась возле магазина, в котором продавали вина, и выбрала большую бутылку шампанского как свой вклад в общее празднество – может быть, это поможет ей развеселиться сегодня вечером. Нагруженная пакетами, она вернулась на «Фиесту», где все уже деятельно готовились к предстоящему отходу.

– Здесь мистер МакБейн, – сказал ей капитан, встретив ее на палубе у трапа, – он неожиданно вернулся и спрашивал вас.

Фитц здесь! Ее сердце готово было выпрыгнуть из груди, когда она следовала за капитаном. Почему? Почему он вернулся? Может быть, хотел проверить, все ли в порядке на его великолепной яхте перед тем, как завтра она отойдет в Роттердам на обычный ежегодный осмотр, да, конечно, именно так.

– Идите, идите сразу, мисс, – сказал капитан, принимая от нее пакеты, – я думаю, он хочет вручить вам ваши наградные – мы уже все получили по случаю окончания сезона.

Вот в чем дело… Венеция в отчаянье вздохнула, ища повода уклониться, но так и не нашла. Она все еще оставалась членом его экипажа, и, если капитан приказывает, надо идти. Она пригладила разлохматившиеся волосы, но ветер снова размотал их, к тому же, утром она даже не покрасилась, она, должно быть, выглядит девчонкой лет пятнадцати, особенно глупой в этих синих джинсах. «Стоп! – сказала она себе сердито, у тебя нет никаких оснований быть похожей на самую искушенную женщину Ривьеры – ты есть то, кто ты есть». Распрямив плечи, она гордо зашагала в его кабинет.

Фитц в джинсах и ветровке сидел за столом и читал какие-то бумаги; когда она вошла, он поднял голову. Он выглядел именно так, каким она его запомнила – его глаза были такими же глубокими и синими, и они встретили ее тем же знакомым пронизывающим взглядом, словно он мог читать ее мысли, и, когда он взял ее руку, его рука была такой же твердой, как и запомнилась ей.

– Как дела, Венеция? – На мгновение он задержал ее руку в своей.

– Все в порядке. – Она еле расслышала собственный голос. – Все в порядке, – повторила она уже громче.

Фитц сел в свое кресло, ничего не говоря, и Венеция, ощущая какую-то неловкость, огляделась… Она не могла этого выносить. Она-то думала, что уже прошла через самое худшее – ну почему он должен был вернуться и напомнить ей снова обо всем?

– Венни, ты помнишь, что я дал тебе одно обещание? – спросил Фитц, – в тот вечер, когда мы ужинали вместе в Барбадосе?

Она помнила каждое сказанное тогда слово.

– Вы имеете в виду Дженни?

– Да, относительно Дженни. Я не забыл свое обещание, и одна из причин, по которой я сейчас здесь – это то, что я хочу сообщить тебе, что я оказался в состоянии выполнить его.

Она ожидала, не отрывая от него глаз, забыв обо всем, при неожиданном сообщении, что он располагает какими-то новостями о ее матери.

– Эти новости одновременно и плохие, и хорошие, – сказал Фитц. – Я сумел внедрить одного человека в ее дела, и боюсь, что при этом обнаружились очень странные вещи. – Он заколебался, так как не мог рассказать ей о Рори Гранте – и не сможет никогда. Смерть облекла Дженни в неземное достоинство, и она должна в нем остаться. – Будет лучше, Венеция, если я не стану вдаваться во все детали. Достаточно знать, что подозрения твоих сестер оказались верными. Деньги, принадлежащие твоей матери, перетекли в карманы нечестных людей.

Венеция вспомнила тот день в Малибу в пляжном домике, ведь Стэн и Билл так резонно объясняли, каким образом Дженни потеряла свое состояние.

– Билл Кауфман? – прошептала она.

Он кивнул.

– И Рабин, среди прочих. Мне очень жаль, Венни.

– Я знала их, когда была еще девочкой, – сказала она, сбитая с толку. – Но почему они так поступили с нами, Фитц?

Он пожал плечами.

– Кто теперь объяснит? Голливуд – странный город. Ценности утрачиваются, дружеские связи распадаются – не для всех, конечно, но многие связи часто оказываются непрочными, а люди – нещепетильными, а вокруг так много денег, они соблазняют. Не пытайся понять это, Венни, просто радуйся, что у твоей матери хватило разума, чтобы не позволить и тебя втянуть во все это…

Засунув руки в карманы джинсов, Фитц стал беспрестанно расхаживать по каюте.

– Как бы то ни было, мне удалось вернуть часть этих денег для вас. И опять, будет лучше, если вы не станете спрашивать меня, каким образом. Просто поверьте, если я скажу, что это лучше, чем трепать ваши имена – и имя Дженни – по судам.

– Да, – сказала Венни, веря ему.

– Итак, полтора миллиона долларов ждут тебя и твоих сестер в Первом Национальном и Городском Банке в Лос-Анджелесе.

– Полтора миллиона? – повторила ошеломленная Венни.

– Это не совсем то, что вам принадлежит на самом деле, но, поверь, нет другого способа получить их. Если хочешь, я могу завтра же выписать вам чеки.

На эти деньги, подумала Венеция, Парис сможет открыть свои «Хавен Бутики», Индия и Альдо получат достаточно, чтобы вернуть в банк кредиты и вести отель без напряжения – может быть, теперь они даже заведут детей раньше, чем предполагали. А мне? Что я буду делать?

Фитц склонился над столом, по-прежнему держа руки в карманах и наблюдая за ней.

– Ты даже не представляешь, что это означает для моих сестер, – сказала она.

– А для тебя?

– И для меня, – сказала она тихо. – Спасибо тебе.

– Чем ты теперь займешься, Венни?

Венеция опустила глаза. Она боялась вымолвить, что надеется на его совет, и совет этот мог бы заключаться в том, чтобы она была с ним. Она стиснула руки, пытаясь сосредоточиться на всем сказанном.

– Ты говорила об открытии ресторана, – сказал он, – может быть, для этого самое подходящее время – теперь ты обладаешь деньгами для этого. Деньгами и склонностью. Моя лондонская контора может помочь тебе со всеми этими юридическими тонкостями, арендой, ну, и прочим…

– Спасибо. Фитц вздохнул.

– Ты ничем не облегчила этот разговор для меня, Венни.

– Я думала, между нами было что-то большее, чем просто бизнес.

Их глаза встретились в молчании.

– Это была знойная тропическая ночь, – сказал он в конце концов. – Огромная ленивая луна над водой, белоснежная яхта – и немолодой мужчина, который воспользовался ситуацией, о которой мечтал всю жизнь.

Венеция в изумлении уставилась на него. Странно, подумал Фитц, больше она не напоминала ему Дженни; даже этот открытый, серо-синий взгляд был теперь ее собственный. Она – только Венеция. И он любил ее. Он заставил себя говорить дальше. Он должен все сказать ей, дать ей шанс.

– Венни, я не знаю, способна ли ты понять это, но ты должна знать кое-что.

Венеция недоуменно смотрела на него. Она засунула неожиданно похолодевшие пальцы в рукава своего тяжелого свитера и ждала. У нее вдруг возникло ощущение, что, что бы он ни сказал, лучше бы не говорил. Неожиданная мысль пронзила ее. О, Господи, только бы не про Олимпи. Неужто он намерен жениться на ней?

Фитц опять начал расхаживать по каюте.

– Когда Морган позвонил мне из Лондона, чтобы сообщить, что Дженни Хавен умерла и что он встречается с ее дочерью, я окаменел. Я встречался с твоей матерью только один раз – много лет назад. Но, тем не менее, Венни, у меня было ощущение, что я знал ее всегда. Я внушил себе, что влюблен в нее с тринадцати лет, когда увидел ее в «Любви среди друзей». Я до сих пор помню каждый эпизод этого фильма, всех ее фильмов. Возможно, ты не в состоянии понять, что означала Дженни для бедного мальчишки, выросшего в маленьком угрюмом городишке, который я назвал своим домом… Она была как шелк и атлас для подростка, носившего заплатанные холщовые штаны. Такие женщины не существовали в реальной жизни, во всяком случае, в моей жизни. Когда ты женщина, бедность означает для тебя куда больше, чем только недостаток еды. Это означает потерю надежды быть красивой или женственной. Это означает, что всякая романтика отступает перед требованиями воспитания голодных детей, тебе досаждает слишком много пьющий муж. Для тебя невозможно отрешиться от мысли, что ничего другого ты себе позволить не можешь. Даже молоденькие и хорошенькие девушки, я знаю, грубели и старились раньше времени, Венеция. А для маленького мальчика Дженни была недосягаемой мечтой. Она помогала мне переносить холодные и одинокие ночи. Я никогда не забывал о ней. Когда я услышал, что она умерла, это значило для меня то, что я потерял кого-то очень близкого – женщину, которую любил.

Фитц остановился и взглянул на Венецию. Могло ли это дитя мира изобилия, хороших школ и прочных английских традиций вникнуть в то, о чем он говорит? Способна ли?..

– Фитц, я не понимаю…

– Слушай меня, – повелительно сказал Фитц, – когда я встретил тебя, я был потрясен, Венеция. Имеешь ли ты какое-то представление о том, насколько ты напомнила мне свою мать?

– Но я не то же самое, – запротестовала она, – я никогда не была такой, как она! – Неожиданно она почувствовала, что не хочет слышать того, что он собирался сказать.

– Неужто ты не понимаешь? Я никогда не знал, какой Дженни была на самом деле – только какой она выглядела! Она была мечтой, Венни – я был влюблен в мечту! Та ночь, когда мы танцевали и я держал тебя в своих руках… ты могла быть Дженни!

Хуже, подумала Венеция, вскочив с кресла, даже еще хуже… Он занимался с ней любовью…

– Я должна знать, – сказала она, – скажи мне правду. Когда ты занимался со мной любовью, это было потому, что ты хотел меня… или… – Она была не в состоянии закончить вопрос.

– Не знаю, милая, – мягко произнес Фитц, – можно ли сказать, была то Венни или Дженни. Ты была моей фантазией, девушкой моей мечты, ставшей явью. Я чувствовал, что чувствует твой рот под моими губами… Я познал тебя, Венни. Я полюбил тебя навсегда.

Венеция вспомнила финальный момент его страсти, тогда он выкрикнул имя. Она была потрясена… О, Господи, она должна была разобрать…

– Так это было мое имя, когда ты выкрикнул?.. – спросила она таким осевшим голосом, что он еле расслышал ее слова, – или это было?..

Глядя в ее серо-голубые глаза, Фитц был не уверен, что помнил это, но он не хотел добивать ее окончательно.

– Только Венни, – сказал он, – конечно, это было твое имя…

Слезы хлынули из ее глаз. От боли или от облегчения? Фитц любил ее, он только что сказал это. Разве не так? Он обнял ее, и она прильнула к нему, ее слезы намочили ему рубашку.

– Очень странно, – прошептал он, – но теперь я не замечаю никакого сходства. Когда я гляжу на тебя, я вижу только тебя – Венни. Мою прекрасную юную Венни.

Она поняла его по-своему.

– Ты боишься, что я слишком молода для тебя. – Она вздохнула. – Да? Разве не так?

– Что я слишком стар для тебя, – поправил он. – Подумай об этом, Венни. Перед тобой открывается вся твоя жизнь. А я уже прожил дюжину жизней. Ты можешь совершить все – открыть ресторан, создать настоящий бизнес, выйти замуж за кого-нибудь подходящего тебе по возрасту, создать хорошую семью, нарожать детей…

– И коттедж с розами перед дверью, – насмешливо добавила она, улыбнувшись тем идиллическим картинкам, которые он только что развернул перед ней. – Но я люблю тебя, Фитц МакБейн.

– Тебе нужен кто-то, в том же возрасте, что и Морган.

– Нет, никогда, не Морган, – прошептала она. – Мы просто друзья, было так весело…

– Это я и имею в виду, Венни. Ты так молода, ты должна веселиться. Я люблю радоваться жизни в компании сверстников и строить судьбу такой, как тебе хочется… Я люблю тебя, Венни. Но я должен дать тебе шанс.

– Какой шанс?

– Встретиться с другими людьми.

– Ты имеешь в виду, с другими мужчинами?

– Да, с другими мужчинами. Они замолчали.

– Это единственный путь, пойми, – сказал он, высвобождая ее из объятий, – единственный путь для тебя, чтобы быть уверенной во мне и в себе. Я боюсь, что через несколько лет ты пожалеешь, что стала миссис Фитц МакБейн, что ты можешь ощутить, что потеряла свою молодость, упустила свободу, и в один прекрасный день ты скажешь мне: у меня была масса возможностей, я была молода, я могла иметь что-то еще, а не просто стать женой богатого мужчины. Старого мужчины.

– Но я никогда не скажу так. Я хочу сказать… Я люблю тебя, Фитц.

– И я люблю тебя, вот почему я и говорю тебе все это, Венни. Я не вынесу, если ты выйдешь за меня замуж, а потом вдруг осознаешь, что совершила ошибку. Ты меня понимаешь? Я предпочту не иметь тебя совсем, чем иметь, а потом потерять. Уйди от меня, Венни, уйди на время. Попытайся жить по своим собственным желаниям, проведи эксперимент с рестораном, заведи друзей, делай все, что делают твои сверстники.

А Венни хотела снова оказаться в его объятиях, войти в его жизнь сейчас же, быть любимой им навсегда. Она теперь видела, что он в чем-то прав.

Но у него было такое твердое лицо, а ей так хотелось разгладить складку между его бровей, погладить морщинки в уголках глаз, уверить его, что ее юность была ее ответственностью, а не вкладом. Но это ни к чему не приведет, нет. Он отсылал ее в ее собственный мир. Но надолго ли?

– Как долго, – прошептала она, – сколько потребуется времени, чтобы доказать тебе, что ты тот, кого я люблю, что это ты, кого я буду любить всегда?

Фитц вздохнул. Он знал, что надо сказать ей, чтобы она забыла все это. Он просто дурак, он нуждается в ней, не может жить без нее, он любит ее, потому что она так молода, так нежна и мила. Но он не мог этого сделать. Возможно, найдется дюжина молодых людей, которые скажут ей те же самые слова. Он должен дать ей этот шанс.

– Попытайся прожить своей собственной жизнью год, Венни, – тихо сказал он. – В конце концов, двенадцать месяцев – это не так много. А в конце этого года, если ты все еще будешь нуждаться во мне, я буду здесь – в ожидании.

Венеция в нерешительности смотрела на него. Конечно, если он любит ее, он не мог отослать ее. И тут она вспомнила реплику в одной из картин Дженни, она видела, как ее мать репетировала это. Она без конца взбегала и опускалась по каким-то лестницам в апартаментах отеля, облаченная в кремовый атласный халат. Дженни широко раскидывала руки и выкрикивала в распахнутое окно какому-то невидимому возлюбленному: «Настоящая любовь не эгоистична. Настоящая любовь никогда не требует, она дает». Фитц давал ей свободу выбора. Ее мать поняла бы это и одобрила.

– Значит год. – Венни провела руками по своим взлохмаченным волосам. – Значит, всего лишь год, Фитц МакБейн. – Она попробовала улыбнуться. – Это деловой разговор.

Фитц засмеялся.

– Если ты хочешь, чтобы это выглядело, как бизнес…

– Так оно и есть, – ответила она с жаром. – Только тогда ты не сможешь пойти на попятную.

– Я никогда не сделаю этого, Венни.

– Ты уверен, что нет никакого другого пути? Произнеся эти слова, она знала его ответ, и, хотя не хотела услышать его, понимала: он прав.

– Хорошо, хорошо, – добавила она поспешно, – я чувствую, когда проигрываю. Может быть, я еще успею стать деловой женщиной.

Их взгляды встретились, и она прочитала в его глазах любовь. Все будет хорошо. Он дождется ее здесь… А пока надо прожить год. Целый год без него. Она почти слышала, как Дженни произносит это. Точно таким же тоном. «Смотри на пребывание здесь так, – сказала она, – как на время, чтобы добиться чего-то. Время вырасти». А Дженни, в конечном итоге, всегда оказывалась права.